Электронная библиотека
Библиотека .орг.уа
Поиск по сайту
Детективы. Боевики. Триллеры
   Детектив
      Семенов Юлиан. Пароль не нужен -
Страницы: - 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  - 27  - 28  - 29  - 30  - 31  - 32  -
кий, раскосоглазый, поразительно напоминающий атамана Калмыкова, визгливо закричал: - Ма-а-альчать!!! В привычном к таким выходкам зале - чему за годы революции не выучили российскую интеллигенцию?! - все смолкло. Один из троих вошедших выхватил из-за спины горн и серебряно заиграл позывные кавалерийского марша. - А-аркестр! - приказал низкорослый. - Валяй "Боже, царя храни"! Первая скрипка, треща фрачными фалдами, гарцуя, пронеслась между столиками - к офицеру. - Господа, у нас не тот состав, чтобы играть эту мелодию! Может получиться весьма фривольно. - Дали вам, собакам, фриволю, - сказал офицер. - А ну играй, сука горбоносая! - Но... Офицер вырвал у музыканта скрипку и поднял ее над головой. Тишина в зале сделалась напряженной и гулкой. Ванюшин грузно поднялся, оттолкнул стул и пошел на офицера. Остановился перед ним - огромного роста, бешеный: усы топорщатся, лоб в испарине. - Вон отсюда, - негромко сказал он офицеру. Тот начал скрести кобуру негнущимися, в золотистых волосках, пальцами. Из-за столика, поставленного близко к двери, поднялся франтоватый молодой человек, быстро подошел к офицеру, который уже ухватил пистолет за рукоять, и чуть тронул его за плечо. Офицер обернулся, и молодой человек с размаху ударил его в подбородок. Офицер, грохнувшись, проехал на заднице по вощеному паркету - к дверям. Заверещали пронзительными голосами дамы; биржевые спекулянты и интеллигенты молчаливо замахали руками в трескучих манжетах, выражая при этом крайнюю степень озабоченности. Офицер, лежа на полу, достал пистолет и начал целиться в молодого человека, пытаясь унять дрожь в руке, но тот в прыжке выбил у него оружие и неторопливо повернулся, чтобы вернуться на свое место. Ванюшин бросился к нему, обнял, расцеловал неловко, по-медвежьи - в шею. - Исаев! - закричал он. - Боже мой, Максим Максимович! Откуда здесь? Какая радость, а?! Исаев! Максим! Ванюшин вел Исаева через зал, к своему столику, и все аплодировали ему, прочувствованно повторяя: - Прекрасно! Чудно! Какая смелость! А в это время с потушенными огнями на владивостокский рейд входит полувоенный корабль. На носу, крепко вбив свое тело в палубу, стоит атаман Григорий Михайлович Семенов. Он щурит острые глаза, кусает ус, жует губами. Сейчас решается его судьба: быть ему верховным главнокомандующим всеми войсками России или Меркуловы окончательно одержат верх. Для всех его прибытие сюда - сюрприз, да еще какой! Всполошатся купчики, япошки изумятся - он из Токио тайком сюда, американцы ахнут; одни кита„зы рады, ждут, помощь обещали - только б японца с американом поприжать и самим царствовать. А хрен с ними! Играть - так ва-банк, иначе не стоит мараться. ...А за ванюшинским столом тем временем дым стоял коромыслом. Обняв Исаева левой рукой, Ванюшин размахивал над головой правой и кричал: - Мы Пушкина не знаем, профессор! Мы - темень! - Но почему же! - возражал пьяный Долин. - Прекрасные строки, мы воспитывались на них. "У лукоморья дуб зеленый"? Это? Да? Ты - молчи! Ты, Фима, вертихвост, твой удел сейчас - шепот! - При чем здесь Пушкин и крах российской государственности? - задумчиво спросил Гаврилин. - При чем? А при том! Пушкин писал, что нет ничего страшнее русского бунта - бессмысленного и жестокого. Только тот может к нему звать, кому чужая шейка - копейка, а своя головушка-полушка! А мы что делали? Успенского с прислугой вслух читали, государя бранили при любом удобном случае - ради красного словца, забыв, что он прямой наследник Петра! Если что до конца Россию и погубит, так это разговорчики сытых интеллигентов! Пушкина читать надо, Пушкина! - Николай Иванович, - сказал Исаев, - вы помните, что Пушкин писал о наследниках Петра? Нет? Он писал, что ничтожные наследники