Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
проскользнул мимо освещенной двери, где были сторожа, успев
крикнуть:
- Кривой, задержи!
Ленька, не входя в комнату, прямо через дверь выпалил весь магазин и
хотел было броситься следом за своими, но тут в него вошла острая боль, а
только потом он услышал выстрел и ощутил запах гари - как в детстве, когда
жгли серу со спичек в подвале на Бронной.
Евпланов споткнулся о Леньку, упал, поднялся быстро и прохрипел:
- Бекматуллин, звони в ЧК!
Выбежав на крыльцо, он увидел две пролетки: одна ехала к Тверской, а
вторая вот-вот повернула бы на Дмитровку. Он вскинул маузер и три раза
выстрелил по двум седокам: один был на козлах, а второй, словно поп, в
рясе или в юбке: он не мог и представить себе, что стреляет в женщину.
Анна Викторовна увидела, как человек на крыльце Гохрана вскидывает
пистолет, целя в них. Она бросилась на спину Воронцову, схватила его
голову руками и закричала:
- В сторону, Дима, в сторону!
А потом раздались два выстрела, и Воронцов ощутил толчок в лопатку -
это была пуля, пробившая легонькое тело женщины.
"Будет кровь, - машинально отметил он, - на сером очень заметно".
- Аня, - тихо сказал он, чувствуя, как женщина медленно сползает у
него со спины. - Аннушка, больно?
Он оглянулся - глаза Анны Викторовны были широко открыты: женщина
была мертва. Где-то неподалеку загрохотали выстрелы. "По Крутову, - понял
он, - сейчас начнется облава".
Воронцов спрыгнул с пролетки и метнулся в подъезд. Подъезд был
заперт. Он побежал в переулок и спрятался во дворе маленького домика.
Огляделся: в углу темнел сарай. "Переждать до утра? А мешок где? В
пролетке. Конец? Нет, надо идти. Если остановят - отстреливаться, а
последний - себе".
Евпланов долго сидел возле убитого Карпова и не мог отвести глаз от
громадных, узловатых рук сторожа: они менялись, делаясь из бурых
желто-белыми, чистыми, будто кто их отмывал мягким мылом.
А потом Евпланов заплакал, и он даже не знал, отчего он плакал
сейчас, - много смертей пересмотрел в своей жизни и никогда не плакал,
только разве зубами скрипел и мотал головой...
И только уже под утро, когда наряд ЧК закончил осмотр места
происшествия и взял расписку с Харькова и Бекматуллина, что они будут
молчать о происшедшем вплоть до особого на то разрешения, он понял, отчего
так горько было ему и тянуло сердце. Он вспомнил последние слова свои,
сказанные Карпову, и понял он, что никогда не сможет покаяться перед
сторожем в дурости своей и темноте, а "спи спокойно" и дурак любой скажет,
в ком и вины нет и боли, а только жадное любопытство до похорон и чужих
кладбищенских слез.
И Воронцов плакал, забившись в угол, на верхней полке поезда, шедшего
в Псков, к эстонской границе. Он все делал механически, подчиняясь кому-то
второму, отстраненному, который руководил его поступками сегодня, начиная
с выстрелов в комнате сторожей. Он механически снял свой казакин и
оглядел, нет ли на спине пятен крови; так же механически объяснил
извозчику, куда его доставить, - сказал, на Каланчевку, вокзал не назвал,
опасаясь чего-то неосознанно, но, видимо, так надо было, - он доверился
тому, кто сейчас руководил им в нем самом. Так же спокойно зашел в вагон,
не обращая внимания на шпиков и милицейских, которые цепко оглядывали
пассажиров, особенно с багажом. Раздевшись, он залез на верхнюю полку и
сразу же забылся, будто упал в темную теплоту. Снились ему какие-то
сладостные картины, а когда проснулся, перед ним появилось лицо Анны
Викторовны. Он до того явственно увидел ее, что даже выставил перед собой
руки. А она исчезла. И он заплакал. Он вспомнил нежное, доброе лицо жены,
а потом увидел Анну Викторовну, а после ему пригрезилась мать и дети.
