Родине
такой хам стал не нужен !"
     Сергей же  вспомнил, как  давно, по  телевизору,  в  программе  'Время'
сообщили  о восстании 'советских военнослужащих,  незаконно  удерживаемых на
территории Пакистана'. Его трясло потом целую неделю, от слов - '...несмотря
на требования советского посольства...'
     "...Самое смешное, что после такой  выходки, я  стал  цениться выше. Со
мной  разговаривали  какие-то субъекты, подозреваю  -  бывшие белогвардейцы,
предлагали вступить в воинство Аллаха.  А отказываться  стало трудно - меня,
как сообщила Ула,  вычеркнули  из всяких  списков...Потом снова  вернулись в
Афганистан, запихнули в вонючую  кошму, проходили через наши заставы. Я даже
слышал,  как над  моей головой разговаривали по-русски...Не поверишь, ревел,
молил,  чтобы обшмонали бабаев! Пытался  бежать, догнали, к счастью,  мои же
хозяева, иначе бы до сих пор торчал в Азии..."
     Сергей с удивлением слушал правильную, почти литературную речь,  пропал
даже  иностранный   акцент,  а   сама  речь  носила  неистребимый  питерский
отпечаток.   Мацан,  увидев,  что   Сергей  задумался,  прервал   рассказ  :
"Удивляешься  ?  Я по-русски  впервые  за три года  говорю только сейчас, из
русского помню только школьную  грамматику,  согласования падежей  и прочее.
Пока жил  у  кочевников,  забыл  даже фамилию Михалыча.  Михалыч  и  все..."
Сергей,  кстати,  сам  не помнил  фамилии командира полка,  в голове  пополз
список,  но Михалыч  в него  не попал.  Сергей тряхнул  головой  :  "Как  ты
оказался в Гамбурге ?" Мацан хотелось выговориться, он продолжил с места, на
котором  остановился  :  "...Даже  жениться  уже  собирался,  у  вождя дочке
пятнадцать  исполнилось,  я,  правда,  прикинул,  что  -  тринадцать,  у них
календаря нет, живут  по лунной хиджре...В  общем, невеста в самый раз! Меня
уже отпускали  одного бродить по окрестностям,  для страховки ошивался рядом
Кудратулла..." Мацан с удовольствием неторопливо произнес 'ошивался'.
     "...Но идти было некуда! Немцы пропали надолго!..
     И  однажды я оказался под Сеидгаром. Ушел на несколько дней, совершенно
свободно.  Наши  не  летали,  о русских не слышали,  край  будто вымер.  Мне
захотелось обследовать  хребет Джаншах, так сказать, на свободе!  Место, где
ты залез, мне даже и сейчас страшно вспоминать, но  там  оказалось множество
узеньких ущелий,  каньончиков,  по  которым можно  было  пройти весь  хребет
насквозь.   И  в  одном  ущельице  я  наткнулся   на  крыло,  точнее,  часть
крыла...Самолет  задел,   вероятно,  вершину  и  разлетелся  по   нескольким
ущельям...А в  другом, километрах,  в  пяти,  намертво  застрял  фюзеляж!  Я
пошнырял кругом, полез  вовнутрь...Знаешь, за чем нас  посылали ?.." - Мацан
впервые через несколько  лет в упор глянул Сергею  в лицо.  Сергей дрожал от
необъяснимого  волнения.  "Нашим  афганским  друзьям  посылали  валюту!..  Я
разыскал все  три мешка, валюта слегка заплесневела, но целой оставалось еще
много...Я одурел, стал  лихорадочно соображать, как  я это все  потащу через
границу, потом принимался считать пачки,  потом  перетащил мешки в пещеру...
