овый офицер,
капитан, он после разгрома кайзера уехал в Боливию и там стал инструктором
новой армии. Под его командой служил лейтенант Стресснер - в 1954 году в
результате переворота он стал диктатором Парагвая. Поскольку отец
Стресснера - немец, именно Борман подготовил в 1943 году документ,
подписанный фюрером: Гитлер удостоверял "арийскую полноценность"
парагвайского национал-социалиста (я нашел этот документ в Перу, в архиве
моего друга антифашиста Сезара Угарте). Борман, как истинный аппаратчик,
всегда исповедовал постепенность. Он готовил позиции всюду - в п р о к. Он
занимался проблемой "мирового владычества" не на словах - на деле. Он
готовил опорные точки гитлеризма по всему миру загодя.
   - Кто был сильнее Бормана? - спрашиваю Скорцени.
   Он усмехнулся:
   - Гитлер.
   - А еще?
   - Никто.
   - Гесс?
   Скорцени снова закуривает - он курит одну сигарету за другой.
   - Гесс - интересный индивид, - отвечает он. - Он - жертва жестокости
союзников:
   это бесчеловечно - держать в тюрьме человека тридцать лет.
   (А создавать вместе с Гитлером расовую теорию, по которой миллионы
людей были обречены на уничтожение, - человечно?!)
   - Вы согласны с версией Гитлера, что Гесс совершат полет в Англию,
находясь в состоянии помешательства?
   Скорцени помахал пальцем словно маятником. Я чувствую, какой опасный
этот его палец, я ощущаю, с каким спокойствием он лежат на холодном
металле спускового крючка.
   - Это ерунда, - говорит он, - это был необходимый политический маневр.
Вам известны особые обстоятельства, при которых фюрер поручил мне
освободить дуче Италии Бенито Муссолини?
   - Нет.
   - Когда я был у него на приеме вместе с офицерами СС, "зелеными СС", -
подчеркнул Скорцени, - фюрер спросил: "Кто из вас знает Италию?" Я был
единственным, кто посмел ответить "знаю". Я дважды путешествовал по
Италии, один раз я проехал на мотоцикле всю страну - от оккупированного
Тироля, являющегося частью Германской империи, и до Неаполя.
   - Тироль и Германская империя? - я не удержался. - Это же был предмет
спора между Австрией и Италией.
   Скорцени вмиг изменился, улыбка сошла с его лица, и он отчеканил:
   - Австрии нет. Есть Германия. Аншлюс был необходим, это был акт
исторической справедливости, и незачем поносить память великого человека:
даже Веймарская республика, столь угодная социал-демократическим
либералам, стояла на такой же точке зрения. Мы довели до конца то, что не
решались сделать г и б к и е.
   Я
 австриец, но я ощущаю свою высокую принадлежность к Великой Римской
империи германской нации...
   - Я оставляю за собой право считать Австрию суверенным государством...
   - История нас рассудит.
   - Я в этом не сомневаюсь. Однажды история нас уже рассудила.
   Миссис Скорцени подняла бокал с "хинеброй":
   - Джентльмены...
   На лицо Скорценн сразу же вернулась обязательная, широкая, столь
открытая и располагающая улыбка. (Как же умеют б ы в ш и е играть свою
роль, а?!
   Впрочем, б ы в ш и й ли Скорцени? Зря я его перебил, надо слушать, пить
и помнить, все помнить, для того чтобы составить реестр лжи. По лжи всегда
можно выстроить версию правды.)
   - Мы остановились на том, что Гитлер...
   Скорцени снова закурил:
   - Мы остановились на мне. (Улыбка - само очарование.) Так вот, когда я
ответил про то, что знаю Италию, фюрер спросил меня, что я думаю об этой
стране. Я промычал что-то неопределенное, а потом решился и выпалил правду:
   "Отделение юга Тироля - это кинжал, пронзивший сердца всех австрийцев".
Всех без исключения, - добавил Скорцени, глядя куда-то в мое надбровье. -
И навсегда.
   Миссис Скорцени потянулась за сигаретой. Отто сразу же протянул ей
зажигалку - он был очень галантен и учтив.
   - Так вот, - продолжал он, - фюрер отпустил всех офицеров, а мне
приказал остаться. Он сказал мне, что его друга и брата Бенито Муссолини
вчера предал король, а сегодня - нация: он арестован. "Для меня дуче -
воплощение последнего римского консула, - говорил фюрер. - Я верю, что
Италия будет оказывать нам посильную поддержку, но я не имею права
оставить в беде основателя итальянского фашизма. Я должен спасти его как
можно скорее, иначе его передадут союзникам. Я поручаю эту миссию вам,
Скорцени. Это задание носит чрезвычайный характер.
