Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
ина,
становится очевидно: такого рода доказательства н е в ы у ч е н ы, н о в ы
с т р а д а н ы, они - "альтер эго"
писателя, его постоянное второе "я".
Понятие "второго я" - сложное понятие. Порой, существующее, всем
знакомое "я"
пишет одно, являя собой нечто прямо противоположное тому, чем оно, это
"я" по праву считается. В том же случае, когда нравственная категория
писателя состоит из этих двух "я", слитых неразрывно, тогда возникает
трудная правда, но высокая и беспредельно чистая, и как бы ни было больно
принять ее - принять необходимо, ибо обращение к прошлому только тогда
приносит благие плоды в будущем, ежели в подоплеке столкновения
характеров, в каждом слове, в повороте сюжета - заключена истинная,
глубокая талантливость.
Юрий Бондарев рассматривает советского писателя гуманиста Никитина в
дне сегодняшнем, во время его политической дискуссии в Гамбурге и в дни
последнего боя, когда оружием Никитина было не перо, а пистолет. Годы
вправе менять часть - недопустимо, когда время меняет целое. Некая
"изначальная заложенность" Добра, Чести, Верности обязана быть ценностью
непереходящей, постоянной. В понятие "железобетонный" мы вкладываем смысл,
несущий в себе градиенту отрицательную, однолинейную. А зря это. Мне лично
нравится "железобетонный" человек, ибо в этом, отшелушенном от всего
привнесенного значении, сокрыт смысл особый, смысл человеческой
надежности. Стоит вспомнить Николая Тихонова: "Гвозди бы делать из этих
людей, не было б в мире крепче гвоздей". Железный человек может заплакать,
когда обижают невиновного; тот же, кто помягче, отойдет в сторону, ибо за
невиновного (за чувство, за правду, против мерзавцев, против врага, против
предателя) надо уметь сражаться. Сражаться умеют железные люди - оттого-то
именно они оказываются столь быстрыми на внутренний износ: у аэропланов
такого рода диагноз ставят хитрые ЭВМ, у железных людей этот диагноз
констатирует врач реанимации.
Я не хочу, чтобы меня поняли так, будто Никитин относится к числу
"сверх положительных абсолютов". Юрий Бондарев нигде, ни в одной строке
своим любимым героем не любуется; наоборот, он судит его, но судит особым
судом, где председательствует Честь, а помогает этому председателю
Храбрость, Ранимость, Бескомпромиссность и Доброта. Мне было горько, когда
я закрыл последнюю страницу романа. Я потерял Никитина. Однако Никитин
пришел в нашу литературу, он пришел к читателю, и он навсегда останется с
ним: нельзя забывать любовь и никогда нельзя предавать забвению те берега,
от которых отчалил ты и которые скрылись в синей, зыбкой дали - все равно
они в тебе, ты не уйдешь от них, не скроешь, не вырвешь из сердца...
Я смотрел на фашиста-очкарика, сидевшего в темном углу кафе, что
неподалеку от пересечения авениды Хенералисимо и калье Фернандес
Вильяверде, и думал, что ненавидит он оттого, что боится, все время,
каждый час и каждую минуту боится, и не столько нас он ненавидит, сколько
свой народ, который проклинает фашизм и делает все для того, чтобы с
сине-коричневым рабством было покончено - раз и навсегда.
В Мадриде часто повторяют горькую шутку известного общественного
деятеля, публициста Хосе Пла. Когда во время гражданской войны Хосе Пла
уходил из Испании, пограничник спросил его:
- Каковы ваши политические убеждения?
Хосе Пла ответил:
- Я - авторитарный либерал.
Пограничник был образованным парнем, но и он не понял, как можно
совместить две эти несовместимости. Пла объяснил:
- Я хочу, чтобы правительство обладало достаточным авторитетом, который
бы гарантировал свободу выражения моих либеральных взглядов.
Этот камушек в огород нынешнего кабинета. Умные центристы, связанные с
бизнесом, подгоняют Фрагу: "Давайте же, хватит медлить! О т д а й т е хоть
что-нибудь".
