вкой; словно аршин проглотил;
беспрекословное к о м а н д о в а н и е так и прет из него.
   Я не стал заказывать кофе, захотелось выйти. Если провести здесь год,
если в тебе не убита душа, ты станешь мечтать о бунте против царствующего
мещанства.
   Если бунт стал революцией - человечество продвинулось вперед в своем
развитии, заложило п е р с п е к т и в ы; даже термидорианский переворот
был не в силах эти перспективы уничтожить.
   ...Еще одно впечатление от посещения мест, связанных с самыми
последними захоронениями богатств гитлеровских бонз, на этот раз в Австрии.
   Эрнст Кальтенбруннер знал Австрию отменно. Именно поэтому в конце
апреля сорок пятого колонна грузовиков вышла из Зальцбурга в горы, взяла
направление на озеро Грюндльзее, миновала местечко Гюссль и по узкой
горной тропе п р о т о л к н у л а с ь к Теплицзее, тогда совершенно
безлюдному; ныне живет там молодой парень; открыл пансионат, работающий до
рождества, - потом падает снег, не пробиться; горная дорога открывается
вновь лишь в конце марта.
   Родители молодого пансионатного бизнесмена живут в Гюссле; им
принадлежит маленькая лавочка "Табако трэффик", всего в пятидесяти метрах
от пансионата "Байт".
   - Вы позвоните сыну через пару недель, он сейчас в городе. Запишите
номер:
   06152-8296. А что касается тех ящиков, что там нашли, то лучше к этому
делу не приближаться...
   - Почему? - спросил я владельца "Табако трэффик".
   - Да так, - ответил он. - Я из того поколения, которое предпочитает
молчать и выходит из пивной, когда люди говорят слишком громко...
   ...Пиво здесь называют "гюссль" - в честь озера. Люди - "гюссльцы".
   Их считают особым типом австрийцев. Однако мой приятель из Вены с этим
никак не согласен.
   - Ты заметил, - сказал он, - как менялись люди, чем дальше ты удалялся
от Зальцбурга?! Не мог не заметить, верно? Только "особости" в них нет
никакой!
   Чище воздух, никаких промышленных предприятий, одно рыболовство и
скотоводство; санатории для богатых; тишина; в девять часов все спят.
Словом, здесь живет - в чистом еще виде - тот "бауэрнтурм", "крестьянский
дух", который так воспевали Гитлер и Розенберг, считая его, этот "дух
здоровья", передатчиком традиций, охранителем рейха и нацизма. Они
намеренно баррикадировали эти районы от книг, театра, кино - от знания,
словом. И эта дьявольская политика заигрывания с бескультурьем, выдавая
его за "здоровье нации", до сих пор "п л о д о н о с и т": попробуй
поговорить с тамошними людьми об экономических неурядицах, коррупции,
росте цен, - станут отмалчиваться; а если пристально вглядишься в глаза
собеседников - увидишь страх. Попробуй поговорить о прошлом, о нацистах, -
будут молчать, или говорить с оглядкой, или поругают, как принято, но не
преминут добавить, что при всем том "Адольф был личностью". Поэтому-то
поиск в этих районах чрезвычайно труден; здесь много свидетелей, которые
давали Кальтенбруннеру и его людям лодки, поднимали их по тропам в горы,
они молчат и поныне. Сюда, в эти глухие районы, приводят следы, открытые в
архивах, но не рассказанные очевидцами. Очевидцы предпочитают хранить
тайны.
   "Крестьянский дух"
   здесь считают хранителем традиции, но тогда в этих австрийских горах он
хранит традиции страха, неверие в то, что можно стать человеком, то есть
самим собою, леностью, не повторяя, как все в пивной, одно и то же,
заученное...
   Попробуй побеседуй в тех местах с людьми старшего поколения,
порасспрашивай их о весне сорок пятого, - бьюсь об заклад, они станут
молчать.
   ...Молчали не все. Многие говорили, что в ту пору они жили в другом
месте; часть ссылались на память: "Столько лет прошло, как-никак"; и
только одна старуха ответила: "Дай умереть спокойно, сынок, только-только
начала о т х о д и т ь от страха, зачем снова все бередить?! Я никогда не
поверю, что люди могут жить без зла друг к другу, а где зло, там сила, а я
ее боюсь..."
   Именно боязнью, психозом старого страха можно объяснить то, что многие
нацисты до сих пор гуляют на свободе. Страх; его величество страх.
