ва?
 - Нет, - шеф гестапо посмотрел  в  стальные,  спокойные  глаза  Либо  и
повторил: - Нет. После того как  ее  попытка  покушения  на  жизнь  твоего
истинного  отца,  нашего  фюрера,  сорвалась,   она   была   заключена   в
концентрационный лагерь. Она имела все возможности быть матерью немца, она
могла воспитывать тебя, мальчик. Она бросила тебя и  ушла  к  врагам.  Она
обрекла тебя на то, что ты был лишен ласки, лишен  материнской  руки.  При
попытке к бегству она была убита. Тебя приняли руки фюрера,  сынок,  и  ты
всегда чувствовал тепло его рук.
 - Да, бригадефюрер.
 - Рейхсфюрер СС знает твою историю, верит тебе и гордится тобой. Мы  не
можем врать друг другу. Прости меня за эту правду.
 - Я понимаю.
 - В твоем сердце шевельнулась жалость?
 - Жалость? К кому?
 -  Хорошо  сказал,  сынок,  очень  хорошо  сказал.  Если  ты   захочешь
поговорить со мной, приходи в любое время дня и ночи. Мой дом  открыт  для
тебя, мальчик. А сейчас иди, у меня будет много всяческой возни.  -  Хайль
Гитлер!
 - Хайль Гитлер, сынок, хайль Гитлер!


 Либо вернулся домой тем же размеренным шагом, каким шел из казармы  СС,
когда его окликнул Трауб. Он так же спокойно вошел к себе в квартиру,  так
же зажег свет, поглядев при этом на шторы светомаскировки, убрал со  стола
две чашки, вымыл их, спрятал в шкаф, потом вымыл ложку, убрал ее, а  потом
пошел в ванную комнату и там застрелился.
 Через три дня  дело  Трауба  было  отправлено  в  Берлин,  председателю
"Имперского народного суда" Фрейслеру.


 ЛИЧНО И СТРОГО СЕКРЕТНО ОТ ПРЕМЬЕРА И.В.СТАЛИНА
 ПРЕМЬЕР-МИНИСТРУ г-ну У. ЧЕРЧИЛЛЮ
 Получил  вечером  Ваше  послание.   Очень   важно   использовать   наше
превосходство против немцев в артиллерии и авиации. В этих видах требуется
ясная погода для авиации и отсутствие низких туманов, мешающих  артиллерии
вести прицельный огонь. Мы готовимся к наступлению, но  погода  сейчас  не
благоприятствует нашему  наступлению.  Однако,  учитывая  положение  наших
союзников на Западном фронте. Ставка Верховного Главнокомандования  решила
усиленным темпом закончить подготовку и, не считаясь  с  погодой,  открыть
широкие наступательные действия против немцев по всем центральному  фронту
не позже второй половины января. Можете не  сомневаться,  что  мы  сделаем
все, что только возможно сделать для того, чтобы оказать содействие  нашим
славным союзным войскам.

 ЛИЧНОЕ И СТРОГО СЕКРЕТНОЕ ПОСЛАНИЕ ОТ г-на ЧЕРЧИЛЛЯ МАРШАЛУ СТАЛИНУ
 Я весьма благодарен Вам за Ваше  волнующее  послание.  Я  переслал  его
генералу Эйзенхауэру только  для  его  личного  сведения.  Да  сопутствует
Вашему благородному предприятию полная удача!



