Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
кого корреспондента лондонской "Санди таймс"; понятно, что
тот номер, который он продиктовал мне после появления первой статьи о
Штайне, позвонив в боннское бюро "ЛГ", так и остался в Лиссеме, ибо я не
мог предположить, что путешествие в Швейцарию окажется столь ломаным в
маршруте.
- Кто?! - переспросил Тэрри удивленно. - Ах, тот Семенов! Прекрасно!
Хорошо, что позвонили, когда увидимся?
Увиделись ночью, в "Куполе", любимом месте Хемингуэя. Как всегда, здесь
было шумно; модные бабочки тонных красавцев, причесанных у парикмахера,
соседствовали с пыльными гривами художников, одетых в рванину, турчанки,
прикрывавшие лицо сиреневыми газовыми косынками, долженствовавшими
изображать чадру, обменивались последними новостями с полуобнаженными
"герлз", в коротких штанишках; заезжая кинозвезда, окруженная
почитателями, сидела за столиком рядом со студентом, который разложил свои
книги и делал конспект, видимо, завтра коллоквиум, надо как следует
подготовиться, а нигде так хорошо не сделаешь этого, как в "Куполе", где
можно взять чашку кофе и просидеть с нею за столиком пять-шесть часов
кряду.
- Вы прилетели сюда неожиданно? - полуутверждающе сказал Тэрри, после
того как мы обменялись первыми приветствиями и взяли в руки меню,
принесенное подпорхнувшим официантом-другом, милым приятелем, которого ты
видишь первый раз в жизни, но он о б я з а н стать твоим другом, ведь он
работает в "Куполе", он дорожит честью фирмы, он получает свою корысть от
престижа фирмы, он точно знает, как в конце месяца - во время подведения
итогов заработка - эта манера заботливого дружества с любым клиентом
отзовется на его личном дивиденде.
- Да, неожиданно.
- Это связано с поиском Штайна?
- В какой-то мере.
- Рассказать не хотите?
- Еще рано.
- Но что-то сдвинулось с мертвой точки?
- А вы полагаете точку отсчета "мертвой"?
- Да.
- Отчего так?
- Оттого, что я знаю Штайна уже десять лет, а поиском занимаюсь с мая
сорок пятого.
- То есть?
Тэрри усмехнулся:
- В отличие от вас, я готов рассказать, отчего я занялся поиском и так
внимательно слежу за работой Штайна... Во время войны я служил в
британской разведке, МИ-6... Да-да, той самой, Джеймс Бонд и так далее, но
мы тогда были с вами по одну сторону баррикады, боролись против Гитлера...
Словом, в сорок втором меня забросили и Париж, я должен был возглавить
одну из наших подпольных групп. Я работал в этом прекрасном городе,
оккупированном бошами, совсем недолго: меня выдал провокатор. Потом было
гестапо. Допросы. Их допросы.
Особые, с пристрастием. А потом я оказался в концлагере. И там я должен
был погибнуть. И я погиб бы. Но меня освободила Красная Армия.
Это мой ответ на ваш невысказанный интерес: отчего я влез в поиск
Янтарной комнаты и других русских ценностей, похищенных гитлеровцами у вас
на родине?
Вопросы есть?
- Вопросов нет, - ответил я.
Он протянул мне свою сухую, длинную ладонь, и я пожал ее.
- Вы знаете, что в процессе поиска вам будут ставить пачки в колеса,
угрожать и лгать в официальных организациях? - спросил Тэрри.
- Почему?
- Потому что мне мешали, угрожали и лгали.
- Ну и что вы мне порекомендуете? Отойти в сторону? Каков ваш совет?
- Я журналист, а не бюро добрых услуг, - отрезал Тэрри. - я сам пишу
книгу о Янтарной комнате, но я буду долго ее писать, а вы помоложе и
можете преуспеть, такова уж моя звезда...
- Словом, вы отказываетесь кооперироваться в поиске и чем можно
помогать Штайну?
- Я этого не сказал. Я готов помогать, но - не советовать. Помощь - в
традициях Диккенса, а совет требует платы.
- Тогда помогите, Энтони: меня, в частности, сейчас особенно интересует
вопрос - может ли мафия быть заинтересована всем этим делом?
- Бесспорно.
- А кто еще?
- О, вы даже не представляете себе, как много людей выразят свое
активное беспокойство по поводу всего этого поиска, да это и понятно: с в
о е надо уметь защищать до последнего, даже если это твое - краденое...
