афе "Гаити" - самое популярное место города - собираются пикейные
жилеты; здесь за чашечкой душистого, без сахара, густого кофе они
"свергают" и "организуют" новые кабинеты, повышают и понижают акции на
бирже - все это, естественно, в мечтах; говорят о том, какому министру они
положили бы в рот палец, а какому не положили бы; пикейные жилеты - не
символ; здесь действительно собираются старики в пикейных жилетах и в
шляпах канотье - злые, беззубые мумии...
   ...Когда я взобрался на гору Сан-Кристобаль, и посмотрел на Сантьяго
сверху, с птичьего полета, и увидел пересохшую реку Мопочу, особнячки
Барри Альто, громадину центральной магистрали Апокуинду, далекие районы
трущоб, махину "даунтауна" - центра Сантьяго, то лишний раз подивился
тому, как этот город странно, трагически странно, спланирован.
   (Занятное ощущение: когда смотришь сверху, то кажется, что находишься в
кратере вулкана. Впрочем, ученые, с которыми я потом встречался, считают,
что так и есть на самом деле, что это не ощущение, а сущая правда:
Сантьяго - центр кратера вулкана.)
   Сегодня обзванивал всех тех, к кому у меня есть рекомендательные
письма; решал вопрос с жильем. Директор одной из столичных радиостанций,
которому я передал записку от московских друзей, сразу позвонил президенту
Союза писателей Луису Мерино Рейесу. Прогрохотав своим низким, раскатистым
басом в трубку слова обязательных приветствий, Луис Мерино сказал:
   - Зачем Хулиану жить в гостинице?! Мы предлагаем ему комнату в нашем
доме, в "Каса-де-лос-Эскриторес"! Это в центре, неподалеку от площади
Италии, улица Альмиранте Симпсон, семь, пусть он приезжает, смотритель
будет предупрежден, внизу наш маленький ресторанчик, где Хулиан может
обедать, телефон есть, никто ему не будет мешать!
   Спасибо Луису Мерино Рейесу! Я прожил в доме писателей месяц. Отсюда я
улетал на Огненную Землю, на остров Чилоэ; отсюда я улетел на север, а
потом в Перу, в Панаму, на Курасао.
   Я приехал на улицу - маленькую, тихую - Альмиранте Симпсон. Двухэтажный
особнячок чем-то похож на наш писательский клуб, если входить с улицы
Воровского. Выбежал Фернандо, мажордом "Каса-де-лос-Эскриторес", и
немедленно вырвал у меня из рук чемодан.
   - Сеньор не должен таскать свой багаж, - назидательно сказал он.
   Мой спутник заметил:
   - Это неистребимо, это от "испанского духа". Каждый писатель
обязательно "гранд"
   и "сеньор". К тому же социализм стал главенствующей идеологией в Чили
всего год назад, не забывай об этом.
   Сегодня с утра Сантьяго бурлит. На четыре часа назначен митинг,
направленный против "кастрюльной демонстрации", которая состоялась за три
дня перед моим приездом, когда сытые дамы из Барри Альто вышли на улицы
города, подняв над головой кастрюли, взятые напрокат у своих кухарок. Дамы
молотили по кастрюлям ножами и ложками. Конечно, кастрюльный бой разнится
от барабанного, но и в том и в другом был слышен фашизм. Дамам из Барри
Альто "не хватает" мяса. Раньше рабочие вкуса мяса не знали. Его было
много, но купить его они не могли. Теперь - могут. Во всех магазинах
свинина, свежая рыба, фрукты, но это не устраивает дам из Барри Альто, они
привыкли к парной говядине. А этой зимой и прошлым летом в районе Огненной
Земли случилось бедствие - ящур. Сотни тысяч голов крупного рогатого скота
пали. При этом - саботаж латифундистов. При этом - необъявленная блокада.
Перебои в снабжении парной говядиной стали удобным поводом для
антиправительственной демонстрации.
   Я вышел на площадь Италии - это рядом с моим домом. Здесь назначен сбор
демонстрантов. Я стоял и Курил, приготовив камеру. Вдруг, словно по
какому-то незримому сигналу, со всех улиц на эту гигантскую площадь начали
стекаться толпы народа. Очень много молодежи. Над головой плакаты партии
коммунистов и социалистов; пришли ультралевые миристы, члены левой
христианской партии, активисты МАПУ - ,"Движения единого народного
действия".
