ии".
   Этому предшествовал первый кризис "мира": в середине шестидесятых годов
они "шли" к социализму с идеологией Мао и Троцкого. Они считали, что на
"бумажного тигра" надо только топнуть ногой - и он немедленно сбежит, сдав
все свои позиции. Когда эти наивные "тигриные" лозунги потерпели
поражение, когда стало ясно, что эти наивные лозунги бессильны помогать
борьбе, миристы начали авантюры, "игры" в революцию - ненужная, наивная
конспирация, кровавые "эксы", погони и перестрелки. Руководители "мира"
обратились к молодежи: "Нужны деньги для того, чтобы достать оружие". По
стране прокатилась волна ограблений банков и магазинов. Полиция провела
облавы, молодых ребят преследовали по всей стране.
   Миристы ушли в подполье, укрылись в горах. Там они организовали свои
партизанские лагеря, а от участия в подготовке к выборам шестьдесят
девятого года вместе с блоком Народного единства отказались. И когда к
власти пришло правительство Альенде, это оказалось крахом идеологии
"мира". (Правые, кстати, очень точно использовали ультралевую фразеологию
миристов накануне выборов:
   "Смотрите, чего хотят эти волосатые! Они хотят национализировать не
только землю, но и жен, они хотят анархии! - кричали заголовки правых
газет. - Это гибель республики!")
   После победы Сальвадора Альенде миристы опубликовали декларацию: "Мы
вели неверную тактику; мы убедились в том, что через выборы можно прийти к
власти".
   Часть миристов в это время сидела в тюрьмах. Правительство Альенде
объявило амнистию. Однако после этого "Контралориа Хенераль" (это нечто
вроде генеральной прокуратуры - независимый орган, стоящий и над судом и
над президентом) признал, что амнистия президента незаконна. Однако по
конституции президент имеет право вторично дать амнистию, и тогда уже
"Контралориа Хенераль" бессильна.
   Миристы были освобождены. Кое-кто из Народного единства до сих пор
считает их "молодыми идеалистами-революционерами", которые лишь проводили
неверную тактику.
   Но стоило только им освободиться из тюрем, как они начали выступать по
всей стране с лозунгами: "Альенде и коммунисты медленно ведут страну к
социализму, незачем оглядываться на законы, надо брать дело революции в
свои руки; надо захватывать заводы и земли и хозяйствовать самим, надо
изгнать всех буржуазных спецов!"
   Многие миристы ушли из городов в деревни. ("Большая деревня победит
город", - опять-таки Мао.) Они организовывали налеты не только на крупные
помещичьи латифундии, которые так или иначе будут национализированы, они
нападали на мелких и на средних земельных собственников, разжигая кровавые
страсти. Они стали инициаторами захвата нескольких фабрик. Они же подбили
рабочих - и на медных рудниках Чукикаматы, и в Консепсьоне - провести
забастовку, и эта забастовка - объективно контрреволюционная - была
проведена.
   Я видел газету миристов "Ребельде". Если коммунистическая газета "Эль
Сигло" и правая "Меркурио" раскупаются моментально, то "Ребельде" так и
висит в газетных киосках на прищепках, словно старое белье, пересушенное
на солнце.
   Недавно "мир" пережил вторую кризисную ситуацию. Люсиано Крус,
студент-медик, один из руководителей миристов, был очень популярен среди
единомышленников и - реально - стоял над генеральным секретарем партии
Мигелем Энрикесом. Он был найден в своей комнате, отравленный газом.
Считали, что он умер во сне; миристы, толком не разобравшись в его гибели
(ходило много разных слухов: говорили, что Люсиано был убит своими
конкурентами), решили использовать смерть Круса в своих эгоистических
интересах: они потребовали у правительства, чтобы тело покойного было
выставлено в "Доме просвещения", принадлежащем профсоюзам. Однако
профсоюзы отказали, потому что Крус не был ни руководителем рабочего
движения, ни даже членом Единого профсоюзного центра Чили.
   Миристы пригрозили, что выставят тело Люсиано Круса на улицах Сантьяго.
