и опыт просмотра подобного жанра -- тоже.
     Спустя  несколько  дней он настоял на  моем приезде  на  Бережковскую и
поставил  мне  кассету:  "Теперь ты  у нас  звезда экрана,  Сашенька! Гляди,
гляди,  как все отлично получилось! Ты просто  прирожденная  актриса,  ты не
находишь? И знаешь, в  чем особый класс этого фильма? В нем нет пошлости! Ты
натура  утонченная,  и этот чудный фильмик получился  прямо-таки лирическим,
поэтическим, я бы даже сказал... Ты не находишь?.."
     Я ему залепила пощечину и ушла.
     Тимур позвонил мне спустя две недели -- справиться о моем самочувствии.
И велел приезжать снова в выходные...
     Что было делать? Я приехала.
     Тимур  торжествовал.  Все  понеслось   по   порочному  кругу:  он  меня
шантажировал видеокассетой, вынуждая приехать, а как  только я являлась, все
начиналось сначала, и он получал в руки новую видеокассету с моим участием и
снова угрожал пустить ее по Москве... Я стала ездить к нему регулярно.
     Саша  замолчала,  залпом   допила  свой  чай  и  прикурила,   попыхивая
сигаретой.
     -- Ты очень  много  выкурила, Саша...  --  заботливо заметила Ксюша. --
Может, остановишься?
     Александра только рукой махнула.
     -- А он,  -- отважилась спросить Ксюша, -- а Тимур сам... Он так к тебе
и не притронулся? Только снимал?
     Саша вздохнула:
     -- После того,  первого  раза  он стал являться  в вечернем костюме.  С
бабочкой.  Единственный одетый  среди  обнаженных  тел  --  должно быть,  он
находил в этом какое-то особое удовольствие... Прижав камеру к животу, глядя
то  на  нас,  то на  боковой  экранчик  камеры,  он отдавал распоряжения. Он
дирижировал  этим  действом;  он, как  режиссер, ставил  сцены;  он управлял
телами, как  кукловод  марионетками!  Все,  что придумывало его  извращенное
воображение, все,  на что было способно его трудолюбивое сластолюбие, -- все
немедленно и послушно  воплощалось  перед его воспаленным взором... Он ловил
каждый  мой  вздох,  каждый  стон,  он  их  пил,  как пьют  дорогой  коньяк:
маленькими  глоточками,  смакуя... Однажды, заметив  это,  я  запретила себе
издавать   даже   малейший  звук.  Сцепив  зубы,  я  молчала,  даже  дыхание
сдерживала.  Тимур  начал  беспокоиться, заглядывать  мне  в глаза. Когда он
понял,  что   я  это  делаю  нарочно,  чтобы  ему  досадить,   он  улыбнулся
плотоядно... Кажется, не было такой гадости с моей  стороны, которая, против
моей воли, не обернулась бы наслаждением для Тимура!
     -- И что он сделал?
     --  Обрадовался,  вот что!  Даже  разрумянился  от  удовольствия.  И  с
удвоенной энергией стал руководить своими марионетками... Через пять минут я
уже не помнила ни о Тимуре, ни о своем решении не проронить ни  звука; я уже
готова была не то что стонать -- на стенку лезть...
     -- А он, значит, так сам и не...
     -- С тебя достаточно подробностей, Ксюша!
     На  некоторое  время  воцарилась  тишина,   и   Ксюшин  опаленный  мозг
перемалывал в воображении описанные Сашей сцены.
     Стон  боли  и  унижения,  испытанного  за сестру, невольно вырвался  из
груди. Ксюша прикрыла лицо руками.
     --  Как  он мог тебя,  гордую,  независимую, так  поломать!  --  хрипло
проговорила  она из-под  рук.  --  Как  он  должен  был  наслаждаться  твоим
унижением! И как же ты должна была его ненавидеть, бог мой!
     -- Я его и ненавидела.  Ненавидела от  начала  и до конца. Но дело не в
унижении...  Оно, как это  ни  странно, потеряло остроту очень быстро и даже
стало частью игры... Все значительно хуже, Ксюша: я привыкла.
     -- К наркотикам? -- в ужасе спросила младшая сестра.
     -- Нет, представь себе, нет. Я получала легкую дозу и не употребляла их
между  "сеансами", как называл наши  встречи Тимур... Я  привыкла,  Ксюша, к
другому: к  такому сексу!  Изощренному, бесстыдному,  беспощадному!  Дающему
немыслимое наслаждение... Это страшнее  наркотика! Ты  все меня  спрашивала:
почему это у меня никого нет?  А потому, Ксюша, что я уже не могу заниматься
любовью по-другому. Ни с кем, сестричка... Я могу теперь только так, иначе я
уже просто не чувствую...
