Электронная библиотека
Библиотека .орг.уа
Поиск по сайту
Детективы. Боевики. Триллеры
   Детектив
      Семенов Юлиан. Пароль не нужен -
Страницы: - 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  - 27  - 28  - 29  - 30  - 31  - 32  -
тола. Ванюшин вошел в кафе тихо, глядя себе под ноги, на приветствия знакомых не отвечал. Сел возле полковника и спросил: - Что-нибудь неприятное? - И да и нет, - ответил тот, заправляя в длинный мундштук сигарету. - Я похитрить тебя позвал. - Устал. - От хитрости не устают, от нее гибнут. - Афоризмы, афоризмы - они-то красивы, а истина уродлива. - О! Это даже не афоризм, это аксиома. Что Исаева не привез? - Ты же просил меня приехать одного. - По-моему, ты доверяешь ему больше, чем себе. - Себе-то я вообще не доверяю, я - растратчик по натуре. - Коля, как на исповеди: ты Исаева давно знаешь? - Я работал с ним у Колчака и шел от Омска до Харбина. - Ну а если мы его возьмем к себе? - Он не согласится. - Ты меня неверно понял. Что, если мы его заберем? - Причины? - У меня нет явных улик, у меня есть уверенность, построенная на интуиции. - Я не дам его в обиду, Кирилл. Не потому, что, как и всякий русский интеллигент, я не люблю жандармов, нет. Просто нельзя хватать людей по интуиции, это средневековье. - А если я дам компрометирующий материал? - Другой разговор. - Я жду ответа из Лондона и Ревеля... Но тогда я буду со щитом и припомню этот разговор. - Ты что - угрожаешь? - В некотором роде. - Господь с тобой, Кирилл, я уже пуганый, с тех пор ни хрена не боюсь. Сволочи, в кофе соли целую чайную ложку кладут. - Турецкий рецепт. - Ерунда, просто кофе зазеленелый, иначе он плесенью отдает. И поскольку я отношусь к тебе с симпатией, Кирилл, не советую зря рисковать: я-то - бумагомаратель, я-то - зерно, но Меркулов будет недоволен. Об этом я уж позабочусь. - Ах, вот так... - И не иначе. - Считаем, что этого разговора не было вовсе. - А его и не было, - улыбнулся Ванюшин и стал рисовать пальцем замысловатые узоры на запотевшем окне. Уже третий день шел дождь со снегом, океан казался коричневым, он был иссечен тонкими струйками, и если по вечерам, когда город затихал, подолгу слушать, начинался тоненький стеклянный перезвон - дождевые пузырьки лопались. САЛОН-ВАГОН МЕРКУЛОВА _____________________________________________________________________ Ванюшин сидел у стола, уставленного закусками и коньяками, и молча, неотрывно смотрел в угол. Меркулов-младший полулежал на диване и тихонько мурлыкал старую колыбельную песню. - Мне порой в пыльных углах продолговатых комнат мерещатся рваные раны на человеческих лицах, - сказал Ванюшин. - Не могу в углы смотреть. Вы что-нибудь видите там? - Вижу. Пыль. - Счастливый вы человек. - Совершенно справедливо изволили заметить. Без домыслов жить - таков главный секрет счастливого времяпрепровождения на планете. - Что вы считаете "домыслами"? - Многое. Обиду, сострадание, рассуждения о том, кто и как оценит деяние, жалость, наивные понятия о порядочности, - все это чудовищно нелепо и глупо. И главное, никому не нужно, - Вам надо проповедовать свою веру, - сказал Ванюшин. - Она очень рациональна, ее многие примут, особенно слабые и жалостливые люди. На кой черт вам политика? - А интересно. Признаюсь доверительно: мы все капельку дети, мы обожаем играть в цацки. Прямой провод, охранник во второй машине, ночные совещания с парламентским меньшинством, тосты на приемах, двусмысленности в беседах с послами... У меня иногда ладони чешутся от счастья. Мы с братом купцы, а торговля в нашей богом проклятой стране считается позором. Разве нет? Вы и старались в этом убедить мужика, вы, литераторы российские, правдолюбцы, которых победивший пролетариат, озверев, коленом под зад и к чертовой матери выгнал! А вот мы с братом, русские купцы, заправляем