   Я заметил, с каким пристальным вниманием правые, захватившие
юридический факультет университета, этот центр антиправительственного
студенческого движения, наблюдали за сбором демонстрантов. Над громадным,
немецкого стиля, зданием мятежного факультета, лозунг: "Революция без
законов - это диктатура".
   Правые студенты, окопавшиеся здесь, устраивают драки, налеты на левых
активистов, они вооружены, зайти на территорию факультета практически
невозможно - сплошное беззаконие.
   Рядом с площадью Италии трехэтажное здание "нацистов". Их так все и
называют здесь - "чилийские нацисты". Это штаб-квартира организации
"патриа и либертад".
   Старые члены этой организации, которые ныне ратуют за "свободу", во
времена Гитлера ходили в коричневой форме, со свастикой на рукавах.
   Все окна закрыты стальными решетками и деревянными ставнями. Здание
охраняют усиленные наряды карабинеров, - нацистов в Чили ненавидят.
   В руках у демонстрантов портреты Ленина, Че Гевары, Альенде.
   За час на площади Италии собралось не меньше двадцати тысяч человек, и
они двинулись по широкой Апокуинде к центру - к президентскому дворцу "Ла
Монеда".
   Остановившись около штаб-квартиры "патрий и либертад", многие молодые
ребята весьма выразительно жестикулировали (наши милиционеры наверняка
определили бы эти жесты как нецензурные, шокирующие женщин, однако женщины
жестикулировали точно таким же образом). Рабочие, студенты, трудовые
интеллигенты Чили понимают, что фашизм оскорбить нельзя. Фашизм можно
победить, фашизм нужно уничтожить.
   На площади Ла Монеда собралось около шестидесяти тысяч человек.
(Впрочем, правая газета "Меркурио" сообщила, что это была "жидкая
демонстрация, на которой присутствовало всего лишь двадцать тысяч".)
   Аплодисменты грохотали на площади, когда выступали социалисты,
коммунисты, сенаторы, парламентарии, когда выступали левые христианские
демократы.
   Я стоял неподалеку от трибуны. Я видел, как Сальвадор Альенде отвечал
на приветствие чилийцев - добро и достойно. Красивое, сильное лицо
президента сейчас жило жизнью людей, собравшихся на площади. (Через
полтора года озверевшие фашисты выстрелят из автомата в это лицо - в лицо
Человека и Гражданина, который и после смерти остался вождем чилийской
революции.)
   Мой спутник, чилийский журналист, сказал:
   - Мы внимательно изучали опыт Испании тридцать седьмого года. Трагедия
республиканцев была в отсутствии единства. Объединенным силам фашизма
может противостоять лишь монолит. Когда анархисты занимали одну позицию,
социалисты - вторую, коммунисты - третью, тогда Народный фронт оказался
неспособным к действиям, подточенным изнутри. Мы не боимся многообразия
форм. Мы боимся расхлябанности, догматической болтовни и взаимного
недоверия.
   Когда единомышленники перестают верить друг другу, тогда революцию
"режут по живому" - начинается уничтожение своих; а у революции слишком
много реальных врагов. Именно поэтому наша главная задача в дальнейшем -
единение всех левых сил.
   ...Назавтра, просмотрев газеты, вышедшие с сообщениями об этом
гигантском митинге, я подивился кардинальной разности оценок. Поехал в
газету коммунистов "Эль Сигло". Потом беседовал с журналистами из
правительственного официоза, и у меня начало складываться определенное
представление о том, "кто есть кто" в сфере средств информации: какая
газета кого представляет. А это необходимо уяснить, потому что в
ежедневной прессе сталкиваешься с полярными оценками фактов, с разной
трактовкой одного и того же явления, с взаимоисключающими утверждениями,
которые, естественно, не могут не вносить путаницу в умы людей.
   Самой серьезной и правдивой газетой по праву считается орган
коммунистов "Эль Сигло".
   "Насьон" - по чилийской традиции - правительственный официоз. Там
сейчас много старых работников, которые раньше поддерживали правительство
Фрея. Меняются правительства, а сотрудники "Насьон" составляют постоянную
"команду". С приходом нового президента меняется лишь главный редактор.
