в". Большой авторитет, ум, рука нужны для повседневной борьбы
     с этим.  Ведомства - говно; декреты - говно. Искать людей,  проверять
     работу - в этом все...
                                                                   Ленин".
     _______________
          * Расстрелян как "враг народа" в 1938 голу.


     Ленин сидел неподвижно,  чувствуя, что если сейчас он шевельнется, то
не сможет дальше спокойно слушать Альского, нового замнаркомфина, которого
только что  привез к  нему Каменев*,  и,  возможно,  будет резок,  а  ведь
Альский - человек ему незнакомый, судя по всему, не из бойцов, а скорее из
толковых, но не очень-то далеких исполнителей.
     _______________
          * Расстрелян как "враг народа" в 1936 году.

     - Я убежден,  Владимир Ильич, что в ближайшее же время работа Гохрана
будет налажена, - продолжал говорить Альский, - и мы будем рапортовать вам
о  готовности этого  золотого  хранилища республики стать  в  строй  нашей
борьбы наравне со всеми звеньями наркомата.  Мы убеждены,  что в ближайшее
же время сможем подготовить и  бриллианты и платину для отправки в Европу,
чтобы закупить продукты для  голодающих.  Мы  понимаем,  сколь велика наша
ответственность, и мы добьемся коренного перелома в работе...
     - Ну,  хорошо,  -  поморщился  Ленин,  -  вот  вы  рассказали  нам  о
непорядках     в     Гохране     и     нарисовали     радужную     картину
счастливо-благополучного будущего. Что дает вам уверенность в этом будущем
благополучии?
     - Мы провели две ревизии - очень тщательные, дотошные: сейчас готовим
новый   проект   организации  учета   хранимых   ценностей;   мы   усилили
политико-воспитательную работу среди тамошнего аппарата...
     - Слова,  слова,  одни слова!  Кого вы наказали - сурово, в назидание
другим?  Кто виновен конкретно в  халатности,  в плохой организации учета?
Кого вы пригвоздили в газете за безалаберность?
     - Мне  казалось  невозможным,  -  ответил  Альский,  -  выносить наши
вопросы в печать...


     За несколько дней перед этим к Ленину пришел Рыков.
     - Владимир Ильич, - сказал он, - меня тут мучает червь сомнений, и я,
естественно, к вам - за советом
     - Давайте вашего червя,  - улыбнулся Ленин, - попробуем разобраться с
червем, хотя мне это, признаться, в новинку...
     - Дело вот какого рода...  Мы проводим четвертый после победы Октября
съезд,  и  на  этом фактически утверждающем нашу победу над интервенцией и
белыми съезде мы -  как я могу предположить из бесед с товарищами -  снова
прежде всего будем отводить место критике, самокритике, дискуссии...
     - Это закономерно...
     - Да,  но  на  этом  съезде будет еще  большее количество коммунистов
из-за рубежа... Мы печатаем наши отчеты в газетах, их немедленно переводят
в странах Антанты... Не подорвем ли мы веру в самих себя, в практику нашей
борьбы и строительства у наших товарищей за границей?
     - А   что  же  вы  предлагаете?   Выделить  специальную  редакционную
комиссию?   Зачем  же  тогда  нам  собирать  съезды?  Нет,  батенька  мой,
давайте-ка  научимся выслушивать в  свой  адрес самые горькие слова,  если
они,    естественно,   продиктованы   заинтересованностью   нашим   делом.
Злобствование или сумятица отличима немедленно и сугубо безопасна для нас,
ибо за такими словами не пойдет рабочий и не поверит в них. А что касается
наших товарищей за  границей,  то  это статья особая...  Поймут они нас на
этом этапе или не поймут, поверят или разуверятся - сие вторично. Процесс,
который происходит в мире,  -  объективен. Оглядываться на выражение лиц у
друзей  негоже,  когда  врагов  существует предостаточно.  Мы  вексель  на
доверие  к  себе  завоевали четырехлетней борьбой  с  армиями четырнадцати
стран. Мы за эту посильную моральную помощь, которую нам оказывали рабочие
Европы и Америки,  благодарны и этого им никогда не позабудем, но смотреть
следует правде в глаза:  материальную помощь им сможем оказать только мы -
опять-таки больше пока некому.  Да уже и  оказываем -  самим фактом своего
существования:  капиталист Англии  начал  больше  платить своему рабочему,
потому что  опасается,  что  коли  он  добровольно давать не  станет,  так
отнимут -  благо русский пример памятен всем.  Нет, нам в нашем деле ни на
кого оглядываться нельзя,  а  глазки строить в политике недопустимо.  Надо
смотреть в  глаза своему народу,  тому,  который смог взять власть в  свои
руки,  отстоять свою  власть,  а  теперь эту  власть хочет  в  сфере самой
сложной,  отчаянно  трудной  -  хозяйственной -  выверить и  затвердить на
многие годы  вперед.  Всегда надо поначалу думать о  том  народе,  который
свершил революцию и защитил ее, - остальное приложится.