     Ксюша раскрыла глаза до рези в веках.
     --  Но, Саша, этого не может быть... Но как же так... -- бормотала она,
не в  силах  осознать,  в  какую  пропасть свалилась  Александра и  с  какой
степенью безнадежности. --  Как,  ты хочешь сказать, что ты не можешь теперь
никого  любить?  --  воскликнула  она отчаянно.  --  Но, Саша,  дорогая моя,
любимая  моя сестричка,  этого же не может  быть! Как же  так? -- растерянно
повторяла она.
     Саша молчала, прикуривая одну сигарету от другой. В пепельнице была уже
нешуточная гора окурков, горло саднило, но она  курила, курила, чтобы чем-то
занять свои руки, свои дрожащие пальцы; чтобы горечью  во рту забить  горечь
сердца,  чтобы дым  заволок  сознание  и приглушил мысль,  безнадежно-острую
мысль: я уже не могу никого любить...
     --  Вот почему  ты  стала такая...  -- шептала  Ксюша. -- Я  все  время
чувствовала, что  с тобой что-то  не то, что ты изменилась, в тебе  появился
какой-то  горький, циничный взгляд на жизнь, на людей... А  оно вот что!.. И
как же теперь жить?!
     --  Не  знаю.  --  Александра резко  погасила сигарету.  --  Хватит  на
сегодня, ты не находишь? Три часа ночи, давай попробуем поспать.
     -- Погоди-погоди.  -- Ксюша подняла на сестру  глаза. -- Александра, но
ведь... -- Она встала, не замечая того, и подалась вперед, вглядываясь через
столик в лицо сестры. -- Саша, ты...  Ты  должна была его  убить за это!  Ты
убила Тимура, Саша! Это ты! Да?!
     -- Нет. Пойдем спать, уже поздно.
     -- Скажи мне сначала! Я должна знать!
     -- Я тебе уже ответила, Ксения: нет.
     -- Не верю. Я  тебе не верю! Скажи мне правду, прошу тебя!..  Я тебя не
выдам, Сашенька, я никому не скажу, потому  что  так ему и надо, негодяю! Он
тебе всю жизнь поломал! Но только я должна знать правду! Умоляю тебя!
     --  С каких  это  пор  ты  стала подозревать меня  во  лжи? --  холодно
осведомилась Александра. -- Повторяю: я Тимура не убивала. Хотела, правда...
Но убила не я. И все, кончай разговоры.
     Она взяла Ксюшу за руку и потащила к ванной.
     -- Иди умойся, я за тобой.
     -- Нет! --  вывернулась  Ксюша.  --  Я тебе не верю! Ты  убила  Тимура,
больше  некому!  Ты  знала,  что  он  живет  в  Андрюшиной  квартире,  и  ты
воспользовалась мной... Ты  сочинила для меня всю эту историю о Шарон Стоун,
ты научила меня,  как встретиться с Реми,  ты послала нас на квартиру Тимура
стирать отпечатки -- твои отпечатки!
     Ксюша  стояла, раздувая ноздри, перед  сестрой. Она  выдержала  гневный
взгляд Александры, хотя ей показалось, что сестра готова ударить ее.
     -- Я  тебя  не осуждаю, Саша, -- уже мягче  продолжала Ксюша. -- Я тебя
понимаю, очень хорошо понимаю! Я бы на твоем месте сама его убила! Но только
ты должна была мне  это рассказать  давно, и я бы сама  тебе предложила свою
помощь! Понимаешь, сама! Но так, за моей спиной,  --  это нечестно,  Саша! Я
знаю, ты меня  все еще за малышку с  соской держишь, в этом все дело!  Такие
истории не для моих детско-невинных ушей -- вот как ты  считаешь! Поэтому ты
ничего мне не  сказала...  А получилось -- нечестно! Так не  поступают! -- с
обидой бросала слова Ксюша. -- Ты знаешь, как я люблю тебя, я же для тебя на
все готова, а ты!..  Ты!.. Ты все  еще хочешь мне  сопли вытирать! А я, а  я
могла бы тебя поддержать,  и  морально тоже, думаешь, я  все еще маленькая и
глупая...
     Короче, Ксюша ревела уже в голос.
     Александра подошла к сестре и обняла ее.