   Массовая газета - "Кларин". Ее тираж около 200 тысяч. Главное, что
отличает это издание, - скандальная хроника и довольно фривольное
воскресное приложение.
   Впрочем, в политике "Кларин" занимает нейтралистскую позицию.
   "Пуро чиле" - дневная газета левой ориентации. "Ультима оро" - вечерняя
левая газета, тираж ее невелик - всего 35 - 40 тысяч.
   Из трех столичных телевизионных каналов два - национальный (седьмой) и
канал Чилийского университета (девятый) - поддерживают правительство.
Канал католического университета (тринадцатый) тяготеет к демохристианской
оппозиции.
   Правая газета "Меркурио", принадлежащая банковскому концерну
"Эдвардса", самая мощная в Чили - 200 тысяч экземпляров. Газета пытается
не портить репутацию желтой пропагандой, стараясь быть "объективным
чилийским "Таймсом". Для публикации желтой и скандальной хроники
"Меркурио" использует дневную "Ультимас нотисиас" и вечернюю "Секунда".
   Бизнес дорожит своим главным органом и пока что не идет на риск
открытых столкновений с правительством.
   Антиправительственной клеветой сейчас славится газета христианских
демократов "Пренса". Особо стоят правые журналы "Пек", "Сепа", "Инпакто".
"Инпакто" - это реакционная газета полуфашистского толка. Директор "Сепа"
и "Инпакто" в дни моего приезда был арестован и заключен в тюрьму по
обвинениям в оскорблении президента. (Арест, впрочем, продлился несколько
дней.)
   ...Газета Диего Порталеса, великого государственного деятеля XIX века,
"отца чилийской демократии", называлась "Эль амбриенто". Подзаголовок
гласил:
   "Общественный листок, не литературный и не политический, но полезный и
веселый".
   Его газета была действительно полезной и "политичной" в лучшем смысле
этого слова - памфлеты Порталеса служили делу народа. Правые любят
клясться именем Порталеса, но не очень-то следуют его заветам...
   Шел сегодня по городу - такси взять невозможно, чилийские шоферы
капризны и проносятся мимо тебя на огромной скорости. Скоро Рождество, уже
продают первый виноград - самый вкусный, декабрьский. На улицах россыпи
персиков, ананасов, яблок. Вдоль многокилометровой набережной Мопочи
выстроились тысячи маленьких лоточков и лавочек, в которых шумные и
веселые торговцы продают подарки к Рождеству: медные колокольчики с
изумительным нежным звоном; чеканные маски, портреты Че Гевары, выбитые в
тяжелой, черной меди; какие-то диковинные ракушки, деревянные поделки с
острова Пасхи. Рождественский базар шумит, радуется, поет, танцует,
визжит, хохочет.
   Газеты продолжают комментировать митинг в поддержку правительства
Народного единства. "Меркурио", никогда не работающая "лобово", так
сверстала первую полосу: огромный портрет Никсона на Бермудах; он идет,
окруженный журналистами, и броская шапка - сообщение о девальвации
доллара. Внизу значительно меньший портрет Альенде, сидящего на трибуне во
время демонстрации.
   Казалось бы, поражение американского доллара - почему оно так броско и
крупно дается? Газета правая, проамериканская. В чем дело? А дело в том,
что даже поражение "патрона" обращено против правительства Народного
единства, ибо интерес читателя фиксируется не на митинге в поддержку
президента Альенде, а на событиях, происходящих в Соединенных Штатах.
   Вообще политическая журналистика сейчас в чем-то стала сродни
кинематографу. Она впитала новшества самого нового из искусств.
Журналистика теперь умеет "делать"
   героя, пользуя для этого нужный ракурс, набор объективов, подсвет; она
теперь умеет выстраивать "мизансцену" снимка и полосы, радио-,
телепередачи. Даже политические обзоры в газетах пишутся словно сценарии -
по эпизодам. Получилось так, что разность ракурсов, насыщенность и
информативность диалогов, точная мизансценировка факта стали сейчас
компонентами политики, ибо политика немыслима без журналистики.
