рыбаками в море. Мы пришли на Колета де
Пескадорес - площадь возле порта; здесь в будние дни швартуются рыбацкие
катера. На площади сейчас было пусто, в конторе тоже. Пьяненький, веселый
старичок, вытанцовывая нечто странное после каждого нашего вопроса,
отвечал невпопад, но очень многозначительно.
   - Отец, я привез гостя из Москвы, - высокопарно сказал Хосе, -
путешествия - его страсть, революция - его вера!
   - Салюд, компаньеро русо! - протанцевал старик. - Комо эста?!
   - Отец, он мечтает пойти в море с нашими героическими рыбаками, которые
умеют подчинять себе стихию моря.
   - Только через два дня, а то и три, первый рыбак выйдет в море, сынок.
Лишь идиоты ловят альмехас первого января. Это бога гневить, улова
лишаться! Какая там подчиненная стихия?! Утопнешь пьяным, как слепой
кутенок. Суббота для человека, сынок, а не человек для субботы! Если
хотите, я отдам вам ключ от моей хибары, - старик похлопал себя по
карманам. - Впрочем, она не заперта, ключ в двери. - Он снова сделал
ногами замысловатое па и, подняв руки над головой, прищелкнул пальцами. -
Поживите у меня пару дней, а потом я возьму вас на свою лодку "Ла палома".
Я теперь не работаю в водолазном костюме, не могу долго оставаться под
водой, но мой племянник пойдет с вами и покажет русскому, как мы ищем на
дне жирных и вкусных альмехас...
   Свой адрес старик уже не смог сказать - он лег на берегу океана на
шершавую, теплую голубую гальку и уснул.
   ...Городок можно пройти из одного конца в другой за двадцать минут.
Когда стоишь на одном конце, слышно, как на другом отбивают такт барабаны
и разноголосо завывают трубы. Мы пошли - как на маяк - на эти милые
музыкальные "знаки"
   далекой провинции.
   Мы вышли на улицу Чачабуко и увидели громадный - поперек всей площади -
кумач:
   "Европейский, самый знаменитый зоологический цирк Лондона и Парижа".
Чуть пониже такой же кумач: "Билеты - двенадцать эскудо взрослые; ниньос
(дети) - всего шесть! Скидка только по случаю Нового года!" Возле цирка
огромное количество детишек. Хороша панорама для кинокадров: пятки, пятки,
сотни пяток; детишки, просунув головы под холст "Шапито", смотрят
представление через ноги взрослых - денег-то нет! По пяткам и попкам можно
давать великолепную панораму - истинный итальянский неореализм. (Снова
пожалел, что не взял кинокамеру.)
   "Европейский зоологический цирк, лучший в Лондоне и Париже", состоит из
двух лилипутов с дрессированными собаками и жонглера, женатого на
женщине-каучук.
   Циркачи гастролируют вместе с семьями. Матери и бабки актеров -
громкоголосые индианки - отгоняют любопытных, которые толпятся вокруг,
наблюдая, как старухи разводят костер и жарят на сковороде жирную рыбу.
Иногда из цирка выходит уставший, бледный (дают по три представления в
день) жонглер. Лениво отгоняя ребят, он съедает кусочек рыбы с хлебом и
возвращается в цирк. И снова слышен его громкий голос и смех публики - по
совместительству жонглер работает программу клоуна и конферансье.
   Вечером в городе все замерло. Три раза обошли мы улицы, чтобы найти
место, где можно поужинать, и только в католическом пансионе "Мирасоль"
("Смотри, Солнце")
   удалось съесть "эскавечи" - лук в уксусе. Не много, конечно, но и за
это спасибо.
   Уходить в холодный отель не хотелось. Мы сидели за столиком, наблюдая,
как приходит ночь. К нам подошел огромный рыбак в черном джемпере, синих
джинсах и тяжелых коричневых башмаках. Спросил:
   - Откуда иностранец?
   Хосе ответил, что я из Москвы. Рыбак грохотливо отодвинул стул, сел
возле нас, позвал официанта, велел принести вина из барриля - старой
дубовой бочки, и мы просидели до двенадцати часов, пока пол вокруг нас не
стали "вежливо" обметать вениками и стряхивать на колени со скатерти
крошки, - привет московскому нарпиту, который давно уже тщится заставить
наших граждан сладко засыпать в одиннадцать!
