даже на
поддержку международного фашизма. Гражданская война началась, когда над
Испанией "чистого неба не было" - шла ломка феодализма, страна переходила
на рельсы капиталистического развития. Франко - в соответствии с лозунгами
гитлеровского национал-социализма - рекламировал себя, как "фермент
порядка" в период острейшей политической борьбы, в период идеологических
схваток между коммунистами, монархистами, социалистами. Именно как
"фермент нового порядка" он уничтожил республику, растоптал демократию,
создал авторитарное фашистское государство.
   На кого Франко опирался в своей борьбе? На феодалов и феодальчиков; на
националистическую буржуазию, связанную с феодализмом деревни, на армию.
Кто был "инструментом" борьбы? Армия? Армия в Испании была многочисленной;
малыми силами "не удержишь". Армия была "двухслойной". Следует объяснить,
что представляют эти слои. Первый рожден во время "африканских войн"
1909-1927 годов (именно тогда выдвинулся Франко). Амбиции феодального
Мадрида нашли свое выражение в кровопролитии, принесшем былой монархии
богатые колонии. Пропаганда трубила:
   "армия восстановила былой престиж нации". Первый "слой" оказал
сильнейшее влияние на подрастающее поколение армии, на "второй слой":
они-то, двадцатилетние офицеры, и стали ударной силой Франко под
Гвадарамой и Эбро в трагичные дни испанской республики. Армия после
разгрома демократии поддерживала "новый порядок" Франко; сотни тысяч
обмундированных, вооруженных и н а к о р м л е н н ы х испанцев были
гарантами режима. Миллионы детей националистов, получив "лавры
победителей", составили "третий слой" - костяк государственного аппарата,
сросшегося с частным предпринимательством и главарями так называемых
"профсоюзов". По приблизительным подсчетам, такого рода люди и члены их
семей составили ныне десять процентов населения, то есть примерно три
миллиона.
   Реакция этих людей на то, что хотя новый кабинет был представлен королю
прежним франкистским премьером Карлосом Ариасом Наваррой, но состоял на
три четверти из министров новых, в определенной мере т е н д е н ц и о з н
ы х (министра иностранных дел Ареильса франкисты даже лишали паспорта) -
была затаенной, выжидающей. Они, эти "три миллиона каудильо", хотели,
чтобы "все было по-старому". Они надеялись на Ариаса Наварру, который
безутешно плакал на похоронах Франко.
   Реакция испанцев открыто левых убеждений, - а их не менее пятидесяти
процентов, - так же была выжидающей.
   Когда первое монархическое правительство освободило из тюрьмы Марселино
Камачо, вождя "рабочих комиссий", одного из лидеров трудовой Испании,
мастодонты "первого слоя" стареющие генералы "второго слоя", "ребята с
челюстями" из слоя третьего заулюлюкали. Именно они добились повторного,
провокационного ареста Камачо, именно они, после вторичного освобождения
"компаньеро Марселино", продолжая открыто улюлюкать, начали проводить
тайные собрания, чтобы выработать конкретную, действенную линию по
отношению к правительству.
   Что же представляет из себя новый кабинет? Некоторые испанские газеты
иронизируют: "кабинет послов". Действительно, три ключевых поста в
правительстве принадлежат дипломатам: министр иностранных дел Х.Ареильса -
бывший посол в США, министр внутренних дел Фрага Ирибарне - бывший посол в
Лондоне и министр юстиции Антонио Гарригес - бывший посол в США и
Ватикане. Именно он, Гарригес, выступил год назад в прессе с обращением к
Франко, предлагая генералиссимусу отказаться от "абсолютной власти во имя
блага испанцев". (Первый раз я встретился с А.Гарригесом четыре года назад
в Мадриде он был одним из немногих, выступавших за развитие экономических
отношений между СССР и Испанией. Встречался я с ним два года назад, когда
он выступал со статьей в испанской прессе о том, что Советский Союз хочет
мира, что Москве чужды какие-либо "агрессивные устремления", встречался и
во время нынешней поездки.)