ЗВЕНЬЯ ОДНОЙ ЦЕПИ

 Когда пишется история войны, то необходимо, анализируя все и  всяческие
аспекты  этой  громадной  трагедии,  строго  следовать  не  за   эмоциями,
симпатиями  или  вновь  открывшимися  мнениями,  но  за  фактами,  которые
хранятся  в  документах,  газетах,  архивах.  История  может   с   большой
осторожностью принимать как достоверное воспоминания участников эпопеи.  С
еще большей осторожностью история  должна  относиться  к  безапелляционным
утверждениям тех людей, которые -  волею  судеб  -  были  знакомы  либо  с
совокупностью  проблем,  либо  с  какими-то,  пусть  даже   значительными,
частностями сплошь и рядом такие люди страдают аберрацией памяти. История
обязана называть  все  имена,  перечислять  все  поражения  и  победы,  не
оправдывая одни и не приукрашивая другие.
 Пимен только потому и остался в веках, что летопись свою вел отрешенно,
как бы ни была горька правда. Любая история - это история  факта,  а  если
это не так, то начинается своеволие и подтасовка, которая  -  даже  будучи
рождена  лучшими  побуждениями  -  все  равно  отомстит  неуважительностью
современников и презрительной усмешкой потомков.
 Как только историк становится пристрастным, как только он хочет  поярче
выписать зло и посильнее  воспеть  правду,  как  только  историк  начинает
расставлять свои акценты в исследовании  -  так  сразу  же  такое  писание
делается сомнительным упражнением  в  безответственности.  Правда,  только
правда, вся правда - это великолепная присяга для  историка,  ибо  от  его
свидетельств  зависит  не  только  жизнь  одного  человека,  но  воззрение
поколений. А воззрение будущих поколений  -  это  такая  материализованная
сила, которая может или  сохранить  планету,  или  разнести  ее  в  тихие,
стремительные груды известняковой или  гранитной  породы,  и  в  подоплеке
первого шага к этой трагедий будет усталая мысль того, кто вправе  решать:
"А ну вас всех к чертовой матери с вашей наивной ложью. Надоело..."