   Об этом задании вы имеете право говорить лишь с пятью лицами: Борман,
Гиммлер, Геринг, Йодль, генерал Люфтваффе Штудент". От фюрера я отправился
к генералу Штуденту. Он познакомил меня с Гиммлером. Больше всего меня
поразили в рейхсфюрере старые учительские очки в железной оправе. Потом
пришла очередь поразиться памяти Гиммлера. Он начал вводить меня в курс
дела: дал анализ политической обстановки в Италии. Он сыпал именами, как
горохом по столу, он называл министров, генералов, руководителей банков -
я не мог запомнить, естественно, и сотой части того, что он говорил. Полез
за ручкой и блокнотом.
   Гиммлер изменился в долю мгновения. "Вы с ума сошли?! - чуть не крикнул
он. - Беседы со мной - это государственная тайна рейха, а тайну надо
помнить без компрометирующей записи!" Рейхсфюрер вдруг снова улыбнулся -
он, я потом в этом убедился, часто встречаясь с ним, умел переходить от
улыбки к окрику в долю секунды - и сказал: "Итак, мы убеждены, что Бадольо
долго не продержится у власти. Итальянское правительство "в изгнании"
только что заключило договор с союзниками в Лиссабоне - это достоверные
донесения агентуры, базирующейся на "пенинсулу". Этот факт нельзя упускать
из виду никоим образом. Вам отпущены считанные часы, Скорцени". Я закурил.
Гиммлер воскликнул: "Неужели нельзя не курить?! Не думаю, что с таким
умением вести себя вы сможете выполнить наше задание. Не думаю!" И -
вышел. Я посмотрел на генерала Штудента. Тот поднялся:
   "Начинайте подготовку к операции". Когда все было готово, я прибыл к
фюреру и рассказал ему мой план во всех тонкостях. Он одобрил план и
поручил гросс-адмиралу Деницу и генералу Йодлю провести координационную
работу.
   "Их части переведут в ваше полное распоряжение, Скорцени". На прощание
фюрер сказал мне то, что я запомнил на всю жизнь: "Если вам не удастся
спасти Муссолини и вы попадете в руки союзников, я предам вас еще до того,
как петух прокричит в первый раз. Я скажу всему миру, что вы сошли с ума,
я докажу, как дважды два, что вы безумец, я представлю заключения десятков
врачей, что вы - параноик. Я докажу, что те генералы и адмиралы, которые
помогали вам, действовали из чувства симпатии к дуче, став жертвами
коллективного психоза. Мне надо сохранить отношения с Бадольо. Ясно?"
приукрасить свои "подвиги". Все послевоенные годы он зарабатывал на этом.
   Существуют другие версии об операции "Айхе" ("Дуб"), в которой Скорцени
и его подручные сыграли роль исполнителей.] Скорцени откинулся на мягкую
спинку кресла.
   - Значит, Гесс летел в Англию с ведома Гитлера? - спросил я.
   - Не с ведома, а по указанию Гитлера, - уточнил Скорцени. - Это был
приказ фюрера. Гитлер понимал всю сложность похода на восток, он искал
мира с Англией.
   Он был прав, когда поступал гак, - я в этом убедился, когда жил под
Москвой осенью 1941 года. Я рассматривал в бинокль купола церквей. Мы вели
прицельный артиллерийский обстрел пригородов вашей столицы. Я был назначен
тогда руководителем специального подразделения, которое должно было
захватить архивы МК. (Он точно произнес эти две буквы.) Я также отвечал за
сохранность водопровода Москвы - я не должен был допустить его уничтожения.
   (Я сразу вспомнил моего отца, который на случай прорыва гитлеровцев в
Москву должен был остаться в подполье: он долго хранил в столе маленькое
удостоверение:
   "юрисконсульт Наркомпроса РСФСР Валентин Юлианович Галин". Мою мать
зовут Галина - отсюда конспиративная фамилия отца. К счастью, ему не
пришлось воспользоваться этим удостоверением - Скорцени и его банду
разгромили под Москвой.)
   Скорцени приблизил ко мне свое огромное лицо, словно бы собираясь
сказать самое главное.