   На Уэрфанос увидел сегодня стайку китайских дипломатов. Все в
одинаковых синих френчах, в синих брюках, в черных ботинках, в синих
фуражках. Я заметил, с каким ужасом, с каким горестным недоумением
оборачивались прохожие на этих униформистов. Они смотрелись дико среди
веселых, красиво и легко одетых парней и девушек, со значками Ленина, Че
Гевары и Альенде на груди. Они, эти китайские униформисты, шли по улицам
города, который провозгласил в Чили эру борьбы за социализм. Казалось бы,
китайцы не должны были чувствовать себя здесь чужими, но они были чужими.
Чилийским комсомольцам с гривами вьющихся волос джинсы и модные рубашки
неимоверных расцветок не мешают отдавать все свое свободное время - после
окончания трудового дня или учебы в университете - работе в низовых
партийных и комсомольских организациях, в школах, клубах, в агитбригадах
Районы Парра. Скажи им, что социализм по китайскому образцу - "единственно
верный"
   (социализм конформизма, "одной гребенки", слепого повторения чужих
слов), - они восстанут против такого "социализма".
   Неужели национализм до такой степени слеп, что позволяет унижать
сограждан, полагая, что фанатичное следование доктрине "кормчего" ведет к
возвеличиванию народа? Или Мао делает ставку на то, что мир устал без
истеричной идеи, в подоплеке которой авторитарность, желание поклоняться,
преданность - чему бы то ни было или кому бы то ни было?
   ...Три дня подряд я провел в ЦК Компартии Чили. Попросил генерального
секретаря ЦК товарища Луиса Корвалана рассказать о себе. Товарищ Корвалан
закурил дешевенькую сигарету, прошелся по своему маленькому кабинету, за
окнами - гомонливый шум близкой улицы, дверь распахнута настежь: в зале
пленумов играют дети, потому что родителям - функционерам ЦК - не с кем их
оставить. Кто-то из малышей, заигравшись, забежал к Корвалану. Тот достал
из кармана конфету, протянул мальчугану, не прерывая разговора. Поправив
черное сомбреро - Корвалан всегда ходит в этом сомбреро, - он тяжело,
по-крестьянски, затянулся (пальцы коричневые от горячего табака):
   - Рассказать о себе? Компаньеро Семенов, о себе я сейчас рассказывать
не буду. Я лучше расскажу о наших болячках - их немало, и они поучительны.
Но времени у меня сейчас в обрез: я должен написать статью для "Правды",
подготовить речь на праздновании пятидесятилетия компартии, набросать
передовицу для "Сигло". В первое же "окошко", которое у меня будет, мы
обязательно увидимся. Я позвоню, или ты позвонишь, заходи ко мне, посидим
и обо всем поговорим подробно и без спешки. А пока тебе помогут члены ЦК
Володя Тейтельбойм и Хулиета Кампусано.
   (Через полтора года товарищ Корвалан будет схвачен хунтой; весь мир
подымется на защиту этого замечательного коммуниста.)
   ...Сенатор Хулиета Кампусано - секретарь ЦК и член Политической
комиссии. Здесь, в международном отделе, всегда лежит кипа новых газет,
здесь можно услышать самые последние новости. В международном отделе
работают двое товарищей, которые кончили Университет дружбы народов в
Москве. Эта комната во время пребывания в Чили стала моей самой любимой и
дружеской.
   Возвращаясь домой через Европу, я остановился в Париже и, сняв
маленький номер в меблирашках Латинского квартала, написал для газеты
репортаж об этих трех днях, проведенных в штабе чилийских коммунистов:
   "...Каждое утро в семь часов мальчишка - продавец газет пробегал под
моим окном и высоким, пронзительным голосом выкрикивал важнейшие новости,
напечатанные в номере:
   - Правые требуют отставки министра-социалиста Тоа! Правые провалили
бюджет!
   Забастовка правых радиостанций и телевидения! "Фашизм не пройдет!" -
говорят коммунисты!
   Да, те недели в Чили были тревожными. Правые силы начали прибегать к
саботажу; активизировалась деятельность фашистской организации "патриа и
либертад"; молодчики из буржуазных семей, организованные в штурмовые
отряды - по гиммлеровскому образцу, уезжают в горы и там проводят учебные
стрельбы; в консульском отделе посольства США выстраиваются очереди -
томные матроны с ухоженными детишками улетают на север.