судьбами империи! Здорово, черт возьми! Я иногда ночью проснусь, себя щиплю, щиплю, все думаю - сон у меня затянулся, аж по спине озноб ползет - сейчас кончится. Меркулов выпил немного коньяку, понюхал маслину, съел кусок черного хлеба, улыбнулся открытой и доброй улыбкой веселого, преуспевающего человека. - Поймите, дорогой мой писатель, в политике - как в любви. Когда мужчина добивается замужней женщины, он наивно убежден, что, отбив ее, будет ей ближе и понятней. Понимаете мою мысль? - Не понимаю. - А я уж и сам перестал понимать. Хотел позанятней разъяснить. У нас занятность в человецех писателями ценится пуще добропорядочности. Возьмете и книжечку про меня маранете. Пусть даже подлецом изругаете, важно, чтоб след остался о человеке - рисованный или печатный, не важно, - тогда не страшно жить, дубликат останется в случае кончины. Я смерти боюсь, оттого так часто снимаюсь в американской кинохронике - чтоб только остаться на земле. Хоть плоским, а все равно двигаюсь. А смерть - она неподвижна. - Любопытный вы человечина, министр. Прет из вас самобытность. На кой черт вам сдалась эта самая политика - не пойму? Грязь ведь это. - А вы что, свое дело считаете чистеньким? - вдруг трезво, с издевкой спросил Меркулов. - Вы тоже в дерьме по уши, и кровушки в оное дерьмо вкраплено весьма обильно. - Послушайте, а что, правду болтают, будто вы заключили с японцами сделку на продажу древесины? - Правду. - Выгодно? - Весьма. - А деньги почему сюда не переводите, а оставляете в Токио? - Бог его знает. Тут все зыбко, хоть и побеждаем. Как на трясине стоим. Поэтому брат и мечтает дать такие идеи, которые захватят народ. Умница Спиридон, а иногда вдруг такую блажь завернет - спасу нет. - О чем вы? - Да так... Я опьянел, давайте лучше спать, дружище. Вошел дежурный офицер, склонился к Меркулову, вкрадчиво сказал: - Ваше превосходительство, поезд вступает во фронтовую полосу, позвольте выключить электричество, не ровен час прострочат партизаны. - Пусть строчат, жидомасоны, мать иху так... Хотите выпить, милый? - Моя фамилия Осипов-Шануа, мой титул - граф. Благодарю вас, министр, но я считаю унизительным для себя пить коньяк и жрать маслины на подступах к фронту, где люди замерзают в окопах. Граф вышел с замороженной улыбкой, только скулы замерли и синие глаза на тонком лице сощурились в щелочки. - О! - вслед ему сказал Меркулов. - Понятно? Обидел он меня. А я - что? Я без домыслов - спать! И Меркулов, танцуя на одной ноге, начал стаскивать с себя черные в серую полосочку брюки. - Вы, как нимфа, в спортивных трусиках, - усмехнувшись, сказал Ванюшин, - но это у вас от наивности, это, в общем, хорошо, что вы носите такие трусики, словно бойскаут. - Я понимаю, к чему вы клоните, - натягивая на себя одеяло, сказал Меркулов сонным голосом. - Вы хотите, чтоб мы всех подряд стреляли, и этот граф тоже хочет. А мы с братом опасаемся. Потому что так - нас просто турнут, а ежели стрелять - вздернут. Мы купцы, мы семь раз мерим, один раз режем и бога помним. Спокойной ночи, писатель, укладывайтесь, Завтра с утра садитесь речь мне писать... РЕДАКЦИЯ ВАНЮШИНА _____________________________________________________________________ За столом редактора сидел Исаев в ворохе телеграфных сообщений. Он быстро читал с листа, часть бросал в корзину, часть передавал метранпажу и коротко приказывал: - В номер, в загон, в номер... - Максим Максимыч, я думаю оставить окно для корреспонденции Николая Ивановича. По-видимому, он скоро пришлет с фронта. - Разумно. - Как вам кажется, стоит ли дать рекламу на "Генриха Наваррского"? - Что за реклама? Прочтите. - "Семь бед - один ответ - главный лейтмотив этой исторической драмы. Правдивый быт берлинского двора". - Почему берлинского? - Генрих - немецкое имя. - Генрих Наваррский отнюдь