Спустя два часа,  изрядно наглотавшись пыли, он вернулся домой ни с чем
-- квартира  за  железной дверью  не  содержала  никаких  тайн... Во  всяком
случае, тех, что интересовали его.


     Дома  на столе  его  ждала ксерокопия  статьи о  модельере  Корсакове и
записка  от  Вани, сообщавшая  о том,  что,  охваченный  внезапным  приливом
необычайной тяги к знаниям, балбес отправился в университет на две последние
пары.
     Кис уселся, рассеянно глядя в текст. Из статьи следовало, что самородок
Корсаков, обладая потрясающим  чувством  гармонии,  был  бы способен сделать
честь отечественной моде  и  даже потеснить с  мировых  подиумов  всяких там
Версаче  и  Карденов, если  бы нашлись  люди  со вкусом и деньгами, желавшие
помочь молодому русскому кутюрье встать на ноги... Но несчастье  заключается
в том,  что разные дельцы  с  тугими кошельками заваливают страну импортными
безвкусными  поделками...  "Дорогие  дешевки"  от  Версаче  диктуют  моду  в
России...
     Так-так-так, это уже интересно. Это почти списано со слов Александры...
Как  тут бишь фамилия? Ага, вот  она:  Константин Завьялов. Не  иначе как ее
приятель! Ладно, почитаем дальше.
     "Наши богатеи  вкладывают деньги  в иностранные  банки и в  иностранные
товары, а в  это время разоряется  русская казна, гибнет  наука,  искусство,
гибнут отечественные  таланты  --  гибнет Россия, но  никому  нет  до  этого
дела..."
     Это были уже не просто мысли Александры, а почти ее слова, сказанные ею
в ресторане. Кто у кого содрал, интересно?
     Или?..
     Кис позвонил в редакцию газеты. На вопрос об авторе статьи ему ответили
столь уклончиво, что Кис только укрепился в догадках.
     Он опять набрал  номер  телефона редакции и, изменив голос и придав ему
старческие интонации,  начал  морочить голову ответившей ему  женщине: он-де
старый журналист  (последовали биография с воспоминаниями о былых временах);
просматривал  в  библиотеке  подшивки  газет  (последовала критика  газетных
материалов,  и  Кис  чувствовал, как  на  другом  конце  провода  накаляется
трубка);  и из всего прочитанного вот разве  что  статья некоего Константина
Завьялова ему кажется достойной звания патриота  (последовали патриотические
рассуждения).
     Женщина не выдержала:
     -- Что вы, собственно, хотите  от нас? Ваше мнение вы можете изложить в
письме и прислать в редакцию!
     --  Нет, -- прогнусавил Кис, --  я,  дражайшая, всего  лишь хотел лично
поблагодарить  этого юношу!  От  имени,  так  сказать, старой  журналистской
гвардии! Подскажите, драгоценная, как мне с ним связаться?
     --  Никак! -- раздраженно ответила женщина.  --  Константин Завьялов --
это псевдоним, а мы псевдонимы не разглашаем!
     Ну и чудненько. Кис узнал все, что хотел узнать.