 Мельников тогда, в госпитале, харкая черными брызгами крови, сказал:
 - Бородин, ты ж не дитя. Нас можно ругать за  жестокость  предъявляемых
нами требований, но я хотел бы посмотреть, как сложилась бы обстановка без
"СМЕРШа" в сорок первом и сорок втором, когда отходили, и в сорок третьем,
когда было тоже не сладко, и в сорок  четвертом,  когда  бандеровцы,  и  в
сорок пятом, когда придется заниматься  гестаповцами  и  СС  уже  в  самой
Германии. Кому ими придется заниматься? То-то и оно - нам,  "СМЕРШу".  Для
того чтобы политотдел мог верить, мне приходится не верить.
 - Но здесь ведь совсем другое дело... Это мои люди, я их знаю.  И  если
Вихрь доверяет Ане, значит, у него основания доверять ей.
 -  "Другое  дело,  другое  дело..."  Ты  ж  не  дитя,  Бородин:   деза,
составленная гестапо, от нее была? Была. Это раз.
 - А где два? Два у меня в кармане. Она ушла, она предлагает  комбинацию
с полковником разведки Бергом. Это тоже не семечки.  Так  что  не  загибай
пальцы, два - в мою пользу.
 - Люблю я тебя за нежность характера, Бородин.
 - Я тебя тоже люблю за нежность характера, не в этом суть вопроса.
 -  И  в  этом.  Я  в  сорок  третьем  отпустил  одного  хитрого   типа,
"перевербовавшись" к нему. Вернее,  как  отпустил?  Не  отпустил,  устроил
спектакль с побегом. А потом всю его цепь получил и  верную  связь  с  его
центром. Я их полгода дурил, полгода от них  принимал  оружие  и  связных.
Может, у тебя  таких  комбинаций  не  было?  Так  я  тебе  напомню  твоего
троцкиста из Валенсии, если забыл.
 - То хитрый тип, то троцкист, а здесь Аня.
 - Аня, Аня... Что ты заклинания  произносишь?  Аня  Аней,  а  полковник
разведки Берг остается Бергом.
 - Так что ж ты предлагаешь?
 - Генштаб о той шифровке, что передали их кодом, молчит?
 - Молчит.
 - Это твой единственный козырь. До тех пор, пока ты ничего  не  получил
из Москвы, считай, что ты со мной  советовался,  а  если  и  дальше  будут
молчать, в официальном порядке связывайся с Кобцовым, пусть подключается.
 - Ты же знаешь его...
 - Ну...
 - Ты представляешь, что он сразу предложит?
 - Представляю. А ты диалектику чтишь?
 - Попробуй не почти. Он сразу дело накрутит.
 - И  правильно  сделает,  -  усмехнулся  Мельников.  -  А  что  касаемо
диалектики - она есть единство противоположностей. Борись. За кем  правда,
тот и возьмет.
 - Пока я с ним буду бороться, дело станет.
 - А что у тебя Вихрь - дитя? Он же серьезный
 арень. В конце концов, победителей не судят.
 - Ты что, Кобцова боишься?
 Мельников пожевал белыми губами, сдержал приступ кашля, от  этого  лицо
его посинело, потом он закрыл глаза,  долго  приходил  в  себя,  осторожно
выдыхая носом и сказал:
 - Я боюсь только одного: как бы  этот  самый  Берг  не  переиграл  всех
наших, и тогда Краков взлетит на воздух, а это будет  небывалое  свинство,
что мы город спасти не смогли. Вот чего я боюсь.  Ты  же  не  дитя,  ты  ж
понимаешь.
 - Я попробую сегодня запросить Генштаб.
 - Ты их не поставил в известность?
 - Я сразу приехал к тебе.
 - А еще говорят, что разведчики и особисты плохо живут.
 - Мельников с Бородиным живут хорошо.
 Мельников  посмотрел  на  Бородина  воспаленными,  блестящими  глазами,
поманил  его  пальцем,  тот  нагнулся  Мельников,  зажав   рот   платком,
прошептал:
 - Разведка, узнай у врачей: скоро мне в ящик, а?
 - Ты что?
 - Борода, ты меня только не вздумай  успокаивать.  Я  старый-престарый,
битый-перебитый чекист. Ну... Валяй...  Попробуй.  Я  б  сбежал,  да  ведь
заразить страшно:  они  молчат,  не  говорят  мне  -  открытая  форма  или
безопасный я для окружающих.
 ...Бородин вернулся через полчаса,  сел  возле  своего  друга  и  долго
расправлял халат на галифе, чтоб складок не было. Мельников сказал:
 - Если б ты пришел резвый и стал меня по  руке  хлопать,  вроде  нашего
парткома, я б сразу понял - адью!
 - Они говорят, что выцарапаться можно, - ответил Бородин, - можно, хотя
все это зависит от тебя больше, чем от них.
 - Дурачье. А они все темнили.  А  мне,  если  темнят,  лучше  не  жить.
Спасибо, Борода. Тогда выцарапаюсь. Одолею проклятую, мать ее так...
 - Я к тебе завтра приеду.
 - Если сможешь...
 - Смогу. И послезавтра приеду.
 - Слушай, а где твой капитан?
 - Высоковский?
 - Да.
 - В штабе.
 - Ты его к ним забрось. Со всеми полномочиями.
 - Не дожидаясь новостей из Москвы?
 - Ну, погоди день, от силы два.
 Когда Бородин вернулся к себе, его ждали три новости: первая  -  приказ
Верховного Главнокомандующего о наступлении по  всему  фронту  для  помощи
западным союзникам в Арденнах вторая - Ставка наградила  всех  участников
группы "Вихрь" орденом Ленина  за  операцию  "Ракета".  А  третья  новость
лежала перед Высоковским: шифровка от Ани, в которой та сообщала, как  был
арестован Вихрь, как он бежал и что ей об этом  побеге  говорил  полковник
Берг.
 - Ну что ж... - протянул Бородин и  начал  растирать  лоб,  -  давайте,
милый, отправляйтесь к ним.  Просто-таки  в  самое  ближайшее  время  надо
лететь. А как поступать - ей-богу, рецептов здесь дать  не  могу.  Станьте
дублером Вихря, что ли... Все его связи возьмите на себя. У них  там  один
чистый человек. остался - Коля, на него и  ориентируйтесь.  У  меня  такое
мнение, что там какая-то липовая, но трагическая  путаница.  А  гадов  там
нет. Хоть голову мне руби - я в это верю, несмотря на  то  что  объективно
там все более чем хреново.
 Высоковский на связь к Вихрю не вышел. В том месте, где он выбросился с
парашютом, была перестрелка, и какой-то человек, видимо раненный, бросился
в реку - за ним гнались с  собаками.  Люди  из  разведки  Седого  опросили
свидетелей:  судя  по  описанию  внешности,  этим  человеком  был  капитан
Высоковский.


