..
     Кис, окрыленный образом судьбы,  склоняющей томную  головку  к нему  на
плечо, - причем очаровательная головка эта имела отчего-то полное сходство с
Александрой - вышел из дома и направился к станции: гостей он ждал не раньше
ночи, а пока что у него имелись дела в городе. А точнее, в Новогирееве.


Нахаленок.

     Нахаленка  дома не было: его мать, вытирая  руки о передник, пообещала,
что "к обеду будет". Обед намечался в час дня.
     Кис   уселся  в   "Ниве",   зорко   наблюдая   за   подходами  к  дому.
Воспользовавшись нежданной паузой,  он  размышлял, оттачивая свой  сценарий.
Итак, если  Артист  будет  выстраивать мизансцену  перестрелки, ему придется
позаботиться о том, чтобы милиция в  нее поверила. Значит, в темную массу на
кровати  они  стрелять  не  станут.  Кроме  того,  Артист  не  дурак,  знает
наверняка, что расстояние, с которого произведен выстрел, эксперты установят
играючи. А перестрелка не бывает вплотную, стреляют на расстоянии - именно с
целью не подпустить к себе другого... Значит, им нужно "Стасика" вытащить из
постели  и отвести его "на позицию". Разделятся, скорей  всего,  два на два:
одни  держат перепуганного и дрожащего  Стасика, другие становятся напротив.
И,   если  расчет   Алексея  верен,  то  в  паре  напротив  окажется  именно
Нахаленок... Он наверняка не стрелок - воришка-карманник, не более. Так  что
стрелять  в  "Стасика"  будет  второй.  Он  же,  в  случае  чего,  мальчишку
придержит, когда его будут убивать те, кто останутся рядом со Стасиком...
     И придется Кису сильно рискнуть и сыграть  роль Стасика до конца, иначе
они  отвертятся:  "пришли поговорить".  Ну и  что, что с  пистолетом,  нынче
только так деловые разговоры ведутся! Наврут с три короба...
     Был уже час дня, а Нахаленок все не появлялся. Кис выбрался из машины и
занял  позицию  поближе к  подъезду.  Спустя десять  минут он заметил  синюю
куртенку,  возникшую из-за  угла. Ага, мы  иногда и ножками ходим, не все  в
тачках разъезжаем! Тем лучше.
     Кис  перехватил его  у  соседнего подъезда. Мальчишка,  ощутив  твердый
кружочек дула, надавивший на его ребро, побледнел и  замер. Кис взял его под
руку,  как  старый  добрый  знакомый,  и  пригласил   в  машину.   Нахаленок
приглашение  принял без колебаний, чему способствовало, несомненно,  жесткое
дуло у ребра.


     В  машине  они  просидели примерно час,  беседуя.  Мальчишка  хмурился,
смотрел недоверчиво и угрюмо, но слушал внимательно.
     - И главаря вашего зовут Федор Горик, - нажимал Кис.  -  И живет  он на
Юго-Западной...
     - Вы и это знаете? - удрученно проговорил Антон.
     - Знаю. Также как и то, что теперь он сменил имя...
     - Уж года три как сменил...
     - А промышляете вы сексуальным разбоем все пять. Тебе сколько лет?
     - Двадцать три.
     - Значит, ты с восемнадцати в банде?
     - У нас не банда! У нас отряд!
     - Отряд - чего? Приматов?
     Должно быть, Нахаленок  ничего  о  приматах  не  знал,  потому что,  не
заметив подвоха, ответил серьезно и даже торжественно:
     - Мы боремся за справедливость!
     Кис озадачился. Конечно, он что-то в таком духе и представлял, но думал
все  же, что к этой белиберде члены банды относятся с долей циничного юмора,
а лапшу  на  уши Артист вешает  только  своим жертвам... А вот поди  ж ты, и
этому Антону, который оказался неожиданно старше, чем выглядел, тоже успешно
навесил... Неужто пацан совсем придурок?
     - То есть, когда вы отлавливали девчонок у дискотеки,  насиловали их  и
грабили -  это была  "борьба за  справедливость"? И потом,  когда по заказам
дамочек вы убивали их мужей - тоже за справедливость сражались?