северного исполина, изумленные блеском его величия, с суеверной точностью подражали ему во всем, что не требовало нового вдохновения. Таким образом, действия правительства были выше собственной его образованности и добро производилось не нарочно, между тем как азиатское невежество царило при дворе! За столом воцарилась тишина. - Когда мы работали у Колчака, - сказал Ванюшин, - вы этого Пушкина не цитировали. - Так ведь то ж при Колчаке, - легко улыбнулся Исаев. - Нет? - На кого вы сейчас работаете? - Я только что прибыл из Лондона, Николай Иванович. - Я не спрашиваю, откуда вы прибыли, я спрашиваю, кому вы запродались? - Я, право, затрудняюсь... - В таком случае вы обозреватель моей газеты с сегодняшнего дня. - Оп-ля! - сказал Гаврилин устало. - Вот так делаются дела. Ванюшин не просто король прессы, он у нас бизнесмен высшей марки! Вас ждет, Исаев, слава, а Николая Ивановича - новые подписчики. И перемежайте ваши статьи о наследниках Петра Великого сообщениями о скачках - это в духе времени. - Сейчас он скажет, что я спекулянт, - захохотал Ванюшин, - они меня здесь все считают спекулянтом, потому что я исповедую веселость в отличие от их многострадально-показной усталости. - Николай Иванович, - попросила Сашенька Гаврилина, молчавшая до сих пор, - а вы обещали меня свозить в чумные бараки. - Не говори глупостей, Саша, - раздраженно заметил отец. - Твои эксперименты, наконец, делаются вздорными. - Я слышала, чумные, когда бредят, - продолжала Сашенька, - говорят всю правду, беспощадно честно про себя все говорят. Если только успевают. А вы? Вы все? Вокруг правды ходите, а к ней никогда не придете. - Почему? - спросил Ванюшин. - Потому что вы себя любите, а правда у вас - словно компот - на десерт. Потому что у вас только разговоры о правде, а она разговоров не любит, она предпочитает либо молчание, либо действие. Долин забормотал несуразное, Ванюшин молча поцеловал ей руку, а Исаев, отстранившись, посмотрел на девушку, чуть прищурившись, и не поймешь сразу - то ли усмехается, то ли изумлен. Сашенька заметила, как он смотрел на нее. Она привычна к тому, что на нее все смотрят с обожанием, а этот странный, по-английски суховатый человек, похоже, все-таки усмехается. - Вы не согласны? - спросила она. - Я как раз собирался пойти к чумным. Так что я обожду отвечать вам, - ответил Исаев. - О-о! - вдруг протяжно возгласил Ванюшин. - Кирилл, Кирилл! К нам! К нам, мой родной! Все обернулись: в дверях стоял Гиацинтов. Полковник пошел навстречу Николаю Ивановичу, они трижды истово расцеловались, потискали друг друга в объятиях - мода сейчас такая пошла, чтоб не только расчеломкаться, но и обязательно, будто испанцы какие, друг дружку по спинам полапить. Гиацинтов выглядел усталым, но в глазах его бегали веселые огоньки. Он пожал руку Сашеньке, сухо поздоровался с Гаврилиным и фамильярно-дружески потрепал по затылку Долина. - Знакомься с моим другом, Кирилл, - сказал Ванюшин. - Мы вместе служили в Омске, в пресс-бюро у адмирала. - Максим Максимыч Исаев. - Гиацинтов. По залу пронесся быстрый, как ветер, шепоток. От двери, прямо к столу, ни на кого не глядя, шел Николай Дионисьевич Меркулов, министр иностранных дел. Подвижной, с умным казацким лицом, широкоскулый, он улыбчиво поздоровался со всеми, выпил немного вина и, не говоря ни слова, начал ковырять вилкой паштет из рыбьей печенки. - Профессор, - вскользь заметил он Гаврилину, - из Вашингтона вам пришла виза, так что, по-видимому, самое большее через неделю вам следует ехать. - Когда профессор становится главой дипломатической миссии, - заметил Ванюшин, - ждите крупных неприятностей, а пуще - убытков, отнесенных за счет гордости и бескомпромиссности. Меркулов нагнулся к Ванюшину и негромко, одними губами, прошептал: - Только что в порт прибыл атаман Семенов. И уже по всему городу расклеены его приказы с подписью: "Верховный Главнокомандующий всеми Вооруженными силами востока России". Этот идиот не понимает новой ситуации. А