   Придя к власти, новое правительство публично пообещало определенные
либеральные реформы: "Мы пойдем к демократии шаг за шагом. Через год мы
разрешим легализацию четырех-пяти партий, кроме, естественно,
коммунистической. Через год-полтора мы разрешим полную свободу слова,
манифестаций, узаконим право на забастовки; через какое-то время мы
проведем прямые, тайные, равные выборы. Мы постепенно превратимся в
настоящее западноевропейское государство. Но мы не будем предпринимать
необдуманных шагов. Мы будем жить по закону".
   И сразу же возник вопрос: по какому закону? По новому? Где он? По
закону Франко?
   Это немыслимо. В посулах нового кабинета человек, мало-мальски
подготовленный политически, увидит "перепихивание", то есть: Фрага обещает
демократию, но постепенную; Ареильса сулит "вхождение" в Западную Европу,
то есть в "общий рынок", но жмет при этом на Фрагу - "давай реформы, без
них не примут".
   Действительно, Лондон и Рим, отказываясь принять Испанию в "общий
рынок", играют на "демократической неподготовленности Мадрида", хотя всем
понятно, что Париж и Рим в первую очередь беспокоят конкурентные цены на
испанское вино, а никак не "демократизация" страны; при этом новые
министры подчеркивают, что реформы должны быть конституционными, то есть
проведенными через "Королевский совет" и кортесы.
   Через несколько недель после сформирования первого монархического
кабинета агентство "Франс Пресс" привело слова представителя
"Демократического союза Испании" (находящегося в Париже, куда входят самые
разные политические деятели - от монархистов до коммунистов) известного
адвоката Алехандро Рохаса Маркоса, однозначно определившего правительство
Ариаса Наварры:
   - Те же собаки в тех же ошейниках.
   Оппоненты, однако, немедленно отметили, что из девятнадцати членов
кабинета шестнадцать - новые люди, не входившие ранее в "упряжку"
диктатора. Вообще, другие члены "Демократического союза Испании" были
значительно более сдержаны в оценке кабинета; его называли слишком
"разнородным", но добавили при этом, что будущая либерализация, если новое
правительство хочет ее наделе, а не в декларациях, зависит тем не менее от
"группировок, являющихся составной частью режима".
   Такого рода заявления оппозиции сразу же вызвали реакцию фашистов. Блас
Пиньяр разразился яростным выступлением:
   - Не успел еще остыть Франко, а всякая сволочь, всякие социалистические
группки уже стали собираться открыто! Камачо выступает перед народом!
Министр Фрага Ирибарне позволяет себе дружеские беседы с социалистическими
оппозиционерами!
   Министр, отвечающий за внешнюю политику, берет на себя смелость
говорить, что коммунисты являются такими же испанцами, как и все мы! Все
это свидетельствует, что враги христианской цивилизации пытаются разрушить
то, что сорок лет создавал наш незабвенный каудильо. Поэтому наша задача
заключается в том, чтобы объединяться и действовать! Фрага Ирибарне
утверждает, что "у нас не будет иных врагов", кроме врагов государства. Но
врагами государства, как общественного института, являются лишь анархисты.
Значит, Фрага считает нашими врагами одних анархистов? А как же быть с
марксистами и прочими либералами, которые выступают против великих идей
Франко?! Фрага предлагает нам научиться отличать врагов от оппозиционно
мыслящих людей, он считает, что оппозиция несет в себе позитивный заряд,
нужный для демократического развития страны. Мы не собираемся делить
врагов и оппозицию. Для нас это синонимы. Если правительство поднимет руку
на "Движение", созданное Франко 18 июля 1936 года, когда мы начали наш
очистительный крестовый поход против коммунизма, мы организуем свою
партию, и мы станем на защиту наших основополагающих идей. Мы не
остановимся ни перед чем, ради того, чтобы отстоять идеи Франко. Нынешнее
правительство, в состав которого входит лишь один представитель фаланги,
не может считаться общенациональным.
   Фрага представляет кучку либералов, а не нацию, поклявшуюся "Движению"
и Франко.
   "Посибле", журнал центра, привел слова Фрага, когда его назначили на
пост министра внутренних дел:
   - Я сказал королю, что смогу занять пост лишь в том случае, если мне
разрешат проведение моих демократических реформ. Для этого мне нужно
привести с собой полдюжину верных людей.
   Испанцы ждали, что Фрага немедленно объявит о сроках и датах реформ. Он
медлил - обещая.