     Нахаленок  понес такую  чушь  в  ответ,  что  у  Киса  уши  моментально
свернулись  в  трубочки.  Слушая  пламенную мешанину  про виноватых во  всем
коммунистов, евреев,  новых русских, демократов и  продажных  баб, он только
изумлялся,  -  нет,  не  тому,  что Феде  удалось  придумать  этот  бредовый
политически-националистический  коктейль,  -  а  тому  что  нашлись охотники
употребить его в  пищу  для  ума. Впрочем, наличие  последнего  у  Нахаленка
вызывало  сильные  сомнения:  чтобы такое  схавать,  нужно  вовсе  мозгу  не
иметь... Самое же поразительное, что мальчишка ведь не дебил,  не  умственно
отсталый; разве что по юности не разобрался? Да ведь двадцать три уже!
     Хотя,  сказал  себе Кис,  и  совсем  взрослые  и  даже  вроде бы  умные
попадаются в сети - хоть партийных лидеров, хоть  "гуру" в сектах, все одно.
Так чего уж с Антона строго спрашивать...
     - У вас политическая партия? - спросил он полуутвердительно.
     Антон важно кивнул.
     - Из четырех человек? - подковырнул Кис.
     -  Зачем же? Мы  взяли одну существующую партию и просто  навели  в ней
порядок... - Антон вдруг  заговорил баском,  явно  подражая чужой интонации,
должно быть Артиста.
     - Какую же это партию вы "взяли"?
     -  Ага,  - сказал Антон,  оживившись, - значит, этого ты не знаешь! А я
тебе не скажу!
     - И  не надо, сам  найду. И как же вы до таких светлых  идей добрались?
Ведь, насколько мне известно, Федя был бездельником и неудачником.
     - Да так... - пожал плечами мальчишка, - от скуки.  Стояли  мы как-то у
дискотеки...


     ...  Вышло  все  от  скуки.  От  нечего  делать  получилось.  От  тоски
неудачника.
     То есть, Федя,  конечно, неудачником себя  не  считал... Впрочем,  чего
врать  самому себе: был он неудачником  и  занудой, которой вечно  проклинал
несправедливую судьбу...
     Федя  был  артистичен  по  натуре. Сын  школьной уборщицы  и  рабочего,
балованный и ленивый,  но - откуда что взялось! -  обнаружилась в нем тяга к
искусству. Он  ходил  в драмкружок  районного  дворца  пионеров  и  мечтал о
карьере актера. Вот закончит он школу, вот поступит в театральное училище...
     Но только для этого  надо сдать экзамены.  А  для этого прочитать много
книжек.
     Загвоздка  была  в  том,  что Федя не любил читать.  Катастрофически не
любил,  сам  вид  книги  навевал на  него  скуку,  и  умственное напряжение,
связанное с восприятием черных противных слов, тараканами  сидевших на белой
бумаге,   утомляло   его   и   вызывало   отвращение.   Он   мог   прочитать
книжонку-другую, он легко схватывал  любую  информацию и играючи запоминал с
чужих слов, он мог цитировать по памяти целые отрывки,  - но читать эти горы
литературы?...  Он мечтал о сцене, он видел себя  в разных  ролях,  он  даже
целые  спектакли ставил в  воображении -  эффектные, сочные, яркие, - и  уже
успел решить, что ему нужна карьера не актера, а режиссера...
     Но только для карьеры  режиссера нужно было прочитать еще больше книжек
и еще много чего написать на экзамене, а Федя не  только читать не любил, но
и писать.
     Федя  с трудом закончил школу, до аттестата  его дотянула мать: в ногах
валялась у директора  школы, чтобы не отчислили,  чтобы хоть с троечками, да
оставили... Какие уж тут экзамены в театральный!
     Вот и остался талантливый Федя со своим талантом один на один. Работать
не хотелось,  что  вполне  естественно: человеку с творческими наклонностями
претил грубый физический труд, а на  какой иной труд он мог рассчитывать, не
имея образования и ненавидя интеллектуальные  усилия? Как, впрочем,  и любые
другие тоже.
     А народ вокруг  суетился.  Из каких-то углов и  щелей  вдруг  повылезли
немытые мужики  и  сопливые подростки, которые  резко  наводнили все  нижние
сферы  первоначального накопления  капитала,  как то  торговля - сигаретами,
пивом, первыми импортными продуктами,  - мелкий дворовый  рэкет  и  валютные
операции в масштабе районной "Березки". И Федя тоже пустился приторговывать,
чем мог, пока не остановился на пиве - другого дела, которое не требовало бы
труда, но приносило деньги, он не нашел. Но денег хотелось. Причем больших и
сразу.  А  почему  нет?  Другие-то как-то  сумели  хапнуть!  Попытался  было
подъехать к одному парню со двора, который,  Федя знал,  занимался наркотой,
хотел  в долю войти - но тот и говорить с ним  не стал: у Феди даже во дворе
была репутация человека ленивого и безответственного.