     ...Альский, заметно волнуясь, говорил:
     - Владимир Ильич,  мы  обещаем в  течение ближайших же дней выправить
положение в  Гохране и без скандальных заметок в газете.  Все развивается,
по нашему убеждению,  самым лучшим образом -  особенно после ваших,  столь
для нас бесценных советов...
     - Так,  -  прервал его Ленин. - Хорошо. Даем вам сроку месяц, товарищ
Альский.  Месяц. За это время вы обязаны наладить все гохрановские дела. И
без  болтовни и  криков  "ура",  -  больше  серьезности и  поменьше пышных
реляций.  Обязательно свяжитесь с Рабкрином и ЧК -  без их помощи дело,  я
боюсь, с мертвой точки не сдвинется, несмотря на ваш оптимизм.
     Ленин сделал у себя в календаре быструю пометку и сухо закончил:
     - Благодарю вас. До свиданья.
     Альский поднялся.
     - А вы,  товарищ Каменев, пожалуйста, не сочтите за труд задержаться,
- попросил Ленин,  когда Альский пошел к двери.  Ленин поймал себя на том,
что ему жаль этого человека, но он понимал также, что иначе говорить с ним
не мог, попросту не имел права, ибо человека поставили отвечать за золотое
хозяйство республики.
     - Что вы скажете?  - спросил Ленин Каменева, когда Альский вышел. - Я
был резок?  А  что прикажете делать?  В стране хаос,  деньгами скоро мужик
начнет избы обклеивать, а товарищ Альский полон радужных надежд!
     - Я могу понять его, Владимир Ильич...
     - Нуте-ка... Помогите и мне...
     - Всякий перелом в политике,  особенно такой резкий,  как нэп, ставит
наших кадровых партийцев,  да  и  не  может не ставить,  перед ножницами -
слова и дела...
     - Слово и  дело?  Это  пароль опричнины.  Лев  Борисович.  Что-то  не
увязываю в целое вашу мысль.
     - Слово  -  "мировая  революция",  дело  -  "развитие  и  налаживание
товарного хозяйства",  при котором, - Каменев улыбнулся, - цитирую Ленина,
"о социализме смешно и говорить"...
     - Между прочим, я экономист, а не пророк. Потом, учтите, писалось это
в начале века о стране, где все ключевые рычаги были сосредоточены в руках
царской администрации и нарождавшейся буржуазии.  Да,  да,  по-прежнему да
здравствует мировая социалистическая революция -  и  не  слово,  но  дело,
именно дело? Мы должны доказать нашему рабочему и крестьянину, от которого
получили вексель на доверие,  что мы хозяйствовать, - то есть обеспечивать
его работой и отменно за работу платить,  - можем и будем: чем дальше, тем
слаженнее и  четче.  Товарное же производство в  стране,  где все ключевые
рычаги  находятся  в  руках  партии,   -  совершенно  иное;  это  подлежит
рассмотрению и  переосмысливанию.  Армия,  дипломатия,  тяжелая индустрия,
железные дороги,  внешняя торговля -  все в  наших руках;  этим и пристало
заниматься правительству в крестьянской стране,  где городской пролетариат
взял  власть в  свои  руки.  Правительство погрязнет в  мелочах,  если ему
придется  решать  вопросы  -  где  отгладить костюм  или  починить башмаки
трудящихся;  это все пусть делает нэпман, да, да, нэпман, мелкий хозяин, а
еще  лучше  -  кооператив,  который  постепенно  организуется в  индустрию
народного  обслуживания...   А   нам   надо   научиться  не   погрязать  в
бюрократических,   изводящих  душу  и  выхолащивающих  идею  мелочах,   но
подняться над суетой и  подумать о  вещах отправных,  главенствующих -  на