     -- Конечно, ты еще маленькая, -- прошептала она  в  ее душистые волосы,
-- но уже  не глупая. Вернее, уже не очень глупая. А вот если бы была совсем
взрослая и умная,  то  вспомнила бы,  как я с самого начала была против идеи
найти реальную квартиру; как я не  хотела помогать тебе ее  найти,  когда ты
мне позвонила из кафе; ты бы тогда вспомнила, как сама на всем настояла; как
ты додумалась до Андрюшкиной квартиры и умоляла меня, заклинала тебя спасти!
Мне пришлось делать выбор: помочь тебе  укрепить  знакомство с Реми, который
тебе так приглянулся,  -- или пойти на поводу у моих собственных страхов при
мысли, что тело Тимура исчезло!
     Саша гладила длинные Ксюшины волосы,  нежно  прижимая сестренку к себе,
но та вдруг вырвалась, как взбесившаяся кошка.
     --  Что значит  --  исчезло?  Это я придумала,  что труп исчез! О каких
таких страхах ты говоришь? -- заглядывала она настороженно в лицо сестры.
     Александра поздно спохватилась. Она безумно устала от этого разговора и
теперь  стояла под  градом  Ксюшиных вопросов, бессильно  жалея  о неуместно
вырвавшихся  словах. Но делать было нечего: слово, как известно, не воробей,
вылетит -- не поймаешь. Надо было что-то снова объяснять...
     Но у нее уже не осталось сил.
     -- Все, -- сказала она строго. -- На сегодня разговоры окончены. Спать!

Глава 22

     Утро вовсе не оказалось  мудренее вечера,  как обещал  Кис.  Утро  было
отвратительно-серым,   беспросветным,   отдававшим  тупой  головной   болью,
ломавшим тело тяжкой усталостью.
     После завтрака детективы просмотрели  кассеты, и Кис,  пометив галочкой
все  двадцать  восемь фамилий, с облегчением выключил телевизор  и произнес,
откинувшись в кресле: "Знаешь, это убивает. Еще  немного таких просмотров, и
я сделаюсь импотентом. И даже виагра меня не спасет!"
     Помимо  этих кассет,  на которых  клиента, находящегося  под  действием
наркотика, ублажали в спортзале "работники" Тимура, были  записи  --  как  и
предполагал  Кис, -- сделанные  в бане.  На  последних оказались запечатлены
голые представители мужского рода в обрамлении услужливых  девочек,  которых
поставляла Рита. Среди уже знакомых по другим  кассетам и незнакомых лиц Кис
опознал толстую тушку Анатолия...
     Но Александры на кассетах не  было. Что означало одно из двух: либо они
с Реми ошиблись, либо эти кассеты хранятся в другом месте.
     Нет, поразмыслил Кис, была  еще третья возможность: Александра  выкрала
их у Тимура...
     Откуда прямое допущение, что именно она его и убила.
     Алексею сильно не хотелось об этом думать. Ни о том, что она могла быть
участницей Тимуровых оргий, ни о том, что она могла оказаться убийцей...
     Она  не на  шутку  нравилась Алексею.  Александра  принадлежала  к тому
редкому типу женщин,  которых разочаровавшийся и скептический  Кис принимал,
тем не менее, безоговорочно и сразу. Эта королевская повадка, эта  дурацкая,
но чарующая гордость, эта демонстративная независимость, за которой изо всех
сил прятался крик  о помощи, -- этот противоречивый и великолепный  характер
сводил его с ума. Он прекрасно понимал,  что никогда  не быть им вместе, что
никакие отношения с Александрой для него невозможны -- она просто никогда не
подпустит его к той черте  близости, от которой  можно сделать шаг в сторону
отношений...  Так  что его  восхищение ею  было  вынужденно платоническим и,
парадоксальным  образом, оттого  особенно  острым. Недоступность  Александры
окружала ее образ ореолом блоковской Прекрасной Дамы.
     И представить  себе Прекрасную Даму  в клубке голых  разноцветных  тел,
копошащихся  над нею, представить себе ее красивое, тонкое лицо,  искаженное
сладострастной мукой, сменяемое на  равных правах в кадре половыми органами,
-- это было за пределами его сил...
     Но,  чувства -- чувствами, однако гипотезу о причастности  Александры к
убийству необходимо было  проверить.  Кис  посмотрел на Реми.  Тот  сидел  в
кресле,  прикрыв глаза,  и по  его  бледному  лицу Кис легко  догадался, что
просмотр Тимуровых порнушек угнетал его столь же сильно, особенно при мысли,
что на одной из пленок едва не оказалась Ксюша.
     Кис решил, что им необходимо сменить направление мыслей.
     -- Реми,  -- позвал  он, -- что  у  нас  на сегодня? По-моему, нам надо
вплотную заняться поисками досье с компроматом.