Мой стародавний друг, талантливый баск - фамилию его по понятным
причинам я не называю - рассказывал, как на второй день после ареста,
когда три "бригады пыток", сменявшие друг друга, ушли, обессиленные,
отдыхать, а время задержания истекало - как раз тогда Франко ввел
видимость закона, по которому задерживать без улик можно было только на
семьдесят два часа, - инспектор отдела "по борьбе с коммунистами" слезно
молил: "Ну о т д а й мне хоть что-нибудь, дурашка, хоть самую малость
отдай, намекни хоть - тогда больше бить не будем".
Я понимал, что о т д а в а т ь нельзя ни малости - этой отдачей я сам,
собственной рукой, подписывал ордер на арест, тюрьму, на расстрел, гибель.
Логику моего друга можно понять. Можно, впрочем, понять и логику
нынешнего правительства. Это ж так приятно, когда приемная главы режима
похожа на уголок Музея Прадо - старинная живопись, лучшие мастера мира,
гобелены восемнадцатого века, мебель от Людовиков; ультрасовременные
бронированные машины, постоянно ожидающие в подземных гаражах; трескучие
мотоциклисты сопровождения; стрекозий рокот военных вертолетов, когда надо
посетить коллег в одной из их загородных резиденций; одно слово - власть...
Одни считают, что власть можно укрепить, отдав малость, другие,
реальной властью обладающие, хотят обезопасить себя холодной, отстраненной
буквой закона, нарушение которого карается тюрьмой. Важно, чтобы закон был
новым - тогда и "посадка" тех, кто будет против, окажется
"демократической", никак не шокирующей общественное мнение.
"Нижний этаж" в л а с т и по-настоящему понимает власть лишь в том
случае, если он сам перемещается наверх. Умозрительность в политике - вещь
нереальная.
- Правительство готовит реформу, - повторяют собеседники, близкие к
кабинету.
(Сколько можно?)
...Когда социологи станут исследовать этот отрезок испанской истории, а
его обязательно станут исследовать в назидание потомству, беспристрастные
ученые воздадут дань испанским журналистам: они много делают для того,
чтобы парализовать возможный рецидив п р а в и т е л ь с т в е н н о й
жестокости.
Делается это по-разному. Сейчас, например, в кругах серьезно думающих
газетчиков более всего разбирается вопрос о возможности правого путча -
при организованной поддержке армии и бункера. (Про "Опус деи" отчего-то
все молчат!)
Утверждают, что армия аполитична, что армия сохранит нейтралитет и не
примкнет к бункеру. Но ведь заместитель Ариаса Наварры по вопросам
обороны, и министр авиации, и руководители генерального штаба - все они
воевали вместе с Франко, топили в крови Республику, все они потом шли с
войсками Гитлера и сражались против Советского Союза: какая уж здесь
аполитичность и "нейтральность"?!
Можно по-всякому толковать слова военного министра Феликса Альвареса
Аренас-и-Пачеко, когда он сказал, что "армия - это вооруженный народ,
призванный обеспечивать безопасность настоящего и будущего нашей родины".
Можно по-всякому толковать осторожные слова об "армейском авторитете"
министра военно-морского флота Габриэля Пита де Вейга-и-Санса. Но следует
точно знать, что и заместитель премьера по вопросам обороны генерал
Фернандо де Сантьяго-и-Диас Мендевиль, и министр авиации, франкистский ас
Карлос Франко Ирибарнегерай рождены в одно и то же время, в начале века.
Четыре министра, держащие руки на к н о п к а х, прошли вместе с Франко
весь путь, они жили его идеей и служили ей верой и правдой. Пока они сидят
в своих креслах, о демократических реформах трудно говорить, надеяться на
то, что их уберет Ариас Наварра тоже не приходится...
Армия - она и есть армия, - сила. Против ее организованной структуры не
попрешь:
выставят танки на перекрестке улиц - и все. Значит, с л о в о должно
быть обращено не против армии, а к армии. И не впрямую - это режим не
потерпит, - а намеком.
