либо одинаково сумасшедшие характеры,  либо
незнание,  либо просто радость от всего,  что происходит,  -  вот гарантия
прочности чувства.  Последнее,  правда,  редкостно и возможно только в том
случае, когда нет детей, а символ жизни: <Все идет к лучшему в этом лучшем
из миров>.
     Степанов пытался было спорить, но философ сказал:
     - Бросьте, это моя исповедь.


     - Никита,  я  домой  хочу,  -  сказала Дуня,  -  здесь  все  какие-то
сумасшедшие. Кричат, кричат. А зачем кричат - сами даже совсем не знают.
     - Знают, Дунька.
     - Пошли? А то мама будет беспокоиться.
     Молодежное кафе смеялось,  танцевало,  пело.  Лица молодых людей были
красивы.  За  окнами  проносились редкие  машины.  Фонари  светили голубым
светом. Посреди высоких домов независимо торчал огрызок месяца.
     - Дунь,  - сказал Никита, - пойдем, я наберу номер, а ты поговоришь с
Анютой.
     - Про что?
     - Ну, как она доехала...
     - Пошли...
     Никита набрал номер. Дунечка взяла трубку и сказала:
     - Алло. Это кто? Пожалуйста мне Аню. А кто это? Коля?
     - Какой? - спросил тихо Никита. - Заика?
     - Да,  - ответила Дунечка, - с которым ты дрался. Это я не вам, Коля,
это я Никите.
     Никита взял у Дуни трубку и спросил:
     - Вариант <природа не терпит пустоты> - так надо понимать твой визит?
     Коля ответил:
     - Ты дурак, Никитонский, о-обыкновенный полноценный д-дурак.
     Никита повесил трубку и сказал:
     - Дунь, едем к ним.
     Они вышли из кафе. У дверей стоял Оля с тремя дружинниками.
     - Это он, - сказал Оля, - это он, товарищи.
     - Это он,  это он,  ленинградский почтальон, - сказал Никита, - какие
еще будут откровения?
     - Ты  драку  зачем начал?  -  спросил дружинник.  -  Придется с  нами
пройти.
     - Что вы, ребятки, у меня Дуня спать хочет.
     Дружинники переглянулись, и старший спросил Олю:
     - Вы настаиваете?
     - Да, категорически...
     - Меня мама ждет, - жалобно сказала Дунечка.
     - А мне ребро сломали! - выкрикнул Оля. - У меня бок синий.
     Дружинники заулыбались, а Никита покачал головой и сказал:
     - Хороший цвет, поди ж ты, и у такого подонка.
     - Вот видите! Вот видите! - оживился Оля. - Вот, пожалуйста!
     - Пойдем,  Никита,  -  потянула Дунечка его за руку, - пошли, я домой
хочу.
     - Пошли,  -  сказал Никита и,  отодвинув плечом Олю,  пошел по улице.
Дружинники его не остановили.  Дунечка и  Никита шли медленно,  а у них за
спиной шумел побитый Оля.
     - Бежим, - шепнула Дуня, - а то догонят.
     - Никогда не убегай,  -  так же шепотом ответил Никита,  -  наоборот,
надо тихо идти. Ну мне и будет сегодня!.
     - От мамы?
     - И от папы тоже,  хотя,  конечно,  сестрица,  наверное,  нахлещет по
щекам, как в розовом детстве.
     По  улице  медленно ползла  поливальная машина.  Никита  поднял руку.
Шофер затормозил.
     - Приятель,  -  сказал  Никита,  -  вот  ребенок  потерялся,  везу  к
родителям, подбрось, а?
     - А ты кто?
     - Как кто? Милиционер.
     Никита и Дунечка забрались к шоферу,  и они, умывая засыпающую улицу,
поехали к центру.
     - Как же ты потерялась,  красавица? - спросил шофер. - Теряться - это
последнее дело.
     - А это Никита сказал,  что я потерялась, а я не потерялась, я же вот
сижу.
     - Милиционер, ты чего ж обманывал?
     - Не обманешь - не проедешь, - сказал Никита, - а денег-то нет.
     Шофер достал из ящика яблоко и протянул его Дуне:
     - Держи.
     - Спасибо. А оно мытое?
     - Ишь, врач нашелся мне тут.
     Дуня стала грызть яблоко. Никита сказал:
     - Вы как хищник - все по ночам да по ночам. По Садовому не поедете?
     - Там другие мне бока наломают за конкуренцию. Я улицу Горького мою.
     Возле памятника Пушкину Никита и Дунечка вылезли. Никита взял Дуню на
руки. Дунечка, обняв Никиту за шею, спала и во сне морщила лоб.


     Надя сидела на подоконнике в  пролете пятого этажа на темной лестнице
и  даже плакать не могла -  так ей было страшно и пусто.  Какая все мура и
мелочь - все, что было сегодня, и все, что было плохого, которое привело в
зал  суда,  по  сравнению с  тем,  что  происходило сейчас.  Как  это было
нечестно по отношению к маленькому человеку, которого здесь нет!


     Степанов стоял внизу,  на том же месте,  что и  час назад.  Мысли его
перестали рваться  на  куски  и  сделались ровными  и  четкими.  Он  ясно,
графически ясно  понимал,  что  жить без  этих двух женщин не  может и  не
сможет.  Не просто существовать - это всегда легко, а именно жить, то есть
работать,  делать свое дело,  мучиться,  сходить с ума,  рвать написанное,
стыдиться всего  сделанного и  снова  делать.  Ничего этого он  не  сможет
делать никогда, если только рядом с ним всегда, до конца дней не будут две
женщины -  большая и  маленькая,  два  любимых его человека,  прекрасных и
нежных.


     Никита зашел в автоматную будку и снова позвонил к Ане.
     - Анька, - сказал он шепотом, - это я. Ты что делаешь?
     - Тебя жду,  -  так же шепотом ответила Аня. - Все равно ты никуда не
денешься.
     - Ты тоже.
     - Почему ты так тихо говоришь?
     - У меня Дунечка спит.
     - Приходите ко мне.
     - Тогда завтра я похороню двух родственников.
     - Я тебя целую.
     - Я тебя тоже.
     - Я тебя целую.
     - И я тебя целую.
     - И я тебя очень целую.
     - И я тоже...


     ...Степанов прижал Дунечку к  себе и выдохнул -  глубоко и судорожно.
Дунечка спала тихо и  что-то  бормотала -  строгое и  очень,  по-видимому,
важное для нее. Иногда она улыбалась.


     Никита открыл окно. Он увидел, как по улице медленно шел Степанов. На
руках у него спала дочь.  Надя шла за ним, уткнувшись ему в спину головой,
и держала его рукой за левое ухо.
     - Идиоты, - сказал Никита, - сумасшедшие идиоты.
     Он подскочил, достав рукой до косяка, снял рубашку и брюки, прыгнул в
постель. Укрыл голову подушкой и снова повторил, засмеявшись:
     - Идиоты.


__________________________________________________________________________
     Текст подготовил Ершов В. Г. Дата последней редакции: 25/08/2000