     Реми ответил ему рассеянным взглядом.
     -- Ксюша... -- сказал он. -- Мне надо позвонить Ксюше.
     Но Ксюша еще спала, о чем ему сонным голосом сообщила Александра.
     Побарабанив пальцами по подлокотнику, Реми наконец заходил по комнате.
     -- Искать досье -- это раз, --  с излишним энтузиазмом заговорил он. --
Выяснить  у Александры насчет  дачи и ее возможного участия в фильмах -- это
два...  Погоди! -- перебил он  самого себя. --  Что же мы не спросили  вчера
Барбару об Александре? Ей вчера не до вранья было, она бы призналась! Каюсь,
я совсем упустил это из виду -- меня убийство этого мальчика перевернуло...
     -- Я тоже не подумал, -- сдержанно произнес Кис.
     В самом деле, не мог же он объяснить Реми, что вопрос так и крутился  у
него  на  языке, но  так с него и  не слетел? Что Варя  одним коротким  "да,
снималась" могла его убить,  уничтожить, сразить наповал?  Что он бы  дорого
дал  за  то,  чтобы  подобная  догадка  миновала его  мозг,  оставив  его  в
благодушном неведении?
     Нет, не мог он этого объяснить Реми...
     Но и избежать разговора о Саше -- не мог. У нее  был мотив для убийства
Тимура. Кроме того, ее  сильный  и надменный характер позволял  увидеть ее в
роли  убийцы... Кис  вполне представлял  себе:  попав  в  лапы  ненавистного
Тимура, Александра не могла выбраться из его  плена иным  путем, как  только
хорошо  продуманным убийством... Она могла расставить сети Тимуру,  заманить
его и прикончить. И не  пожалеть ни на секунду гнусного марксиста-лениниста.
Кстати, в таком случае и кассеты со своим участием она уже давно прибрала  к
рукам. Если только нашла...
     Да, нашла! Несомненно,  уже нашла -- иначе бы сейчас дергалась, искала,
пыталась проникнуть в его квартиру или на дачу...
     А ведь  кто-то их  ищет, до сих пор  ищет!  Кто-то ведь послал человека
торговаться с Варей и Пашей! Уж не Александра ли?
     Посыльный просил  все  кассеты. Видимо,  покупатель  знал,  что немалое
количество людей попало  в  сети Тимура,  и пытался выкупить все  скопом, на
корню...
     В таком случае...
     --  Слышь,  Реми!  Я  вот  что  подумал:  покупатель,  который  прислал
посыльного  за  кассетами,  --  это должен быть  один  из  тех,  кого  Тимур
записывал в бане! Именно в таком случае этот человек мог быть уверен...
     -- Что на тот же крючок попались и другие!
     -- Поскольку в баньке они парились коллективно!
     Реми согласно хлопнул Алексея по плечу.
     Однако, подумав, возразил:
     -- Возможно,  покупатель имел в виду все кассеты с ним лично, зная, что
их несколько, но не зная, что есть кассеты с другими людьми.
     -- Тоже верно, -- нехотя признал Кис.
     -- Тогда за этим человеком может  стоять Александра. Если, конечно,  мы
не ошиблись  в своих догадках  и  Александра  тоже  была  объектом съемок  и
шантажа...
     -- Боюсь, что не ошиблись, -- хмуро произнес Кис.
     -- Но  в таком случае,  Кис, у  Александры был веский мотив  для  того,
чтобы избавиться от Тимура...

x x x

     Реми был прав, и от этого некуда было  деться. Необходимо встретиться с
Александрой.
     Но как разговаривать с ней об этом? Алексей был не в состоянии задавать
ей подобные вопросы! Хуже того, было выше его  сил услышать ее  ответы! "Да,
мы занимались любовью с Пашей, с Рональдом, с Тимуром..." Нет, нет, он этого
не вынесет! Пусть едет к ней Реми; пусть он выдерживает этот допрос, ему все
равно, его мозги  заняты только Ксюшей,  а Ксюша, слава господу, в этом деле
не замешана...
     -- Хочешь, я сам встречусь с Александрой?
     Мягкий  взгляд  голубых глаз, едва  заметное выражение понимания  -- не
сочувствия,  нет,  сочувствие  могло  бы  оказаться  бестактным!  --  просто
сдержанного  понимания  сложности  момента...  Браво,  Реми!  Какое  славное
изобретение -- друзья!..
     -- Ты...
     Кис  хотел  сказать:  ты  классный парень,  спасибо,  --  но  отчего-то
постеснялся.