x x x

     Заверив  Реми, что  с  ней  полный  порядок,  и нежно,  но  нетерпеливо
распрощавшись, Ксюша выпорхнула из такси у подъезда Александры.
     Она застала  сестру  за  маникюром.  Прикусив кончик  языка от усердия,
Александра орудовала маленькими щипчиками, лопаточками, пилочками.
     -- Где ты болтаешься? -- сурово встретила она младшую сестру. -- Никого
не  предупредила, родители  беспокоятся! Пропала,  и  все! Когда  ты наконец
повзрослеешь, Ксения, когда ты станешь ответственным человеком!..
     Ксюша ответственным человеком не была -- она была  человеком беспечным.
Молодость  и сопутствующая ей радость бытия, неопытность  и сопутствующая ей
неомраченность представлений о жизни, а  также славный, легкий характер (тут
уж  просто   природа  постаралась  и  родительское  воспитание)  --  Ксюшину
беспечность и обеспечивали.
     И  посему она довольно легко стряхнула с  себя пережитый на даче  ужас.
Ведь главное, что все хорошо кончилось, не правда ли?
     А  может,  просто ее  по-детски здоровое  подсознание  вытесняло  сцены
пережитого на даче кошмара хлопотами об Александре...
     Так  или  иначе,  но теперь терзала  ее только одна мысль, только  одно
тягостное  и ужасное открытие: знакомство Александры с Тимуром. И вытекающие
из этого знакомства последствия.
     Какие  именно последствия, Ксюша  представляла плохо, да и представлять
боялась   --  в   воображении   моментально   нагромождались   самые   дикие
предположения; но она была намерена это узнать. Намерена решительно -- и тем
решительнее, что  разговаривать  с Александрой  ей было  не просто. И потому
Ксюша всю дорогу домой готовилась к  этому разговору, набиралась  мужества и
упрямства...
     И приготовилась.
     --  Я  была на  даче,  -- перебила  она  сестру,  ожидая,  что слова ее
произведут эффект.
     Александра, однако,  продолжала  заниматься своими ногтями  и  даже  не
посмотрела в ее сторону.
     ... Но и не спросила, на какой даче!
     -- На даче Тимура, -- веско добавила Ксюша.
     Александра   отставила  руку   в   сторону   и  полюбовалась  на   свои
отполированные ногти.
     ...Но и не поинтересовалась, зачем Ксюша туда ездила!
     --  Я разговаривала с Варей и Павлом, которые там живут, --  с  напором
добавила Ксюша.
     -- Ну и что? -- безразлично-холодно произнесла наконец Александра.
     -- А то! Не считаешь ли ты, что нам надо наконец поговорить откровенно?
     --  Я ухожу, -- заявила Саша. -- У меня сегодня тусовка в бизнес-центре
на Пресне.
     -- Нам надо поговорить, Александра! -- в отчаянии воскликнула Ксюша.
     Ее решительность куда-то стремительно испарялась. Саша всегда вела себя
с нею так, будто Ксюша маленькая неразумная девочка, и Ксюша ничего не могла
поделать  с собой -- она  и  становилась маленькой  девочкой  перед  старшей
сестрой, против воли входя в эту навязанную ей роль...
     На глазах у Ксюши появились непрошеные слезы.
     --  Мы  должны объясниться,  я  не  могу  больше  так!  Я не  могу тебя
подозревать, я должна узнать правду!
     -- Подозревать -- в чем? -- правдоподобно изумилась старшая сестра.
     --  Ты  была  знакома с  Тимуром! Ты  знала,  на чью  квартиру ты  меня
отправила! Ты знала, что его убили!
     -- Ты  бредишь, -- пожала  плечами  Александра. -- Пойди отдохни лучше,
это последствия наркотика. А мне надо одеваться.
     Она  встала  и  направилась  к  шкафу.  Распахнув   дверцы,  Александра
принялась  сосредоточенно  перебирать  свои  роскошные  туалеты,  придирчиво
прикладывать к себе то  один, то другой перед зеркалом, не обращая  внимания
на Ксюшу.
     Ксюша  молчала, ее душили слезы,  она  робела перед  старшей сестрой  и
одновременно жалела ее. Ей было больно ее унизить, ее припирать  к стенке...
Но  когда  Александра накинула  на  себя великолепное изумрудное  платье  и,
покрутившись перед зеркалом, спросила ее небрежно:  "Ты здесь останешься или
домой поедешь? Пора бы навестить родителей, они волнуются, между прочим!" --
Ксюша не выдержала.
     Она вскочила  с подоконника, на  котором сидела, и, вытащив из  кармана
пыльный шелковый шарфик, взмахнула им перед носом у Александры.
     -- А это что, по-твоему?
     -- Шарфик, -- невозмутимо ответила Александра. -- Где ты его  нашла? Он
у меня давно куда-то запропастился.
     --  Где я его  нашла?! Где  нашла?! -- Ксюша задыхалась.  --  На даче у
Тимура, вот где!!!