не берлинец. - Сию минуточку, заменю. Дальше: "Женщины в его постели, гнев оскорбленной королевы, турниры и скачки, рыдания и комедии - все как в нашей жизни". - Ничего, - улыбнулся Исаев. - Особенно точно последнее замечание. Кто писал? - Я... - смущенно ответил метранпаж, - в порядке опыта. - Вполне. Валяйте в набор. Метранпаж рысцой убежал в типографию. За окнами был слышен рев голосов. Он все ближе и ближе. Дрожат стекла в кабинете. Исаев подошел к окнам. По Алеутской, оглушительно грохоча сапогами, с лихой песней шли войска. Улица была запружена юнкерами, студентами, дамочками - овации, слезы, счастливые, сияющие лица. Исаев стоял у окна нахмурившись, поджав губы. И вдруг - резко, толчком - заметил на себе пристальный взгляд. Разведчик обязан быть актером. Исаев чуть-чуть дрогнул лицом, сыграл начало улыбки, потом сыграл улыбку; он поднимает над головой руки и соединяет их в приветственном салюте героям-солдатам, которые сегодня отправляются на фронт. И только после долгих улыбок и салюта Исаев оторвал глаза от солдат и стремительно, осторожным взглядом пронесся по толпе. Профессионально и точно Исаев отметил двух молодчиков с цинковыми, "озабоченными" глазами. Они, играя сейчас в озабоченность, прилипчиво смотрели на Исаева и, как только заметили, что он видит их, сразу же - без всякого перехода и безо всякой необходимой в этом случае игры - стали размахивать руками и кричать "ура". И еще одного человека, неотрывно смотревшего в окно, заметил Исаев. Это была Сашенька. Она стояла возле ворот, как раз напротив редакции, к груди прижимала тетрадку, ее толкали мальчишки и дамы, устремившиеся следом за прошедшими войсками, а она, не замечая ничего вокруг себя, зачарованно смотрела на Исаева. Исаев улыбнулся ей, девушка поняла, что он видел, как она смотрела на него, смутилась и, низко опустив голову, побежала через дорогу в редакцию. Двое молодчиков с озабоченными глазами принялись расхаживать по тротуару напротив редакционных дверей. Исаев видел, как они, стараясь казаться праздношатающимися, что-то насвистывали. Он не слышал, что они насвистывали, но ему казалось, что и это они делали фальшиво. "Дурак, песню испортил", - вспомнил он Горького и вдруг отчетливо понял: что-то случилось с Ченом. Он пропустил две встречи. Исаев сел к телефону и стал смотреть на черный нескладный аппарат. Тихонько скрипнула дверь. Исаев поднял голову и увидел Сашеньку. - Максим Максимыч, - сказала она решительно, - я написала про то, что вы мне показывали. Вы обязаны это напечатать. И она положила на стол тетрадку, исписанную аккуратными строчками. Прочитав первую страницу, Исаев усмехнулся и смешно почесал нос. - Сколько вам лет, Максим Максимыч? - Почему вы спрашиваете? - Потому что вы смеетесь там, где может смеяться только черствый старик. - Мне семьдесят семь лет, - улыбнулся Исаев. - Сашенька, разве это можно напечатать, славная вы девочка? - А вы испугались? - Конечно. - Максим Максимыч, пожалуйста, не говорите так. Вы лучше, чем хотите казаться. Вы хотите быть плохим, наглым, у вас это великолепно выходит, только у вас иногда глаза бывают, как у больной собаки. Это я так для себя определяю глаза честных людей. Исаев испугался той нежности, с которой он смотрел на девушку. Он заставил себя опустить веки и потереть виски. Усмехнулся обычной своей колючей ухмылкой, покачал головой. "Если за мной пустили наружку, то оппозиционность и скандал в печати будут сейчас мне даже на пользу, - быстро решил Исаев. - Человек, который ничего не боится, должен идти на скандал и открытую драку. Если я в чем-то засветился и Гиацинтов возьмет меня, я стану утверждать, что он расправляется со мной из-за скандального разоблачения в нашей газете дельцов, связанных с полицией. Интеллигенция станет на мою защиту. Можно