Электронная библиотека
Библиотека .орг.уа
Поиск по сайту
Детективы. Боевики. Триллеры
   Детектив
      Семенов Юлиан. Аукцион -
Страницы: - 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  - 27  - 28  - 29  -
Юлиан Семенов Аукцион Роман Журнальный вариант. "Дружба народов" № 8,9 за 1985 год Фамилии главных героев, звания и титулы несколько изменены. Так, в частности, графа Ростопчина здесь все называют князем. Вместо пролога Соответствующие службы страховой корпорации "ДТ" зафиксировали определенное падение интереса ряда весьма престижных клиентов к аукционам, на которых торговали произведениями европейской культуры, чаще всего восточноевропейской, в первую очередь русской. Электронно-вычислительные машины просчитали вероятный убыток; он исчислялся в два миллиона семьсот сорок семь тысяч долларов, не бог весть какие деньги, но вопрос не в них, а в тенденции. Сектор анализа конъюнктуры заказал исследование этой проблемы Бруклинскому центру; среди возможных причин, объясняющих тревожный симптом, была названа и такая: в Европе появилась группа лиц, которая травит тех. кто приобретает, а равно и торгует произведениями культуры, возможно, похищенными во время прошлой войны. Понятно, ни одна серьезная страховая фирма, входящая в группу "ДТ", не может идти на то, чтобы платить полис за краденое. Риск слишком велик, поскольку возможен удар по престижу, а это невосполнимо. Проблема была запущена в работу, как всегда, в разных городах, в разных учреждениях, по разным людям... Одним из тех, кого привлекли к исследованию этого путаного и странного дела, оказался Джос Фол. На сорок четвертом году жизни он стал вице-директором компании "АСВ" (связи с "ДТ" весьма опосредствованы, скрыты); оценка, закупка и страхование антикварных книг, картин и скульптур, выгодный бизнес. До этого в течение тринадцати лет Фол работал в "русском отделе" Центрального разведывательного управления США, ведал вопросами культурного обмена; окончил университет в Принстоне; во время массового движения хиппи в конце шестидесятых ушел из дома (отец был ведущим инженером консервного завода, мать держала салон красоты), поселился в "хипарском" районе Гринвич Виледж, снимал комнату вдвоем с Робертом О'Дэвисом (тот уехал из Штатов, поселился в Риме, пьет, не смог найти себя; снимался в массовках), бранил президента Джонсона, рисовал лозунги: "Люби, а не воюй!"; потом увлекся девушкой; пришлось вернуться домой, женившись, начал подыскивать работу; человеком, который пригласил его в систему, оказался Александер, сосед по общежитию в Гринвич Виледж (в прошлом был самым горластым противником Белого дома); проверили - после нескольких бесед в управлении кадров - довольно быстро, за семь месяцев прошел курсы, потом работал как дипломат в Варшаве, Москве и Софии. Именно он и затребовал через частную детективную фирму "ИТСА" - данные телефонного прослушивания, которые были получены оперативным путем в вилле князя Евгения Ростопчина в Цюрихе и в доме фрица Золле, Бремен, ФРГ. И тот, и другой часто звонили в Москву писателю и журналисту Дмитрию Степанову, обсуждали вопрос о картинах, исчезнувших из музеев Ровно, Харькова, Киева, Риги, Курска и Смоленска. Техники из специального подразделения, ведавшего расшифровкой кодов, со всей определенностью сообщили, что никаких особых слов ни Москва (Степанов), ни Цюрих (князь Евгений Ростопчин), ни Времен (г-н Золле" не употребляли; интонация разговора, просчитанная на специальных компьютерах, свидетельствовала всего лишь о заинтересованности; какой-то особой нервозности, свойственной агентам во время полулегальных встреч, зафиксировано не было. Именно эти обстоятельства более всего озадачили фола, и он обратился к председателю Совета директоров фирмы с просьбой санкционировать его работу по странному узлу: с одной стороны - красный, с другой - русский аристократ, один из немногих, кто смог вжиться в условия Запада, разбогатеть, открыть свое дело, и с третьей - немец, консерватор, обладатель уникальной документации об эсэсовцах. Данные детективной фирмы "ИТСА" Фол подстраховал через друзей из ЦРУ; связей с Лэнгли не порывал; оказывал услуги; в свою очередь, получал от коллег консультации и наводки. Часть первая 1 - Понятно вам? - в который уже раз настаивающе повторила Галина Ивановна, продолжая медленно и властно идти своим тяжелым взглядом по спине Степанова; ее мягкие ладони лежали у него на плечах; руки были сухие и очень горячие. - У вас были почечные колики; давление меняется часто, особенно когда плохо с погодой и предстоит резкий слом на холод или жару... Понятно вам? Верно? - Верно, - согласился Степанов, ощущая неловкость оттого, что женщина занималась им уже десять минут, а он молчал, никак не помогал ей, что входило в противоречие с его жизненным принципом наибольшего благоприятствия работающему. - У вас было сотрясение мозга, причем не один раз, - продолжала женщина, - понятно вам? Было три, подумал он; первый раз в сорок третьем, когда Земляк, - маленькая двенадцатилетняя тварь с лицом старого алкоголика, столкнул его в подвал, на камни; второй раз это случилось в пятидесятом, когда он калымил на ринге, выгодное было дело: выходишь против перворазрядника, а у тебя третий, но весом ты на несколько килограммов, побольше; тебя крепко бьют, только успевай уходить от ударов, зато тренер перворазрядника платит тебе тридцатку, а в те студенческие годы тридцатка была деньгами; десять боев - вот тебе и туфли, чешские, из выворотной кожи, с дырочками на носках, шик; категория риска учитывалась и вполне поддавалась оценке: ты знал, на что шел, и, когда бугай из Филей повалил тебя в начале второго раунда в нокаут, ты был готов к этому; девятнадцать лет, до старости заживет обязательно! Эк же Галина Ивановна умеет читать людские болезни, ай да кудесница! А когда же случилось третье сотрясение? Погоди, сказал себе Степанов, это было весной пятьдесят третьего, ты впрыгнул в троллейбус, родная "букашка"; последний троллейбус спешил по Москве, вершил по бульварам круженье, а ты возвращался от Ляльки с Божедомки и обернулся к кондукторше, тогда в каждом троллейбусе у входа сидела кондукторша, увешанная разноцветными рулонами с билетами - пять копеек, десять, пятнадцать, двадцать, в зависимости от дальности маршрута. Степанов протянул рубль и, ожидая сдачи, откинулся на дверь, блаженно откинулся, представляя себя со стороны. Молодой, крепкий, в пальто с поднятым - по моде тех времен - воротником, очень стильно: либо Зигмунд Колосовский был такой фильм Киевской студии, который их поколение еще в сорок пятом смотрело раз по десять; герой антифашистской борьбы, обманывал нацистов как хотел, дурни, что они понимали вместе со своим бесноватым; либо Джеймс Кэгни из картины "Судьба солдата в Америке"; безработица, гангстеры, организованная преступность; одно слово, Нью-Йорк... Откинуться-то он откинулся, но старенькая кондукторша не успела еще дать команду водителю, чтобы тот закрыл дверь, и Степанов ощутил какое-то странное чувство стремительной неотвратимости, когда понял, что летит на асфальт и увидел звезды в прекрасном весеннем московском небе, а потом все исчезло, настала гулкая темнота. Уже после, очнувшись, он с каким-то тяжелым недоумением увидел над собою милиционера, который сокрушенно качал головой. Десять дней Степанов тогда лежал в больнице - в коридоре, возле окна; мама приносила гречневую кашу, кормила с ложки, поила морсом; страшное ощущение радужности, несобранности мира, какой-то его зыбкости прошло, предметы снова сделались конкретными; и на этот раз пронесло... - У вас одно сотрясение было особенно сильным, - продолжала между тем Галина Ивановна, не снимая своих горячих ладоней с плеч Степанова, - мне кажется, вы упали с большой высоты, и трещинка в черепе не заросла толком, так что бойтесь падений, гололеда, весенней грязи, крутых спусков; четвертое сотрясение может оказаться роковым, понятно вам? - Понятно, - ответил Степанов. - А