Как это делается? Очень интересным способом. В газетах появляется залп
информации (только факты - никакой тенденции) о положении в Чили после
захвата власти генеральной хунтой. Вопросы морального плана - изоляция
Чили на международной арене, презрение всего мира к генералам-палачам -
исключаются:
этим армию не прошибешь. Генералов Испании предостерегают по-иному.
Приводятся данные, что несмотря на получение от США после фашистского
путча займов и кредитов на два миллиарда долларов, экономическая ситуация
в стране катастрофическая. Не очень акцентируют внимание на том, что
население страны живет в ужасных условиях и реальный доход людей снизился
более чем в два раза, не стенают по поводу того, что более половины
чилийцев живут в условиях нищеты, а шестьсот тысяч человек выброшены на
улицу это тоже не для генералов.
Упирают на другое. Доказывают, что те слои общества, на которые
опирались фашистские заговорщики, то есть мелкие и средние
предприниматели, ныне стоном стонут по Ушедшим временам Альенде. Их
антикоммунизм не окупился Пиночетом - наоборот. Но при Альенде можно было
бастовать - сейчас за любой локаут человека ждет тюрьма, пытки, расстрел
без суда и следствия.
А крупные предприниматели, работающие на внутренний рынок? Они тоже в
сложном положении: производство в стране снизилось на двадцать процентов.
Крупнейшее металлургическое предприятие "КАП" закрыло свою самую мощную
домну - внутренний рынок не покупает прокат. Крупнейшие текстильные
фабрики "Томе-Овеха", "Бельявита" и "Фиад" работают три дня в неделю.
Обувная фирма "Батя" открыта четыре дня в неделю - у людей нет денег на
обувь. Фирма по производству шин "Инса" работает полгода, остальные месяцы
рабочие не заняты на производстве - из-за дороговизны жизни приобретение
машин резко сократилось. Продажа бензина упала в три раза. Закрываются
сотни авторемонтных мастерских, бюро проката машин, придорожные
ресторанчики, маленькие отели, аптеки, булочные, магазинчики.
На смену недовольства с е к т о р а общества пришло всеобщее
недовольство. А это чревато в условиях диктатуры. Первая ласточка:
начальник генерального штаба Арельяно Старк подал в отставку. Это первая
открытая оппозиция Пиночету, и "не какая-нибудь там гражданская, а
серьезная, военная". Можно, конечно, устроить Старку авиационную
катастрофу с последующими государственными похоронами и выплатой семье
пенсии - фашизм умеет делать такие штучки, но выход ли это для страны, где
нет людей, компетентных в достаточной мере, чтобы руководить экономикой?
Причем если в Испании голод и разруху, длившуюся пятнадцать лет, можно
было объяснить "подрывной работой" республиканцев, потом второй мировой
войной, то чем объяснишь крушение экономики в Чили? Три года прошло после
путча, американские миллиарды льются рекой, а страна обрушивается все в
более глубокую трясину кризиса, - как это объяснить? Объяснение одно - "не
садись не в свои сани". Поймут ли это испанские генералы, не отличающиеся
особой интеллектуальной подготовкой?
Журналисты допускают мысль - не поймут. Надо помочь. Помогают.
Опять-таки, очень интересным методом: рассказывают о подпольной работе в
Чили. Проводят точный водораздел между тем, как строят свою тактику
"миристы" ("Мир" - "движение левых революционеров") и коммунисты. Особенно
останавливаются на том, что если "миристы" допускают блок только с теми
демохристианами, которые вышли из своей партии, если "миристы" главный
удар делают на саботаж, то коммунистическая партия ведет иную линию:
"накопление сил" и создание единого блока со всеми оппозиционерами,
включая демохристианскую партию как целостную единицу. А демохристианская
партия имеет в стране свои сильные опорные базы и давние традиции. Цель
коммунистов - создание единого блока оппозиции, который изолирует верхушку
армии, - это будет конец фашизма.
Такой расклад здешние генералы понимают. Происходит раскол и среди
испанского генералитета: постепенно становится ясным, "кто есть кто" - где
ястребы, а где голуби.