будет тогда обратиться к Ванюшину и ребятам из Ассошиэйтед Пресс. Это на крайний случай, конечно. Сейчас я должен идти на драку - это лучшее алиби". - Хорошо, - сказал Исаев, - только, Сашенька, давайте договоримся: вы снимаете свою подпись, во-первых; клянетесь никому не говорить, что это написали вы, если не хотите мне зла, во-вторых; и, в-третьих, после того, как я сам поправлю ваш материал и наберу его, эта тетрадка будет сожжена. - Хотите, дам честное благородное слово? - Хочу. - Честное благородное слово, Максим Максимыч! Не обижусь: дописывайте, переделывайте и жгите - пожалуйста. Но обязательно напечатайте про этот наш позор. Только неужели вы слову верите? - Вашему - да. Ну-с, теперь быстренько уходите. И надуйтесь на меня для вида, а я пойду работать. Исаев взял тетрадь и побежал - через две ступеньки - вниз, в наборный цех. ПОЛТАВСКАЯ, 3. КОНТРРАЗВЕДКА _____________________________________________________________________ В кабинете у Гиацинтова шторы были приспущены. Настольная лампа выхватывала из полутьмы зеленоватый овал стола. Гиацинтов чертил на листке бумаги женские профили. Напротив него сидел Чен. - Послушайте меня, приятель, - сказал Гиацинтов, - кто ко мне попал, тот сам не выходит. Если, конечно, я не столкнулся с умным и дальновидным человеком. Вся ваша липа с американским телеграфным агентством и с листовками для Лобба мною проверена. Вы им материалы подсовывали политического характера, чтобы поссорить атамана Семенова с нашим правительством. Кто вам передавал эти материалы? - Мне смешно вас слушать, Кирилл Николаевич, - удивился Чен. - Мое дело - сенсация. И на бирже и в политике. За свежий товар платят больше. В воздухе тогда носились слухи про Семенова, а что там и как - не это ведь важно, Кирилл Николаевич, важно, чтоб первым. - Вполне рационально, вполне... А зачем водичку с солянкой наливали в бензин для танков? - Нет, это явная клевета и гнусный домысел! - Какой смысл моим людям клеветать на вас? - Я и сам голову ломаю. Может быть, меня с кем-нибудь спутали? - Да нет, - вздохнул Гиацинтов, - я сам был бы рад, если б спутали... У вас столько влиятельных защитников! Вон Максим Максимыч уже пятый раз звонит, справляется о вас. - Кто, кто? - Да Исаев. Макс... - Не изволю знать. - Полноте, полноте. - Как вы сказали? Макс? - Ну да, Максим Максимыч Исаев. - Право, не помню. - Значит, не знакомы? - Совершенно определенно - не знаком. Гиацинтов достал из стола конверт, бросил его Чену: - Посмотрите, это занятно. Чен улыбнулся своей ослепительной, чуть подобострастной улыбкой, придвинул к себе конверт, достал из него несколько фотографий. На всех фотографиях были изображены Чен с Исаевым: у касс ипподрома, на улице, возле редакции. - Ну как? - поинтересовался Гиацинтов, разглядывая свои квадратные, лопатообразные ногти. - Признали? - Нет, не признал. Я ведь имею богатую клиентуру в городе: большинство уважаемых людей играет на бирже, даже ваши сотрудники. - Я знаю, - спокойно сказал Гиацинтов. - Вы кого имеете в виду персонально? - Многих. - Уж и многих... - Честное благородное. - И всех помните? - Не всех, но большинство. - А Исаева забыли? - Кого? - Исаева. - Забыл. - Вы, между прочим, этим своим упорством ему же хуже делаете. Я уж забеспокоился - что вы так его выгораживаете, не боитесь ли вы его? Надо будет мне им заняться как следует. - Конечно. Проверка - великая вещь. - Приятель, вы что, меня в дураках хотите оставить? - Господи, да что вы, Кирилл Николаевич! Я ведь не против того, что меня посадили, только зачем мне лишнее клеить? На черном рынке играл? Да, играл! Бизнес имел с иностранцами? Да, имел! За это готов нести наказание. - А деньги ваши где от бизнеса? - Кутежи и проститутки жизнь отнимут, не то что деньги. - Опять-таки верно. Значит, поручителя за вас