теперь объясните, как вы все это прочитываете? Женщина еще с минуту продолжала его осматривать молча, тяжело, сосредоточенно, он чувствовал спиною взгляд ее голубых прозрачных глаз, потом чуть шлепнула Степанова по плечам, убрала руки и сказала: - Одевайтесь... Раньше я ничего этого не умела, - улыбка у нее была настороженная. - До того как меня стукнуло током в кабине моего крана, я была нормальным человеком. Отвезли в морг, это в пятницу было, а в понедельник пришли студенты, стали заниматься, один мальчик и увидел, что я жива, в шоке... Полгода пролежала в госпитале, что-то случилось со зрением, стала видеть предмет насквозь, в цвете... Как и полагается, мне не верили: колдунья, самозванка... Трудно у нас приходят к тому, что не укладывается в привычные рамки... Ну, а сейчас я в онкологическом отделении консультирую, работаю с врачами, понятно вам? - Мешают? - Теперь нет. Когда поставила десять верных диагнозов, начальство сказало, чтобы разобрались, с той поры не дергают. - А в каком цвете вы меня видите? - спросил Степанов. - Смотря что... Незажившая трещинка на черепе видится бледно-розовой... Те два ушиба, которые я ощутила, наоборот, темно-красные, видимо, что-то осталось после гематом. Сосуды вообще кажутся мне перламутрово-голубыми, хотя я точно ощущаю цветовую разницу между артериями, венами, капиллярами... У вас, например, сосуды ломкие, изношенные... Не по возрасту... - Курить, конечно, нельзя? - спросил Степанов. - Если так уж невмоготу, выкурите. Организм сам себя регулирует... Вот только стрессов избегайте... Сплющит сосудик, и все... - А как их избежишь, стрессов-то? - Так я ведь не колдунья, я только умею чувствовать чужую боль и цвета чувствовать, понятно вам? До чего ж хитрая, подумал Степанов; впрочем, хитрость - не предательство; как правило, хитрецы не предают, чувствуют, что дело это рискованное. ...Апрельская Ялта была утренней; белая оторочка последнего снега делала Крымский хребет задником гигантской декорации; рыбачьи кораблики, втиснутые в свинцовую гладь моря, казались нереальными, крошечными; там сейчас, подумал Степанов, склянки, бьют, уху варят, музыку слушают и в кубрике спорят про то, кто выиграет в предстоящем матче - Каспаров или Карпов; какая разница, все равно свои, мы только чужим отдавать не хотим, а так - добрые... 2 - Мужчина, - окликнул Степанова на аэровокзале молоденький милиционер, - вы что, не видите, здесь хода нет! Степанов даже зажмурился от ярости, вспомнил Галину Ивановну: "Только стрессов избегайте..." А это что ж такое, когда вместо "товарищ" или, допустим, "гражданин" человек в форме обращается к тебе "мужчина"?! - Я вам не мужчина, - ответил Степанов, понимая, что остановить себя уже не сможет. - А кто ж вы? - удивился милиционер. - Не женщина ведь... - Чему вас на политзанятиях учат? - Это мы знаем, чему на политзанятиях учат, а вы свои документы покажите, мужчина... - Ну, тупица, - сказал Степанов, - пойдем в отделение, пойдем сейчас же! И, конечно же, сосудик прижало, сердце заколотилось в горле; все верно, человек человеку - друг, товарищ и волк, как же таких беспамятных неучей берут в милицию, как им доверяют форму, они же - надев ее - олицетворяют не что-нибудь, а власть нашу?! - Накажем, Дима, - сказал (в Москве уже, в министерстве) генерал Гаврилов; раньше он был Сережей (впрочем, им же и остался, слава богу, нос не задрал), вместе учились, вместе выходили на ринг. Наказать, однако, не удалось - с места на Степанова пришла "телега", сработали мгновенно, мол, оскорблял сержанта, тот был корректен, а что мужчиной назвал, так разве ж это неверно? Мог бы - ненароком - и дедом, все, кому за пятьдесят, вполне могут быть дедами, разве нет? А вот столичному гостю неприлично себя так вести, попусту кричать, а потом валидол сосать - такого коллектив не простит, напишет письмо, сообщит по месту работы, потребует наказания. Гаврилов тем не менее спустил дело на тормозах, попросив провести беседы с личным составом