Начался открытый шантаж правительства. Кончилось все скандалом: чилийцы
еще раз увидели демагогию миристского руководства. Шантажировать трупом -
это верх непорядочности!
   В рядах "мира" много образованных интеллигентов - им бы помогать
Народному единству советом, практикой, работой. Этого так ждут в стране -
притока интеллигенции в ряды строителей социализма. Правительство держит
открытыми двери для миристов. Ничего подобного: "Слова, слова, одни
слова!" А их поддержка - на деле, а не на словах - могла бы оказать
серьезную помощь Народному единству.
   Особенно остро почувствовал я всю, в лучшем случае, наивность миристов,
когда говорил с моим новым знакомым - Серхио. Широкообразованный человек,
серьезный ученый, он сейчас депутат парламента. Расхаживая по прохладному
фойе сената, заложив руки за спину, он, по-профессорски четко,
формулировал:
   - Усовершенствование технологии не приведет к экономическому скачку,
пока оно не внедрено в производство. Это - аксиома. В благоприятном
экономическом климате (а он сейчас в Чили благоприятен, если говорить о
широкой общественной тенденции)
   основной пружиной процесса развития является руководитель. Никакая
группа людей не играет сейчас более важной роли в организации развития
страны, чем ее руководящие кадры, - особенно в общественном секторе,
промышленности и сельском хозяйстве.
   Серхио - беспартийный технократ, один из немногих, ставших с первых
дней на позиции правительства Народного единства. Какие-то его положения,
бесспорно, весьма и весьма дискуссионны, однако он работает во имя нового
и поэтому слушать его более полезно, чем попусту дискутировать.
   - Руководство, - продолжает он, - важный элемент в творческом
использовании имеющихся ресурсов (включая в это понятие ученых и
инженерно-технический состав). Без эффективного руководства, увеличение
расходов на промышленность может лишь привести к напрасной затрате валюты
и людской энергии.
   Сейчас в Чили административно-руководящие кадры с технико-экономической
подготовкой, а также конструкторы и инженеры более ценятся, чем ученые и
исследователи.
   Некоторые американские экономисты сейчас убеждены, что "первым
требованием для экономического подъема должно быть формирование
минимального штата способных руководителей, горячо стремящихся к
деятельности". Я согласен с этим, но я сугубо не согласен с омерзительной
практикой переманивания наших специалистов в Штаты. Вы, видимо, понимаете,
как сейчас важно отношение общественности к административно-управленческой
деятельности. Миристы, например, отвергают деловую эффективность как
достойную цель жизни, а мотив материального интереса они считают
противоречащим культурным ценностям прогресса.
   Серьезное использование возможностей развития требует пересмотра
отношения к роли управления. Необходимо создать также условия, чтобы
молодежь стремилась к административно-управленческой деятельности.
По-настоящему это может сделать лишь революция. В Чили, например, много
молодых людей влилось в управленческий аппарат и великолепно там работает.
Но правые и ультралевые мешают нам в этом.
   Предательство? Политическая слепота? И то и другое.
   (Я вспомнил Западный Берлин: как же заботливо тамошние ультраправые
поддерживают интерес к левакам, как ловко они спекулируют на их крикливых
лозунгах, пугая обывателя "ублюдочным коммунизмом" экспроприации,
ненужного насилия и показного призыва к террору.)
   Когда я беседовал с миристамй, требующими "расширения" революции,
вооруженной борьбы против собственников, уравниловки и полной демократии
анархического толка, на ум снова приходили слова Порталеса:
   "Демократия, которую проповедуют мечтатели, является абсурдом в таких
странах, как американские, где процветают пороки, а граждане еще лишены
качеств, необходимых для установления подлинной Республики. Монархия также
не является американским идеалом: незачем кончать с одним злом, чтобы
прийти к другому. Что же остается? Республика - это та система, которую
нам надлежит принять. Хотите знать, как я ее понимаю в применении к нашим
странам? Сильное централизующее правительство, чьи представители являют
собой образец добродетели и патриотизма.