     Заработанные деньги Федя быстро проматывал на удовольствия. Им овладела
жажда, -  та самая жажда, которая охватила всю нацию, - быть богатым здесь и
сейчас. Но "быть богатым" - озверевший от дикого капитализма  совок понимает
это  вовсе не так, как западный богач. Богач денежки считает и пыль  в глаза
никому пускать не намерен.  А одичавший от счастья держать  толстую пачку  в
руках  совок  денежки  превращает  немедленно  в   ту  самую  пыль,  которую
интенсивно пускает в глаза всем и каждому. И потому денег не было никогда. И
потому они все время были нужны.
     Впрочем,  "удовольствия"  ему  удовольствия  не доставляли:  Федя жил в
агрессивном противоречии с миром, который его, такого талантливого, отверг и
не оценил, и в постоянной зависти к другим, преуспевающим и денежным. Версию
об  отверженном таланте Федя  сам  придумал - и сам же в  нее легко поверил,
искренне  забыв о том, как по  собственной  воле бросил театральный кружок и
подался в "бизнес"...
     Друзей у него было мало, -  никому  он не был  интересен, с его вечными
жалобами: он-де  великий  актер и режиссер, а в этой гребаной системе никому
не нужен, вот  на Западе людей  на улице  берут для съемок (это он как-то по
телевизору слыхал  такую  фенечку), а  здесь он должен корячиться с утра  до
вечера, торгуя пивом...
     Все же пара-тройка преданных людей у него появилась: он угощал пивом, а
они, все  моложе него, полублатные пацанята, не знающие,  как и он, чем себя
занять, под  пиво охотно  слушали его рассуждения  о жизни и о людях, полные
агрессивной зависти. Они разделяли этот взгляд на мир - сами были такими  же
совершеннейшими бездельниками и, не имея  ничего ни в карманах, ни за душой,
вместе с Федей наливались пивом и злобой к миру.


     Его восхождение на  вершины началось душным летним вечером...  Впрочем,
тогда Федя еще не  знал, что это начало славного пути. Тогда он просто стоял
недалеко  от выхода из модной дискотеки, на которую у  него не было  денег -
заработанное  он  благополучно  спустил, а  новая  партия  пива  была еще не
продана. Стоял и ненавидел всех  входящих и выходящих оттуда людей, группами
и в одиночку, парней и девчонок.
     Особенно  девчонок.  Феде с ними  не везло. Они  лихо западали  на  его
красивую внешность, но Федя быстро становился им неинтересен  ни душевно, ни
материально. Его стенания по  поводу несправедливого мироустройства поначалу
вызывали  у  них здоровое желание помочь, посоветовать,  как-то организовать
Федину жизнь, чтобы он сумел реализовать свои таланты  (а в них простодушные
девчонки  верили  - Федя  был  артистичен,  Федя  был эстет!)  и,  благодаря
талантам, найти достойный способ зарабатывать деньги...
     Но затея  это быстро доказывала свою абсолютную бессмысленность: делать
Федя решительно ничего не желал. Хуже того, очередная пассия быстро начинала
его  немыслимо раздражать  своей  назойливой  опекой. Федя был  убежден, что
девушки  должны  его  любить  и  вообще  на  руках  носить  за  его  мужские
достоинства, за его красивую внешность, за  его отличные бойцовские качества
в постели... За его артистизм, наконец! Как он умел рассказать  историю, как
он умел изобразить последний фильм в лицах! "А он из автомата: тра-та-та-та!
А тот ему  из пистолета: пттюх,  пттюх, пттюх!  А тут цистерна  как жжахнет!
Бах-бабах! И все легли. А тут эта телка выходит", - и Федя быстрым движением
чертил контур "телки" в воздухе,  а  потом выбрасывал  ногу,  словно  шел на
каблуках, и поводил бедром...
     Они же слушали, как завороженные! Они же говорили, что после него можно
в  кино  не ходить!  Они же сами простые, как три копейки! Им такой подарок,
как Федя, и не снился! Но нет, начиналось всегда, как по программе, с каждой
новой девицей - одно и то же: "Надо  тебе учиться, надо тебе поступать, надо
тебе готовиться..." Почему "НАДО"?  Кому он и  что должен? Ничего! Никому! И
пошли все на... Кому не нравится - иди вон!