   Возвращались мы к себе в "Пласа" по берегу. Сонно билась о прибрежные
камни вода. На улочке - закрытые бары. Бар здесь - всего три стула, больше
шести человек в помещении не уместится. Зато названия чего стоят: "Капри",
"Миланское Ла Скала", "Дворец Венеции".
   Повстречался нам на длинной набережной всего один прохожий.
   - Что, все бары и завтра будут закрыты? - спросил Хосе. - Трудящимся
по-прежнему будет негде подкрепить свои силы?
   - Мне, например, кажется, что все будет закрыто, - ответил рыбак.
   - А где соберутся рыбаки, чтобы выпить чашку вина за успехи в трудах
будущего года?
   - Не знаю. Например, где-нибудь на берегу.
   - А где именно?
   - Всюду, например...
   (Некоторые чилийцы страдают чрезмерным употреблением "словесного
мусора". У нас:
   "то есть", "так сказать", у них: "пор эхемпло" - "например". Выглядит
это так:
   "Например, вам понравился город Кастро?" Или: "Вам, например, хочется
выпить вина?" По-испански это звучит очень мило, но когда "берешь" фразу
на слух, чувствуешь, как засоряется речь. Наверное, чилийцу так же ужасно
слышать наши "то есть", "вообще" и "собственно говоря".)
   Второго января с первым автобусом мы выехали из Кастро в Анкуд, столицу
Чилоэ.
   Уехать решили потому, что обошли все закусочные, магазины, рестораны и
бары - везде замки. Рынка нет, магазины закрыты. А ведь четвертого нам
улетать в Сантьяго.
   Думал найти кого-либо из коллег на радиостанции. Пьяноватый, но твердо
стоявший на ногах техник сказал:
   - Все гуляют сегодня. Журналисты тоже люди.
   Я удивился - на весь город грохотали репродукторы: передавали
праздничный концерт и перекличку радиожурналистов.
   - Так это мы еще позавчера записали на пленку, а аплодисментами я
запасся впрок, их у меня километра на три, пленок с аплодисментами, -
ответил техник.
   В Анкуде тоже никого из знакомых не нашли - люди разъехались по
деревням и островам, часть товарищей отправилась на континент. Прогулялись
по городу; на заборах огромное количество лозунгов, подписанных "Партией
коммунистических революционеров". Это - троцкисты. Они тесно связаны с
миристами. Лозунги любопытные: "Нет реформе! Да здравствует продолжение
революции!" Бесспорно, красиво, будь это в Парагвае. Но это в Чили! И это
подписано "коммунистическими революционерами", и к этому призывают народ
той страны, которая проводит революционную реформу сельского хозяйства и
промышленности. Или огромный лозунг:
   "Рабочие! Помните - эксплуатация продолжается! "
   Нет, это не глупость и не "молодой идеализм" - это провокация. А рядом
свеженамалеванные эмблемы фашистский "патриа и либертад" - Народное
единство атакуют и справа и слева. Вместо того чтобы всем патриотам
объединиться, образовав монолит, о который разобьются все провокации
правых, ультралеваки тянут в сторону, в экстремизм, не предлагая никакой
программы действия, реального действия...
   Директор "Института аграрной реформы" (КОРА) Мойсес, двадцатипятилетний
радикал, здоровенный, по-рабочему одетый парень, в прошлом преподаватель
физкультуры.
   Последние два года он на общественной работе. Мойсес пригласил меня на
маленький пароходик, переоборудованный под ресторан "Ла нуэва эсперанса" -
"Новая надежда". Название - в пику такому же ресторанчику в Пунта-Аренас:
тот называется "Ла ультима эсперанса" - "Последняя надежда".
   - Возьми бутылку "урмента", - сказал Мойсес, - налей в стакан и сделай
большой, но медленный глоток. Эта "урмента" выработана винным заводом,
основанным в 1851 году; виноград привезен из Рио-Куаро, что на юге
провинции Биобио и Арауко, - там живет племя арауканцев; они индейцы,
потомственные индейцы, которые чилийцами себя не считают. За свое вино они
брали призы в 1875 году - от муниципалитета Вальпараисо, в 1872 году - от
правительства республики Чили; золотую медаль Кордовы и первую премию на
интернациональной выставке вин. Не торопись - попробуй вино толком.
Подержи вино под языком, и только тогда ты поймешь, что это желтое,
терпкое, сильное вино самое прекрасное в мире.