     Пауза была мучительна, как звук ножа по стеклу.
     Ксюша  молчала  изо  всех сил, хотя  ей хотелось кричать,  кричать  без
остановки  свои  бесконечные  и ужасные,  унизительные  вопросы  --  но  она
старательно молчала.  Разве  не Александра  ее учила:  в затянувшейся  паузе
всегда  кто-то первым нарушает молчание, и если это не  ты -- то другой? Вот
она и выжидала, что сестра заговорит.
     Александра села.
     Потянулась за сигаретой.
     Прикурила.
     Смотрела, сощурившись, сквозь дым на Ксюшу.
     Наконец сказала:
     -- Ну и что с того? Это не доказывает, что я там была.
     -- И что ты  Тимура знала -- тоже? -- почти истерично выкрикнула Ксюша.
-- Шарфик своими ножками пришел к  нему на дачу?  Даже если Тимур у тебя его
украл -- для этого надо быть знакомыми!!!
     Снова пауза, долгая, как зимняя ночь.
     Сигарета закончилась. Александра вытянула другую из пачки и прикурила.
     И опять смотрела, сузив глаза, на Ксюшу сквозь витиеватый сизый дым...
     Ксюша ждала, ждала, ждала...
     Уже решила, что ничего не дождется.
     Как вдруг Александра произнесла:
     -- Ты уверена, что ты хочешь знать правду?
     -- Да! -- горячо воскликнула младшая сестра. -- Конечно, хочу!
     Александра грустно улыбнулась:
     -- Сразу видно, что ты еще маленькая и наивная девочка. Опытный человек
подумал  бы, прежде чем  решиться  узнать  правду... Это  штука  чаще  всего
неудобная, спать на ней жестко, можно и бока отдавить, и сна лишиться...
     --  Я  должна  знать  правду, -- тихо  проговорила Ксюша.  -- Я не могу
по-другому жить, не могу с тобой говорить, смотреть тебе в глаза... Какая ни
есть эта правда -- мне необходимо ее знать...
     -- Ну что ж, Шерлок Холмс, ты не оставила мне выбора... Слушай.


     Александра   рассказывала  жестко,   словно  желая   отомстить   сестре
беспощадной хлесткостью слов за ее расспросы.
     Слушая     подробности     визита     Александры     к    преподавателю
марксистско-ленинской  философии  на "чашечку кофе", Ксюша  отводила  глаза,
словно оказалась невольным свидетелем  сцены,  не предназначавшейся  для  ее
глаз, -- свидетелем стыда  Александры, жгучего  и интимного,  в котором  нет
места для посторонних, даже близких людей...
     Ксюша мучилась от  своей бестактности. Ей хотелось перебить Александру,
сказать: извини, не надо дальше, я сожалею... Но  она еще  не услышала самое
главное -- знала ли Александра  о смерти Тимура, когда посылала ее к нему на
квартиру.  И потому  она уговаривала  себя  дослушать все до конца, надеясь,
что,  выдержав описание  этой сцены,  она сможет дальше расслабиться, потому
что хуже этого уже ничего не может быть...
     Но она сильно ошиблась. Хуже могло быть и было.


     -- После  той  встречи у  Андрея,  когда мы праздновали выход статьи  о
Версаче, -- ровным голосом  рассказывала Александра,  орудуя пилочкой вокруг
своих холеных  ногтей, --  он  попытался вновь ухаживать  за мной...  Я  ему
отказала сразу же -- резко, не оставляя ни надежд, ни двусмысленностей между
нами.
     Он, казалось, оставил меня в  покое. Я было  вздохнула с облегчением...
Но вдруг  начала сталкиваться с ним в самых неожиданных местах: он попадался
мне на улице, на приемах, в  метро -- машина тогда  барахлила, и приходилось
пользоваться городским транспортом.  Кажется,  он за мной  следил. Может,  и
тогда в аэропорту,  когда ты  обратила внимание  на перстень, --  тоже. Я не
знала, зачем ему  это  нужно, да  и не стала ломать голову.  При этих  якобы
случайных встречах я его игнорировала, не видела в упор. В конце концов, ему
нравится  время  зря  тратить --  ради бога,  его дело!  Если  он на  что-то
надеется -- то зря. Ему не перепадет с моего стола!
     Но однажды...

x x x

     Однажды, довольно  поздним вечером, Александра  торопливо шла  к  метро
после просмотра  нашумевшего  спектакля  в театре  "Ленком".  Темный  силуэт
внезапно отделился от колоннады  при  входе  в здание "Известий" и, шагнув к
ней, взял ее под руку.
     Александра вздрогнула. Тимуру это, кажется, доставило удовольствие.
     Однако она его узнала достаточно быстро и вырвала руку.
     -- В чем дело? -- ледяным тоном спросила Александра.
     -- Ты сделала глупость, Шурочка.
     Саша  ненавидела, когда  ее  называли Шурочкой.  Не  вникая в смысл его
слов, она резко повернулась к Тимуру:
     -- Не смейте  меня называть так!  Я вам не Шурочка, не Сашенька, и даже
не  Александра! Я вам вообще  -- никто, и знать вас не желаю, и видеть тоже!
Прекратите за мной  шпионить, прекратите меня подстерегать --  вы все  равно
ничего не добьетесь, ясно?
     И она повернулась, чтобы идти.
     --  Ладно,  не  буду  тебя  называть Шурочкой! --  прозвучало у нее  за
спиной. -- Я буду называть тебя Костенькой... Завьяловым!
     От тихого иезуитского смеха, раздавшегося сзади, у нее побежали мурашки
по спине.