"Все я потерял, все, - думал он, сдерживая рыдания, - любила меня
женщина, больше себя любила - я отдал ее легко, бездумно этой страшной,
жестокой жизни, где нельзя жить одному... Любила меня Аня, любила ведь;
жизнь отдала за меня, а я, вместо того чтобы послушать ее, как снега тают,
- об Островском, чтоб, спаси господь, не поверила в нежность мою... Всех
растолкал, сам с собою остался; а зачем я себе нужен? Кому нужен я на этом
свете? И чего я на этом свете искал? Нежность мне надо было беречь - и
свою, и тех, кто мне ее отдавал, а я все борьбы хотел, истины, правды...
Аннушка, бедная ты моя... Лежит сейчас на цинке, и к ноге бирка
привязана..."
- Сынок, - услыхал он тихий шепот старухи с нижней полки. Она лежала
с краю, осторожно прикрывая плюшевой курткой внучку, разметавшуюся во сне.
- Ты чего, сынок? Не убивайся, не надо.
Воронцов выдохнул, не удержал голоса, всхлипнул. Старуха поднялась с
полки, нашла в темноте его голову, стала оглаживать жесткие волосы,
пришептывая:
- Ты помолись, миленький, помолись господу, и сердечко твое отпустит,
расслабит... Ну, не убивайся ты эдак-то, соколик бедненький, не убивайся,
ишь спина как трясется...
Воронцов нашел руку старухи и прижался к ней губами, лбом, слезами и
замер так, только дрожь била спину и остро болело в левом виске...
"Разрешить оперативной группе во главе с Будниковым и Арутюновым
провести облаву и обыск всех подозреваемых сотрудников Гохрана.
Член коллегии ВЧК Бокий".
БЕЗ УЛИК НЕТ ДОКАЗАТЕЛЬСТВ
__________________________________________________________________________
Стенограмма очной ставки Прохорова и Газаряна.
П р о х о р о в. А, скотина, сволочь! Попался. Наконец! Товарищи, это
все он. Я - от сохи! Я мальчишкой, понимаете, землю пахал. Я знал, что
такое нужда, Глеб Иванович, ты мне поверь. Мы с тобой, как говорится, не
первый год знакомы. Газарян, именно он, пришел ко мне и предложил сорок
миллионов за Белова. Я тебе рассказывал все подробно, как он предлагал,
потом он... Газарян, ну, как у тебя могло повернуться мне это все
предложить? Ну, ладно, я дурак. Клюнул, но я-то сейчас следствию помогаю,
я всю правду сказал! Весь наш с тобой разговор на Мерзляковском записан на
фонограф, я тот разговор по заданию проводил! Понял? Так что, Газарян, к
стенке тебя немедленно надо ставить, чтобы не искушал больше честных
партийцев!
Б о к и й. Ну что, Иван Иванович?
Г а з а р я н. Пусть его уведут.
(Прохорова уводят.)
Г а з а р я н. Я объявляю голодовку.
Б о к и й. Это еще зачем?
Г а з а р я н. А затем, что я не могу больше смотреть в глаза людям.
А Прохоров, который, понимаете, мою водку жрал и женщин у меня просил,
вообще не человек. И если уж я скот, так он скот в тысячу раз больший. Я
хочу просто и спокойно умереть в тюрьме; в камере. И жизнь мне теперь и
отныне ненавистна!
Б у д н и к о в. Честные люди смывают позор кровью, Газарян, да
только ты если и был честный, то весь вышел.
"Я, Клейменова Клавдия Ивановна, продавщица обувной секции
магазина ј 16, познакомилась с Газаряном Иваном Ивановичем, когда он
проводил ревизию торговой сети. Он покрыл мою недостачу и дело в
трибунал не передал, но взял с меня и с зав. секцией Шмелькова
расписку, что мы будем на него работать. С тех пор он давал нам
задания - с кем встретиться, кому отнести письмо, и я, и Шмельков, мы
оба считали, что служим этим делу Советской власти. Что было в
записках, я не читала, а людей, с которыми виделась, могу опознать и
также все те квартиры, куда он меня посылал.