Никогда,  даже  после, не  видел столько денег!  Мне захотелось переодеться,
отмыться в душе!.. Я возвратился в жалкую  юрту кочевников в настроении, как
будто  мне осталось провести последнюю  ночь  в грязи. Потом ясно понял, что
это ничего  не изменит, провалялся неделю в лихорадке! Когда встал  на ноги,
меня снова понесло к  тайнику. Пришлось  таиться еще пару месяцев, как вдруг
опять нагрянули немцы.  Ульрика с  отчаянием сообщила, что за меня назначили
огромный  выкуп,  а  деньги  может  дать  только  какой-то  их  фонд  помощи
военнопленным... Сколько, ору ей, а она только  качает головой : "Целых  сто
тысяч долларов..."  Я  упал  от  дикого  хохота, я  хохотал,  никак  не  мог
остановиться, выскочили бабаи,  не  решаются ко  мне подойти, а  я  хохочу и
сквозь слезы  переспрашиваю,  'сколько  ?', и меня снова крючит...  Пришел в
себя,  спросил, кому  отдавать и возьмут ли  наличными...Ула подумала, что я
уже съехал,  особенно, когда попросил  три  дня, но, слава  богу,  оказалась
достаточно умной...Как  я доставал  деньги,  точнее,  вынимал из мешка,  это
отдельный детектив. Прежде всего, надо было усыпить подозрение кочевников, с
чего вдруг меня потянуло в горы...Я сказал, что нашел  могилу друга ('бачи',
стал немного разговаривать),  у них все-таки  понятия  выше наших.  Вождь  -
Сафиулла - благословил меня, мне до сих пор стыдно за обман, не  поверишь!..
В общем,  притащил эти  жалкие сто  тысяч, всего  десять пачек стодолларовых
купюр,  незаметно пихнул Ульрике, поместились в сумку от фотоаппарата. Потом
разыграли целый спектакль  - другой немец  отлучился  на три  дня,  якобы за
деньгами. Больше всего страха было, чтобы у Улы не обнаружили раньше времени
или  не  украли! Выкупали меня без меня, немцы  сидели целый  день  в юрте с
вождем, еще  приехал какой-то представитель 'духов'. Меня позвали, когда уже
деньги передали, представитель на хорошем английском предупредил меня, чтобы
я не  поднимал  более оружия,  иначе  ждет  кара аллаха, тем более  за  меня
поручились западные государства  -  это  он мне  сказал. Чуть меня  снова не
охватила истерика, Ула, молодец, сдерживала меня...
     Когда кончилось  сидение, я заметил,  что  афганцы вроде бы жалеют, что
продешевили,  а может,  что со мной расстались,  метил я  все-таки  в  зятья
вождю,  черт  знает...На  границе с  Пакистаном  обошлось  без  приключений,
границу  охраняли 'зеленые', ограничились фотоаппаратом. Немецкое посольство
успело оформить визу,  пока я торчал в Афганистане.  Тогда казалось, что это
невероятно скоро, теперь-то я немецкую  бюрократию хорошо знаю, когда увидел
на календаре июль 1985, понял, что не скорость надо благодарить...В Германии
через год  дали вид на жительство...Родина,  вроде, меня помиловала, так что
живу пока в Германии, вольном городе Гамбурге !"
     Ноги  сами вели их -  они незаметно  для себя миновали Конногвардейский
бульвар  и  выходили  на  Дворцовую  площадь.  Площадь уже  переставала быть
символом  официоза  -  трибуны  частью разобрали,  частью свезли, оставшиеся
являли  вид полуразрушенный. "Все так же..."  - кивнул на  сооружение Мацан.