в порту уже началась стрельба. Пьяные семеновцы палят. - Где Спиридон Дионисьевич? - медленно трезвея, спросил Ванюшин. - Брат молится. Заперся в своем кабинете и ничего слышать не хочет. Поехали туда? Примете ванну, а я заварю кофе и станем думать. Ванюшин поднялся, в глазах у него потемнело. (Он думает, что это от сердца. Но нет - люстры медленно гаснут, а в огромные окна вползает серый рассвет. Амурский залив сейчас кажется густо-зеленым, как весеннее поле ночью.) - В чем дело? - ни к кому не обращаясь, спросил Гиацинтов. К нему подтрусил метрдотель и шепнул на ухо: - Стачка. Гиацинтов медленно поднялся и, поклонившись всем, ушел из зала. Следом за ним - Меркулов и Ванюшин. Гаврилин глядел на их спины и говорил устало: - Политика лакеев отличается растерянным либерализмом и часто сменяется ненужной жестокостью; при этом - глупо непоследовательна и наивно хитра. Спокойной ночи, Исаев. Заходите к нам, я буду рад вас видеть. Долин, спокойной ночи. Едем. Сашенька, спать пора. Когда Гаврилин с дочкой уехали, Долин предложил: - Поехали к проституткам, Максим Максимыч? - Я, пожалуй, попью кофе. - Тогда прощайте, еду на растерзание. - В добрый час... Исаев остался за столом один и долго смотрел на рассветающий залив - спокойный и безбрежный. "ВЕРСАЛЬ". НОМЕР ВАНЮШИНА. УТРО _____________________________________________________________________ - Вы знаете, в чем заключается трагедия добрых людей? - спросил Николай Иванович Исаева. - По-видимому, в том, что у них напрочь отсутствует злость. - Отчасти. А главное - добрых людей весьма мало на земле, вот в чем дело. Добрые люди пожирают самих себя, переживая содеянное ими. И наконец, они все меряют своей доброй меркой. А это самое страшное. Желание мерить все на свою мерку в конце концов либо сделает доброго человека безвольной тряпкой в глазах окружающих, особливо самых близких, либо превратит в злодея - с отчаяния. - Надеюсь, - спросил Исаев, - эта тирада ко мне не имеет никакого отношения? - Господь с вами. Кстати, не позволяйте никому называть вас Максом. Особенно женщинам, которых любите. - Я позволяю любить себя - только лишь. Сам же стараюсь не любить - это утомительно. - А как это у вас выходит? Дайте рецепт. - Просто-напросто я отношусь к числу не очень добрых людей. Возможно, вы слышали об опытах Карла Кречмера? - Нет. - Занятные опыты. Кречмер делит человечество на три категории: на пикников, атлетиков и астеников. Пикники - полные, быстрые в движениях, с короткой шеей, сильно развитой грудной клеткой, склонные к тучности и одышке, кареглазые и крутолобые люди. Не смейтесь: Кречмер провел более тридцати тысяч наблюдений в своей клинике. Я сейчас буду перечислять характерные черточки пикников - и это все будет про вас. - Валяйте. - Пикники социабельны, все выдающиеся политические деятели мира, начиная с времен Эллады, были пикники, для людей этого типа одиночество страшнее всего, они созданы для общества, для активнейшей работы, самые распространенные заболевания у них сердечные, они мнительны и легко ранимы, их замыслы широки и неконкретны, они исповедуют синтез, а не анализ, их память отнюдь не универсальна, а сохраняет лишь самое броское и яркое, отсюда, кстати, обывательская уверенность, что пикники поверхностны в знаниях; они воспринимают книгу, спектакль, науку в целом, сразу, или принимая ее, или отвергая напрочь; полная бескомпромиссность у пикника сменяется таким компромиссом, который и атлетику и астенику будет казаться предательством. И наконец, в любви бесконечные увлечения, причем и любовь и увлечения - отнюдь не самоцель, а некий вспомогательно-стимулирующий инструмент для непрерывного обновления основной его, пикника, деятельности. - Да у вас просто готовый номер для концерта. Ваши сведения ошеломят всех пикников в зале. Занятно. Ну а что такое атлетики? - Внешне эталон атлетика - греческая скульптура. Спокойствие, рационализм, точность. Астеник - худой, с покатыми плечами, абсолютно невосприимчив к