   Оно могло бы воспитать граждан и навести порядок в стране. Когда же
повысится общий моральный уровень, будет создано правительство абсолютно
либеральное, свободное и воодушевленное высокими идеалами, представляющее
интересы всех граждан". (Такое правительство было создано Альенде, за
которое проголосовали чилийцы. Это правительство было расстреляно
фашистами, которые сейчас по-фарисейски клянутся именем Диего Порталеса.)
Истинно классовая подоплека путча фашистов проявилась и в том, что первыми
после Альенде были схвачены министр экономики Педро Вускович и бывший
министр финансов Орландо Мильяса - добрые мои друзья, которые служили
народу, а не американским монополиям.
 
 
   * * *
 
 
   ...Китайская агентура в Латинской Америке делает ставку на отсталость,
взывает к объединению не по классовой принадлежности, но по цвету кожи, а
это сугубо опасно. Ленинизм, победивший в России, был потому воспринят
рабочими Парижа и крестьянами Италии, что главная его цель - создание
общества, передового не только идеей, но и техникой, индустрией, наукой,
сельским хозяйством. В самые трагические годы гражданской войны Ленин не
считал зазорным требовать от русских коммунистов учиться у капиталиста
хозяйствовать, беречь старых специалистов, заботливо привлекать их к
труду, создавать им максимально благоприятные условия жизни. Звать сейчас
"назад, к большой деревне" - объективно предавать революцию.
   Отрицание промышленного развития, замалчивание роли научно-технического
прогресса неминуемо будет смыкаться с расизмом, а, как известно из
истории, расизм был не только белым - мы помним монгольское иго, китайское
великоханское нашествие на Вьетнам и японскую сферу "сопроцветания"...
   "Государственная зависть" так же омерзительна, как зависть
индивидуальная. Если обычный завистник мечтает о том, чтобы у соседа
сдохла коза, то "государственный завистник" мечтает о гибели миллионов
людей в сопредельных странах. Геббельс, например, мечтал, чтобы все
англичане поумирали от инфлуэнцы...
   Нельзя считать себя революционером, повторяя, как заклинание, что
"большая деревня победит большой город". Нельзя заигрывать с отсталым
крестьянином-индейцем - это бесчестно по отношению к прогрессу, составной
частью которого этот индеец обязан стать. Китайская агентура и миристы
всячески заигрывают с отсталостью и темнотой. Еще Маркс отвергал
"революцию люмпена".
   Сейчас, в эпоху техники, революция "люмпена" попросту невозможна.
   Политика - это наука. Когда наукой занимаются авантюристы - льется
кровь...
   Вечер и ночь провел в Театре университета. После спектакля "Мать"
спустился к актерам в гримуборную. Проговорили часов до двенадцати. Потом
Мария Малуэнда пригласила к себе. Она живет в центре Сантьяго, в доме,
который раньше принадлежал Пабло Неруде. Но когда вы попадаете туда, вас
не покидает ощущение, что вы в деревне - маленькая, выложенная большими
камнями терраска; потом по крутой каменной лестнице наверх: там стеклянный
куб - гостиная. Кресла, сделанные из пней, кругом зелень, тишина...
   Малуэнда вспомнила, как в этом доме Неруда и она принимали первую
делегацию советских писателей.
   - Тогда у нас не было дипломатических отношений с Советским Союзом. Но
в Чили уже много лет постоянно аккредитованы ваши послы - Маяковский,
Шостакович, Хачатурян, Пастернак, братья Васильевы, Ромм, Станиславский,
Уланова...
   Великолепные послы...
   Спорили о пьесе Брехта - Горького.
   - Я против постановки "Матери" в таком виде, в каком осуществил ее
режиссер Педро Бунстер, - говорила Мария. - Он подчеркивает в Брехте
"отчуждение чувства"
   от политики и от личности. Когда актер вынужден разделять себя на две
ипостаси - на человека, который плачет, потеряв друга, радуется, увидев
своего первенца, и на личность, которая выходит под пули на демонстрацию с
красным знаменем, - в этом есть что-то от большой неправды. Я не видела
Брехта в Берлине, но лозунговая трактовка Брехта, хотя она и пользуется
огромным успехом, меня не устраивает. Впрочем, - Мария Малуэнда
улыбнулась, - быть может, я придираюсь. Мы ведь в искусстве все
"гробокопатели". Каждый отстаивает свою точку зрения, считая ее
единственно верной. То, что нас в какой-то мере не устраивает, мы
подвергаем остракизму. Мы не дискутируем, мы отвергаем. Я понимаю, - она
вздохнула, - это неправильно. Я стараюсь быть самокритичной, но при этом я
вправе высказать свою точку зрения и отстаивать ее...