     Александра  не то  чтобы жалела о написанной в поддержку Версаче статье
--  деньги  были  необходимы,  требовала ремонта  машина,  хотелось  сменить
мебель,  а  журналистские гонорары, несмотря  на ее престижную  и достаточно
привилегированную позицию в этом мире, были  смехотворными... Но на сердце у
нее  была  тяжесть. Написав  статью,  она покривила  душой. Причем ладно  бы
просто похвалила самого по  себе модельера Версаче -- в конце концов, вопрос
вкуса, некоторые его вещи ей  даже нравятся, хотя в целом  она действительно
не любит его стиль... Но дело было не только  в нем и даже вовсе не в нем...
Проблема  была  куда  глубже, проблема  была  в позиции, в мировоззрении,  в
принципах, наконец! Александре резко не нравилось засилье всего иностранного
в  России,  начиная от  мусора  иностранных слов и  кончая товарами. Легко и
выгодно  было вкладывать  деньги  в импортные  продукты  и  шмотки, станки и
машины:  капиталы  оборачивались  мгновенно! А  в  это время  производство в
России гибло совсем  не  медленно  и  ужасающе верно. И кризис,  случившийся
прошлым летом, для Александры был не случаен и вполне ею ожидаем -- в стране
почти  не  было  ничего  своего,  не  было  никакой  базы  для  независимого
существования, и  она была обречена. Кризис  только начался, и  еще никто не
понял,  что  это  всерьез  и  надолго!  Народ гадал,  чьи происки  стоят  за
махинациями с валютой, --  и никто не хотел осознать, что кризис в стране --
лишь  закономерный  результат поведения  ее  граждан...  Внезапные богатства
кружили головы, сводили  людей с ума, которого и так-то было маловато у тех,
кто сколачивал капиталы, пользуясь хаосом в стране. Им хватало хитрости, да,
но и не более. Не было у этих  людей ни культуры, ни чести -- и они разоряли
и разоряют страну,  кладя в карман  то,  что принадлежит ей, и  не возвращая
стране даже в ничтожной степени у нее наворованное...
     Не  все, конечно, не все -- Александра была достаточно  умна,  чтобы не
стричь  всех  под одну гребенку,  -- но основная масса  новых  богачей  была
именно  такова,  и   Александра  их  глубоко  презирала.   Неприятность   же
заключалась  именно в  том,  что статья  о  Версаче  лила воду именно  на их
мельницу...
     И от этого  она чувствовала себя препротивно.  Мучила совесть. Совесть,
ставшая в нынешнее время чем-то вроде атавизма...
     Но  только не  для  Саши,  с  ее  воспитанием в лучших традициях  семьи
шестидесятников,  с   ее  склонностью   к  излишней  категоричности,  с   ее
способностью вкладывать  себя до  конца, без остатка --  в дела,  в  идеи, в
отношения... И  потому она, выждав  пару месяцев, рискнула написать статью о
Корсакове под псевдонимом. Она писала довольно часто статьи под псевдонимами
-- о светской жизни,  о моде,  о шоу-бизнесе  --  и  многие это  знали.  Для
Корсакова  она  выбрала новый,  никому  не  известный псевдоним,  к тому  же
мужской --  Константин Завьялов, договорилась с редакцией  о  неразглашении.
Она  не  боялась,  что  ее  разоблачат, вернее,  не  думала,  что  в  случае
обнаружения ее авторства она может иметь неприятности, -- в конце концов, не
она, так кто-нибудь другой мог написать о нем статью и  высказать мнение, не
совпадающее с точкой зрения  автора статьи о Версаче! У нас, в конце концов,
страна хоть и разоренная, но демократическая!
     Но   все   же   осторожничала.   Внутренний   голос   нашептывал,   что
заинтересованные  лица  могут по  головке и  не погладить...  Вроде  как она
предала тех, по чьему заказу писала о Версаче. Андрюшка дал понять -- весьма
туманно, --  что  люди  за ним  стоят могущественные.  И Александре очень не
хотелось, чтобы их пути пересеклись.
     И  вот теперь Тимур  назвал ее,  с  тихим гадким  смешком, Константином
Завьяловым...
     Она  остановилась.  Она  растерялась.  Уйти   гордо,  не  оборачиваясь?
Спросить, чего ему надо от нее?
     Тимур  ждал за  спиной.  Саша  колебалась.  И  он чувствовал,  что  она
колеблется...
     Решившись,  Саша гордо вздернула подбородок и направилась  в  метро, не
оборачиваясь.