     -- Если ты думаешь, что так будет лучше... -- произнес он.
     Реми кивнул и посмотрел на часы:
     -- Наши спящие красавицы скоро  продерут  ясны очи -- позвоню еще через
полчасика. А пока давай решать: будем делать обыск на даче? За нами ведь еще
папки с материалами!
     -- Сдается мне, что их на даче  нет. Верить Варваре --  дело  пустое, и
все же вчера она, похоже, сказала правду.
     -- Это не означает, что их там нет! Это означает только то, что Барбаре
о них ничего не известно.
     -- Тоже верно. Позвоню-ка я Борису, пусть дает помощников.
     Кис потянулся к телефону.
     -- Заодно порадуй его известием о найденной "бомбе"!
     Кис поставил телефон на место и посмотрел неуверенно на Реми.
     -- Что? -- спросил тот, увидев странное выражение лица приятеля.
     -- Неохота мне, признаться, отдавать ему эти кассетки...
     --  Ты что,  Кис? Почему нет? Ты  за  эту работу, между  прочим, деньги
получил.  И  --  не  забудь  --  угрозы  в  придачу!  Неужто  ты  решил  ими
попользоваться?
     -- Боже упаси!
     -- Тогда в чем дело?
     -- Да уж больно это гадостно...
     -- Мой русский друг!  -- воскликнул Реми. -- Ты распространяешь границы
своей необъятной и  загадочной русской души туда, куда не следует! Уж извини
за это примечание,  но дела  -- это дела, а  этическая сторона вопроса -- не
твоя забота! Пусть об этом печется их духовник!
     -- У них нет духовника, -- буркнул Кис, смущенный замечанием Реми. -- А
этическая сторона... Конечно, это не мое дело, но все же...
     --  Именно не твое  дело!  Уж не собрался  ли ты сделаться арбитром для
двух стай  хищников, сошедшихся в смертельной схватке?  Уж не хочешь  ли  ты
проповедовать мораль тем,  кто  живет по законам стаи? Тогда тебе  следовало
избрать другую профессию, дружище! Профессию...
     Кис ожидал слово "священника".
     Но Реми закончил:
     --... клоуна. Потому  что нет ничего комичнее  дурака, который пытается
уговорить гильотину, что поступать так, как она, нехорошо.
     -- Я бы еще понял, --  продолжал  Реми,  --  если  бы у  тебя  на руках
оказались кассеты с детской порнографией. Я  бы  еще  понял, если  бы кто-то
заснял интимную  жизнь честных граждан.  Но ведь речь  идет о  счетах  между
людьми, замаранными грязными  делами?  Так оставь  им  валять  и дальше друг
друга в грязи!
     -- Так рассуждают некоторые  в нашей полиции: нехай  мафии перестреляют
друг друга!
     -- Во всяком случае,  я бы не послал хороших парней  совать  головы под
пули стреляющих друг в  друга негодяев. И твоя славная голова мне дорога как
русский  сувенир. Отдай, пожалуйста,  эти кассеты тем, кто нанял тебя для их
розыска. И прибереги свою мораль для тех, кто знает само это слово.
     -- Узнаю практичный французский дух.
     -- Мы -- нация реалистов.
     -- О, вив ля Франс!
     -- К вашим услугам, -- раскланялся Реми.
     -- Раз так, то услужи: включи свой картезианский  ум и сосредоточься на
занимающем меня вопросе  -- отчего Зубков  утверждал, что  Тимур  уезжает  в
пятницу, тогда как его  заместитель мне сообщил, что Тимур планировал отъезд
в понедельник, а выходные собирался провести на даче?
     -- Иными словами: Андрей нас обманул или Тимур обманул Андрея?
     -- Именно. Может, к Андрею подъедем?
     Реми глянул на часы.
     -- После. Сначала я бы хотел поговорить с Александрой. Надеюсь, девушки
уже пробудились...

x x x

     Девушки  уже пробудились.  Александра готовила завтрак, Ксюша принимала
душ. Стоя  под струями горячей воды, она заново перебирала  в голове рассказ
сестры.  Сегодня с  утра он ужасал ее немного меньше, чем ночью, но при этом
куда больше ее занимал самый конец  разговора, где  Александра обмолвилась о
трупе...
     Нет сомнения, Ксюшины худшие предположения  верны,  и Саша причастна  к
убийству. Вот это-то и есть самое страшное во всем. Что могут сделать  люди,
нанявшие  Алексея,  с убийцей  Тимура? Какую  месть  они способны придумать,
чтобы наказать виновного? Сашу надо спасать. Сашу надо спасать! Спасать!!!
     Но как