   Я тоже отстаивал свою точку зрения: я до слез был тронут тем, как Педро
Бунстер, маленький, черноглазый флегматик, свел актеров в ансамбль
резкого, атакующего действия. "Мать" - Пелагея Власова была чилийским
символом, но, быть может, сейчас именно этого и ждут зрители?
   Поздно вечером пришел сын Марии, студент университета. Рассказывал, как
правые пытаются сорвать реформу образования. Студенты юридического
факультета, оккупировав помещение университета, - они выступают против
Народного единства, - получили американское оружие. Вводить в университет
войска правительство не хочет, рассчитывая, что разум так или иначе
возьмет верх. Но студенты других институтов, которые поддерживают
правительство (а их большинство), не могут начать переговоры с юристами -
те избивают каждого, вошедшего к ним без пропуска.
   Беседовал в парламенте с представителями Христианско-демократической
партии, главной силы оппозиции. (ХДП правила в Чили несколько десятилетий;
государственная власть переходила от одного лидера партии к другому.)
Сейчас ситуация в ХДП весьма сложная. Наиболее сильное влияние имеет
правое крыло, возглавляемое экс-президентом Эдуарде Фреем. Правые начали
противопоставлять себя Народному единству после убийства Суховича -
бывшего министра в правительстве Фрея. Комбинация была проведена по
известным рецептам: вину за покушение возложили на ультралевых - те
гомонливо кричат о терроре; однако среди убийц были обнаружены трое
полицейских, служивших при Фрее, и два агента ЦРУ.
   Но в ХДП есть и левые силы.
   Сейчас появилось третье, промежуточное направление во главе с сенатором
Фуэнтэальбой.
   Партия пережила раскол. Вышедшие из ХДП создали "Левое христианское
движение".
   Манифест "левых христиан" призывает чилийцев-католиков участвовать в
построении социалистического общества, привлекая к этому процессу всех
верующих: "Мы считаем, что социализм является продуктом непрерывной
революции, в результате которой всеми привилегиями и правами будет
пользоваться подавляющее большинство страны - трудящиеся массы".
   Довольно серьезной, по мнению газетчиков, силой является МАПУ -
"Движение единого народного действия". МАПУ была создана в мае 1969 года,
после выхода из ХДП большой группы демохристиан во главе с Чончолем и
сенаторами Гомусио и Хересом.
   После победы Народного единства к руководству МАПУ пришло левое крыло.
   Молодые члены МАПУ поставили перед собой цель превратить "Движение
единого народного действия" в марксистскую организацию. Против этого
выступал Жак Чончоль. Разногласия кончились тем, что Чончоль, Гомусио и
Сильва Солар вышли из МАПУ и создали "Левое христианское движение".
   - Если разногласия в МАПУ и среди левых католиков будут продолжаться, -
говорили мне демохристианские парламентарии, старающиеся казаться
непредубежденными, - то, видимо, левые христианские организации исчезнут,
влившись в ряды социалистов и коммунистов. Христианские экстремисты,
естественно, уйдут в "мир", к ультралевым.
   - Следовательно, - спросил я, - демохристианское движение не
выдерживает крена влево? Только вправо?
   - Ну, почему же? Есть ведь еще и центр.
   Но и с "центром" дела довольно сложные. Один из лидеров демохристиан,
сенатор Тонич, выставлявшийся в свое время на пост президента, хотя и
занимает центристскую позицию, но, тем не менее, до сих пор не занял
определенной позиции в своем отношении к правительству. Впрочем, это
сделал его зять Педро Рамирес, тоже член руководства ХДП (через полтора
года он будет брошен за это фашистами в концлагерь). Кое-кто в ХДП сейчас
увлекается маоизмом.