Записано собственноручно. Клейменова".
"Я, Белов Григорий Сергеевич, по существу заданных мне вопросов
могу показать следующее: Газаряну я передавал золотые вещи в большом
количестве, однако, сколько точно передавал, сейчас не помню, потому
что много давал. Монеты давал, кольца и часы. Одни часы дал с боем
песни "Взвейтесь, соколы, орлами", это помню ясно. Среди вещей,
предъявленных мне к опознанию, опознать могу браслет с камнями,
портсигар с вензелем В. В. В. Монеты опознать не могу, потому что они
все одинаковые. Могу показать также, что Газаряну при мне передавали
золотые вещи оценщики Петров, Крюков и Александрова-Ботачиано, из
оценщиков бриллиантового отдела ни разу не видел, чтоб Газарян был
вместе - ни с Пожамчи, ни с Шелехесом, ни с Александровым. По поводу
Туманова должен показать, что он был зарезан мною, ударом ножа в шею,
когда я повез его в лес, чтобы отдать его долю драгоценностей. Место
опущения его в воду с камнями к ногам указано мною на месте агентам
ВЧК. В чем и подписуюсь. Все указанное сделано мною не по умыслу, а
случайно и по молодости лет.
Белов".
"Я, Газарян Иван Иванович, по существу заданных мне вопросов
могу показать следующее: бриллианты мне передавал лично Шелехес во
время наших совместных прогулок домой, а также их похищал я сам во
время вскрытия сейфов с драгоценностями. Золото я получал от Петрова,
Крюкова, Проскурякова, Сидорчука. Пожамчи со мной в преступном
сговоре не состоял, и я никогда от него никаких драгоценностей не
получал. Бриллианты, обнаруженные в выдолбленном отверстии деревянной
ручки печати, коей я сургучевал сейфы, были мне переданы Шелехесом.
Он же выдолбил отверстие в моей печати для того, чтобы я мог спокойно
уносить драгоценности из Гохрана.
Газарян".
"Настоящий акт составлен нами, агентами ВЧК: Тимошкиным,
Макаровым, Дрыновым в присутствии Газаряна И. И. Настоящий акт
составлен в том, что мы приехали по адресу, указанному Газаряном
И.И., на станцию Тайнинская и здесь, в лесу (схема прилагается) под
сосной, вырыли две консервные банки, в которых находились следующие
вещи:
монет золотых, десятирублевого
достоинства, царской чеканки - 41 шт.
колец платиновых с камнями драгоц. - 24 шт.
колец золотых с камнями драгоцен. - 41 шт.
жемчужных понизей зеленого цвета - 6 шт.
портсигаров золотых - 4 шт.
бриллиантов - 51 шт.
жемчуга - 49 шт.
часов золотых - 32 шт.
Акт прочитан и подписан Газарян.
Акт подписан Тимошкин.
Макаров.
Дрынов".
Пожамчи взяли в купе международного вагона. Будников заметил, как
сразу же осунулось лицо Пожамчи, как со щек сошел румянец и выступили
синие склеротические прожилки, и оттого, что кожа его сделалась
пергаментной, сразу же обнаружилось, что Пожамчи красился: резкая белая
полоска у корней волос странно контрастировала с воронеными остатками его
шевелюры и желтизной кожи.
Обыскали его быстро, в карманах ничего не нашли, но когда открыли
портфель (Пожамчи в этот момент даже зажмурился), там было обнаружено
громадное количество драгоценностей: бриллиантов, жемчужных понизей и
сапфиров.
- Ну, - сказал Будников, - давайте знакомиться. Я ваш следователь,
зовут меня Владимир Петрович. Будем разговаривать сейчас или хотите
передохнуть в камере?
- Предпочел бы отдохнуть.
- Пожалуйста. Хочу только заметить - улики настолько явные, что
мудрить нет смысла.