   - Май френд, - тихо, с чувством произнес он, - почему же вы лишаете
права нас, немцев, преклоняться перед фюрером? Это теперь не опасно. Со
смертью Гитлера история национал-социализма кончилась, навсегда
кончилась...
   (Как же тогда объяснить документ СФ-ОР-2315, переданный 18 апреля 1945
года в Управление военно-морской разведки Аргентины? Документ гласил, что
агент "Поталио" извещает о деятельности агента третьего рейха Людвига
Фрейде, который занят размещением значительных вкладов в банках "Алеман",
"Трансатлантико Алеман", "Херманико", "Торнкист" на имя Марии Евы Дуарте.
Еще 7 февраля 
   1945
 
   года в Аргентину доставили на подводной лодке груз ценностей,
предназначенных для возрождения нацистской империи.)
   Скорцени отхлебнул джина. Он много пил. Глаза его постепенно
становились прозрачными, водянистыми.
   - Что вам известно роли Бормана?
   Он сразу же откинулся на спинку кресла:
   - Какой роли?
   - Которую он сыграл в подготовке полета Гесса...
   - Он не играл никакой роли.
   - Вы убеждены в этом?
   - Абсолютно.
   Борман сыграл определенную роль в полете Гесса. Он смог п о д б р о с и
т ь идею. Учитель Гесса профессор Карл Хаусхофер знал силу Бормана, его
незримую организующую силу, ту, которой лишен Гесс, полубезумец,
страдавший сексуальными кризами, и - вовремя переориентировался на Бормана.
   "Хаусхофер вошел в астральную связь с герцогом Хамильтоном, - донесли
Борману его доверенные люди. - Тот ждет прилета Гесса, они подпишут мир
для рейха.
   Последние дни Хаусхофера посещают осязаемые видения нашего триумфа. Он
не ошибается".
   (Хаусхофер ошибался. Он дорого заплатил за свои ошибки. В августе 1944
года после неудачного покушения на Гитлера был казнен самый его любимый
человек на земле - сын, Альбрехт. В его окровавленном пиджаке, после того
как офицеры СС
 выстрелили ему в затылок, а затем - контрольно - в сердце, были найдены
стихи-проклятие:
   Отец, верь, с тобою говорила судьба!
   Все зависело от того, чтобы вовремя Упрятать демонов в темницу...
   Но ты сломал печать, отец, Ты не побоялся дыхания дьявола, Ты, отец,
выпустил демона в наш мир.
   После войны Карл Хаусхофер убил свою жену и себя - ему больше не для
чего было жить. Но это случилось не сразу после нашей победы. Целый год он
ждал, веруя в чудо, - он все же верил, что Гитлер возродится из пепла.
Воистину, слепая убежденность страшнее цинизма.)
   Через двадцать часов после вылета Гесса капитан Карл Хайнц Пинч,
адъютант заместителя фюрера, был приглашен из Пуллаха, под Мюнхеном, в
ставку фюрера - на завтрак. Гитлер был ласков, угощал гостя изысканными
деликатесами, сам же ел морковь и сушеный хлеб. Обласкав Пинча, поскорбев
о судьбе своего друга и его, Пинча, повелителя, Гитлер посмотрел на
Бормана, сидевшего от него по левую руку.
   Тот обернулся: в дверях стоял его младший брат, Альберт Борман.
   - Вы арестованы; Пинч, - сказал младший Борман. - Следуйте за мною.
   Началась операция "запутывание следов".
   Через час семья Гесса была выселена из квартиры на Вильгельмштрассс. 64.
   Дом, принадлежавший Гессу на Хартхаузерштрассе, тоже был конфискован. В
тот же день Борман поручил арестовать все бумаги Гесса. Эту работу
выполнил тихий и незаметный шеф гестапо Мюллер. С 1931 года он ни разу не
был на докладе у Бормана - он лишь выполнял его приказы, мучительно ожидая
одного: кто выполнит приказ Бормана о его, Мюллера, аресте. В рейхе не
позволяли долго жить тем, кто много знал.
   После крушения Гесса в с я власть перешла в руки Бормана. С ним обязан
был согласовывать любой внешнеполитический шаг Риббентроп. Ни одно
мероприятие армии не проходило без его санкции. Когда начальник имперского
управления безопасности Рейнгард Гейдрих попытался отстоять свою
автономию, Борман положил на стол фюрера данные о том, что Гейдрих, самый
страшный антисемит рейха, виновный в миллионах убийств женщин и детей
только за то, что они были рождены евреями, является внуком
концертмейстера венской оперетты Альфреда Гейдриха, заказывавшего себе
мацу в дни еврейской пасхи. Судьба Гейдриха была решена.