   Он поднялся:
   - Сейчас я позвоню в КОРА, предупрежу коллег, что задержусь. Наверное,
у тебя много вопросов - нам нужно время.
   ...На стене около стойки бармена висели названия блюд. Названия
прекрасны, в них поэтика античного гастронома. Вам предлагают вино "каса
пепино", "сопа маринера", "чоргас аль анур" (устрицы на пару), "альмехас а
ла оистрес"
   ("устрицы а ля устрицы" - хочется, чтобы все было как во Франции); вам
предложат попробовать "конгрию фритто" - жареную конгрию - или фирменное
"курантоу".
   Делается это в деревянном дупле, спрятанном среди раскаленных камней.
   Роберто рассмеялся:
   - Путь к сердцу мужчины лежит через желудок, не так ли? Ты так
тщательно записываешь названия блюд и вина.
   - Это - поэзия. Странные названия еды и вина, имена барменов, поэтов,
рыбаков, актеров лет через десять, когда я заново просмотрю блокноты,
высекут искру воспоминаний, и, глядишь, эта искра зажжет костер новой
книги...
   Вернулся Мойсес, набросился на "сопа маринера" и уничтожил его в
мгновение ока.
   - Тебя дома не ругают за то, что так быстро ешь? - спросил я.
   - Ругают. И жена и мать. А тебя?
   - Мы из-за этого раза два были на грани развода.
   - Вам легче, вы в церкви не венчаетесь, - усмехнулся он и отхлебнул
вина. - Давай поближе к моим овцам. Тебя интересует, что происходит в
сельском хозяйстве провинции, я понимаю. План мы выполнили на девяносто
восемь процентов, хотя производство на землях национализированных
латифундий значительно улучшилось.
   Стараемся смотреть вперед. Купили девяносто быков, хотим делать ставку
на молочное хозяйство. Травы у нас богатые, масса лугов. Почему
недовыполнен план?
   А из-за скрытого саботажа правых. Они пользуются тем, что появилась
новая бюрократия, самая, с моей точки зрения, вредная. Эта новая по форме,
но старая по своим идеям бюрократия ведет себя тонко и умно: чиновники
суетятся, делают вид, что "горят на работе", а на самом деле перекладывают
бумажки из одного ящика стола в другой. Не поймешь, где саботаж, а где
леность. Есть, конечно, и бюрократия откровенно старая, нас не признающая,
доставшаяся нам в наследство от Фрея. С ними тоже приходится хлебать
немало дерьма. Вторая причина - нет тракторов. Правительство обещает
помочь, мы понимаем, что трактор - это золото, что это все трудно и
сложно, но мы очень ждем помощи. Тебя, видимо, интересует, как мы ладим, -
он кивнул на Роберто и Маноло. - Ладим хорошо. В КОРА сейчас работают
коммунисты, социалисты, члены МАПУ и левые демохристиане. Мы заняты
реальным делом, мы стараемся помочь чилийскому крестьянину, нам не до
склок, делаем общее дело. Но если бы мне пришлось ориентироваться в своей
деятельности лишь на мою партию радикалов, мы бы здесь наломали дров.
   - Почему?
   - В нашем ЦК сложная ситуация.
   - В чем это выражается?
   - В прошлом году у нас произошел первый раскол. На XXV съезде из партии
вышла большая группа парламентариев. На съезде были выдвинуты три
кандидатуры на пост руководителя партии - бывший лидер Карлос Моралес,
сенатор Уго Миранда и депутат Мануэль Магальянес. Моралес представляет
умеренное крыло; Миранда - представитель левых, депутат Магальянес - ближе
к консерваторам. В его группу входят сенаторы и депутаты, выступающие с
критикой президента Альенде в вопросах аграрной реформы. Победил Карлос
Моралес: он набрал четыреста семьдесят голосов против четырехсот двух,
поданных за Уго Миранду. В голосовании участвовало восемьсот семьдесят два
делегата из тысячи семисот, зарегистрированных накануне.
   Хотя формально победил Моралес, но в действительности успеха добились
мы, молодые, выступающие за Миранду. Мы заставили внести в программу
партии пункт о необходимости поддержки правительства Альенде.
   - Почему же тогда вас критиковал Альенде? - спросил Маноло.
   Действительно, президент Альенде сказал, что решение съезда радикалов
не соответствует настроению тех масс, на которые опирается партия. "Высшая
цель радикальной партии заключается в том, - говорил президент, - чтобы
представлять интересы мелкой и средней буржуазии, учителей, служащих,
технических специалистов, врачей, мелких торговцев, промышленников, мелких
земледельцев.