Сергей, отсутствующе  оглядев их  , согласился.  Когда Мацан рассказывал, он
время от времени переставал слушать  и  тайком приглядывался  к  спутнику  -
капитан  несмотря на безостановочный  разговор,  тем не менее  отдалился еще
больше, он не  был неуверенным,  просто замкнулся. И еще, Сергей понял ясно,
что у него не было  никакой цели приезда... Разговор, между тем, заглох. Они
все-так же  быстро шагали мимо Нового Эрмитажа. "Ты женат? Где работаешь?" -
спросил Сергей. "Не  женат. Не  хочется. На Ульрике мог бы жениться, но  она
относится ко мне,  как  врач - что болит,  чего  не  хватает...Познакомиться
негде, не в гаштете же, у них  отношение  к браку  как к бизнесу - помолвка,
брачный контракт...  Это, если хочешь стать своим!  А так,  баб  навалом - и
негритянки,  и турчанки, и  наши...  Русских  видеть  не хотел,  резать  так
резать. Один раз  только уговорили  зайти, эмигранты, так и не понял, немцы,
евреи или диссиденты : Россия  - страна рабов,  Запад  -  скука, нет  широты
души...  Если   уезжаешь  навсегда,  так  забудь,  что  было...  Тем  более,
диссиденты, борцы за свободу... " - Мацан махнул рукой. В нем было необычное
противоречие, между тем капитаном, командиром  роты головорезов, и человеком
в  сером  костюме, не  чуждым размышлениям. "Леша  !" -  неожиданно для себя
сказал  Сергей. Мацан вздрогнул : "Имя помнишь!" "Удивляешься ? Я  же помню,
как Горелый к тебе обратился..." Мацан  заходил желваками. "Ты сам-то ничего
не забыл!" "Если бы забыл, то никогда бы не прилетел!" - глаза у Мацана были
сейчас не колючими,  а  усталыми : "С  такой  радостью  улетел, потом всякие
хлопоты -  бумажки получить, там подписать, страховки, уйма бумаг, побольше,
чем у нас...в  Союзе...или как  вы  сейчас  называетесь !"  "Пока  РСФСР  !"
"...Когда остался  один  в  квартирке  -  мне  этот Gehilfsstiftung  снял  -
повалился на постель, телевизор включил, ничего не понимаю. Мельком о России
сказали, а я уже как  посторонний  смотрю, не  заметил как заснул. Отсыпался
несколько дней...
     Журналисты пронюхали, первую неделю прямо охотились. На курсы немецкого
пошел, я - к восьми утра на занятия, до двух, пешком по городу до квартиры и
никуда не выхожу, сплю, учебники читаю, телевизор смотрю. Ульрика предлагала
на  выходные туда-сюда скататься,  я за полгода, пока курсы  не закончились,
никуда  не   ездил.  Устроился  в  туристическую  фирму,  группы  по  Европе
сопровождал. Однажды такая  тоска  накатила,  попалось  объявление  в legion
etrangere,  плюнул - на работу не пошел, поехал во Францию, отбираться.  Под
Парижем  у них  база.  Кроме  меня,  всякий  сброд,  хотя  трое  было  ребят
профессионалов, один точно 'афганец', вроде меня, вздрогнул, когда я к нему,
будто невзначай, по-русски обратился. Но изобразил 'I don't understand you',
я вначале  хотел ему по морде дать, сука, своего  языка стыдится. Потом себе
сказал 'сам, мол, кто'... Французы от меня пришли  в дикий восторг, отобрали
из  сотни  пятерых  - меня,  конечно,  парня  этого, негритоса и  двух  еще.
Последние  двое  просто шпана какая-то. Мне  говорят,  что  меня  пошлют  на
спецподготовку,  чтобы  уже  через   месяц  в  дело...  Я  все-таки  офицер,
переспрашиваю, в каком звании. Те  даже удивились, переглянулись, рядовым, а
как вы хотели! Я тут  же, ни  слова не говоря,  вышел. Пятьсот франков жалко
стало. С работы меня, натурально, поперли. Я - на биржу  труда, мне  - вы не
гражданин  Германии,  я  -  к  Ульрике.  Стыдно!..  Она  мне сначала  лекцию
прочитала о капиталистических отношениях. Отчитала меня как мальчика! А куда
мне идти, что знал - забыл, умею только убивать и производить разведку. В их
армию ! Не возьмут  ! В security - мне это вот! Пошел  тренером в спортивный
клуб  каратэ.  Для  начала потребовали  от меня диплом, причем  немецкий, на
худой  конец  международный.  Откуда  я  бумаги возьму,  в  общем,  пришлось
одалживаться, пойти на курсы тренеров. Слава богу, опыта боевого с избытком,
диплом выдали через  неделю. Теперь -  старший тренер в Jugendsportklub,  от
учеников отбою  нет!"  "Сейчас,  надеюсь в отпуске !"  Мацан усмехнулся : "Я
теперь добропорядочный бюргер." Сергей предложил : "Присядем!"