по поводу обращения к трудящимся, никаких "мужчин" и "женщин", и чтоб честь при этом не забывали отдавать... После разговора с Гавриловым, чувствуя разламывающую тяжесть в затылке (погода меняется, Галина Ивановна верно говорила, сосуды, как тряпки; только отчего они перламутрового цвета, как-то не вяжется, перламутр ассоциируется с эластичностью), Степанов позвонил на киностудию. - Дмитрий Юрьевич, очень ждем вас, - сказал заместитель директора съемочной группы (их три, заместителя-то; плати директору две зарплаты, и ни одного зама не надо). - Просмотр материала назначен на восемь. Режиссер перед началом нудно и бессвязно говорил о том, каким будет фильм, какова его сверхзадача, объяснял героев (будто не я их написал, думал Степанов), мотивировал необходимость изменения сюжета; после просмотра пригласил к себе. Степанов чувствовал, что говорит в пустоту - когда у человека глаза похожи на те, что бывают у вареных судаков, убеждать нет смысла; есть люди, которые верят только себе; в искусстве они обречены на гибель; раз повезет, другой раз обрушится; чувство исключительности целые страны приводило к краху, не то что молодого режиссера. Вернулся домой в половине одиннадцатого, поставил на газ кастрюлю с водой (жидкий "геркулес" с оливковым маслом и протертым сыром - самая любимая еда), просмотрел газеты, за время поездки в Ялту их скопилось множество, телефонный звонок испугал отчего-то - поздно уже; звонил Лопух. - Здорово, старик, привет тебе. - Добрый вечер, Юра... Как ты? - Звоню, чтобы попрощаться. - Куда уезжаешь? - Да никуда я не уезжаю. Просто рак у меня. Степанов прижал ухом трубку, прикурил сигарету, тяжело затянулся. - Да брось ты, какой, к черту, там рак?! - Рак легких, старик, И вроде бы желудка. - Значит, надо оперироваться. - Что я и собираюсь делать в ближайшие дни. - Все будет в порядке. - Возможно. Я ведь не просто так в онкологию ложусь, за своего Дениску иду драться, ему ведь только одиннадцать, Катя выйдет замуж, ей тридцать один, у нас двадцать пять лет разницы, а дети трудно привыкают к отчиму - или уж в самом раннем детстве, или лет в семнадцать, там армия, друзья, нормальный ход... - Погоди, Юра, погоди, ты что-то слишком рационально мыслишь для ракового больного... Потапова помнишь? - Какого? Игоря? - Да. У него ведь тоже рак нашли, а потом оказалась вполне пристойная язва... - Митя... Старик... Друг мой, - Лопухов вздохнул наконец, потом закашлялся тяжело, сухо. - Так ведь у него стрессов было поменее... Это верно, подумал Степанов, стрессов у Потапова было мало, растение, а не человек, главное, чтоб вовремя "бросить в топку", только чтоб зря не выделялся желудочный сок, ел по минутам, а Лопуха, бедолагу, сняли с работы за то, что его заместитель оказался проходимцем, жена после этого ушла, ютился по койкам, пока Степанов не пристроил его на "Мосфильм" администратором: там Лопушок вновь поднялся, доказав свое умение работать, лихо вел картины, но внутри-то кровоточило постоянно, нет ничего горше, чем несправедливое наказание, вот его и шандарахнуло; одно слово, стресс, когда только и кто его придумал?! Тысячи лет такое в мире происходит, а на тебе, слово совсем недавно изобрели, краткое слово, определяющее то, что грозит каждому: стресс. - Кто тебя смотрел, Юр? - Хорошие врачи... Я верю им абсолютно... Он же ветеран, подумал Степанов, ему тогда, в войну, было семнадцать; а в восьмидесятых пошел седьмой десяток, рубеж, словно Рубикон, как же коротка жизнь, сколь стремительна. - Юрок, я могу чем-нибудь помочь тебе, брат? - А ты мне помог. Поэтому я и звоню, чтобы на всякий случай попрощаться, Мить, я мало кому звоню, я только к тем звоню, кто... ...Каша подгорела, не говорить же Лопуху, подожди, я газ выключу, сиди и смотри, как чадит кастрюля, и вспоминай то время, когда вы были молоды, ты совсем молодым, а он сорокалетним, только поседел в одночасье, резко сдал, боль в себе носил, как занозу... Любимая присказка была у него тогда: "Будем жить". Поди сочини такую, не сочинишь, это должно отлиться; неужели только боль и обида дают ощущение истины в слове? ...