   Фюрер вызвал его для объяснений. Из кабинета Гитлера он вышел
расстроенный, он был назначен протектором Богемии, где вскорости был убит.
   Когда шефом РСХА стал Эрнст Кальтенбруннер, который Борману был предан
больше, чем Гиммлеру, цепь замкнулась. "Тень Гитлера" - Борман отныне
обладал бесконтрольной властью. "Бензин ваш, идеи наши" - лишь Борман
лимитировал "выдачу бензина" на претворение в жизнь идей фюрера. Он,
однако, не лимитировал выдачу денег тем эмиссарам рейха, которые начиная с
1942 года перемещались в Латинскую Америку. Впрочем, это не входило в
противоречие с идеями Гитлера: тот сказал еще в начале тридцатых годов:
"Наши идиоты потеряли две германские территории - Аргентину и Чили. Задача
заключается в том, чтобы вернуть эти территории рейху".
   Вместе с Кальтенбруннером п о д н я л с я его ближайший друг - Отго
Скорцени.
   - Как вы относитесь к Канарису?
   - Гнусный предатель. С ним невозможно было говорить. Он был словно
медуза, этот мерзавец, он выскальзывал из рук. За один час он мог десять
раз сказать "да" и двадцать раз "нет". Он угощал кофе, расточал улыбки,
жал руку, провожал к двери, а когда ты выходил, невозможно было понять,
договорился с ним или нет.
   - Его оппозиция режиму Гитлера была действительно серьезной?
   - Во время войны солдат не имеет права на оппозицию, - отрезал
Скорцени. - Любая оппозиция в дни войны - это измена, и карать ее должно
как измену. Я ненавижу Канариса! Из-за таких, как он, мы проиграли войну.
Нас погубили предатели.
   (Занятно. Погубили "предатели", а не коалиция союзников?)
   - Что вы думаете о Кейтеле?
   - О мертвых - или хорошо, или ничего. Я могу только сказать, что
Кейтель старался. Он много работал. Он делал все, что было в его силах.
   - Шелленберг?
   - Дитя. Талантливое дитя. Ему все слишком легко давалось. Хотя я не
отрицаю его дар разведчика. Но мне было неприятно, когда он все открыл
англичанам после ареста. Он не проявил должной стойкости после ареста.
   - Мюллер?
   - Что - Мюллер?
   (После каждого моего вопроса о Бормане и Мюллере он переспрашивает -
уточняюще.)
   - Он жив?
   - Не знаю. Я где-то читал, что в гробу были не его кости. Не знаю. Вам,
кстати говоря, моему открытому противнику, я верю больше, чем верил
Мюллеру. Он же "черный СС".
   - Какая разница между "черными и зелеными СС"?
   - Принципиальная. Мы, "зеленые СС", воевали на фронте. Мы не были
связаны с кровью. У нас чистые руки. Мы не принимали участия в грязных
делах гестапо. Мы сражались с врагом в окопах. Мы никого не арестовывали,
не пытали, не расстреливали.
   (Вместе с Кальтенбруннером он, а не Мюллер проводил операцию по аресту
и расстрелу генералов, участников антигитлеровского заговора 20 июля 1944
года.
   - Я ехал в штаб-квартиру разгромленного заговора на Бендлерштрассе. У
поворота с Тиргартен меня остановил офицер СС, вышедший из кустов. Я
увидел шефа РСХА Эрнста Кальтенбруннера и Отто Скорцени, окруженных
офицерами СС. Они были похожи на зловещих фантомов. Я предложил им войти в
штаб военных, чтобы предотвратить возможные самоубийства. "Мы не будем
вмешиваться в это дело, - ответили они мне, - мы только блокировали
помещение. Да и потом, видимо, все, что должно было произойти, уже
произошло. Нет, СС не будут влезать в это дело". Однако это была ложь,
которая недолго прожила. Через несколько часов я узнал, что СС включились
в "расследование" и "допросы".
   Это - свидетельство рейхсминистра вооружений рейха Альберта Шпеера.
   СС не очень-то допрашивали арестованных офицеров и генералов - их
истязали, применяя средневековые пытки.)
   Скорцени много рассказывал о своем "друге" Степане Бандере, банду
которого он выводил зимой сорок пятого года с Украины.