 _Юстасу_. Благодарим за информацию о Рундштедте. С сыном все в порядке.
Справедливы ли слухи о назначении Гиммлера главкомом группы армий "Висла"?
_Центр_.
 _Центр_. Благодарю за сообщение о сыне.  Прошу  информировать  впредь..
Никаких данных о назначении Гиммлера главкомом  группы  армий  "Висла"  не
имею. _Юстас_.
 _Юстасу_. Кто в рейхе занимается проблемой  охраны  тайны  производства
торпед для ВМФ новейших образцов? _Центр_.
 _Центр_. В связи с введением режима "особой секретности" перед  началом
наступления на Западном фронте выяснение такого  рода  вопроса  связано  с
особой сложностью. _Юстас_.
 _Юстасу_. Мы понимаем все  сложности,  связанные  с  выполнением  этого
задания. _Центр_.
 _Центр_. После разгрома абвера  адмирала  Канариса,  который  занимался
вопросами военного контршпионажа, охрану тайны производства торпед для ВМФ
курирует разведка люфтваффе (Геринг)  и  местные  отделы  IV  отдела  РСХА
(гестапо, Мюллер). По непроверенным  данным,  завод  торпед  расположен  в
районе Бремена. Шеф  бременского  отделения  гестапо  -  СС  бригаде-фюрер
Шлегель. Часть материалов, которыми вы интересовались  -  о  преступлениях
нацистов, - достал, готов передать надежному связнику. Как сын? _Юстас_.
 _Юстасу_. Связь получите 15 января 1945 года в обычном месте  в  23.45.
Пароль и отзыв - прежние. _Центр_.