   Именно поэтому снова и снова возвращаюсь в памяти к встрече с одним из
тех, кто умел, по приказу Гитлера, н а в о д и т ь страх.
   ...До того момента, пока я не пришел в назначенное место и не спросил
"чико" - мальчугана, работающего полушвейцаром-полупосыльным, - "здесь ли
длинный?"
   - и мальчуган ответил мне, что сеньор "длинный" поднялся на лифте
"арриба" - "вверх", я не очень-то верил, что встреча состоится.
   В огромном пустом зале на последнем этаже нового мадридского дома
сидели четыре человека: "гаранты" встречи - испанский миллионер дон
Антонио Гарричес, его сын Хуан, Скорцени и женщина. Я шел через зал,
буравил его лицо взглядом, который, казалось мне должен быть
гипнотическим, и видел глаза, зелено-голубые, чуть навыкате (не очень-то
загипнотизируешь!), и шрам на лице, и громадные руки, лежавшие на коленях,
и за мгновение перед тем, как человек начал подниматься, я почувствовал
это.
   - Скорцени.
   - Семенов.
   - Моя жена, миссис Скорцени.
   - Хау ду ю ду?
   - Миссис Скорцени из семьи доктора Ялмара Шахта, - пояснил "любимчик
фюрера", штандартенфюрер и командир дивизии СС.
   (Ялмар Шахт - рейхсминистр финансов Гитлера. Он дал нацистам
экономическое могущество. Осужденный к восьми годам тюрьмы, он вышел из
камеры семидесятишестилетним. "У меня в кармане было две марки, -
вспоминал Шахт.
   -
 Назавтра я стал директором банка".)
   Два моих испанских знакомца, взявшие на себя функцию гарантов нашей
встречи, побыли те обязательные десять минут, которые приняты среди
воспитанных людей.
   Поняв, что разговор состоится, они откланялись, пожелав нам хорошо
провести время.
   - Что вас будет интересовать? - спросил Скорцени. (Мы встретились в
семь вечера, а расстались в три часа утра. Скорцени больше ни разу не
произнес моего имени.
   Стародавние уроки конспирации? Стародавние ли?)
   - Многое, - ответил я.
   - Меня тоже будет кое-что интересовать. Меня особенно интересуют имена
тех генералов в генеральном штабе вермахта, которые привели Германию к
катастрофе.
   Кто-то из десяти самых близких к фюреру людей передавал в Берн по радио
вашему Шандору Радо - через Реслера - самые секретные данные. Кто эти люди?
   Почему вы ни разу не писали о них?
   Когда я был в Будапеште в гостях у товарища Шандора Радо, профессора
географии, выдающегося ученого-картографа, трудно было представить, что
этот маленький, громадноглазый, остроумный, добро слушающий человек
руководил в Швейцарии группой разведки, сражавшейся против Гитлера.
   Он мне рассказал о Рудольфе Реслере, одном из членов его подпольной
организации в Женеве:
   - Я мало знал об этом человеке, потому что поддерживал с ним контакт
через цепь, а не впрямую. Но я знал про него главное: он был непримиримым
антифашистом.
   Казалось бы, парадокс - агент швейцарской разведки; состоятельный
человек из вполне "благонамеренной" баварской семьи; разведчик,
передававший по канатам лозаннского центра сверхсекретные данные в Лондон,
пришел к нам и предложил свои услуги. Объяснение однозначно: Лондон ни
разу не воспользовался его данными, а эти данные - Скорцени был прав -
поступали к нему из ставки Гитлера после принятия сверхсекретных решений
генеральным штабом вермахта. Единственно реальной силой, которая могла бы
сломить Гитлера, был Советский Союз, поэтому-то Реслер и пришел к нам,
поэтому-то он и работал не за деньги, он никогда не получал
вознаграждений, а по долгу гражданина Германии, страны, попавшей под
страшное иго нацистов.
   - Почему вы назвали одного из ведущих информаторов Реслера, который
передавал наиболее ценные данные из Берлина, "Вернером"? - спросил я тогда
товарища Радо.
   - "Вернер" созвучно "вермахту". Реслер никогда и никому не называл
имена своих друзей в гитлеровской Германии. Его можно было понять: ставка
была воистину больше, чем жизнь, он не имел права рисковать другими, он
достаточно рисковал самим собой.