     Они уселись на  скамейке на центральной аллее Марсова  поля, за  спиной
Суворова. Сергей кивнул на длинный  фасад : "Здесь мать моя работала". Мацан
думал  о  своем. "Сергей, ты знаешь, хожу по своему  городу  и  не верю, что
когда-то здесь жил. Как будто в тумане".  Сергей смотрел на  него,  стараясь
припомнить капитана  Мацана,  видел  перед собой  человека с  дрожащими, как
мираж, чертами и никак  не мог представить его себе целиком - лишь отдельные
движения, подергивание лица, неожиданно для самого себя спросил : "Почему ты
позвонил мне ?" Мацан медленно поднял глаза  : "...Ты ведь  был последний, с
кем  я разговаривал. Потом..." И он  встал : "...Ты  прикрывал мне спину..."
Сергей  не выдержал, скривился рот,  он отвернулся. "Пошли  дальше..." Голос
Мацана прозвучал глухо,  как  вчера, в телефоне. Сергей  медленно встал, они
пошли  рядом,  не  глядя  друг  на друга,  дальше,  на блеск золотого  шпиля
Инженерного замка...

     Сергей   проводил   Мацана  до  'Астории',  что-то   удерживало  Сергея
предложить ему остановиться у него дома, потом до него дошло, что его бывший
командир - иностранец, то есть паспортный контроль, виза, приглашение...Да и
они не были они так близки, просто Мацану нужно было понять, что у него  еще
оставалось дома, из-за чего стоило возвращаться!

     Сергей  попытался  вызвать в  себе зависть  к воскресшему  капитану, но
находил только равнодушие. И  еще он ясно понял, что Мацан  тогда, несколько
лет  назад, в  ущелье, испугался... Сергей  не  стал лезть дальше в  сумраки
чужой души.  Потому  что почувствовал, как очутился  на  краешке  бездонного
колодца собственной...

     Сергей  доехал на электричке, от  которой было всего десять минут ходу.
Дома  он уже был  в девять вечера. Жена удивилась, что он не прошел на кухню
по своему обыкновению после  долгих прогулок, и лег  спать в  десять  часов.
"Рано на работу!" - объяснил он жене.

     Он провалился в темноту до четырех утра. Встал, тогда и увидел, что еще
четыре   часа.  Над  крышами   едва  заметно  отливало  голубовато-розоватое
свечение. Сергей поежился от  предутреннего холода и устроился возле  теплой
жены, доспать - доваляться пару часов.

     ...  Он  стоял  на  каменном  склоне,  поросшем  жидкой  травой,  между
зубчатыми гребнями.  Выше  оставался  перевал,  с  которого  он  только  что
спустился. Под ним  расширялось  книзу ущелье, заваленное изъеденными ржавым
лишайником камнями.  Между  валунами сновали огненные силуэты,  застывали  и
через  некоторое  время до него  доносился унылый  свист... Сурки...Выход из
ущелья скрывался под мореной. Ему оставалось только, перескакивая с камня на
камень, выйти к дороге...Он был один, не считая автомата, он знал точно, что
не страдал ни от голода, ни от жажды... Только вниз !