   Очень важно, чтобы все эти слои населения поняли, что и они принимают
решающее участие в строительстве нового общества".
   (Радикалы, представляющие техническую интеллигенцию, по мнению Маноло,
никак не работают с ней. Спецы, представители "старой" интеллигенции,
бегут из Чили, и это сейчас проблема номер один для республики.)
   - Верно, Альенде критиковал радикалов, - согласился Мойсес, - но когда
правые в партии давят на нашу левую группу, когда альтернативой нашей
позиции становится блок с реакцией, мы не можем лавировать!
   - Ленин мог, - сказал Маноло.
   - Верно, - согласился Мойсес (мне очень нравилось, как они уважительно
по отношению к убеждениям товарища дискутировали). - Но скоро в партии
будет драка, и мы победим. А там - посмотрим... - И, словно бы заканчивая
спор, никак не могущий привести к немедленному разрешению, он резко
обернулся ко мне. - В заключение я, наверное, должен тебе сказать кое-что
и о себе. Меня сейчас выдвинули в рехидоры Пуэрто-Монт. Члены разных
партий: радикалы, коммунисты, левые демохристиане, социалисты выдвинули
меня депутатом в парламент провинции Лянкиуэ. Но в данном случае меня
выдвигали не как радикала, а как шефа КОРА. Ты готов? Сыт? Поехали.
   Так же стремительно садимся в машину; так же стремительно Мойсес ведет
ее в направлении Пуэрто-Варес, к вулкану Кальбуко. Вулкан вырастает на
глазах, он все ближе и ближе. Мы минуем черно-зеркальное, изумительное по
красоте озеро Лянкиуэ - в нем отражаются белые чайки и синие сосны - и по
горной дороге, вдоль по речке "Коррентосо чико" едем в первый Народный
лесозаготовительный комплекс - "Алерсе Рио-Сур".
   В январском жарком небе трещат диковинные кузнечики; в диком, совсем не
похожем на наш, лесу поют странные птицы густо-красных и ярко-синих
расцветок; голоса их пронзительны и тревожны. Чем выше мы поднимаемся к
вулкану, тем неожиданнее лес:
   тропические двухметровые кактусы, а рядом гигантские корни умерших
сосен и рахитичные, маленькие пихты. А когда мы поднялись еще выше в горы,
то в душной январской атмосфере Чили стали заметны странные зачатки
континентальной Арктики:
   такой же мох, ягель; так же пенятся стеклянные, хрупкие ручьи,
обрушивающиеся на камни с маленьких водопадов.
   Раньше леса "Алерсе" - более четырнадцати тысяч гектаров - принадлежали
латифундисту Браму. В этом году они были национализированы. Теперь "Алерсе
Рио-Сур" объединяет лесные угодья "Алерсе", "Метринкен" и "Фундо чепа".
Потом сюда же подсоединились более мелкие лесные массивы, простирающиеся
до вулкана Кальбуко, - "Ла вара", "Ла поса", "Сендас", "Унидас" и "Трэс
Пуэнтес".
   Здесь растут уникальные породы деревьев: "алерсе", "мание", "кольве",
"пепа", "тенью", "ульмо", "каннело", "серварио", "авельяна". Сейчас здесь
трудится триста рабочих. Специалистов (это настоящая трагедия) - нет.
Правые ударяют по Народному единству исподтишка, недостойно, трусливо:
призывают верных им специалистов срывать все мероприятия правительства -
великолепные мероприятия, направленные во благо народа. Им это - сплошь и
рядом - удается.
   Карать за такого рода саботаж нельзя - нет статьи закона в Чилийском
кодексе.
   - Познакомьтесь, - сказал мне Мойсес, - это компаньеро Негрон,
президент "Рио-Сур", выбранный рабочим собранием. Он - потомственный
рабочий, ему сорок лет; он, как и я, радикал.
   Негрон выглядит старше своих лет: он работает в лесу с восьмилетнего
возраста.
   Начинал с отцом; из "техники" знал лишь топор, и так как другой техники
не было, он привык надеяться только на свои руки.