   Но именно в те дни вся страна отметила как всенародный праздник
пятидесятилетие компартии. Именно в те дни еще шире развернулись
мероприятия по проведению в жизнь аграрной реформы; все большее и большее
количество рабочих привлекается к управлению национализированными
предприятиями.
   В стране происходит поляризация сил; каждый чилиец сейчас стоит перед
выбором - или страна пойдет по новому пути, или ее отбросят назад, к
олигархии и национальному предательству.
   Я пишу этот репортаж и вспоминаю январское солнце над Чили. Оно было
сухим и обжигающим. Оно калило медные, с зеленью, плиты, на которых были
отлиты названия банков; оно загоняло пешехода в жаркую тень, которую
образовывали черные полотнища над витринами, и только завсегдатаи кафе
"Гаити", где подают лучший в городе кофе, неторопливо вышагивали по солнцу.
   Сантьяго - странная столица. Центр - средоточие министерств, банков,
фирм, магазинов - похож на мощный североамериканский город: улицы
прорублены прямо и ровно, бескомпромиссно по отношению к творчеству
архитектора. Никаких излишеств:
   мрамор, стекло и алюминий - бизнес не нуждается в атрибутах изящного.
За ним как-то без всякой подготовки резко начинаются блоки
двух-трехэтажных домов, а уже потом город делится на два враждующих
лагеря: на район буржуазии Барри Альто и на трущобы, скопления жалких
лачуг.
   Как раз на границе делового центра и пыльного, старого района жилых
кварталов, на улице Театинос, в двухэтажном доме ј416 находится ЦК
Коммунистической партии Чили. Здесь всегда людно, шумно, приветливо,
демократично. Я провел здесь много дней, повстречал многих людей, ставших
моими друзьями; здесь я понял, отчего "компаньерос коммунистас" пользуются
таким большим и заслуженным авторитетом в Чили.
   ...Товарищ Хулиета Кампусано вся в движении. То ее увидишь в большом
зале пленумов, где сейчас расположились рабочие из Чукикаматы, актеры из
Театра университета, нефтяники из провинции Магальянес; то она в небольшом
кабинетике Генерального секретаря КПЧ товарища Луиса Корвалана; то она
поит чаем малышей (их много в здании ЦК, так как родителям не с кем
оставить их дома, и дети устраивают свои шумные, веселые игры на
возвышении, возле трибуны); то она, присев на краешек стула, разговаривает
по телефону с районными комитетами партии. Громадноглазая, седая, она
становится юной, когда улыбается "компаньерос" а улыбается она часто, и
улыбка у нее полна нежности и большой человеческой любви к своим товарищам.
   Она многое помнит, компаньера Хулиета. Она помнит, как пятьдесят лет
назад был арестован ее отец и как рабочие Токопилья помогали ее матери,
неграмотной прачке, бороться за освобождение отца, и как они добились его
освобождения. Отец оказался в черных списках, и пятнадцатилетняя девочка
пошла работать. Она получала восемьдесят песо, а за квартиру надо было
платить шестьдесят. Мать плела соломенные шляпы, а отец пытался найти медь
на маленьком руднике. Девочка кормила семью и слушала, как говорили о
будущем друзья ее отца, коммунисты. А когда был организован "Союз
свободной молодежи", Хулиета была делегирована на первый съезд в Сантьяго.
Мать, узнав об этом, запретила ей уезжать к безбожникам, в город. Хулиета
отправила записку отцу на рудник. Он прислал ей ответ: "О таких делах, как
твое, разрешения ни у кого не спрашивают". Хулиета поехала в Сантьяго.
Потом началась работа в партии. Хулиете приходилось несколько месяцев
служить, чтобы скопить денег для семьи, а потом она снова посвящала себя
целиком работе в партии.
   - Знаешь, - говорит она, - у меня тогда появилась любовь к партии. Не
уважение, не преданность или благодарность, а именно любовь. Знания и опыт
пришли позже, они лишь укрепили эту мою любовь.
   Тогда в стране царствовала ложь во всем; когда от голода в горах
умирали дети, первые страницы газет пестрели броскими заголовками о
поединках боксеров; когда в тюрьмы бросали борцов за свободу, на улицах
устраивались шумные карнавалы; когда тупые правители обрекали Чили на
отсталость и нищету, проводились