     Сергей подтянул  штаны, ремень  автомата  и сделал шаг. Поднял глаза от
ботинок и замер... По камням поднимался человек...

     Ему сперва хотелось крикнуть, но что-то в  походке человека было такое,
что  он  застыл  на  месте.  Человек  двигался  размеренно,  неутомимо,  как
механизм,  прямо  к нему. Сергею  показалось, что свист сурков  и  завывания
сзади  на  перевале  поглотились  ватной  тишиной... Он  попытался  отойти в
сторону, присесть, чтобы его не заметили, но ноги не сгибались.
     Идущий  скрылся  под   каменным  выступом.  Сергей  помчался  назад,  к
оставленному  им  перевалу в  мертвой  тишине,  не  слыша  стука ботинок...И
оглянулся...Страшный озноб сковал тело...
     Человек  вырастал   над  перегибом  в  пятидесяти  метрах   от  Сергея,
постепенно, сначала шапка, походившая на панаму, незнакомое, загорелое лицо,
плечи, распахнутый жилет на голой груди, пятнистые штаны, высокие ботинки...
Ярко озаренный солнцем !
     Он шел на Сергея, бесшумно ступая по камням, не замедляя и  не  ускоряя
шагов. Сергей, не в силах оторваться от него, начал мелко дрожать.
     На голове  человека  была обычная  вылинявшая армейская панама, которую
довелось  носить и Сергею. На  правом плече покоился ручной  пулемет. Взгляд
Сергея  опускался ниже  и  он не  мог  понять, что  находится на  груди  под
развевающимися полами жилета. Другая рука  человека мерно отмахивала  в такт
шагам. Когда он подошел на десять шагов  у Сергея встали дыбом волосы... При
каждом шаге открывалось красное мясо на теле,  лишенном  коже. Сергей видел,
что  кожа  была  содрана  от  пояса  до  кончиков  пальцев, в  точности  как
'рубашки',  которые снимали с пленных 'духи'.  Красный палец с черным ногтем
легко  касался   спусковой  скобы  на  пулемете.  Красная  ладонь  с  веером
кровеносных  сосудов  раскачивалась  как  маятник.  На  груди - сизые мышцы,
перевитые  красной  паутиной, в  запекшейся  крови.  Сергея  не тошнило - он
окаменел. И внезапно  в  поле его зрения попали  закрытые глаза на загорелом
лице. Но фантом двигался легко, не спотыкаясь, и стало ясно, что он пройдет,
не  задев его.  Сергей против  своей воли  поворачивался к нему  и, когда их
разделяло  несколько  метров, веки шагавшего  начали раскрываться,  открывая
мертвые  глаза, в упор  глядящие на Сергея.  Те глаза не  отрывались  от его
глаз, и...улыбка раздвинула плотно сжатый мертвый рот... Голова в панаме  со
скрипом повернулась к Сергею, ему даже показалось, что она кивнула ему, чуть
прикрыв, будто  успокаивая,  веки, и человек пошел выше, к перевалу. Сергей,
как зачарованный, следил  за исчезавшей за перегибом склона фигурой, сначала
пропали  ботинки,  медленно  укорачивались ноги,  пропал пулемет на плече, а
когда к  Сергею вернулся  слух, оказалось,  что вместо  панамы он  смотрел и
смотрел на дальний выступ на склоне...
     Сергей со стоном  сел. Снова  и  снова улыбка на  мертвом лице вставала
перед ним... Он понял, кого встретил. Среди не только русских, но и афганцев
ходили  слухи  о 'черном' спецназовце, афганцы  называли  его  'караджахид',
призраке оставленного в  горах трупа. Утверждали на полном серьезе даже, что
тот,  на кого  посмотрит  'черный'  спецназовец,  скоро умрет,  много  еще и
другого болтали, особенно после стакана спирта...

     Сергей открыл глаза и вскочил. Было ровно шесть часов...