   Испанцы ждали амнистии. Министр юстиции Антонио Гарригес обещал
провести амнистию, однако после того, как будут внесены конституционные
изменения в "Основной закон".
   Испанцы ждали вхождения в общий рынок, однако министр Ареильса - после
первых своих визитов в Париж и Бонн - ничего, кроме посул "привести
Испанию в семью европейских народов", не сделал.
   А три политические единицы Испании по-прежнему хранили молчание:
король, армия, "Опус деи".
   В Париже, когда ожидание затянулось, было проведено широкое совещание
демократической оппозиции, в котором приняли участие Игнасио Камуньяс
Солис и Хоакин Сатрустеги - от либеральных монархистов, представитель
испанской компартии, Руис Хименес и де Миранда - от демохристиан,
генеральный секретарь Социалистической рабочей партии Филипе Гонсалес,
социал-демократ Мануэль Диас Аллегрия - сын бывшего начальника генштаба (и
такое возможно в нынешней Испании), социалист Рауль Мородо.
   По оценкам европейской прессы, совещание это было "историческим", ибо
все его участники вернулись затем в Мадрид и разъехались по домам: раньше
бы их встретили на аэродроме Баррахас полицейские машины.
   На совещании выступил Руис Хименес - он был защитником Марселино
Камачо, его адвокатская контора приняла на себя защиту Луиса Корвалана
(если, впрочем, можно надеяться на защиту коммуниста в условиях
пиночетовского фашизма).
   Руис Хименес наметил план действий оппозиции: продолжать борьбу за
демократизацию, организовывать манифестации в стране, используя прессу,
проводя широкую разъяснительную работу.
   - Надо дать возможность правительству, - закончил Руис Хименес, -
выполнить обещания, которые были им выдвинуты в программе кабинета.
   Однако либеральный монархист Сатрустеги оппонировал Руису Хименесу:
   - Положение в Испании не изменилось. Существовало единовластие Франко,
и поныне проводятся в жизнь его законы; король не может назначить
президента кортесов более либерального, чем тот, который был при Франко;
председателем совета министров остался тот, который был во время дикратуры.
   Профессор Хосе Видаль Бенейто, представляющий Социалистический союз,
заключил:
   - Демократические преобразования должны быть проведены немедленно -
условия для этого созрели. Мы взываем к чувству патриотизма тех, кто
работает в государственных учреждениях... Испанская армия занимает позицию
Нейтралитета и стоит в стороне от политических процессов...
   ...Вечером приятель увел меня в "Чокко", где собираются журналисты со
всего мира (традиция времен гражданской войны - здесь, на Гран Виа, обычно
встречались Хемингуэй, Кольцов, Мальро). Здесь было все, как и год назад:
шумели, бражничали; разница заключалась, впрочем, в одном лишь: раньше
Франко ругали втихомолку, а сейчас "поливали" в открытую; раньше
прощались, вскидывая правую руку - приветствие фаланги идентично
гитлеровскому, ныне наряду с "хайлем"
   демонстративно поднимали кулаки: "но пассаран!" - "они не пройдут!".
   Не пройдут ли? Собственно, это и была та проблема, которую мы обсуждали
в тот вечер, да и во все другие дни и вечера прошлого декабря и нынешнего
января.
   Естественно, те, кто стоит на левых позициях или на позициях
демохристианского центра, утверждали по-испански страстно:
   - Возврата к франкизму быть не может, фашизм не пройдет. В церквях,
которые ранее были оплотом франкизма, заседают нелегальные рабочие
комиссии! Из университетов изгоняют правых профессоров! Вся интеллигенция
стоит на левых позициях.
   Через несколько дней я встретился с Эусебио-и-Агирре, одним из тех, кто
придерживается противной точки зрения. Отказавшись от рюмки джина ("это
непатриотично, джин - продукт янки, истинные испанцы пьют "тинто", красное
вино Андалузии"), Эусебио очень убежденно - но не очень спокойно - изложил
мне свою точку зрения:
   - Почему Франция ныне изменила свое отношение к Испании? Почему Париж,
укрывающий баскских террористов, ныне высказывает доброжелательство?