   - Я вел Бандеру по "радиомаякам", оставленным в Чехословакии и Австрии.
   Нам был нужен Бандера, мы верили ему, он дрался на Восточном фронте.
Гитлер приказал мне спасти его, доставив в рейх для продолжения работы, -
я выполнил эту задачу...
   - С кем еще из... ваших людей (не говорить же мне "квислингов" или
"предателей".
   Надо все время быть точным в формулировках, потому что впереди еще
главные вопросы, их еще рано задавать, еще рано), из тех, кто вам служил,
вы поддерживали контакты?
   - Генерал Власов. С ним у меня были интересные встречи; к сожалению,
Гитлер слишком поздно дал его соединениям оружие.
   - Чем это было вызвано?
   - Фюрер боялся, что русские пленные повернут винтовки против нас.
Поэтому сначала армия Власова была дислоцирована только на Западе. А ведь
как Власов не любил красных.
   - Кто еще?
   Скорцени морщит лоб, вспоминая.
   - Да больше, пожалуй, никто. Разве что Анте Павелич в Югославии. Все
остальное время - фронт.
   - Вы считаете, что попытка похитить маршала Тито - это "фронт"?
   - Конечно.
   - Но вы, видимо, понимаете, что сделали бы с Иосипом Броз Тито, если бы
он попал в ваши руки?
   - Так ведь он не попал...
   - Гитлер поручал вам убийство Эйзенхауэра?
   - Это клевета купленных американских корреспондентов.
   (Как только речь заходит об операциях Скорцени на Западе, он становится
замкнутым. Он охотно обсуждает свою "работу" на Восточном фронте, работу
против нас. Это понятно: у Скорцени такие широкие контакты на Западе, а
память там так коротка... Но ведь первыми жертвами "Фау-1" стали
англичане. Ковентри находится на острове, а не в России или Польше, а
Орадур и Лион - во Франции, а не в Югославии или Чехословакии... Бывшие
всегда стараются "сохранить лицо".
   Они умеют говорить о долге, приказе, идее. Они знают, как обыграть
святое чувство "солдатской присяги" и "фронтового товарищества", но ведь
моих братьев и сестер убили в Минске, когда им было шесть, девять и десять
лет, - какая уж тут присяга...)
   - А что вы скажете о Тегеране?
   - Красивый город. Лет десять назад у меня был там хороший бизнес. Очень
красивый город, перспективная страна.
   Больше он не сказал ничего о Тегеране. А мог бы сказать многое.
   Он мог бы сказать, как намечалась операция "Большой прыжок" и какая
роль отводилась в этом деле ему, "страшному человеку Европы" - так о нем
писала пресса союзников в те годы.
   Известно, что покушение на "Большую Тройку" было поручено как ведомству
Шелленберга, так и военной разведке Канариса, абверу. Борьба между двумя
этими службами широко известна. Но историки до сих пор обходят
исследованием один факт - в высшей мере занятный. Незадолго до подготовки
операции "Большой прыжок"
   начальником РСХА вместо казненного чешскими патриотами Гейдриха стал
Эрнст Кальтенбруннер, близкий друг Скорцени еще с того времени, как они
жили вместе в Вене. И тот и другой со шрамами буршей, которые иссекали их
лица, и тот и другой беспредельно преданные Гитлеру и его расовой теории,
они считали себя истинными "паладинами" фюрера, готовыми принять за него
смерть. Сразу же по переезде из Вены в Берлин Кальтенбруннер взял под свой
личный контроль отдел VI-C, то есть диверсантов Скорцени. Сразу же после
того как новый начальник РСХА сел в кресло Гейдриха, он нанес визит
Борману: "венец" знал, с кем надо иметь постоянно добрые отношения. Сразу
же после того как Кальтенбруннер нанес визит Борману, начался рост его
протеже - Скорцени.
   Кальтенбруннер быстро вошел во все "дела", и операцией "Большой прыжок"
он интересовался особо. Вместе с Шелленберг Кальтенбруннер встретился с
Канарисом в "особом баре" гестапо "Эдем". Канариса сопровождал
руководитель "Отдела-1"
   абвера генерал Георг Хансен. Было заключено "джентльменское" соглашение:
   ведомство Шелленберга готовит свою операцию - "Большой прыжок", Канарис
свою - "Трижды три". В процессе подготовки, которая ведется сепаратно,
никто из участников "командос" не ведает, для чего их готовят; используют
людей, знающих русский и английский языки; вся информация о подготовке
групп и о том, ка