     Он нашел ее на следующий день, на банкете, который давал в честь своего
дня  рождения некий  супермодный  певец.  Она  стояла в окружении нескольких
известных  артистов, обсуждая последний  альбом  юбиляра, и крутила  в руках
пустой бокал из-под шампанского. Кто-то из мужчин спохватился:
     -- Вам принести еще?
     -- Да, благодарю. Шампанское.
     Не успел ее любезный собеседник отправиться на поиски  шампанского, как
в  поле зрения  Александры появился  бокал,  наполненный золотым пузырящимся
напитком. Бокал протягивала мужская  рука, и,  даже не повернув голову к  ее
обладателю, Александра  узнала  синий  камень, сверкнувший  всеми  гранями в
ярком освещении зала.
     Она  сделала вид,  что не заметила, и, срочно  извинившись перед своими
собеседниками, направилась к юбиляру.
     -- Какие люди! -- пьяно закричал тот и полез целоваться. -- Сашечка, ты
у нас как солнышко!..
     Наскоро   проговорив   слова    поздравления,    Александра   незаметно
выскользнула  из зала.  Вечер  был  вконец  испорчен.  Тимур  вызывал  в ней
отвращение,  она не могла находиться с  ним в одном помещении,  дышать с ним
одним воздухом...
     И, самое ужасное, -- он вызывал в ней страх.
     "Нет, -- убеждала себя Саша,  садясь в такси, -- ничего особенного, это
просто подонок,  каких навалом на свете, и у меня нет никаких оснований  его
бояться..."
     Телефон зазвонил, едва она успела открыть дверь своей квартиры.
     -- Костенька, сынок, -- продребезжала трубка, -- не обижай дядю Тимура!
А то дядя Тимур может и рассердиться!
     Саша  швырнула  трубку.  Но она уже  понимала,  что  просто  так она не
отделается.


     Спустя пару  дней она  нашла в  почтовом ящике конверт  без  подписи. С
плохим предчувствием Александра  вскрыла его: там лежал вырезанный из газеты
заголовок  какой-то  статьи,  гласивший:  "Как поступают  с  предателями?" У
Александры все поехало  перед глазами. Она  больше не пыталась себя убедить,
что не боится Тимура, -- она его боялась.
     Тимур  больше не появлялся в  поле  ее зрения, но  зато  "заговорил" ее
почтовый ящик. Следующий день принес новый  конверт с очередным  заголовком:
"Мафия не знает милосердия".
     В течение  недели она получала белые неподписанные конверты с вырезками
из  газет: "Преступление  и  наказание",  "Беспредел:  убивают  за  малейшую
провинность", "Братки  не шутят", "Не пощадив ни женщин, ни детей" -- и  так
далее и так далее в том же духе.
     Страх стал  постоянным  спутником Александры. Она  было решила пойти  к
Андрею и рассказать о своей статье под псевдонимом, но...
     Но в голову лезли заголовки: мафия не знает милосердия, как поступают с
предателями...
     Что нужно было Тимуру, Александра себя не спрашивала: она была уверена,
что ему нужен реванш. Она не просто  отказала ему, нет --  она  его унизила,
она  его  отвергла, она  поставила его в смешное положение; она смотрела  на
него с нескрываемым презрением, она язвила на его семинарах, она  пускала по
рукам карикатуры на него, одна из которых  попала однажды Тимуру Рустамовичу
в  руки...  Александра помнила, как он тогда  долго  смотрел  на  Александру
потемневшим взглядом, в котором было что-то странное, тяжелое...
     Как любовь мазохиста, который испытывает  боль и наслаждение, смешанное
одновременно с поклонением...
     Как  любовь  садиста,  который лелеет то мгновенье,  когда  предмет его
обожания попадет  к нему в руки, окажется  в его власти, и тогда можно будет
осуществить все то, что долго грезилось безумными бессонными ночами...
     Преподаватель марксистско-ленинской философии мог уничтожить  студентку
Александру Касьянову,  он  мог выгнать ее из университета  --  и она, честно
гово