Пожамчи вспомнил, как в девяносто пятом году он попался на мелочи,
когда работал в ювелирном магазине Шубейкина в Новониколаевске. Тогда его
допрашивал старый, добродушного вида пристав. Вопросы он ставил
неторопливо, но с каждым вопросом Пожамчи все явственнее чувствовал
неотвратимость того, что в конце концов с ним должно случиться; за
равнодушием этого старого полицейского он видел всезнание, и тогда - это
запомнилось на всю жизнь - он испытал странное чувство: будто с каждым
вопросом он делается все меньше и меньше, а потом он и вовсе показался
себе крошечной козявкой.
- Нет, все же мне бы отдохнуть, - вздохнул Пожамчи, - годы у меня
старые, Владимир Петрович, сердце не сдало б.
"НКВТ. Просим вас обратиться к ювелиру Карфу в Лондоне - адрес
его находится в "Аркосе" - и за плату, под присягой опросить его по
поводу стоимости драгоценностей, изъятых у Пожамчи...
Ввиду срочности дела просим провести опрос Карфа
незамедлительно. Опись прилагается.
Бокий".
А Кропотов при аресте умер. Тихо умер, в кресле, от разрыва сердца...
Под утро Пожамчи проснулся, чувствуя какую-то смутную и неожиданную
радость. Он увидал маленькое зарешеченное окно под потолком, тусклую
лампочку, забранную металлической решеткой, серые, крашенные масляной
краской стены, но все равно что-то подспудно радостное было в нем. Он
вытер со лба пот и вдруг вспомнил сон: на краешек кровати присела тетушка
и, тихонько поглаживая его по плечам и по мокрой шее, говорила:
"Николашка, Николашка, дурачок! Ты этому злодею-то, который тебя
давеча опрашивал, скажи, что камни купил по случаю на базаре у
несмышленыша беспризорника, а взял их с собой, чтоб в загранице обменять
на деньги и сюрпризом вернуть власти".
Пожамчи поднялся на кровати и вдруг, улыбнувшись, подмигнул кому-то в
темном углу камеры.
- Ничего, ничего, пущай он меня столкнет с этого!
"Бог меня спас от того, чтоб с ним вчера говорить. С камнями они меня
в Гохране не секли ни разу, а то б захватили там же, без пощады. Левицкому
бриллианты совал Шелехес. Тот ни слова не скажет: не на того напали. Те
камушки, что из портфеля забрали, - описи гохрановские не проходили. Чист
я. Так они к каждому в дом нагрянут - мало у кого что лежит: всех в тюрьму
не усадишь..."
Б у д н и к о в. Итак, вы утверждаете, что купили эти камни на
Смоленском рынке 24 мая 1918 года?
П о ж а м ч и. Ну, может, 23-го... Или, на крайний случай, 25-го... Я
почему помню про май, Владимир Петрович... Я про май помню потому, что
тогда Пасха была поздняя... Вы уж старика простите, но я-то праздники
соблюдаю...
Б у д н и к о в. Вы помните какие-нибудь особые приметы
беспризорника?
П о ж а м ч и. Беленький такой... В больших сапогах, не по размеру у
него были сапоги, это я хорошо помню... Глазенки черненькие, курносый...
Б у д н и к о в. Во сколько вы оцениваете стоимость изъятых у вас
бриллиантов?
П о ж а м ч и. Я рассчитывал миллион привезти в дар голодающим.
Б у д н и к о в. Миллион? В советских рублях?
П о ж а м ч и. Да кто их... Нет, я рассчитывал привести миллион
золотом.
Б у д н и к о в. А больше могли привезти?
П о ж а м ч и. Трудно ответить...
Б у д н и к о в. Значит, вы не можете ответить: могли бы вы продать
эти ценности, например, за три миллиона?
П о ж а м ч и. О трех миллионах и речи быть не может! Нет, тысчонок
сто можно было взять сверху, никак не больше.
Б у д н и к о в. Как вы относитесь к английскому оценщику Карфу?
П о ж а м ч и. Сурьезный человек. Я же вам говорил. Только вы тогда
не чекистом были, а торговым комиссаром...
Б у д н и к о в. Кого вы можете назвать из ювелиров-оценщиков более
подходящими кандидатами для торговых операций с нами?
П о ж а м ч и. Карф самый надежный из всех.