долгие  годы  вперед:  и  об  электрификации  страны,  и  о  строительстве
металлургии,   и   о   революционном  техническом   перевооружении  нашего
крестьянства.  А многие наши товарищи,  растерявшись - ах, ах реставрируем
капитализм,  -  начали  прямую,  внешне,  правда,  маскируемую отчетами  и
речами,  симуляцию новой  экономической политики.  А  русский  рабочий,  у
которого нет ни  еды,  ни  башмаков,  почешет затылок да и  скажет:  "Нет,
товарищи, большевики, оказывается, горазды лишь на словах, а на деле они -
полнейшие растеряхи и лапти и управлять им не РСФСР, а - в лучшем случае -
какой-нибудь тьмутараканью!" И вексель заберут!  Только - правде в  глаза!
Иначе - погибнем и загубим великое дело,  а этого уж нам никто не простит!
Сейчас  быть  революционером-марксистом  означает   только   одно:   уметь
хозяйствовать - с выгодой и пользой,  хитро, сильно; уметь торговать лучше
капиталиста,  производить пальто и башмаки - лучше капиталиста,  кормить в
столовой лучше,  чем у капиталиста,  иметь санатории для рабочего, которых
нет у капиталиста,  - вот что значит продолжать быть  революционером.  Быт
есть  быт это самое надоедливое,  суетливое и неинтересное в хозяйственной
политике. Вы о нем забудете, да и я, впрочем, тоже. А нэпман, получающий с
быта  дивиденды,  будет  про  эти  свои  дивиденды всегда помнить.  Он нам
развяжет  руки  в  главном,  приняв  на  себя   мелочные   -   отнюдь   не
государственного  размаха  - заботы.  И бояться этого,  бояться того,  что
кто-то что-то о нас не так  подумает,  -  это  от  суетливости,  -  словно
продолжая спор с Рыковым, закончил Владимир Ильич.
     Каменев  собрался уж  было  уходить,  когда  Фотиева  принесла Ленину
несколько телефонограмм:  из Наркомвнешторга,  ВЧК, Главтопа. Ленин быстро
просмотрел первые три листочка,  а  на последнем словно бы споткнулся.  Он
перечитал  телефонограмму  несколько  раз,   лоб   свело   двумя   резкими
продольными, трагичными морщинами. Он позвонил наркомюсту Курскому.
     - Товарищ Курский,  я  получил данные,  что  три  работника Главтопа,
откомандированные в  Швецию для закупки оборудования,  истратили почти все
деньги,  не  выполнив порученной им работы.  Я  предписываю вам немедленно
отозвать этих людей,  а ежели позволяют обстоятельства дела и корыстная их
вина будет доказана документально - арестовать, судить и сгноить в тюрьме!
Россия  голодает,  а  три  коммунистических чинуши резвятся в  Стокгольме,
изволите ли видеть! Да, пожалуйста...
     Ленин опустил трубку и тяжело посмотрел на Каменева:
     - Прикажете поступать иначе?  Жестоко?  Корпоративной доброты ждут  -
раз единомышленники,  так все чтоб по-семейному?!  Не выйдет.  Пусть потом
обвиняют в жестокости - важно, чтобы она была справедливой, объективной, а
не личной.
     Проводив Каменева,  Ленин сел к столу,  пометил в календаре: академик
Рамзин*. Котлы. Троцкий**, Фрунзе, Тухачевский***, Уборевич****, - вопросы
теории  армии.   Крестинский  -   возможный  посол  в  Берлине,   вызвать.
Бухарин***** - о среднем крестьянстве и т. н. "справном мужике".
     _______________
          * Арестован в 1929 году.
          ** Убит в 1940 году.
          *** Расстрелян как "враг народа" в 1937 году.
          **** Расстрелян как "враг народа" в 1937 году.
          ***** Расстрелян как "враг народа" в 1938 году.