Утром я вернулся в Женеву, сел за руль "форда", оставленного неделю
назад около Дворца наций, и отправился в Лихтенштейн, к барону Эдуарду фон
Фальц-Фейну, главе туризма этого маленького княжества, затерявшегося в
горах, на границе между Швейцарией и Австрией.
Я вошел в "Квик офис" на центральной площади Вадуца, наклонился к
окошечку, где меняют деньги, и спросил:
- Могу я видеть барона?
Женщина обернулась к тому самому мужчине в баварской или, скорее,
тирольской курточке, который объяснял мне маршрут в Вену, когда я ехал
туда полгода назад, в первый раз, на встречу с министром иностранных дел
Виллибальдом Паром; мужчина о чем-то говорил по телефону, заливисто
хохотал; его французский был совершенно особым, льющимся, р-р-раскатным.
- Барон, - сказала женщина, - вас.
Барон закончил разговор, улыбчиво поднялся с кресла, подошел к
окошечку, спросил по-немецки:
- Чем я могу быть вам полезен?
- Лишь тем, - ответил я, - что вы согласитесь говорить со мною
по-русски...
Я никогда не забуду, как высверкнуло у него в глазах, как лицо его
дрогнуло и как он, стремительно обернувшись, пошел из своего офиса -
навстречу мне в зал, набитый говорливыми американцами и французами: только
что прибыло два автобуса с туристами...
Глава,
в которой рассказывается о том, что и бароны бывают разные...
1
...О бароне фон Фальц-Фейне я узнал совершенно случайно, в Женеве, в
баре отеля "Ричмонд", где запрашивал информацию о предстоящем аукционе
русских икон, фарфора, серебра и прочих антикварных вещей, проводимом
могущественнейшей фирмой "Сотби".
Портье, соединявший меня с филиалом лондонской фирмы, протянул трубку
телефона; на другом конце провода записали просьбу отправить каталог по
адресу:
"Лиссем, Ауф дем К„ленхоф, 35", поинтересовались, только ли аукционы,
связанные с русским искусством, интересуют меня; выслушав положительный
ответ, порекомендовали приобрести цветные каталоги, хоть цена достаточно
велика, но зато информация - исчерпывающая; назвали стоимость, приняли
заказ и пожелали всего доброго.
Портье получил с меня деньги за телефонный разговор, выписал счет и
заметил:
- Я не думал, что у барона фон Фальц-Фейна так много конкурентов.
- А кто это такой?
- Очень богатый человек, он владеет фирмой туризма в Лихтенштейне;
говорят, его родители были русскими аристократами, входили в самый высший
свет. Он не пропускает ни одного аукциона; или приезжает сам, или звонит
по телефону во время торгов и бьется до победы...
Ну а дальше - дело техники, вопрос пяти минут: добраться до ближайшей
почты, войти в зал телефонных переговоров и среди сотен телефонных томов
найти один, довольно худосочный по объему - лихтенштейнский, просмотреть
его и выписать номер барона и адрес.
...И вот мы едем с ним по маленьким извилистым улицам горного Вадуца -
барон на своем гоночном двухместном "мерседесе" впереди, я, прилипнув,
словно какой сыщик, - сзади; минуем зубчатые башни замка Великого Князя,
сворачиваем в совсем уж крохотный проулочек и останавливаемся возле
трехэтажной виллы. На двери табличка: "Аскания-Нова".
Барон отворил дверь гаража, загнал свою машину, отпер дверь дома,
улыбнулся:
- Милости прошу в матушку Россию.
Он говорит с едва заметным акцентом, но это не акцент иностранца,
учившего наш язык; это акцент русского человека, прожившего много лет
вдали от Родины.
Я вошел в дом и обомлел - второй раз за пять минут: как, право, не
обомлеть, увидав в Лихтенштейне виллу, которая называется "Аскания-Нова",
заповедник, известный в Союзе чуть не каждому школьнику?!
Поднимаясь по лестнице, увешанной уникальными коврами, я чуть не
спотыкался о связки антикварных книг, рамы картин, об углы каких-то
картонных, аккуратно упакованных ящиков, сохранявших формы скульптур.
