Ксения, что ты говоришь глупости? -- строго спросила
Александра, пытаясь положить конец неприятному для нее разговору.
     -- Почему? Нельзя уж и  спросить? Ты вот все обо мне знаешь, а я о тебе
-- ничего.
     -- На то я и старшая сестра.
     -- Что с того? Разве это мешает поделиться секретами?
     -- У меня нет секретов. А  если  бы  и  были...  то  что ты  можешь мне
посоветовать? Ты же сама наивная дурочка, тебя надо за ручку вести по жизни!
     --  Ну  знаешь, --  обиделась Ксюша, --  в конце  концов, не такая уж я
дурочка!
     -- Я имела в виду, -- мягко поправилась  Саша, -- что ты еще маленькая.
А так ты, конечно, умница.
     -- Ты  меня всегда упрекаешь в наивности! Это что, порок? Это глупость?
Я должна стыдиться, да?
     --  Нет, боже упаси,  нет! Наивность --  это от доброты. Добрый человек
полагает,  что,  относясь по-доброму  к  людям  и  миру,  он  пользуется  их
взаимностью. То есть что люди и мир будут  относиться по-доброму к нему. Что
есть  ошибка...  И наивность.  Иногда это бывает  от  глупости.  А иногда от
недостатка опыта, как  у тебя.  Но это пройдет.  Ты  умная девочка,  а жизнь
научит...
     --  Чему научит жизнь? Что пройдет вместе с  опытом? Доброе отношение к
людям? А  я, может, не  хочу, чтобы оно проходило! Я, может, считаю, что это
самое главное в жизни!
     --  Речь  не  об этом,  Ксюшенька. Может  быть, с годами тебе и удастся
сохранить  доброе  отношение  к  миру,  но  ты  перестанешь  ждать  от  него
взаимности... Впрочем,  любить  людей без взаимности  крайне  трудно.  Почти
невозможно. И ты с опытом это поймешь.
     --  "Опыт, опыт"! Ну нет его у меня,  и  что с того?  Отсутствие опыта,
между  прочим, придает свежесть взгляду  на вещи! И  вообще -- иногда  стоит
просто поделиться, выговориться...
     -- Мне не о чем выговариваться. -- Голос Александры немедленно сделался
сух.
     Ксюша помолчала и сказала осторожно:
     -- Не хочешь  -- дело твое, только я ведь  чувствую, что с тобой что-то
не то.  Ты  последнее  время... год, нет, больше!  -- ты какая-то  замкнутая
стала. И злая.  Как  будто тебя обидели. Сильно обидели.  Раньше ты  шутила,
острила, и твои остроты хоть и кусачие были, а все же это юмор  был!  Теперь
ты  не  шутишь, ты отзываешься о людях плохо --  всерьез.  И в  твоих словах
желчь, горечь. Как будто тебя постигло большое разочарование.
     -- Тоже  мне психолог!  Что за ерунду ты рассказываешь? Никаких  у меня
разочарований не было, просто...
     Запнулась. Замолчала.
     Ксюша спросила вкрадчиво:
     -- Просто -- что?
     -- Просто жизнь -- это такая штука, что отбивает охоту жить!
     "Вот это да, -- подумала Ксюша, -- вот это уже серьезно!"
     -- Это случайно не тот депутат, -- спросила она вслух,  -- с которым  у
тебя был роман два года назад, отбил у тебя охоту к жизни?
     --  Еще  чего!  --  высокомерно  пожала   плечами  Александра.  --  Это
ничтожество?
     -- Ну, не такое уж ничтожество. Красивый мужик был, умный...
     -- Дерьмо. Взяточник, лгун и подлец.
     -- Тебя любил, между прочим.
     -- Мной пользовался, статьи у меня вымогал в своих интересах.
     -- Тогда кто?
     -- Что -- кто?
     -- Кто у тебя отбил охоту...
     -- Ксения, давай прекратим этот разговор! Что ты заладила: кто  да кто?
Никто! Дед Пихто! Люди -- ничтожные  существа, и все.  "О люди, жалкий  род,
достойный слез и смеха..." Чего  тебе  еще надо в качестве  объяснения?  Чем
больше живешь, тем больше это понимаешь.
     -- Ты людей презираешь?
     -- Другого они не заслуживают.
     -- Но  ты же  сама  раньше говорила,  Саша, что любовь к людям -- это и
есть настоящее мужество! Я, между прочим, у тебя научилась...
     -- Говорила -- сто лет назад! Я так  думала -- и так говорила. А теперь
я думаю иначе.
     -- Почему?