   На следующий день пошел в театр Малуэнды смотреть пьесу "Двадцать
потерянных лет". К театру, который помещался в полуподвальчике, рядом с
кино - напротив "Пастеллерии Помпадур", ресторана "Шанхай" и магазина
панталонов, - я пришел заранее. Шумная толпа обтекала меня; парочки,
обнявшись намертво, замирали возле витрины с панталонами; к "Пастеллерии"
подъезжали машины с томными, чуть отяжелевшими помпадуршами; два хиппи,
затягиваясь марихуаной, рвали струны гитар и орали песни, оскорблявшие
слух тех, кто воспитан на традиции андалузской "Кантэ хондо". Мимо большой
афиши театра прошли сотни людей - на спектакль "завернуло" всего несколько
десятков. Это происходит из-за того, что раньше чилийская публика редко
посещала театры - билеты были дороги, да и дома есть телевизор. Только
сейчас в стране замечается интерес к театральному зрелищу. И, как всюду на
Западе, важно имя драматурга - идут на знаменитых.
   ...В полупустом, темном и прохладном фойе я оказался в ином мире: на
стенах были развешаны листовки, которые выпускает бразильское подполье;
подобрана фотохроника о положении в Бразилии - великолепие
градостроительства и пытки в застенках...
   Пьеса Педро Виана поставлена Марией Малуэнда в строгой реалистической
манере.
   Это история врача, который помогает демократу, бежавшему из тюрьмы.
(Доктор прячет беглеца не из соображения солидарности, а лишь как человек,
обязанный помочь больному.) Врывается полиция. Доктора и его жену
отправляют в тюрьму.
   Главному сюжетному ходу пьесы предшествует личная линия - у доктора нет
детей.
   Данные медицинского обследования показали, что в этом повинна жена.
Доктор не говорил ей об этом, он принимал вину на себя - не хотел ранить
любимую.
   Страшны тюремные сцены. Я такого в театре еще не видел - сцены
утонченных пыток поставлены так, что мороз подирает по коже. Жену доктора
насилуют у него на глазах. Через полгода их, сломанных и поседевших,
выпускают из тюрьмы. Жена доктора ждет ребенка.
   Заканчивается пьеса трагично - женщина кончает жизнь самоубийством.
Бесстрастный дикторский голос зачитывает список патриотов, которые убиты в
полиции, - долгий список.
   Первую рецензию на спектакль написала парагвайская поэтесса Кармен
Солер, маленькая, улыбчивая женщина, - я познакомился с ней в Сантьяго.
Она прошла тюрьму у палачей Стресснера: на плечах содрана кожа, спина
прижжена раскаленными прутьями...
   Вечером, когда я пришел к Марии Малуэнде, говорить о спектакле было
трудно: вещь обнаженно публицистическая, она равнодушным не оставляет
никого. Педро Виана, автор пьесы, - паренек с гривой длинных кудрявых
волос, ниспадающих до плеч, в драных джинсах и грубой холщовой куртке,
надетой на голое тело, с амулетом на груди, говорил из кухни по телефону с
Рио-де-Жанейро, со своей мамой. Он кричал ей что-то на своем быстром
португальском языке, смеялся и плакал. А мы сидели за столом и смотрели на
этого мальчугана, красивого детской еще красотой, но уже прошедшего на
своей родине ужасы тюрьмы.
   Двадцатидвухлетний драматург (о нем бы у нас сказали - "молодой
писатель"). А он уже борец; он солдат справедливости, он заглянул в глаза
фашизму, и он смог выстоять, и теперь он продолжает борьбу... (Через
полтора года театр Марии будет разогнан, все спектакли запрещены, многие
актеры - арестованы.)
   Встретился с Карлосом Мальдонадо, критиком, профессором философии.
Карлос рассказал:
   - За последние десять лет дело организации культуры для народа
изменилось у нас в лучшую сторону. Большее количество людей начинает
интересоваться книгой, спектаклем, фильмом. Но сейчас выявилась новая,
неожиданная для нас проблема, - говорил он мне. - Чем славилась чилийская
литература пять - десять лет тому назад? Гневным протес