     Они и шли вон. Сначала  радовались, отхватив  такого парня, потом - шли
вон.  Без оглядки и  без сожалений. С облегчением шли  вон, словно  от обузы
избавились... Бабье,  сучки!  Ясно, зачем его учиться подбивали:  надеялись,
что  он  прославится  и  будет  огребать такие  бабки, что  Кольке,  который
наркотой торгует, не снились! А они, значит, при нем, при  звезде экрана, на
всякие тусовки светские шастать  будут, туалеты себе  дорогие заказывать, по
Каннам разъезжать... Вот зачем им надо было  заставить его учиться! Все  под
себя, бабье! Если б у него  были  деньги,  - они  бы  не нудили: сделай  то,
сделай се! Они бы за счастье почли  любой его  каприз выполнить! Их не стало
бы  интересовать его образование, даже если б у него три класса было;  их не
стал  бы  интересовать источник  его  дохода, даже если бы  он  был киллером
наемным, - все  бы схавали, и утерлись бы, и  у  ног бы ползали за  красивые
шмотки и  цацки, за возможность выйти  в дорогой кабак и покрасоваться! У-у,
твари продажные!
     После  четырех  попыток  сойтись  с  разными  девушками,  закончившихся
одинаково неудачно, Федя весь женский род стал глубоко презирать и серьезные
отношений больше  ни с кем заводить не желал. Пустился было в "просто секс",
но  любительницы  последнего едва  не  отбили у  него  напрочь  естественную
физиологическую потребность. За пару лет "просто секса" он такого навидался,
чего его самая изощренная  фантазия представить не могла. Но  больше всего -
больше групповух и прочего непотребства, - в память врезалась одна сцена: он
свалился  с  температурой  под сорок,  в бреду и в поту. Открыл  воспаленные
глаза  от  какого-то непонятного  беспокойства  и  обнаружил... Что  на  нем
трудится  страшненькая  панковатая  девица, ни  лица,  ни имени  которой  он
вспомнить не смог! Увидела, рвань, что предмет находится в рабочем положении
(чему  виной  была  исключительно  температура  под  сорок)  и  решила  свое
удовольствие поиметь!
     Федя  весь  свой любовно-сексуальный опыт подытожил: все они одинаковы,
все ненасытны, и все так  и  норовят мужиком попользоваться!  Хоть деньгами,
хоть... Но особенно деньгами!
     И  потому, разглядывая у  дискотеки красивых, дорого и вызывающе одетых
телок, которые ему  не принадлежали и принадлежать не могли,  Федя ненавидел
их страстно. Все они  были куплены,  куплены  с потрохами,  со  всеми  этими
соблазнительно  выглядывающими  из  глубоких   вырезов   сиськами,  с  этими
аппетитными  попками,  туго  обтянутыми  микроскопическими  юбками,  с этими
нежными  ляжками,  нахально  сотрясающимися  при  каждом  шаге на высоченном
каблуке! Куп-ле-ны!
     Но - не им.
     Эти роскошные  самки принадлежали  отвратным,  самодовольным, жирным  и
старым богачам. По той простой причине, что у них есть деньги. Наворованные.
Те самые деньги, которые никак не даются Феде в руки. Как и красивые, дорого
упакованные, вернее распакованные, услужливые девочки.
     И от этого хотелось выть. Это было в высшей  степени несправедливо. Это
было еще обидней, чем неоцененные таланты.
     Именно тогда  он произнес фразу, предопределившую его дальнейшую жизнь:
"Это несправедливо,  -  сказал Федя,  -  что красивые  девочки  трахаются со
старыми богатыми  уродами. Красивые  девочки  должны трахаться  с  красивыми
мальчиками. Такими, как мы. Правда, мужики?"
     И  в  блеске ответных взглядов троих верных щенков загорелась  заря его
новой жизни.


     - От  скуки,  значит... -  Алексей  решил,  что пришла  пора подытожить
разговор. - Итак, Антон, у тебя  есть  два варианта, -  либо ты мне веришь и
делаешь так, как я  сказал,  либо -  ты мне  не веришь и  бежишь бегом  меня
закладывать своим. Только запомни: в этом случае ты не доживешь и до вечера.
Теперь выбирай.
     - А чего это ты такой добрый? Чего это ты пришел мою жизнь спасать?