Почитайте труды, издающиеся левыми в Париже, почитайте. Там намечают три
фазы: первая - замена режима, созданного гением каудильо, какой-то
аморфной либеральной монархией. Вторая - свержение монархии и установление
республики. Третья - после тайного договора (?!) между нашим "другом", то
есть США, и врагом - то есть Кремлем, Испания становится разменной картой
в игре двух сверхдержав; русские (!) высаживаются со стороны Средиземного
моря, испанская нация, как великая нация мира, перестает существовать.
Секретная работа по подготовке к этому разделу идет вовсю: наши продажные
журналисты и газеты при попустительстве правительства требуют разрешить
развод в Испании, позволить женщинам делать аборты и отменить цензуру. Это
- звенья одного плана, утвержденного сверхдержавами (!) Что нас спасет?
Лишь одно - армия!
   Как вы думаете, читатель, кто это говорит? Маоист? Ультралевый? Нет.
Мой собеседник - фашист, фалангист (что, впрочем, одно и то же), один из
сотрудников лидера испанских ультраправых Бласа Пиньяра.
   В отличие от социалиста Хосе Видаля Бенейто, банкир, прокурадор
кортесов и редактор фашистского журнала "Фуэрса нуэва", Блас Пиньяр не
считает армию нейтральной. Пиньяр считает армию "позвоночником нации" - в
этом ее историческая миссия; каждый испанец обязан любить свою
высокотехническую, высококультурную (а ни один "культурный человек не
может быть марксистом") армию, которая отвечает за будущее нации.
   Так фашисты говорят в современной Испании. А как действуют? Вот лишь
один пример: несколько общественных организаций города Сабадель в январе
1976 года направили в муниципалитет петицию об амнистии. Люди просили мэра
Хосе Бурролье зачитать членам муниципалитета их петицию. Мэр отказал.
Представители общественности - рабочие, священник, инженер, врачи - начали
скандировать: "В отставку!" Ворвалась полиция. Никого не били - что
правда, то правда. Просили, чуть подталкивая плечами, разойтись
"подобру-поздорову". Родригес, работник местного синдиката, не мог
спокойно видеть н е п о в и н о в е н и е. Он набросился на
пятнадцатилетнюю школьницу Изабель Гарсиа Порсель и зверски избил ее.
("Черная сотня" или "штурмовики" - разве не похоже?) Отец пытался
заступиться за дочь - Родригес вытащил пистолет: "Я пристрелю тебя,
красная собака!" Пистолет - это нехорошо, это- опасно: полиция отбила
девушку, перенесла ее в вестибюль, положила возле мэра, на диван. Девушка,
утерев с лица кровь, увидела рядом с мэром Родригеса и закричала в ужасе.
Корреспондент журнала "Мундо" Дионисио Хименес обратился к Родригесу:
   - Кто дал вам право так вести себя?
   Родригес поиграл пистолетиком:
   - Хочешь, чтобы я тебя прикончил?
   Журналиста Хименеса немедленно окружили молодчики - и так же, как и
Изабель - избили, по надежным гитлеровско-франкистским рецептам. Когда
Хименес поднимался с пола, заместитель мэра по внутренним делам не
преминул упредить:
   - Советую тщательно подумать о том, что ты собираешься написать в свой
журнал!
   К Хименесу бросился на помощь его коллега - журналист Ксавьер Бинадер.
Его тоже избили. Тот же помощник мэра, наблюдая избиение, сказал,
закуривая:
   - Допрыгался. Пришло и твое время.
   Хименес вместе с адвокатом обратился в комиссариат полиции. Когда они
выходили, адвоката Рамона Вальдеса окружила толпа фашистов. Его били
железными цепями. По голове. До тех пор, пока служитель закона не упал на
асфальт".
 
 
   * * *
 
 
   Душа в облаках, 
   А тело, как плач - 
   Плачет народ - плачет маэстро...
   Священник деревни из "прежних", 
   Для него маэстро - атеист, 
   А для мэра - он, конечно, коммунист, 
   А для "гвардиа сивиль" - анархист, 
   А для тех кто во дворцах, - сепаратист...
   В деревенском казино, где каждый вечер 
   Собирается "бо мон" - два офицера и фельдшер, 
   Ему не дают стула.