Мы поднялись в холл этого маленького замка, барон включил свет, и я
обомлел в третий уже раз: вокруг меня в торжественном молчании застыли
скульптуры Удона, Лансере; на стенах - русская живопись: Айвазовский,
Коровин, Кустодиев, Васнецов.
- Что вы сначала хотите? Есть? - спросил барон. - Или немножечко
пройтись по экспозиции, подняться наверх, я там покажу вам вашу комнату,
вам нечего делать в отеле, да и мне будет не так грустно, все-таки я живу
здесь один, постоянно один... Жена, которая ушла когда-то от меня к
американцу, поселилась у Грейс Келли, принцессы Монако, она у нее
камер-дама; дочь вышла замуж за голландского художника, бросила сцену в
Лондоне, она была балерина, по-русски не понимает...
Мамочка умерла пять лет назад, царство ей небесное...
Я попросил разрешения подняться наверх, посмотреть коллекции, и мы
начали экскурсию; я замер возле гобелена, пробормотав что-то
восторженное...
- Вы сказали "гобелен" (он произносит по-французски - "гобелян"). Но
это не гобелен. Это ля Мерсье. Огромная разница, невероятная разница! Было
три всемирно известных мастера: Гобелян, Обиссон и ля Мерсье. Так вот, ля
Мерсье имели фабрику в Петербурге. Они-то и сделали это чудо (во всю стену
красовался наш Василий Блаженный, московский храм). Работу им поручила
Московская патриархия, и ля Мерсье закончили этот заказ в феврале
девятьсот семнадцатого года, когда уж не до храмов было, революция...
Семья ля Мерсье вывезла эту единственную в мире вещь в Париж, и я случайно
узнал, что ее будут торговать в аукцион! Ну и вот она здесь... Видите,
какие прекрасные коричневые тона. Ля Мерсье работали только в этих тонах,
Обиссон - в зелено-синих, а уж Гобелян позволял себе использовать все
краски, как современная живопись... Между прочим, одна из последних
представительниц рода ля Мерсье считает себя русской, потому что тот, кто
долго жил в России и отдавал ей себя, не может не считать себя русским...
А вот бюст императрицы Екатерины Великой... Это ж работа Удона! Подлинник!
А как он попал ко мне?! Настоящая детективная история! Правнучка русского
писателя фон Визина (он произнес именно так) живет в маленькой французской
деревушке, в крохотной комнатке крестьянского дома, ей уже за девяносто,
далеко за девяносто. Так вот, она узнала, что в Москве одна из улиц
переименована в честь ее предка. И она написала мне письмо, ибо многие
эмигранты слышали, что я собираю искусство, а тут еще Олимпиада, и
откуда-то они узнали, что я во многом содействовал тому, чтобы Олимпиада
состоялась именно в Москве, а не в Лос-Анджелесе...
- Что?!
Барон рассмеялся:
- Погодите, вы еще и не то про меня услышите! Правнучка продала мне
Удона лишь при условии, что я привезу ей из Москвы фото улицы ее дедушки,
а я - почетный гость Олимпиады, и я поеду к дам, несмотря на бойкот и
несмотря на то, что мои лихтенштейнские питомцы тоже не едут, а ведь
именно я дал им медали в Лейк-Плэсиде, я, коренной русский, получивший
баронство от Лихтенштейна за заслуги перед новой родиной...
Потом мы зашли в его кабинет - огромный, чуть не сто метров.
- Здесь вы посмотрите уникальные русские книги, - сказал барон, -
которые я купил на аукционе в Монте-Карло, когда великий мастер балета
Сережа Лифарь распродавал дягилевскую библиотеку, нет ей цены... Я купил
самые уникальные книги, невероятные фолианты из крамольной новиковской
типографии, рукописные Библии, самые первые русские издания... Может быть,
поможете сделать каталог, а?
Я ведь с трудом читаю русские слова... Но потом об этом, пошли
ужинать...
В маленькой, уютной кухоньке барон включил электрическую печь, достал
из громадного холодильника два куска мяса, салат, сыры, сунул хлебы в
тостер -
движения его были автоматичны, словно бы он каждый день повторял их, и
он, словно бы поняв меня, грустно усмехнулся:
- Каждый день одно и то же... Кроме, правда, осени, когда туристский
сезон кончается и я уезжаю путешествовать или отдыхать, чаще всего в
Ниццу, к мамочке и дедушке, когда они еще были живы... Ну а теперь
расскажите мне про этого немца из Гамбурга...