   (Видимо, у Реслера остались в рейхе серьезные друзья. Можно только
предполагать, что он, мальчишкой отправившись на фронт, встретился там с
людьми, которые - в противоположность ему самому - продолжали службу в
армии, остались верны касте.
   Рудольф Реслер, "Люси", подобно Ремарку знавший войну, оставил иллюзии
в окопах Западного фронта и начал свою, особую войну против тех, кто
ввергает мир в катастрофу. Можно только предполагать, что он тогда еще
познакомился с лейтенантом Эрихом Фельгабелем, который во времена Гитлера
стал генералом, начальником службы радиоперехвата в абвере. Он был повешен
в 1944 году, после покушения на Гитлера. Можно предполагать, что Реслер
был давно знаком с германским вице-консулом Гизевиусом, который также был
участником заговора против Гитлера; если взять это предположение за
отправное, то Реслер обладал двумя необходимыми радиоточками: из Берна он
связывался по рации Гизевиуса, то есть по официальному каналу рейха,
соответственно по такому же официальному каналу генерального штаба получал
информацию из Берлина.)
   - Мои передатчики, - продолжал между тем Скорцени, - запеленговали
станцию Радо, и я передавал каждое новое донесение Вальтеру Шелленбергу.
Его ведомство расшифровывало эти страшные радиограммы из сердца рейха, и
они ложились на стол двуликому Янусу, и тот не докладывал их фюреру,
потому что был маленьким человеком с большой памятью.
   - Двуликий Янус - это...
   - Да, - Скорцени кивнул. - Гиммлер, вы правильно поняли. Мерзкий,
маленький человек.
   - И Гитлер ничего не знал обо всем этом?
   - Нет. Он не знал ничего.
   - Почему?
   - Его не интересована разведка, он был устремлен в глобальные задачи
будущего рейха.
   - Значит, инициатива по проведению операции "Грюн" исходила не от
Гитлера?
   - Нет.
   - И Гитлер не слышал о ней?
   - Я тогда не был в ставке. Меня представили фюреру в сорок третьем.
   (Здесь Скорцени явно "подставился": зачем ему нужно было подчеркивать,
что впервые он был у Гитлера в 1943 году? Работая против группы товарища
Радо, он, естественно, не мог не знать о "великом шантаже", начатом летом
и осенью 
   1942
 
   года, когда Гитлер - по предложению Гиммлера - отдал приказ о
разработке плана оккупации Швейцарии. Это понадобилось имперскому
управлению безопасности, для того чтобы проверить эффективность работы
противников рейха, затаившихся где-то в штабе. Дезинформация,
санкционированная Гитлером, дана немедленные плоды:
   пеленгаторы Скорцени засекли радиопередачу в Швейцарию - сообщались все
подробности плана "Грюн". Для того чтобы установить тех, кто передавал эти
сверхсекретные данные, следовало узнать людей, которые эти данные
принимали в Швейцарии: по замыслу Шелленберга, цепь следовало начинать
разматывать с другой стороны, за кордоном, на берегу Женевского озера.
Именно для этого Гитлер и отдач приказ генеральному штабу.)
   - Значит, об этой игре со Швейцарией Гитлер не знал? - снова спросил я.
   - Нет. Не знал.
   - Это инициатива одного лишь Шелленберга?
   - Видимо. Сейчас судить трудно. Во всяком случае, это инициатива
"середины", а не Гитлера. Зачем фюреру было нужно начинать игру со
Швейцарией?
   (Через несколько дней, получив данные агентуры из Швейцарии, которые
свидетельствовали о панике в высших сферах страны, - в Берне понимали, что
противостоять армиям Гитлера невозможно, - Шелленберг и предложил Роже
Массону, руководителю швейцарской службы безопасности, провести тайную
встречу.
   Шелленберг начал игру: он хотел предстать в глазах Массона другом
Швейцарии. При этом само собою подразумеваюсь: дружба предполагает
взаимность. "Игра"
   Шелленберга продолжаюсь год, но, несмотря на разгром группы Радо и
арест Реслера, передатчик в Германии по-прежнему работал, его не смогли
обнаружить до конца войны.