В одиннадцать позвонили из редакции; Игорь стал членом коллегии, вел иностранный отдел, попросил написать комментарий в номер. - Ладно... А ты поговори с ребятами из отдела очерка, пусть подумают над тем страшноватым обращением, которое родилось: "мужчина" и "женщина". - Солоухин предлагал восстановить "сударя" с "сударыней", - улыбнулся Игорь. - Как? - Я за... Ты, кстати, Астафьева читал? - Что именно? - Статью "Мусор под лестницей". - Читал. - По моему, здорово. В моем прагматическом черепе тоже родилась статья - в продолжение Астафьева - по поводу многочисленных "нельзя", которые страшны тем, что крадут у нас главное богатство общества - время. Почему оформлять покупку машины должен я и тратить на это день принадлежащий государству, вместо того чтобы поручить сие юристу или нотариусу, оплатив услугу по установленному прейскуранту? Почему не открыть еще тысячу бензоколонок, чтобы люди не проводили в очереди часы, принадлежащие опять-таки государству? Почему не передать первые этажи под кафе, закусочные, бары, чайные, дабы люди не выстаивали в очередях долгие часы, чтобы попасть в ресторан или кафе, а неудачники, которым так и не досталось места, не отправлялись в подворотню - гулять? Кто и почему по-прежнему мешает - в нарушение государственного постановления - давать трудящимся землю под садовые участки? Зачем ограничение на то, сколько чего можно на участке держать? Словно бы две козы и три свиньи - грех какой нарушение, а нет такого запрещающего закона, есть дурь чиновника, живущего по принципу "тащить и не пущать". Посодействуй инициативе, заинтересуй людей, - и у государственного торга будут меньше требовать, да и в субботу с воскресеньем люди будут при деле, а не на диване или во дворе - при "козле" и с бутылкой! Почему нет посреднических контор, которые помогали бы мне и в том, чтобы купить нужную книгу, построить домик на садовом участке, сдать на комиссию автомобиль? Это же экономия миллионов часов, а каждый час имеет свою товарную стоимость. - Покупаю тему, - вздохнул Игорь - На корню Готов доложить завтра на редколлегии. Как будет называться материал? "Очередной удар по родимому разгильдяйству"? Подумай над заголовком, чтоб не очень ретроградов пугать. В половине двенадцатого позвонила мама. - Меня очень беспокоит Лыс, - сказала она сердитым голосом; Лысом называла младшую дочь Степанова. - Экзамены на носу, а у нее запущена физика. - Мамочка, но в актерском училище физика не требуется. - Ты не прав. Физика нарабатывает дисциплину... Надя ей во всем потворствует из- за того, что вы Живете врозь... - Ну и что ты предлагаешь? - У меня стенокардия. В больницу надо... Господи, подумал он, ну отчего мама так любит лечиться? Она всегда придумывала себе болезни. И как же подобрела к старости! Стала похожа на бабушку Дуню, такая же пучеглазая, обожает подавать еду на маленьких блюдечках; это неистребимо в нечерноземной России, от давней нищеты, видимо; казаки кладут еду на большие тарелки. Хотя Василий Савельевич прав, на маленькую тарелочку можно два рада положить, гляди, как хитро, а?! 3 ...Около трех ночи его разбудил звонок; сразу понял, что из-за границы, трезвонят, будто пожар. - Привет тебе, - голос Евгения Ростопчина был хриплым, видно, гулял, только- только верну лей к себе и замок, один как перст бродит среди шкафов с книгами, статуй, гобеленов. - Я хочу обрадовать Тебя сенсацией... - Валяй... Ростопчин рассмеялся. - Боже, как по-русски! - У тебя сейчас сколько времени? - А бог его зна

Страницы: 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  - 27  - 28  - 29  -


Все книги на данном сайте, являются собственностью его уважаемых авторов и предназначены исключительно для ознакомительных целей. Просматривая или скачивая книгу, Вы обязуетесь в течении суток удалить ее. Если вы желаете чтоб произведение было удалено пишите админитратору