     -- Отвяжись от меня!  Все, закончили, меняй пластинку! Лучше скажи мне,
ты со своим французом сегодня встречаешься?
     -- Да, в пять.
     -- Передавай привет.
     -- А... -- Ксюше очень хотелось спросить, что думает Александра о Реми,
но боялась очередной резкости со стороны сестры.  И все  же отважилась: -- А
как он тебе?
     -- Нормально. Примерно то, что тебе нужно.
     -- Так туфли выбирают!
     -- Мужей тоже.
     -- Для меня главное...
     -- Знаю, знаю -- любовь. Большая, красивая, возвышенная, светлая... Что
там еще? На всю жизнь, до гроба.
     --  Почему  ты над  всеми  издеваешься, Саша?  Ты не  веришь в  любовь,
совсем, ни капельки?
     -- Ну что ты, верю, конечно. И в инопланетян верю, и в загробную жизнь.
     -- Ты пошлая.
     -- Я умная. И старая. И знаю, что почем.
     -- "Что почем"! Вся жизнь и отношения между людьми -- рынок?
     --  Ага,  один  такой  большой базар.  Спрос  и  предложение.  Рыночные
отношения. Каждый выбирает, что может, в соответствии со своим карманом.
     -- Не поняла!
     -- Проще пареной репы: всем хочется молодых,  красивых, умных, добрых и
богатых.  Ну, не все вместе, конечно, такое вообще не существует, а хотя  бы
что-нибудь  из  набора. Но  и они в дефиците, да и стоят  дорого...  Дорого!
Причем  платежным  средством являются  не только  деньги --  еще  физическая
красота, возраст и очень важное примечание: положение в обществе. Согласись,
торговец  с  рынка, набитый деньгами,  проиграет перед известным и не  менее
богатым  актером,  даже если этот актер --  старый  урод! В общем, наличные,
которыми  расплачиваются  на  этом базаре,  состоят  в  основном  из  денег,
физических данных и престижа -- славы,  положения в обществе и проч. Но цены
высоки,  а платежеспособны -- единицы. И потому, пересчитав наличные, каждый
идет на компромисс: это, конечно, не совсем то,  что мне  нужно, но  ведь на
лучшее мой кошелек не потянет... Так что обойдемся и этим. Ей за  сорок, ей,
может, нравятся  двадцатилетние  мальчики,  но где  же ей, с сеточкой мелких
морщин на  шее, завоевать малолетку?  Разве только если есть  кое-что  в  ее
закромах,  кроме  дряхлеющего тела,  что  можно выложить к  ногам  юнца,  --
известность, например. И сопутствующие ей деньги. У какой-нибудь звезды есть
чем прикормить голодного щенка,  а  у моей соседки --  нет.  Поэтому у  моей
толстой  соседки,  которой не  больше лет, чем, скажем, какой-нибудь певице,
муж -- нищий алкоголик. Опять же, почему она его терпит,  а не  разводится к
чертовой  матери?  Потому  что ей  неохота быть  одной.  А ее шансы  сменить
пьянчужку на что-нибудь приличное равны  нулю:  она не  богата,  у  нее трое
детей, невзрачное неухоженное лицо и заплывающие с каждым годом бока... Даже
мужчина  ее  лет ей не  по карману!..  Возможно,  какому-нибудь мужичку  под
шестьдесят  она  бы  и  показалась  достойной  кандидатурой,  но   в  данный
исторический  момент  наши  стареющие дельцы, утомленные советской  властью,
перестройкой  и  боями за жирный  кусок на раздаче  государства, отдыхают на
молодых грудях стройных манекенщиц. И опять же вовсе не потому, что у всех у
них поголовно проснулась страсть к юным женским телам -- у многих уже даже в
памяти стерлось, как  выглядел их рабочий  инструмент, когда функционировал,
-- но у них высокая покупательная способность на базаре,  и  они покупают на
нем самый  дорогостоящий товар: вопрос престижа! Ведь всем  давно  известно,
что бляди стоят дороже, чем жены!.. Да поможет им виагра!
     Ксюша с изумлением наблюдала, как кривились губы сестры в злой ухмылке.
Она и сама начала злиться -- ее возмутила эта циничная речь.
     -- Так что же, я, по-твоему, Реми по карману? Или он -- мне?
     -- Именно  так! Ты ему не просто по карману, ты тот самый случай, когда
ему  повезло, когда вдруг попал  на  сольд! По дешевке отдают  хорошие вещи!