Профессор Мадридского университета Хосе Видаль Бенейто известен в
Испании как историк и социалист.
Это типично по-испански:
- Познакомьтесь, пожалуйста, с руководителем нелегальной
социалистической партии.
Причем говорится это на таком рауте, где рядом стоит член фаланги ("но,
- объяснят вам, - он хорошо думающий фалангист, он.- не доносчик"); банкир
("это умный банкир, он поддерживает не только социалистов, но и
коммунистов, потому что делает ставку на прием Испании в "Общий рынок");
человек, близкий к министерству внутренних дел ("ничего страшного, его
любит Фрага, он разрешает своему мозговому центру иметь контакты с
оппозицией").
Сейчас в Испании много социалистических партий. Сразу после того как
новый режим показал, что он не собирается карать за р а з г о в о р ы,
нелегальные социалистические группы, вполне легально встречающиеся друг с
другом, стали открыто заявлять о себе чуть не каждый день.
Известна "Социалистическая конфедерация", которая включает в себя
"Социалистическую народную партию", "Социалистический союз Андалузии",
"Социалистические союзы" Галисии, Астурии, "Социалистические автономные
союзы"
Канарских и Балеарских островов. В то же время существует
"Социалистическая иберрийская конфедерация", которая объединяет
"Социалистическое и демократическое движение Каталонии", "Социалистический
альянс", "Социалистические согласия" Галисии, Валенсии и Каталонии.
Наиболее серьезной силой следует, видно, считать Социалистическую
рабочую партию Испании (ПСОЭ), во главе с Филиппе Гонсалесом. Именно эта
партия, созданная почти сто лет назад Пабло Иглесиасом, хранит
республиканские традиции, именно эта партия входила в Народный фронт и
сражалась против Франко. Сейчас партия поддерживает постоянные контакты с
французскими, западногерманскими и скандинавскими социал-демократами,
представительствуя от имени всех испанских социалистических групп. Это,
однако, не всем нравится, начинаются расхождения среди социалистов, потому
что далеко не все согласны с приверженностью лидеров ПСОЭ к "чисто левой"
терминологии. Например, Социалистическая народная партия, возглавляемая
профессором Тьерно Гальваном, ориентируется на более радикальный образец;
какой именно - покажет время.
(Это очень хорошо, что в стране развивается социалистическое движение,
в стране, где ранее за принадлежность к такого рода организациям
немедленно сажали в тюрьму, но ведь такое невероятное разделение на группы
идет на руку власти, которая всегда стремится править разделяя - уроки
британской короны взяты на вооружение и "демократическими" режимами, и
авторитарными. И второе: беседуя с товарищами социалистами, я вывел
убеждение, что у них пока еще слаба опора в рабочем классе; главная база
организаций - это интеллигенция, мелкая буржуазия, инженерно-технический
персонал, часть крестьянства. Для просветительной организации это хорошо,
но для партии, для движения, которое претендует на взятие власти, - этого
явно недостаточно.)
Хосе Видаль Бенейто, как и Тьерно Гальван, относится к числу ведущих
теоретиков социалистической ориентации.
- Разговоры о чрезмерной опасности со стороны "бункера" преувеличены, -
считает Бенейто. - Разве Ариас Наварра не является человеком бункера? А
ведь Наварра не кто-нибудь, а председатель Совета министров. У него в
руках все приводные ремни.
Члены правительства, заявляющие о своих намерениях провести реформы,
объясняют медленность и постепенность необходимостью "политической
адаптации", чтобы переход от минимума к максимуму свободы не вызвал особых
потрясений в стране. Но это шаткое объяснение. Расстояние от тирании к
свободе - постоянно, оно не может меняться: демократия либо существует,
либо ее нет совсем. Разрыв между провозглашенными Ареильсой "благими
намерениями" в Париже и тем, что происходит в стране, может завести
Испанию в тупик. А выход из тупика - кровавый выход.