ЧЕЛОВЕК СО СПЕЦИАЛЬНОСТЬЮ

 Неделю  Берг  выжидал,  что  даст  арденнское  наступление.   Если   бы
продвижение Модели и фон Рундштедта было стремительным и успешным, если бы
он, грамотный военный разведчик, понял,  что  наступил  действительно  тот
самый перелом в войне, о котором трубил  Геббельс,  тогда,  решил  он  для
себя, Коля и Вихрь будут переданы  им  гестапо.  Берг  понимал,  что  это,
конечно же, рискованно со всех точек зрения. Но он устал, смертельно устал
в своей игре и поэтому временами стал поддаваться не разуму, но чувству.
 Все определилось  окончательно,  когда  после  победных  кинохроник,  в
которых   были   показаны    пленные    янки    и    смеющиеся    немецкие
"панциргренадирен", после  ликующих  речей  Геббельса  и  Штрайхера  Бергу
попалось обращение Моделя к своим войскам,  где  он  писал:  "Нам  удалось
расстроить запланированное противником наступление на нашу родину".  Этого
для Берга оказалось достаточным,  чтобы  разум  подсказал  ему:  последняя
попытка сорвалась. Это было наступление отчаяния, но не силы. Этого еще не
поняли солдаты, полковник Берг это понял. И сразу  вызвал  своего  агента,
которому была присвоена кличка Отто. Этим агентом был Коля.
 - Вот что, - сказал Берг, когда они вышли на улицу, - передайте  своему
шефу, чтобы он не появлялся в городе. Его фотография есть в  гестапо,  его
очень ищут, равно как и вашу радистку.
 - Откуда у гестапо может быть фотография моего шефа? - удивился Коля.
 Берг быстро глянул на него и понял - все  понял:  он  достаточно  долго
работал в контрразведке против русских,  чтобы  уяснить  то  положение,  в
котором очутился шеф русской группы.
 - Устройте мне встречу с вашим шефом, - сказал он.
 Берг рещил, что, побеседовав с глазу на глаз, он укрепит  свои  позиции
на будущее - разведчики понимают великое умение продавать и покупать тайны
друг друга.
 - Хорошо, - сказал Коля. - Устрою.
 - Теперь дальше... Мы получили кое-какие данные о том, что ваши готовят
наступление. Вы не в курсе?
 - Нет.
 - Вы передали своим данные о защитном вале по Висле - Одеру?
 - А что?
 - Ничего. Интересуюсь. Как вышли снимки?
 - Снимки получились хорошие.
 - Не сердитесь на меня, но в данном случае положитесь на мой опыт:  эти
снимки надо переправить вашим. По радио такие сведения выглядят иначе.
 - Вы что, хотите предложить свою кандидатуру для перехода линии фронта?
 - Скажите, подозрительность - национальная черта русского характера или
благоприобретенная? - хмуро спросил Берг.
 - Вы имеете в виду бдительность, по-видимому, - улыбнулся Коля.
 - Нет, я имею в виду подозрительность, именно подозрительность.
 Коля остановился и сказал:
 - Полковник, вы не замечали, как приятно скрипит снег под ногами?
 - Что, что?!
 - Ничего, - ответил Коля, - просто я впервые за всю войну заметил,  как
это прекрасно, когда снег скрипит под ногами.
 - У вас плохо с обувью? Я могу выдать сапоги.
 Коля снова улыбнулся.
 - Нет, - ответил он, - сапоги у меня хорошие. Спасибо.
 - Чему смеетесь?
 - Просто так... Это у меня иногда бывает.
 - Сколько вам лет?
 - У нас год войны засчитывают за три.
 - Мало.
 - Сколько бы вы предложили?
 - Год за столетие.
 - Полковник, мне нужен Краух, - сказал Коля внезапно.
 Полквартала  они   прошли   молча.   Город,   словно   чувствуя   нечто
приближающееся, был затаенным, бело-черным, как в трауре.
 - Это сложно.
 - Я понимаю.
 - Когда он вам нужен?
 - Он мне нужен сейчас.
 - Это сложно...
 - Откуда у вас данные о том, что мы готовим наступление?
 - То есть?
 - Что это: авиаразведка, тактическая разведка или это данные из центра?
 - Данным из центра я приучил себя не очень-то верить.
 - Почему?
 - Фантазеров много. И потом, они все переворачивают с  ног  на  голову:
как решит фюрер, как он оценит объективные данные, так и  будет  считаться
всеми остальными.
 - Это хорошо...
 - Да?
 - Конечно.
 - Очень хорошо... Из-за этого "хорошо" вы сейчас в Кракове и я  работаю
на вас.
 - Даже если б фюрер не ставил данные с ног на голову, все равно мы были
б здесь...
 - Вы - тактичный человек.
 - Потому что не сказал о вас?
 - Конечно.
 - Все равно подумал, - сказал Коля. - Если по правде...
 - Знаете, высшая тактичность заключается в том, чтобы говорить не  все,
о чем думаешь.
 - Это - тактичность современности. Мы хотим,  чтобы  в  будущем  высшая
тактичность человека заключалась  как  раз  в  ином:  что  думаешь,  то  и
говоришь.
 - Этого же хотел Христос.
 - У Христа не было государства и армии - такой, как у нас.
 - Занятно... Государство и армия во имя того, чтобы все  люди  говорили
друг другу только то, что думают...
 - У вас есть братья?
 - Нет.
 - А сестры?
 - Нет.
 - У меня тоже. Поэтому я особенно точно представляю себе, какими должны
быть отношения между братьями.
 - Боже мой, какие же вы все мечтатели...
 - Нам об этом уже говорили.
 - Кто?
 - Был такой английский писатель Герберт Уэллс.
 - Когда я увижу вашего шефа?
 - Завтра утром.