Б у д н и к о в. Вы не помните место, где покупали у беспризорника
бриллианты в последнюю декаду мая восемнадцатого года? Я правильно называю
дату?
П о ж а м ч и. Совершенно правильно.
Б у д н и к о в. Припомните, пожалуйста, место, где вы покупали
бриллианты у беспризорного, и, возможно, людей, что были неподалеку, их
внешний вид.
П о ж а м ч и. Мальчишка-то портфель принес, говорит мне: "Дяденька,
купи портфель", а я ему: "Пшел вон, зачем мне портфель твой". А он тогда
сказал, чтоб я внутрь заглянул. Ну, я как заглянул внутрь, так все вокруг
исчезло, будто никого кругом не было...
Б у д н и к о в. Вы сразу поняли, что это ценные камни?
П о ж а м ч и. Мне хватит одним глазком глянуть, ведь я всю жизнь
этому делу отдал...
Б у д н и к о в. Я приготовил план Смоленского рынка - вот этот
забор, а вот тут мясные ряды. Постарайтесь обозначить место, где вы
встретили беспризорника.
П о ж а м ч и. За точность до метра не ручаюсь, но, думаю, вот здесь.
Лошадь там еще стояла, сено хрупала, возле забора.
Б у д н и к о в. Обозначьте это место и подпишите план рынка.
Укажите, что крестиком вы отмечаете себя, был там тогда-то...
П о ж а м ч и. Зачем же мне себя крестиком обозначать? Это примета
плохая. Я себя палочкой обозначу. Вот так.
Б у д н и к о в. Спасибо. А теперь ответьте мне, Пожамчи, как вы
могли быть на Смоленском рынке в последней декаде мая восемнадцатого года
да еще возле забора, если именно в мае восемнадцатого года рынок был
закрыт, а забор, который вы так хорошо помните, поставлен лишь прошлой
весной?
П о ж а м ч и. Не может этого быть!
Б у д н и к о в. Вот заключение Хамовнического исполкома, можете
ознакомиться, это заключение санитарной инспекции города, и, наконец, вот
допрос управляющего рынком Усыскина...
П о ж а м ч и. Тут какая-то путаница!
Б у д н и к о в. Я устрою вам очные ставки с управляющим рынка, с
санитарным инспектором города и с представителем исполкома. Вас это
устроит?
П о ж а м ч и. Премного благодарен.
Б у д н и к о в. Теперь ответьте на следующий вопрос: вы показывали,
что знаете Карфа и верите в его компетентность. Карф по просьбе наших
людей оценил в Лондоне бриллианты не в миллион золотых рублей, как это
сделали вы, а в семь миллионов рублей золотом.
П о ж а м ч и. Кто?
Б у д н и к о в. Карф. Ваш авторитет.
П о ж а м ч и. Когда он оценил?
Б у д н и к о в. Вчера.
П о ж а м ч и. Мало ли что можно сказать...
Б у д н и к о в. Карф мог ошибиться на шесть миллионов в оценке
бриллиантов?
П о ж а м ч и. Владимир Петрович, вы разрешите мне сперва акт
посмотреть, где он подписуется под семью миллионами... А то я пока в
растерянности и недоумении.
Б у д н и к о в. Я покажу вам этот акт, когда сочту нужным. Надеюсь,
вы понимаете, что трибунал у меня поддельный акт не примет?
П о ж а м ч и. Можно мне уйти в камеру?
Б у д н и к о в. Вы себя плохо чувствуете?
П о ж а м ч и. Нет... Устал...
Б у д н и к о в. Я тоже устал. Тем не менее будем продолжать. Вы были
знакомы с московскими или петербургскими аристократами, крупными
капиталистами, политическими деятелями?
П о ж а м ч и. Кто б меня из них на порог пустил... Принесешь какую
ценность, в прихожей сунут чек, вещь возьмут - и все.
Б у д н и к о в. Лично вы с ними никаких дел не вели?
П о ж а м ч и. Только выполнял поручения моих хозяев, Ивана
Афанасьевича Ненахова и Павла Михайловича Рябинина... Они оба удрали, так
что за них я не в ответе...
Б у д н и к о в. С Разумовскими не бы