Тебе ведь вскружить голову ничего не  стоит! То, что во Франции стандарт, --
умение  себя  вести,  сдержанность, обходительность,  -- тебе представляется
недоступным классом; то, что он  не раздевает тебя глазами  и не прикидывает
пошло, сколько тебе предложить, -- тебе  кажется  верхом благородства... Это
не твоя вина, это у нас просто нынче время  такое... Он  нежен и заботлив --
это приводит тебя в  восторг. Опять же не твоя вина, просто не повезло: наши
нежные не могут быть заботливыми, потому что не умеют зарабатывать деньги, а
наши денежные --  не умеют быть  нежными: уж  больно  зачерствели  в  трудах
неправедных  по добыванию звонкой  монеты... А тут нате вам  на  блюдечке: и
нежный,  и  заботливый,  и  воспитанный,  и  чистоплотный...  в  отличие  от
некоторых...  пахнет  хорошо... И деньги умеет  зарабатывать  к тому же.  Не
бешеные бабки, конечно, но профессия  есть, причем неплохая. Да и француз он
--   это   же   так  романтично!   La  France!  Paris!  Mon   Dieu,   Champs
Elysees!<Франция! Париж! Мой бог, Елисейские поля! (фр.).> А уж  какая
ты для него  находка -- и рассказать  невозможно! Он  небось и не чаял найти
такой розанчик! Умненькая, хорошенькая, свеженькая, да  ко всему прочему и в
кошелек к  мужику не  заглядываешь,  тебе душу подавай! Конечно,  твой  Реми
просто свихнулся от такой удачи! Ему души не жалко, он ее готов на подносике
поднести, как кофе в постель; он, как  и вся эта братия якобы сильного пола,
только  и  ищет,  куда  бы  ее,  душу  свою,  приткнуть,  куда бы  головушку
преклонить! Да он ради этого и свой умеренный кошелек готов вытащить! В тебе
ведь любви на двоих хватит!  Ты же как бутылочка с соской: только присосись,
и потечет в жилы твоя любовь, твое тепло, твоя чистая, добрая энергия...
     Голос Александры  дрогнул, и она  отвернулась. Ксюша успела заметить ее
блеснувшие  влагой  глаза,  чем  была  потрясена не  меньше, чем  всем  этим
странным монологом сестры... Он оставил у нее тяжелый, душный осадок.
     Ксюша встала, боясь, что  Саша заговорит снова, -- больше  не было  сил
слушать эту горькую, пропитанную ядом речь.  Она  просто ушла на кухню и уже
оттуда крикнула: "Не хочешь еще чаю?" -- лишь бы что-нибудь сказать, лишь бы
сменить тему.
     Александра не ответила.  Выглянув с  кухни, Ксюша  увидела, что  сестра
заперлась  в  ванной.  Спустя  десять  минут она вышла оттуда с  обновленным
макияжем, наскоро попрощалась с Ксюшей и оставила ее одну.
     До самого  приезда Реми Ксюша просидела  в  глубокой задумчивости.  Эти
странные речи  Александры  не  просто беспокоили  ее  --  они врывались в ее
добрый и разумно устроенный мир опасной, темной силой, приоткрывающей завесу
другого мира -- взрослых и опытных людей,  которые любят произносить,  тяжко
вздыхая: "Это жизнь..."
     Ксюша никак не могла понять -- что это за "жизнь", из-за которой вокруг
столько печальных вздохов. Ее жизнь и  жизнь ее  родителей была  проста и ей
понятна: в ее основе было интеллигентное, доброе отношение друг к другу  и к
окружающим людям.  Ее родители никогда  и никому не завидовали, никогда ни о
ком не отзывались плохо, прощая людям все маленькие  и средненькие слабости,
стараясь понимать и принимать человеческие недостатки -- во всяком случае, в
тех  пределах,  в  которых  эти  недостатки  не превращались  в  откровенную
непорядочность и жестокость.
     Да,  порядочность была основой отношений  в их  семье, и  -- Александра
была права -- Ксюше казалось, что все семьи  воспитывают своих детей по тому
же принципу, что все прекрасно ориентируются в понятиях "хорошо" и "плохо" и
стараются,  как  и  она,  поступать  всегда  хорошо.  Конечно,  она,  будучи
человеком достаточно тонким и умным -- настолько, насколько можно быть тем и
другим при отсутствии опыта и присутствии абсолютной  неиспорченности, -- не
могла не видеть и  не  чувствовать,  что люди вокруг  нее живут иначе...  Но
объясняла  это слабостью, трудными обстоятельствами, отсутствием поддержки и
бог  знает чем  еще  --  и  прощала  людям  их  слабости,  как  приучили  ее
родители...