 Первый вопрос, который Вихрь задал Бергу, был о Траубе.
 - Это для меня новость, - ответил полковник. -  Я  ничего  об  этом  не
знал.
 - Как узнать подробности?
 - Это невозможно. Гестапо нас к себе не пускает.
 - Что можно сделать?
 - Ничего.
 - Как ему помочь?
 - Вам хочется достать с неба луну? Я не берусь выполнить  это  желание.
Оставим Трауба, хотя мне его жаль  -  талантливый  журналист.  Вернемся  к
нашим делам. Я просил Отто передать вам, чтобы вы не появлялись в  городе,
товарищ Попко...
 Вихрь медленно потушил сигарету и сказал:
 - А вы говорите, что вас до гестапо не допускают.
 - Первый раз вы со мной откровенны.
 - Третий. Не в этом дело.
 - А в чем же?
 - Сейчас - в Траубе и Краухе.
 - Нет. В вас.
 - Да?
 - Да. Вы понимаете, что будет с вами, если папка из гестапо  попадет  к
вашим? Вас дезавуируют. Разве нет? Тем более что вы скрывали это от  своих
сотрудников - даже Отто об этом не знает.
 - Мое командование узнает об этом, полковник. Не будьте моим  опекуном,
пожалуйста. У вас не вышло с Мухой, не выйдет и со мной. Я ж знаю  вас  по
Мухе: я его расстрелял - теперь нет смысла скрывать. Но это  прошлое,  так
что не удивляйтесь: у вас  свои  козыри,  у  меня  свои.  Мои  -  сильнее.
Помогите с Краухом.
 - Вы связывались с Центром?
 - Нет.
 - Очень хорошо, что вы ответили мне правду, - от вас  был  только  один
короткий перехват. Так что меняйте точку, она засечена.
 - Где?
 - Точно  сказать  не  могу,  но  где-то  к  северо-западу  от  Кракова,
километрах в тридцати.
 "Верно, - отметил для себя Вихрь, - охотничий домик  как  раз  там.  Но
ведь Аня не могла выходить на связь сама. В чем дело?"
 - Это не наши люди, - сказал Вихрь, -  тем  не  менее  спасибо,  учтем.
Видимо, это партизаны или накладки вашей системы.
 - Последнее исключите.
 "А может, какое несчастье с Аней?! - вдруг мелькнуло у Вихря. - Девочка
там одна! Короткая связь! Может, ее взяли там случайно?"
 - Вы убеждены? - спросил Вихрь, закуривая. - Ваш аппарат в этом  смысле
безгрешен? Был сеанс?
 - Был.
 - С Центром я свяжусь сегодня же. Завтра я или мои люди  передадут  все
относящееся к вам.
 - Хорошо.
 - Когда вы продумаете операцию с Краухом?
 - К завтрашнему дню я что-нибудь надумаю.  Отто  будет  знать.  Он  вам
скажет...  С  Краухом  надо  сделать  все  так,  чтобы  было  просто,  без
мудрствований... Видимо, на мудрствование у вас нет времени... Я  попробую
что-нибудь подсказать...
 - Хорошо.
 - До завтра.
 "Может быть, Трауб показал на Тромпчинского? - ужаснулся Вихрь. - А тот
привел их на явку в лес? Нет. Этого не могло быть. Тромпчинский никогда не
сделает этого. Тромпчинский - железный человек, его не сломить.  В  городе
его нет - надо срочно ехать за город, предупредить, чтобы он скрывался,  и
забирать Анюту. У Седого есть запасные квартиры".


 Когда Вихрь рывком отворил дверь охотничьего домика,  Аня  поднялась  и
сказала Тромпчинскому, который стоял за спиной Вихря:
 - Подожди.
 - Нет времени, Аня, - сказал Вихрь, - обо всем - после.
 - Пусть он выйдет, - снова сказала  Аня,  и  Вихрь  увидел  в  ее  руке
парабеллум.
 - Выйди, Юзеф.


 _Бородину_. То, что передала Аня, -