     Ленин глянул в окно. Весеннее небо было тугое, тяжелое, в два цвета -
густо-синее  и  марево-красное.  Гомонило  воронье.  Малиново  перезвонили
куранты, ударили время. Ленин проверил свои часы и включил лампу.


          "...Я все надеялся,  что  приток  новых  работников  в  коллегию
     Рабкри оживит дело, но из расспросов Сталина  не  мог  видеть  этого.
     Прошу черкнуть мне, а потом устроим, буде надобно,  свидание.  У  вас
     8000 штат, вместо 9000. Нельзя ли бы сократить до 2000 с жалованием в
     6000 (т. е. увеличить втрое) и поднять квалификацию?
          Если Аванесов скоро приедет, покажите ему тоже.
          С коммунистическим приветом.
                                                                    Ленин"


          "Попробуйте  сопоставить    с    обычным,    ходячим    понятием
     "революционера"  лозунги,  вытекающие  из  особенностей  переживаемой
     полосы: лавировать, отступать, выжидать, медленно строить, беспощадно
     подтягивать,  сурово  дисциплинировать,   громить    распущенность...
     Удивительно ли, что некоторых "революционеров", когда они слышат это,
     охватывает благородное негодование, и они начинают "громить"  нас  за
     забвение  традиций  Октябрьской  революции,  за  соглашательство    с
     буржуазными  специалистами,  за  компромиссы   с    буржуазией,    за
     мелкобуржуазность, за реформизм и прочее и тому подобное?"


          "Мы не умеем гласно судить за поганую волокиту: за это нас  всех
     и Наркомюст сугубо надо вешать  на  вонючих  веревках.  И  я  еще  не
     потерял надежды, что  нас  когда-нибудь  за  это  поделом  повесят...
     Почему  не  возможен  приговор  типа  примерно  такого:  ...объявляем
     виновными в волоките, безрукости, в  попустительстве  бюрократизму  и
     объявляем  строгий    выговор    и    общественное    порицание,    с
     предупреждением, что только на первый раз так мягко караем, а  впредь
     будем сажать за это профсоюзовскую и коммунистическую сволочь -  суд,
     пожалуй, помягче выразится - в тюрьму беспощадно..."


          "В 1921 году на III конгрессе (Коминтерна. - Ю.  С.) мы  приняли
     одну резолюцию об организационном построении коммунистических  партий
     и о методах и содержании  их  работы.  Резолюция  прекрасна,  но  она
     насквозь русская, то есть все взято из русских  условий.  В  этом  ее
     хорошая сторона, но также  и  плохая.  Плохая  потому,  что  ни  один
     иностранец прочесть ее не сможет... она слишком длинная.  Таких вещей
     иностранцы обычно  не  могут  прочитать...  Если  в  виде  исключения
     какой-нибудь иностранец ее поймет, то он не сможет ее выполнить...  У
     меня создалось впечатление, что мы совершили этой резолюцией  большую
     ошибку...  Резолюция  отражает  наш  российский  опыт,  поэтому   она
     иностранцам совершенно непонятна, и они не могут удовлетвориться тем,
     что повесят ее, как икону, в угол  и  будут  на  нее  молиться.  Этим
     ничего достигнуть нельзя. Они должны воспринять часть русского опыта.
     Как это произойдет, этого я не знаю..."


          "Вся работа правительства... направлена к тому,  чтобы  то,  что
     называется новой экономической политикой, закрепить законодательно  в
     наибольшей степени для устранения всякой  возможности  отклонения  от
     нее"


          "Об  образовании  СССР.  Одну  уступку  Сталин  уже   согласился
     сделать.
          1. Сказать вместо "вступления" в РСФСР  "формальное  объединение
     вместе с РСФСР в союз советских республик Европы и Азии".
          Дух  этой  уступки,  надеюсь,  понятен:   мы    признаем    себя
     равноправными с Украинской ССР и др. и вместе и наравне с ними входим
     в новый союз, новую федерацию..."


          "Объявить строгий выговор Московскому  комитету  за  послабления
     коммунистам...  Подтвердить всем губкомам, что  за  малейшую  попытку
     "влиять" на суды в смысле "смягчения" ответственности коммунистов  ЦК
     будет  и с к л ю ч а т ь  и з  п а р т и и...  Циркулярно  оповестить
     НКюст (копия  губкомпартам),  что  коммунистов  суды  обязаны  карать
     с т р о ж е,  чем некоммунистов...
          Р. S. Верх позора и безобразия: партия у власти защищает "своих"
     мерзавцев!!".


          "...Мы  можем...  сделать  из  городского  рабочего   проводника
     коммунистических идей в среде сельского пролетариата.
          Я сказал "коммунистических" и спешу оговориться,  боясь  вызвать
     недоразумение или быть слишком прямолинейно понятым...  До  тех  пор,
     пока у нас в деревне нет материальной основы для коммунизма,  до  тех
     пор это будет, можно  сказать,  вредно,  это  будет,  можно  сказать,
     гибельно для коммунизма..."