- Про Штайна?
- Да, про него.
Он выслушал мой рассказ очень внимательно.
- А чем же он живет? - спросил после долгой паузы. - Что его кормит?
- Сад. Яблоки.
- Это дает деньги?!
- Достаточно для того, чтобы питаться и оплачивать счета, которые
приходят за копировку архивных документов.
- Значит, разница между ним и мною в том, что он находит русские
ценности по архивам, а я скупаю их на аукционах... Сколько ему лет?
- Семьдесят.
- На три года старше меня...
Я растерянно посмотрел на барона: ни единого седого волоска, поджар,
крепок, спортивен.
- Да-да, - вздохнул он. - Именно так. Конечно, девушкам я говорю, что
мне сорок девять, и они верят, но, когда увлекусь и потеряю осторожность,
начиная рассказывать, как я завоевал первенство Франции по велосипеду в
тридцать втором году, они ахают: "Вам же тогда был год, Эдвард!"
После ужина мы перешли в кабинет, он включил низкую лампу и начал свой
рассказ:
- Если вы посмотрите Большую Советскую Энциклопедию, то обнаружите там
мою фамилию. Дядя, Фридрих Фальц-Фейн, был ученым и землевладельцем,
который приложил максимум усилий к созданию Аскания-Нова. А я там родился
и был крещен... Во мне две крови: пришедших в Россию Фальц-Фейнов и
Епанчиных, которые, кстати, тоже пришли в Московию из Пруссии, получили
боярские имена Кобыла, Кошка и Епанча и одно время даже претендовали на
российский престол. Мои предки адмиралы Епанчины, выигравшие морской бой
против турок, похоронены в Лавре в Ленинграде; дедушка воевал против
немцев в четырнадцатом году при Гумбинене и Сталюпинене... Дедушка, если
хотите, спас Париж; немцы оттянули с западного фронта пятьдесят тысяч
отборнейших солдат и две дивизии, это решило судьбу французской столицы...
За это маршал Жоффр наградил дедушку "Почетным легионом". А Скобелев
высоко отличал моего деда во время освободительного похода в Болгарию. В
прошлом году я подарил болгарам работу Лансере - памятник Скобелеву. У
болгар есть музей в Плевне, а в том музее стенд дедушки...
Вообще у меня очень любопытная семья. Моя двоюродная сестра, ныне
покойная, Ольга - родственница Достоевского; двоюродные братья - писатель
Владимир Набоков и композитор Николя Набоков, оба почили... Во время войны
Коля был в американской армии... Вообще-то он великолепный композитор,
написал оперу "Распутин", но она здесь не пошла, люди хотят бездумной
музыки, тра-ля-ля... Так вот, в Берлине в сорок пятом году после парада
Победы Коля пожал руку маршалу Жукову и сказал: "А все-таки немца победили
мы, русские". Жуков удивился: "Вы - американский офицер, почему "мы,
русские"?" Набоков объяснил свою историю и с тех пор стал частым гостем у
красных... А потом он подружился с послом Петром Абрасимовым, и тот помог
с его поездкой в Москву, и там в отеле раздался звонок, оказывается, это
был великий Туполев, и он пригласил Николя к себе на дачу позавтракать.
Николя, удивившись, конечно, с благодарностью принял предложение и
приехал на Николину Гору. "Чем обязан?" - спросил Николя. И Туполев
рассказал, что у него в юности был друг Саша Фальц-Фейн, боевой летчик
первой мировой войны; он с ним вместе учился в школе. Сашу немцы сбили в
воздушном бою, бросили в концлагерь и там замучили. Туполев, зная о
родстве Фальц-Фейнов с Набоковыми, устроил в его честь завтрак... После
революции мама, оказавшись в Европе, не хотела брать подданства и жила по
нансеновскому паспорту. А про меня она думала постоянно, бедная мамочка,
она же понимала, что без паспорта - погибель здесь. И мамочка вспомниль
(иногда, особенно когда волнуется, он обрушивается в чистый немецкий, но
это редко. - Ю. С), что папа нашего нынешнего великого князя был раньше
послом Австро-Венгрии в Петербурге. Его приемы были самыми блестящими, о
нем говорил свет, и он, как все дипломаты, прекрасно знал, что когда
случится, и вот однажды на приеме, после танцев, он шепнул мама: "Если
что-нибудь произойдет, можете рассчитывать на мою помощь". И мамочка
приехала к нему уже после войны, и я стал подданным Лихтенштейна... Вот...