   Это верные и хорошие люди 
   Написали, куда надо, 
   Что мысли маэстро им непонятны, 
   Сложны, неприятны.
   Они написали, куда надо, 
   Что маэстро читает детям Мачадо, 
   Того самого Мачадо, который шлялся по этим равнинам, 
   Прежде чем умные люди изгнали его из страны.
   Он губит детей, этот маэстро!
   Он не бьет их, 
   И не ставит на колени в углу класса - 
   И не таскает за уши...
   Хорош себе маэстро!
   Ведь давно известно, что лишь кнут 
   Хорошо учит: и детей и взрослых, 
   Слова - развращают.
   Они написали, 
   Что этот любитель Мачадо 
   Ни разу не побыл - как надо!
   На празднике нового сада, 
   Который разбили около полицейского участка 
   Дамы-патронессы.
   К письмам хороших людей прислушались.
   Умные письма попадают к умным людям.
   Маэстро прогнали из школы.
   И сейчас "верные и хорошие люди"
 
   Спокойно играют в карты в своем казино, 
   Потому что их детей учат так, как положено:
   И побьют, и потаскают за уши, и поставят на колени.
   Хорошая смена растет - знает, что такое кнут.
   Кнут теперь снова чтут.
 
 
   Это - баллада баска Патчи Андриона. Патчи поет свои стихи, он бард.
Этого славного парня называют "некоронованным королем Страны Басков".
   - Теперь меня перестали запрещать, - усмехается Патчи, - теперь мне
разрешают выступать без предварительного просмотра текста песен. Что-то
даже не верится, наверное, скоро посадят.
   Он берет свою гитару, склоняет сильное лицо к деке, замирает на
мгновение, а потом требовательно и резко трогает струны - 
 
   "Сонет 1937-1975".
 
 
   Я плаваю в тишине, 
   Плаваю.
   Воспоминания - как нога в гипсе, 
   Как крик роженицы, 
   Словно шепот вопиющего в пустыне.
   Эта страшная тишина рождает желание, 
   Чтобы ветер вырвался из моих сухих ладоней, 
   Чтобы сердце остановилось, 
   Но сердце мне не подвластно, 
   Мне подвластен голос, и я рожаю песни 
   Как гвозди.
   А в моих песнях 
   Я хочу схватить тишину солнечного утра за волосы, 
   Я хочу выжать небо, как жирный апельсин, 
   И чтобы зубы свело оскоминой, 
   И чтобы это разбудило жажду прокричать 
   Мою песню.
   Петь для себя - непозволительная роскошь, 
   Мыльный пузырь из шепота, 
   Шаги в пустоте, 
   Дыра в ничто...
   Поющий тихо - поет для себя; 
   Нельзя петь по карточной системе, когда голоса отпускают на день 
   Триста граммов.
   Или пол-литра.
   Тогда умирает слово.
   Оно становится жалобой.
   А разве поэзия - жалоба?
   Поэзия - это ненормированное требование.
   Нельзя регулировать поэзию, как магнитофон.
   Нельзя петь без ненависти.
   Я - во всяком случае - не могу:
   Для этого у меня нет времени.
 
   Такие настроения - типичны для испанских бардов. Здешние барды - это с
е р ь е з н о, каждый выходит на сцену со своей политической платформой.
Эстетическая - у всех общая: испанская музыка, испанское слово, прекрасная
испанская открытость.
   Раньше правительство остро реагировало на такие песни-призывы; певцов
лишали права выступлений, вынуждали эмигрировать. Нынешний режим повел
себя умнее: пой себе на здоровье, что угодно - рядом с залом, где ты
поешь, стоят два джипа с "грильос", которые вооружены автоматами,
стреляющими не только резиновыми пулями.
   Несмотря- на трескучие - особенно во внешполитическом аспекте - пассы
нового правительства, в Мадриде вовсю работает НРУ (национальное
разведывательное управление) Пиночета. Друзья рассказали, что посольство
Чили содержит здесь одиннадцать "военных атташе" - чуть не вдвое больше,
чем позволяют себе американцы. Эти "нрувцы" заняты подготовкой
террористических актов против ведущих чилийских эмигрантов. Причем,
поскольку коммунисты и социалисты не могут быть выявлены - они находятся в
подполье, - удар обращен против левы