     ...К ИСТОРИИ ВОПРОСА
__________________________________________________________________________

     За   полгода  до  того,   как  Альского  вызвал  Ленин,   сведения  о
неблагополучном  положении  в   Гохране   дошли   до   Рабоче-крестьянской
инспекции.  Нарком  Сталин пригласил своего заместителя Аванесова,  и,  по
обыкновению  прохаживаясь по  большому  кабинету,  он  попросил  соединить
вместе три комнаты,  чтобы окна выходили не только на улицу, но и во двор,
- негромким, глуховатым голосом сказал:
     - Если  то,  что  болтают о  Гохране,  хоть  в  незначительной толике
соответствует  правде  и  эта  правда  откроется,   -   этим  не  преминет
воспользоваться товарищ Троцкий для  того,  чтобы  на  ближайшем Политбюро
повторить свои  нападки на систему Рабоче-крестьянской инспекции.  Если же
никакого хищения народных ценностей нет,  то именно РКИ должна  взять  под
защиту  честь  и  достоинство  старых  спецов.  Достаточно товарищ Троцкий
жонглирует примерами честной работы военспецов в своем ведомстве -  не  он
один думает о привлечении к работе старых специалистов.  Подберите цепких,
опытных людей и бросьте их в Гохран контролерами.  Это не обидит, не может
обидеть  работников Гохрана,  и это гарантирует республику от каких-либо -
не только в настоящем, но и в будущем - хищений.
     Через  три  дня  инспекционный отдел  предложил Аванесову кандидатуры
трех  работников:  Козловская,  Газарян  и  Потапов.  Аванесов предполагал
побеседовать с каждым из предложенных товарищей, но свалился в тяжелейшей,
с осложнением на легкие, инфлюэнцей. Сталин был занят в Наркомнаце и ЦК, и
эти три человека автоматически перешли из системы РКИ в Гохран. Однажды на
оргбюро наркомфин Крестинский перекинулся со Сталиным несколькими словами,
- и  тот и  другой знали Козловскую по  временам подполья,  да и  жила она
сейчас в  Кремле,  только в  Кавалергардском корпусе,  в квартире рядом со
Стучкой.  Крестинский,  правда,  еще не переехал в  Кремль из Второго дома
Советов,  бывшего "Метрополя",  но  это не помешало ему сразу же вспомнить
Козловскую и  поблагодарить Сталина за то,  что он прислал в Гохран такого
надежного и проверенного, сугубо интеллигентного работника.
     - Товарищ Крестинский,  -  усмехнулся Сталин,  -  я  запомню эти ваши
слова:  вы первый нарком,  который благодарит нас за контролера. Об этом я
непременно  расскажу  товарищу  Демьяну  -  пусть  он  напишет  басню,  но
опубликуем мы ее попозже,  лет через десяток - в назидание потомству. Если
же говорить серьезно,  я рад,  что вы верно поняли эту нашу акцию, спасибо
вам за разумную доброту по отношению к бедному Рабкрину...
     Пожамчи остро приглядывался к трем контролерам.  Он попросил оценщика
Шелехеса зайти к  Левицкому,  начальнику Гохрана,  в  прошлом председателю
Ссудной кассы,  и договориться с ним, чтобы именно они, Пожамчи и Шелехес,
и никто иной,  провели контролеров по Гохрану,  показали им драгоценности,
хранившиеся здесь, и ввели их в курс дела.
     - Согласитесь,   товарищ  Левицкий,  -  Шелехес  подчеркнуто  называл
Евгения Евгеньевича Левицкого,  бывшего тайного советника, "товарищем" - и
в беседах один на один,  и на совещаниях,  и  на  профсоюзных  отчетах,  -
согласитесь,  что  новым коллегам будет трудно самим входить в русло наших
ювелирных тонкостей...  Им надо помочь так,  чтобы они с  первого  же  дня
верно сориентировались.
     "У,  сволочь,  до  чего хитер,  -  думал Левицкий,  глядя на  красное
квадратное лицо Шелехеса, - ведь облапошит бедных комиссаров, не иначе..."
     Зарплату,  как теперь по-новому называли "оклад содержания",  Евгений
Евгеньевич получал, как и все в Гохране, мизерную, но сильно выручал пае