   Интерес Скорцени к этому вопросу двоякий: с одной стороны, его,
участника провокации Шелленберга, не могла не интересовать тайна, так и не
раскрытая нацистами, тайна, ушедшая вместе с Реслером. С другой - многие
гитлеровцы, перешедшие после разгрома фюрера на работу к новым хозяевам -
в штабы НАТО, с невероятной подозрительностью присматривались друг к
другу: "А не ты ли передавал данные в Швейцарию? А не ты ли мнимый
нацист?" Подозрительность -
 плохая помощница в работе, особенно когда в подоплеке секретности - страх
перед мифической угрозой, стародавний, патологический страх.)
   - Гитлер не знал об этом, - повторит Скорцени.
   - А Борман?
   - Что - Борман?
   Скорцени закурил; ответил не сразу и отнюдь не однозначно, не так, как
о Гиммлере.
   - Когда я первый раз был вызван к фюреру, Борман десять минут объяснял
мне, что я могу говорить Гитлеру, а что - нет. Он просил меня не говорить
ему правды о положении на фронтах, о настроении солдат, о скудном пайке, о
том, что карточная система душит нацию, о том, что люди устали. Но я не
внял советам Бормана.
   Когда я посмотрел в глаза великого фюрера германской нации, я понял,
что ему нельзя лгать. И я сказал ему правду, и поэтому он любил меня.
   - А Борман?
   Скорцени пожал плечами:
   - Поскольку он был верен фюреру, у нас всегда сохранялись добрые
отношения.
   - Генерал Гелен заявил, что Борман был агентом НКВД...
   - Гелен - идиот! Маразматик, сочиняющий небылицы. Штабная крыса,
которой захотелось на старости лет покрасоваться на людях. При всех
отрицательных качествах Бормана, у него было громадное достоинство - он
любил нашего фюрера так же искренне, как и мы, его солдаты, сражавшиеся за
его идею на фронте.
   Борман был предан Гитлеру, по-настоящему предан.
   Жизнь свела Бормана с Адольфом Гитлером в начале тридцатых годов, когда
"великий фюрер германской нации" уничтожил свою племянницу Гели Раубал,
предварительно - шестнадцатилетнюю еще - растлив ее. Гели Раубал говорила
близким друзьям незадолго перед гибелью: "Он - монстр, это просто
невозможно представить, что он вытворяет со мною!" Гитлер сделал цикл
фотографий обнаженной Гели, которые -
 даже по буржуазным законам - могли стать поводом к аресту "великого
фюрера германской нации". Фотографии попали в руки одного мюнхенского
"жучка".
   Борман выкупил этот компрометирующий материал за огромную сумму:
партийная касса НСДАП
 находилась в его ведении, он был бесконтролен во всех финансовых
операциях. Он доказал свою п р е д а н н о с т ь "движению" еще в начале
двадцатых годов, убив учителя Вальтера Кадова, обвинив его перед этим в
измене делу арийской расы; он доказал свою у м е л о с т ь, заявив на
суде: "Где есть хоть один подписанный мною документ? Где зафиксировано
хотя бы одно мое слово? Я действительно обвинил Кадова в том, что он
продался большевикам, но я не имел никакого дела с оружием и с самим актом
убийства". Борман получил год тюрьмы с зачетом предварительного
заключения. Тот, кто убил, - преданный ему исполнитель Рудольф Франц Гесс
путать с главным нацистским преступником Рудольфом Гессом - заместителем
Гитлера по партии. - Ю. С.] - схлопотал десять лет строгого режима. Но он
ни словом не обмолвился на процессе о том, кто был истинным организатором
казни Кадова.
   (Борман никогда ничего не забывал. За этот "подвиг" Рудольф Франц Гесс
был назначен комендантом концлагеря Освенцим, уничтожил там миллионы
людей, скрылся после войны в Западной Германии, был схвачен, опознан,
судим, приговорен к казни, повешен. Перед смертью он написал подробные,
сентиментальные, но при этом мазохистские мемуары. Он называет сотни имен.
Он молчит лишь об одном имени - о Бормане.)
   Борман сделал карьеру, женившись на Герде Буш, дочери "фюрера суда
чести НСДАП"
   Вальтера Буша. Сына, родившегося в 1930 году, он назвал Адольфом. Герда
родила ему десять детей. Она писала: "Славяне будут в этом мире рабами
арийцев, а евреи - это животные, не имеющие права на существование".