...Мой стародавний знакомый, весьма близкий к нынешним руководителям,
довольно резонно заметил:
- Разница между намерениями кабинета и устремлениями лидеров
демократической оппозиции заключается в том, что правительство хочет
достичь в стране "западногерманской стабильности", где соперничают две
силы: социалисты и демохристиане при полулегальной компартии, а противники
настаивают на "французском варианте", при котором объединенный блок
социалистов и коммунистов ведет парламентскую борьбу против центра и
правых групп. Заметь - в Испании сейчас никто не говорит о захвате власти
народом; даже самые левые оппозиционеры настаивают на необходимости
свободных выборов в кортесы. Я бы на месте правительства не боялся такие
выборы разрешить: если вовремя не выпустить пар из чайника, он начинает
свистеть.
- Свистящий чайник - это, конечно, занятное определение. А если звук
будет более определенным? Если начнут стрелять?
- Не начнут. Если бы Франко позволил втянуть себя в колониальный
конфликт из-за Сахары - все бы кончилось еще осенью: выход из колониальных
войн в наш век один - революция. Если бы в стране царил экономический хаос
- он царит и сейчас, но не до такой меры, чтобы люди голодали - тогда бы
начали стрелять. Но в наш век все определяет армия: что может сделать
восставший народ против даже одного танка, который выйдет на улицу? Если
представить себе массовое неповиновение солдат, всеобщее неповиновение -
тогда возможно восстание. Если же неповиновение окажут два полка или
дивизия, они сразу же превратятся в "народ на улицах" - против них выведут
послушные танки, и все кончится.
Франко вырезал весь цвет испанской интеллигенции, множество
интеллектуалов были вынуждены покинуть страну. Первые годы после победы
фашизма в Испании царило духовное безлюдье. Франко п о с т а в и л на
мелких и средних предпринимателей, на зажиточных крестьян. Он был убежден,
что "интеллигентским штучкам республиканцев" надо противопоставить
"крестьянскую надежность и приверженность привычному, старому, испытанному
веками". Он привел на "первый этаж" власти именно таких людей, и они
служили ему верой и правдой до той поры, пока в мире не произошла
научно-техническая революция. Испания стояла перед дилеммой: либо признать
свое экономическое банкротство и принять все условия, которые ей
продиктует Европа, - а это были бы антифранкистские условия, либо
попытаться пойти в ногу со временем - каким-то особым, хитрым путем. И
Франко начал "перекачку" послушной массы своих темных и неинтеллигентных
сатрапов, управлявших экономикой, финансами, торговлей, в сферу подавления
передовой мысли, разрешив при этом действовать инженерии. Перед тем как
разрешить мысль, экономисты режима предписали предпринимателям повысить
заработок инженерам и высококвалифицированным рабочим. Франко полагал, что
люди, связанные с машинной индустрией нового качества, не станут
заниматься социальными проблемами. Однако научно-техническая революция -
сложная штука Новое качество знания предполагает широту образования.
Послушные роботы не могут управлять сложными станками:
рабочий должен з н а т ь, чтобы работать (даже во имя приумножения силы
правящей верхушки). Новые заводы и фабрики, - а Испания в рекордный срок
вышла на девятое место в мире среди капиталистических держав, -
потребовали нового к а ч е с т в а труда Ныне испанские рабочие - это
люди, сопричастные со знанием, это - мыслящие люди, и они думают не только
о размере заработной платы, но и обо всем том, что их окружает.
Научно-техническая революция доставила почти в каждый испанский дом радио
(телевизор невероятно дорог за Пиренеями). Слово, - а в Испании чтут
слово, - проникает в самые отдаленные уголки. Слушают не только Мадрид, но
и Париж, Москву, Лиссабон.
Нынешний режим старается о ф о р м и т ь новое качество времени в
соответствующий этому времени з а к о н. Успеет ли? Страна, кажется,
лишилась страха: "хуже быть не может". Куда ни крути, а утверждение, что
экономика суть первопричина, определяющая политику, - бесспорно.
Фермент франкистской традиции - "движение". Те, кто сейчас занимается
реформой, внимательно исследуют статьи конституции. Мануэль Хименес де
Парга, юрист и историк, считает, что "движение" должно быть исключено из
общественной жизни Испании, поскольку в "консти