   - Что же вам рассказать? - задумчиво говорит он. - Когда мои товарищи
избрали меня президентом "Рио-Сур", я созвал ассамблею. Пришли все триста
человек. Я сказал, что прежде всего нам нужны план и техника. Основная
сложность - как оплачивать труд спецов. Это для нас вопрос вопросов. Я-то
понимаю, что спецам надо платить много больше, чем рабочим, но убедить в
этом всех - задача не из легких. Всю жизнь от нас брали, брали, брали,
кому не лень брали, так что теперь, когда от нас зависит, сколько дать,
начинают разыгрываться страсти:
   хватит, мол, помучили нас! Я, правда, отвечаю на это: "Что, теперь тебе
хочется их помучать?! Хороший ты католик, ничего не скажешь!" Первое, что
мы сделали, - это начали строить школу. Видите, в низине дом? Это и будет
школа. Кадры для нее сейчас главное. Мы начали готовить кадры прямо у
себя. И еще мы начали строить десять домов для рабочих - надо вытащить
наших людей из жалких лачуг.
   Правительство нам помогает. Справедливость теперь должна быть во всем.
На эксплуатации лесов "Алерсе" государство получает триста процентов
прибыли. В горах тоненькая доска стоит шестнадцать эскудо, а в городе ее
продают за пятьдесят. Мы не против; мы лишь за то, чтобы от этой прибыли
государство выделяло нам деньги на жилищное строительство и на школы; мы
хотим, чтобы нам помогали с бензином, с моторами и тракторами. "Алерсе" -
вечное дерево, "красное" дерево, государство в нем заинтересовано. Но мы
не хотим, чтобы это великолепное дерево шло только на строительство
дворцов зарубежных миллионеров.
   Мы хотим, чтобы это дерево попадало и в дома наших рабочих. Выгода
выгодой, валюта валютой, но престиж народа всегда должен быть на первом
месте. Мы приняли решение повысить зарплату рабочим на двести процентов.
Мы не своевольничали - мы пришли с нашим проектом в Пуэрто-Монт.
Руководители согласились с нами, и правительство пошло нам навстречу.
   В 1968 году здесь, во всем этом огромном лесном угодье, работало
шестнадцать человек. Получали они по двести пятьдесят эскудо в месяц -
гарантированный минимум зарплаты при президенте Фрее. Теперь, при Народном
единстве, минимум зарплаты возрос до девятисот эскудо, а наши рабочие
получают уже более полутора тысяч. Бывший владелец "Алерсе" Брам уехал в
Пуэрто-Монт - у него там большой магазин. Его брат, Хорхе, член правой
партии националистов, - рехидор города, первый заместитель алькальда.
Юрист, он сейчас занимается защитой интересов латифундистов, в основном
немецких.
   - Проклятые абогадос! - сказал Хосе. - Они все за правых.
   - Между прочим, на предыдущих выборах за Хорхе Брама проголосовало
довольно значительное число людей, - заметил Моисее, - в основном
латифундисты.
   Экономически братья Брамы люди довольно мощные. (Через полтора года
Брам, сразу же после путча, придет в горы, в свои бывшие владения, не как
турист, а как хозяин. Он приедет сюда в сопровождении солдат.)
   Негрон продолжает:
   - Ну что же еще? Мы засадили два гектара нового леса - видите, около
школы.
   Лучшее "алерсе" будет расти так, чтобы им можно было любоваться из
окон. Мы нашли три тысячи гектаров чистых земель. Их мы тоже засадим
"алерсе".
   Производительность труда за год повысилась у нас на двадцать процентов.
Каждый месяц мы обрабатываем один гектар леса. Установили твердый рабочий
день - восемь часов. Тот, кто работает сверхурочно - мы приветствуем это,
- тот может заработать до четырех тысяч эскудо в месяц. Мы очень щедро
оцениваем сверхурочную работу.
   В общем, планов у нас много. Мы сознаем все трудности наших проблем, но
мы полны решимости сражаться за лес, за знания, за прибыль. Прибыль не
только для себя, для государства тоже. Один из рабочих поправил Негрона:
   - Теперь если для себя, это значит - и для государства.
   Маноло чуть улыбнулся:
   - Лучше бы наоборот. Если для государства, то, значит, и для себя...
   ...Из маленькой прорабской выбежал Антонио, молодой парнишка с
транзистором в руках.
   - Тихо! - крикнул он. - Слушайте!
   Из Сантьяго передавали экстренное сообщение: специальная комиссия
палаты депутатов выразила недоверие министру внутренних дел Тоа. Правые
смогли протащить обвинение в том, что он предпринял "неконституционные
акт