     Но ведь и  Саша  всегда была такой! Несмотря на свой острый  язык,  она
была к людям терпима и умела прощать... Более того, она была всегда примером
для Ксюши!  И вдруг  ни с  того ни с  сего сестра  стала вести эти  странные
разговоры, от которых веяло озлобленностью на весь мир!
     Следовательно, в ее жизни возникли обстоятельства, которые заставили ее
посмотреть иначе на жизнь и людей. И Ксюше совершенно необходимо понять, что
это за обстоятельства!
     Понять,  чтобы  помочь сестре восстановить в душе  гармонию и  любовь к
миру.

Глава 9

     На  поиски  зеленопальтовой  соседки  Кис   призвал  Ваню.  Вручив  ему
небольшой  кожаный  кошелек, купленный в лавке по дороге, он приставил Ваню,
одетого по настоянию Киса в  костюм-галстук,  к  дверям подъезда,  у которых
Ваня простоял  с озадаченным видом до тех пор, пока на горизонте не появился
первый обитатель подъезда. Смущенный и интеллигентный молодой человек, коего
являл собой весь Ванин облик, принялся объяснять, что ищет он полную пожилую
женщину в  зеленом пальто  -- да, да, с  большой такой  сумкой!  --  которая
обронила вот этот  кошелек... А он, интеллигентный молодой человек, помчался
вдогонку, желая вернуть находку,  но  женщина скрылась  в подъезде,  и дверь
захлопнулась перед его носом!
     Их  уловка удалась,  и уже через  минуту  Кис входил в  дверь подъезда,
придерживаемую   Ваней   изнутри.  Квартира   208,   в   которой   проживала
зеленопальтовая  тетя,  как и предположил Реми, находилась напротив квартиры
Тимура. В двери, разумеется, был "глазок"...
     Отправив  Реми и Ваню подышать свежим воздухом  -- нельзя  было  пугать
женщину нашествием троих мужчин! -- Кис позвонил в дверь.
     Женщина  все равно  испугалась  и  долго  и  недоверчиво  изучала через
цепочку удостоверение Киса, сверяя  фотографию  с лицом  оригинала.  Наконец
Кису было дозволено войти.
     Он решил остаться  в  прихожей и не  делать резких  жестов -- он  кожей
чувствовал,  как  боится хозяйка. Привалившись к дверной притолоке, он задал
ей несколько вопросов и быстро выяснил, что чернявый парень назвался частным
детективом, удостоверение  ей не  показывал,  но  поскольку на  улице она не
испытывает повышенной подозрительности,  то никаких бумаг и не спрашивала...
Частный  детектив  интересовался  посетителями  квартиры  206.   Она  охотно
рассказала:  ходили редко,  да  в  основном мужчины, а  вот женщины...  Она,
пожалуй не припомнит. Одну разве что  недавно видела -- такая юная девица  в
берете...  Пылесос  вытряхивала. Она еще удивилась:  поселилась тут, что ли?
Или  домработница у соседа завелась? Не похожа девушка на домработницу  -- в
пальтишке таком  элегантном, белом...  Нет, раньше не видела. Ну, имени она,
конечно,  не знает. И  других по имени  не  знает, конечно.  Что  же это  за
вопросы  такие, разве  она подсматривает и подслушивает? Вовсе  нет!  Просто
собиралась в магазин, была в прихожей, заслышала  шум на  лестнице --  ну  и
заглянула в "глазок"...
     С этим скудным урожаем Кис ее и покинул.
     -- Может, и впрямь частный детектив? -- с надеждой спросил Реми.
     -- Может. Только нам  с тобой  от этого не легче. Он  приходил до того,
как  квартиру опечатали...  Из чего  следует,  что  кто-то искал либо самого
Тимура, не  зная, куда он пропал, либо  -- его  убийцу, зная раньше милиции,
что Тимур мертв...
     Ваня был  приставлен к  подъезду до шести  вечера --  почти безнадежная
затея подстеречь чернявого, если  тот вдруг появится. В семь Ваня должен был
отрабатывать барщину с Сергеем  Петровичем -- то бишь с Серегой, который был
вовсе не Петрович, но зловредный Кис дал ему отчество  географическое  -- от
Петровки.
     Следующим этапом в бурной детективной деятельности был обед. Завернув в
первое попавшееся пищезаведение, детективы заказали себе пивка, раков, рыбки
разной и неплохо посидели, обсуждая насущное.
     В кафе они и расстались --  Реми  умчался  на свидание  с Ксюшей, а Кис
потопал в агентство Тимура.