     -  Слушай,  малец, ко взрослым надо на "вы" обращаться... А ты, значит,
думаешь, что всем  на всех  наплевать, как тебе? Ты думаешь, что мир вот так
именно устроен: каждый  за себя, а остальных можно в штабеля складывать и по
ним идти вперед, к  своим  паскудным деньгам, которые ты  потом прокутишь  в
один  день с  девками? Или девки тебя уже не интересуют, перетрахался? Что ж
тебя интересует, безмозглый ты мой?
     - Деньги. Деньги - это власть, - серьезно ответил Нахаленок.
     -  Власть  над швейцаром,  который тебя  пустит туда,  куда  не пускает
других? Власть над официантом, который тебе жрать  принесет  и туфлю оближет
заодно? Власть над продажными девками, которые тебе все остальное оближут за
деньги?  Шмотки купить?  Машину? Что  еще? На  острова  съездить?  Ладно.  А
дальше? Вот, представь, у тебя все это есть: жрачка,  шмотки, машины, цепь в
пять кило  золота на шее, красивые девки, острова, пальмы, дача-крепость под
Москвой...  Ну  и с  кем ты на даче  жить будешь?  Со шлюхами?  Да они  тебе
обрыднут через  месяц. С кем на острова  поедешь? С друзьями? Да нет у  тебя
друзей,  мальчик,  у  тебя  есть  только  подельники,  которые  готовы  тебя
разменять при первой же игре! Чем  душу  заполнишь? Чем  жить будешь?  Своим
отражением в зеркале с цепью до пупа и прикидом от Версаче? И сколько ты так
протянешь, онанируя и кончая от своих "денег" и своей "власти"? Чего я такой
добрый,  спрашиваешь?  Проще  пареной репы:  жаль  мне  тебя. Тебя твоя мать
жалеет?  Уж  наверняка.  Жалеет,  потому  что  любит. Вывод простой:  не все
деньгами меряется.
     - Вы что ль, тоже меня любите? - ухмыльнулся Нахаленок.
     - Вот дурень... Я тебе объясняю то, чего твои куцые мозги никак освоят:
не  все деньгами и шкурными интересами меряется. Впрочем, как хочешь. Я тебе
сказал: у тебя два варианта. Выбирай.
     - Есть еще третий...
     - И какой же?
     - Сбежать, - Антон тоскливо посмотрел в окно.
     - Беги. Уже придумал, куда?
     - Нет... Но можно спрятаться где-то, потом за границу...
     - Ну-ну. Тебя мама до сих пор супчиком кормит, куда же это ты собрался?
Один, без  языка,  без  денег?  Что-то у  тебя, конечно  есть, но  ты быстро
потратишь.  А  дальше? Работать ты не умеешь, образования у тебя  нет, никто
тебе не поможет, и никому ты там не нужен. Ни родителей, ни друзей - никого.
Оно тебе надо?
     - Ага, лучше в тюрьме сидеть! Да вы знаете, сколько мне дадут?
     -  Это  как повернется. За помощь в  поимке  опасных преступников  тебе
могут сильно скостить... В общем, Антон, тебе  решать. Я все  сказал, можешь
вытряхиваться из машины. Встретимся  на месте, если решишься. Не забудь, как
и что делать. Главное, сразу падай!
     Нахаленок  выползал из  машины нерешительно, как будто что-то хотел еще
спросить, или что-то хотел получше  понять, в  чем-то удостовериться...  Но,
так и не сказав  ни слова,  закрыл за собой дверцу "Нивы" и ушел к подъезду,
не обернувшись.
     Кис проводил его взглядом, качая головой. Он сильно рискнул, пустившись
в  откровения с мальчишкой, но  выбора  у  Алексея  не было:  ему одному  не
уберечь  пацана,  если тот сам себе  не поможет. А уберечь  хотелось:  в его
глупой и  озорной беспечности  было  что-то  симпатичное,  что-то от шалопая
Ваньки...  Теперь,  если Нахаленок  его  заложит  Артисту,  весь  план  Киса
провален.
     Но  Кис  был  уверен,  что   не   заложит.   Не  оттого,  конечно,  что
просветлился,  слушая  Кисову  проповедь,   но  просто  сдрейфит:  Кис  ведь
пообещал,  что малец  до  вечера не доживет, если наябедничает... И, кстати,
так оно и будет. И парнишка должен почувствовать своим  хитрованским нутром,
что детектив не блефует...


Друг молодежи.

     Помнится, в годы его юности  ходила такая тупая шутка : "темнота - друг
молодежи".  Кис  уже давно не молодежь, но  темнота нынче  ему действительно
будет другом.
     Он  еще раз посмотрелся в зеркало: ну, на Стасика он, конечно, никак н