   После женитьбы Борман стал руководителем "фонда НСДАП". Нужно было
создавать цепь тех, кто отвечал бы за поступления в нацистскую партию. Эта
цепь оказалась той схемой, которая - после прихода Гитлера к власти -
привела Бормана к незримому могуществу: вся Германия была разделена на 41
округ, во главе которого стоял гауляйтер - полный хозяин всех и вся; в
свою очередь, округа были разделены на 808 районов, во главе которых были
поставлены крайсляйтеры; районы делились на 28376 подрайонов, те - на
городские участки - их было 89378, а уже городские участки разделялись на
"домовые блоки", во главе которых стоял блокляйтер, и было этих
блокляйтеров в ведении Бормана более пятисот тысяч душ.
   Так вот, когда надо было вывести Гитлера из скандала, вызванного
убийством Гели Раубал, а была она убита из револьвера фюрера - это
доказано, дело это взял на себя Борман и прекрасно его провел. Он вызвал к
себе полицейского инспектора мюнхенской "крими" Генриха Мюллера и попросил
его "урегулировать" это дело.
   Тогда еще, в 1931-м, он не мог приказывать "папе гестапо" Мюллеру,
тогда он мог просить инспектора Мюллера и просьбу свою хорошо оплачивать.
   Мюллер выяснил, что убийство состоялось после того, как Гели сказала
Бригите, жене двоюродного брата фюрера Алоиза, что она беременна от
артиста-еврея, который хочет на ней жениться. Судя по всему, она сказала и
Гитлеру, что хочет уехать в Вену, - ее номер в самом дорогом отеле
"Принцрегенплатц" был похож на поле битвы. Никто, впрочем, ничего не
слышал: Гели убили в те часы, когда в Мюнхене было безумство - народ
праздновал "Октоберфест", шумную и веселую ярмарку. Что послужило причиной
убийства: ее желание уехать или психический криз Гитлера? Никто ничего не
знает, знает Борман, один Борман. Впрочем, ходили слухи, что Гели была
убита не столько потому, что собиралась уйти к другому, - легче было убить
того, к кому она собиралась уйти. Перед самоубийством актриса Рене Мюллер
рассказала режиссеру Цайслеру историю своего "романа" с Гитлером.
   Когда она пришла к нему в рейхсканцелярию и они остались одни, "великий
фюрер германской нации" начал просить Рене избивать его, топтать ногами.
Личный доктор фюрера Моррел, после того как бесноватый сдох,
свидетельствовал, что он давал ему в день огромное количество наркотиков;
и немецким народом правил такой человек?! Скорцени, впрочем, уточнил:
   - Фюрер принимал сорок пять таблеток в день - он сам называл точную
цифру.
   - Что это были за таблетки? Наркотики?
   - Что вы! Это были желудочные лекарства. Фюрер был больным человеком,
он сжигал себя во имя нации. Он не ел даже рыбы - у него был поврежден
пищевод во время газовой атаки на Западном фронте в 1918 году.
   (Неужели Скорцени до сих пор верил в "желудочную болезнь"? Хотя о
Гитлере он говорил охотно и с любовью. Он молчал лишь об одном человеке -
о Бормане.
   Он говорил о нем односложно и скупо. Кроме "верности" Бормана своему
хозяину, никаких подробностей. Страх? Осторожность? Приказ молчать?)
   Лео - брат Гели - обвинил Гитлера в предумышленном убийстве. Но он жил
в Вене, а Вена тогда была столицей Австрии. Он обратился с просьбой к
канцлеру Австрии Дольфусу провести расследование, поскольку Гели Раубал
была австрийской подданной. Дольфус согласился. Этим он подписал себе
смертный приговор:
   спустя три года он был убит. Убийство планировал Борман.
   Именно Борман подставил Гитлеру следующую "модель" для утешения - это
была Энни Хофман, дочь "партийного фотографа", того, который впоследствии
откопал Еву Браун. Энни, "чтобы не было разговоров", Борман выдал замуж за
Бальдура фон Шираха - гомосексуального вождя "гитлерюгенда".
   Во время похорон Гели, когда Гитлер был в прострации (он был в любовных
прострациях неоднократно: Ева Браун травилась - с трудом отходили; и еще
одна пассия, Митфорд, бросалась из окна), вместе с ним постоянно
находились его "братья" по руководству партией - Эрнст Рем и Грегор
Штрассер. Они знали все.
   Вскорости все они были казнены своим "братом": материал к их "процессу"
   готовил Борман. Рем интересовал Бормана особенно: кадр