А баронский титул я получил оттого, что п р и д у м а л здешний туризм. Я
заманил сюда американцев после войны. Да-да, не смейтесь, именно так,
заманил. Раньше американцы, приезжавшие на туристский отдых в Европу,
посещали - на автобусах - Париж, Цюрих и Вену. А я придумал о с т а н о в
к у в Лихтенштейне: завтрак, обмен денег, продажа марок и открыток,
сувениров с колокольчиками. Психология американца похожа на русскую
психологию, в той и другой много детского, одинаковая погоня за
престижностью: еще бы, побывать в таинственном княжестве Лихтенштейн! И
деньги потекли рекою!
Открылись кредиты в крупнейших банках! И я стал вице-президентом
Олимпийского комитета...
Да... Мой первый тесть был президентом МОКа, лорд Ноэль Котес-Бенит...
И потом кузен из Финляндии барон фон Френкель тоже влиял на МОК... И когда
ваши спортивные лидеры приехали биться за Москву, я начал свою кампанию в
вашу поддержку, и кое в чем преуспел, и получил за это вот такое
приглашение, - он показал мне красную кожаную папку с тисненым олимпийским
символом.
- А когда начал создаваться ваш музей?
- Музей? - он улыбнулся. - А что? Верно сказано! Спасибо за идею...
Музей стал создаваться лет тридцать назад, когда туризм начал давать
деньги. Я посетил несколько аукционов и увидал, как произведения русского
искусства уплывают в руки иностранцев.
Я наладил контакты со всеми антикварами Парижа, Лондона, Рима,
Нью-Йорка.
Они знают, что я ищу все вещи, связанные с Россией, и покупаю их. Мне
пишут, звонят... Я отправляю деньги в аванс, расплачиваюсь по первому же
требованию...
Вот этого Васнецова я выиграл на аукционе Друо в Париже... А этот
уникальный карточный столик для игры в вист, сделанный по заказу
Александра II, отыскал в Риме. А это уникальная работа мастеров из
Златоуста - подарок России французскому адмиралу... Акварель Бенуа -
видите, развод парада в Питере - я купил в Америке...
Он протянул мне листки бумаги:
- Почитайте...
Бланк антикварной лавки "Санкт-Петербург, Антик Рюс, тел. 508.56.13".
Письмо, подписанное хозяином, господином Лемпертом, заслуживает того,
чтобы привести его полностью: "Уважаемый господин Фальц-Фейн! У меня
имеется чудесная бронза Лансере, 12 тысяч франков; книга в двух томах
"Пажеский корпус" 1902 года издания..."
Барон ткнул пальцем в эту строчку:
- Дедушка был шефом Пажеского корпуса, я успел купить эту книгу за пять
тысяч франков. Читайте дальше, там тоже интересно.
"У меня есть редкий по своему качеству палаш, - 25 000 франков, -
сделан при Петре, в 1710 году; в России есть подобный экземпляр, но он
датирован 1716 годом... Имею орден Святой Анны в полном комплекте, звезда
и лента в оригинальной упаковке, есть чудные сабли..."
- А каково ваше последнее приобретение?
- О, я бился как лев с одним латиноамериканцем в Нью-Йорке за
уникальнейшую вещь! Сейчас покажу... - Он достал из ящика письменного
стола толстую папку. - Вот видите? Это рукописные дневники, рассказывающие
о смерти Александра I в Таганроге. Здесь вся история его путешествия на
юг, начало болезни, лечение, как себя вел двор, смерть... И тут же
какой-то листочек с упоминанием старца Федора.
Он поднял на меня глаза, долго смотрел не мигая, по-птичьи, а потом
сказал:
- И вообще, сдастся мне, те сокровища, которые ищет благородный Георг
Штайн, по сю пору расходятся на аукционах, растаскиваются по миру, в
коллекции чужих людей... Что вы хотите, старина стала ныне самым надежным
вложением капитала.
2
...Вопрос о том, где искать следы похищенных культурных сокровищ, в
каких архивах, - это, в общем-то, вопрос вопросов. Шрайдер - сенсация, в н
е з а п н о с т ь, а поиск, если к нему относиться серьезно, требует
"научной организации труда".
А тут мелочей нет.
Разве, например, мелочь "ФА"?
Разв