     ...В вертолете Сергей пришел в себя. Оттолкнув от себя удерживающие его
руки,   прижался  к  стеклу  -  бесконечно  стелилась  коричневая   равнина,
надвинулась   каменная  гряда,  машина  легла   на  борт  и  каменная  стена
величественно  откатилась  в сторону,  открывая  новые  стены.  Потемнело  в
глазах... Посадку совершили в Кандагаре. Сергей, едва живой, выбрался наружу
и, пока  шла суета  вокруг, просидел, роняя  поминутно голову,  прислонясь к
обшивке. Федоров не вылезал из вертолета. К  Сергею несколько раз подбегали,
что-то спрашивали, он  что-то говорил. Когда солнце уходило за линию холмов,
вылетели  в  расположение  полка. Сергей,  измотанный  тряской  и  грохотом,
вывалился из машины уже в полной темноте.
     Проснулся он  ни свет ни заря, к удивлению, в своей палатке,  на койке,
на которой  тогда  спал офицер  с аккуратненькой  бородкой.  Ветерок  с  гор
свежил,  Сергей  сел на  землю  у  самого входа  и  подставил  лицо холодным
ласковым дуновениям. Только бурчало и крутило в животе.
     Он вдруг сейчас заметил снежные пики над коричневой грядой Мазара. Пики
были похожи на далекую ровную цепочку белых облачков, таявших на свету.
     Сергей узнавал привычный  пейзаж  вокруг  себя - ангары, возле  которых
стояли вертолеты,  радиомачта, палатки, бубнящие голоса... Он пошел к штабу.
Около штабных палаток было пустынно - никого, кроме часовых.
     Перед  Сергеем выскочил человек  в трусах - задернувшийся полог палатки
заглушил  брань.  Человек,  стуча  зубами,  рвался  зайти  обратно,  но  был
выбрасываем, едва его  голова скрывалась внутри. Сергей молча отодвинул его,
вошел. Матерясь, слезли с ближайшей койки, подошли к нему :  "Уеб...ще , еще
не  понял..."  Сергей почувствовал, как в его плечо вцепилась  жаркая  рука.
Короткая возня, вцепившийся  отлетает во тьму. Сергей, понизив  голос  : "На
выход !" и вышел наружу. Выходящий, не стесняясь присутствия офицера, ударил
в поддых солдата, прыгавшего  около  входа,  и не спеша подошел к Сергею. "В
чем дело ?" "...Молодой,  припух совсем" - мотнул головой  налево выведенный
Сергеем. "Иди !" - отпустил Сергей первого  и тот, колотясь, полез за полог.
"...Ты чего выеб...ся, гнида !" Парень, выше Сергея, с искренним возмущением
заговорил: "Товарищ лейтенант, так молодой оборзел..." Сергей неожиданно для
себя резко  пригнул  голову в жестких волосах  так, что  солдат бухнулся  на
колени. "Встать !" - и Сергею  захотелось разбить ногой  лицо упавшего. Тот,
почувствовав по голосу, опасливо поднялся. Но  гнев Сергея исчез, он коротко
бросил : "Вон !" и, не дождавшись, пошел.
     Около штабных палаток перетоптывались часовые в ватных бушлатах. Сергей
знал, как с надеждой, будто от воскресения из мертвых, встречаешь рассвет. И
невольно улыбнулся, порадовавшись за промаявшихся людей.
     Они заметив его,  насторожились.  Узнав Сергея, старший  караула послал
одного из  часовых в палатку.  Через секунду караульный вернулся :  "Товарищ
подполковник приказал впустить...". Сергей  дернул  левым  плечом -  автомат
висел,  как  всегда,  положил  возле входа  и  шагнул  за задернутый полог в
освещенное пространство.
     Перед ним  за столом  одиноко сидел Михалыч.  Сергей  за  шаг от  стола
вытянулся, успел  произнести :  "Лейтенант Зандер..." ,  к