x x x

     Отреставрированный особняк  на Садовом кольце;  устланные  светло-серым
ворсистым   ковролином   коридоры,   мягкий,   утопленный  в   стены   свет,
темно-вишневые  кожаные   кресла   в  приемной;  на   жемчужно-серых   обоях
превосходные репродукции  Пикассо и Дали;  секретарша словно  сошла с  афиши
50-х годов: тугой узел русых волос на  затылке, воротничок кремовой шелковой
рубашки  повязан  маленьким  черным  галстучком, строгий  серый костюм сидит
отлично на стройной  фигуре, не обнажая, однако, ничего лишнего -- и  ничего
лишнего  не  скрывая...  При  появлении  Киса  любезная  улыбка  моментально
приклеилась к ее накрашенным  красным губам. Выслушав Алексея, она элегантно
кивнула  русой  головкой  и  попросила  его подождать.  Превосходные  ноги в
прозрачных чулках и черных туфлях-лодочках показались из-за  стола и  прочно
приковали к  себе внимание Киса на те секунды, в  которые их  обладательница
прошагала  три  метра,  отделяющие  ее  от двери  начальственного  кабинета,
обитой, в тон к креслам, темно-вишневой кожей.
     "Богатый тут народ водится, -- рассудил Кис, -- и не без вкуса..."


     Полный  мужчина лет сорока принял Киса незамедлительно. Он представился
Анатолием  Николаевичем,  временно  исполняющим  обязанности директора. Врио
усадил Киса  в кресло, сам  деликатно  уселся напротив, в другое кресло  для
посетителей, а не за начальнический стол -- воплощение такта  и  любезности,
-- и изобразил на своем лице бескрайнее внимание.
     Анатолий Николаевич  был  лысоват, коротко  стрижен,  меж полных щек на
круглом гладком лице застрял острый нос, голубо-серые глаза смотрели мягко и
хитро,  постоянно  ускользая  от  прямого  взгляда.  Ощущение  благодушия  и
довольства жизнью, исходившее  от него, нахлынуло на Киса, как теплый душ, и
он расслабился,  раскинувшись с комфортом в удобном  кресле (темно-вишневом,
разумеется), и положил ногу на ногу.
     Отказавшись от алкогольных напитков,  предложенных в щедрой  гамме, Кис
остановил  свой выбор на апельсиновом соке и, получив его из рук  миловидной
русой  секретарши с красным ртом, пустился  было в объяснения, что пытается,
мол, установить... И был перебит.
     -- Не стоит тратить ваше драгоценное время на объяснения! Человек убит,
и наш святой долг -- помочь найти убийцу! Спрашивайте!
     "О-о, тут в ход лозунги пускают! -- насторожился Кис. -- Тут, гляди, ни
слова правды не добьешься... Попробуем, однако".
     -- И долго вам еще во врио ходить? -- закинул он удочку.
     -- Это акционерное собрание будет решать.
     -- А шансы остаться на посту не временно -- есть?
     -- Ну... -- Он довольно поерзал в кресле. -- Имеются.
     -- Это приятно. Поздравляю.
     -- Тьфу-тьфу. Сглазите!
     -- Чего там! Если такой человек, как вы, считает, что есть шансы...  То
они так-таки должны быть!
     -- А какой "такой человек, как я"? -- насторожился полнощекий временный
директор. -- Вы же меня не знаете!
     --  Я  наследственный  физиономист. У  вас  на  лице, дорогой  Анатолий
Николаевич,  написано,  что  вы  умеете  просчитывать  ходы  вперед.  Других
кандидатур скорее всего просто нет, правильно?
     Кис бил почти наверняка --  в таких конторах все, как  правило, "свои",
чужака со стороны не возьмут, а среди "своих" крайне редко бывает больше чем
один кандидат.
     -- Ну, практически нет... Но это не значит...
     --  Правильно,  тьфу-тьфу.  Береженого  бог бережет.  Дождемся  решения
акционеров. Но  ясно одно: вам смерть Алимбекова  оказалась кстати, а? Иначе
не видать бы вам даже шансов на директорское кресло, -- перешел Кис от лести
к грубым намекам.
     Анатолий Николаевич,  казалось, не  верил своим ушам.  Он долго молчал,
переваривая фразу Киса, и на лице его отражалось почти детское непонимание.
     -- Вы что... Вы, кажется, намекаете?.. Что это я?
     Кис,  естественно,  намекал.  Он  вовсе  и не  думал,  что этот круглый
мужичок  мог  оказаться  убийцей,  но  это  входило  в  его  психологическую
постановку сцены  разговора: иначе  не избежать бы ему лозунгов и общих фраз
до самого конца. Надобно