не найдется? - Кого угодно про меня спросите - все скажут только доброе. - Ну что ж, сейчас пригласим того, кто помнит вас. Гиацинтов позвонил в звоночек. Дверь отворилась, и вошел Стрелков, агент по кличке Столяр. - Здравствуйте, гражданин чекист Марейкис, - заговорил он шипучим голосом. - Не думали, верно, что встретимся? А я - вот он, весь перед вами! Или забыли Лубянку? Забыли кабинет на третьем этаже?! Стрелков набрал в рот слюны и, приблизившись, плюнул Чену в лицо. Чен достал платок, вытер лицо, ни один мускул в нем не дрогнул. - Я протестую, - сказал он тихо. - Что это такое, Кирилл Николаевич? Стрелков ударил его наотмашь - ребром ладони по лицу. Хлынула кровь из носа. - Я те попротестую, - прохрипел он. - Я те, суке, попротестую! - Успокойтесь, - сказал Гиацинтов, - поменьше эмоций. Спасибо вам, Сергей Дмитриевич. До свиданья. Стрелков вышел из кабинета. - Послушайте, милый товарищ Марейкис, - заговорил Гиацинтов, - не считайте нас олухами. Вы свою партию проиграли. Хотите жить - давайте говорить откровенно. Ну как? - Тут какая-то чудовищная ошибка, Кирилл Николаевич, право слово! - Пеняйте на себя. Сейчас вас станут пытать. А как же иначе прикажете поступать? Не гуманно? Согласен! Так помогите мне не быть жестоким. Вы делаете нас зверьми, вы, а не кто-либо другой. Вошло пятеро. Они зажали руки и ноги Чена в деревянные колодки и разложили на столе набор тупых игл. - Они сейчас будут вгонять вам иглы под ногти. Это больно очень больно, - медленно говорил Гиацинтов, продолжая заниматься своим маникюром. - Начинайте, ребята. В кабинете стало тихо. Гиацинтов отложил пилки, и, когда иголка стала входить под ноготь большого пальца, оставляя багровый след, он весь подался вперед, впившись глазами в лицо Чена. А Чен сидел недвижно, лицо его словно окаменело, только зрачки глаз стали расширяться. - В мизинчик, - тихо попросил Гиацинтов, - это нежней, когда в мизинчик, там мясцо молоденькое. И снова он весь подался вперед, а Чен продолжал сидеть замерев и смотрел широко открытыми глазами сквозь полковника, который кусал губы и часто дышал, наблюдая за иглой, входившей в мизинец. - Ну! Ну же! - говорил Гиацинтов. - Ну, зачем ты нас всех мучаешь? Ну, скажи нам что-нибудь... Чен ответил утиным, крякающим голосом: - Это ошибка, я ни в чем не виноват. Сказал он это очень быстро, потому что боялся сорваться на крик. - Ага, - обрадовался Гиацинтов, - дрогнул! Теперь в безымянный ему воткните, и чтоб кровь клопчиками, клопчиками капала! ПОЗИЦИИ БЕЛЫХ _____________________________________________________________________ Дивизия выстроена в каре. Лица солдат утомлены, глаза воспаленные, чуть блестят - перед построением выдали по стакану водки. Вдали слышно, как ворочается гром: это продолжается артобстрел красных. Посредине каре, на трибуне, стоит главком - генерал Молчанов, а рядом на красно-зеленом половичке - брат вождя, Николай Меркулов, министр иностранных дел. Внизу, возле трибуны, замер генералитет, офицеры штаба, Ванюшин. - И мы торжественно заявляем, - подняв руку над головой, зычно выкрикивает Меркулов текст, написанный для него Ванюшиным, - что никакая иная правда нас не тревожит, кроме правды народной. Мужику будет нарезана земля, торговцу отдана лавка, а предприниматель позовет рабочего на завод, уважительно обращаясь к нему по имени и отчеству, как к брату и другу. Для того чтобы поскорей спасти страну от больше

Страницы: 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  - 27  - 28  - 29  - 30  - 31  - 32  -


Все книги на данном сайте, являются собственностью его уважаемых авторов и предназначены исключительно для ознакомительных целей. Просматривая или скачивая книгу, Вы обязуетесь в течении суток удалить ее. Если вы желаете чтоб произведение было удалено пишите админитратору