жировым накоплениям, склонен к легочным заболеваниям, аналитичен, пессимист. - Вы думаете, эта классификация серьезна? - Пока рано делать заключения. Но опыты, по-моему, интересны. - И у пикников в семье обязательно бордель, да? - Не всегда, но в большей части. - Точно! А кто виноват? - усмехнулся Ванюшин. - Футуристы, акмеисты, имажинисты и вся прочая сволочь... - Зачем же вы о них так грубо? - А я их ненавижу. Все эти "измы" - способ, фокусничая, быть сытым и устроенным в те времена, когда цензура свирепствует против реализма. Они строят загадочные рожи и порхают по самой поверхности явлений и при этом играют роль непонятных гениев, которых травит официальщина. Тьфу! Исаев долго стоял у окна, дожидаясь, пока Ванюшин завяжет галстук и причешется. - Наверное, нет ничего грустней, - задумчиво сказал он вернувшемуся из ванной Ванюшину, - как смотреть на женщину, которая долго сидит одна в сквере... - С одной стороны. А с другой - нет ничего грустнее, как смотреть сегодня утром на нашего премьера, которому предстоят переговоры с Семеновым. Едем в редакцию, надо писать в номер комментарий, я введу вас в курс дела. У СЕМЕНОВА _____________________________________________________________________ В салоне, отделанном под мореный дуб, сидели трое: атаман Семенов, претендующий ныне на всю полноту власти, напротив него - братья Меркуловы, властью в настоящий момент обладающие. Меркулов-старший, помешивая ложечкой зеленый чай в тонюсенькой фарфоровой чашке, заканчивал: - Таким образом, мы рады приветствовать вас здесь, на островке свободной и демократической русской земли. Сразу же после того как вы соблаговолите выставить свою кандидатуру на дополнительный тур выборов в Народное собрание и ежели вы будете выбраны, наше правительство сочтет за счастье предложить вам тот портфель, который наше демократическое собрание сочтет возможным одобрить. - Где это ты, Спиридон Дионисьевич, выучился таким жидовским оборотам?! - Только грубить зачем? - вступился Николай Дионисьевич. - Это в казачьем войске проходит, а у нас - не надо, Григорий Михайлович. У нас надо все трезво и всесторонне рассматривать. Семенов поднялся из-за стола, грузно заходил по каюте. Солнечные зайчики носились наперегонки по черному, мореного дуба, потолку. В большие иллюминаторы видно, как два миноносца под андреевским флагом стоят напротив семеновского теплохода. Орудия, все до единого расчехленные, точно наведены на него. Семенов это замечает. - Трезво? - уже спокойнее сказал Семенов. - Хороша трезвость, когда вся Россия поругана красной сволочью, а вы не мычите, не телитесь. Изничтожать надо красную гангрену. - Каким образом? - Виселицей и нагайкой. - Вчерашним днем живешь, Григорий Михайлович. - И потом, - раздумчиво заметил Меркулов-старший, - для того чтобы выступление было эффективно, нужна толковая подготовка, господин атаман. Погодить надо, пообвыкнуть. - Чего годить? Годить, покеда вас в океан сошвырнут?! Нет, это не для меня. Либо так, либо никак. Если боитесь - уступите место другим. - Григорий Михайлович, - рассмеялся Николай Дионисьевич, - ты зачем же множественное число употребляешь, когда одного себя имеешь в виду? - И-и-и, - покачал головой Семенов, чтобы скрыть усмешку, - нужна мне власть?! Я свое дело сделаю да и уйду. Мне в борьбе любая должность почетна. - Красное словцо ты любишь, Григорий Михайлович. Любая... Если любая - я тебе предложу должность полкового командира. Пойдешь? - Ты зачем же надо мной куражишься? Я сюда не должности делить приехал, а сражаться за попранную честь государя императора! - Вот видишь, как разнервничался? Значит, незачем было про любую должность говорить. Ведь уговорились мы: пройдут выборы, и тогда с открытой душой примем тебя в свои ряды. Неужели нельзя месяц-другой обождать? Мы, когда тут готовили наш победоносный переворот, подоле ждали. А ведь мы, Григорий Михайлович, не в Токио сидели, как ты, а под чекистским пистолетом. - Ты меня этим не упрекай! Пока ты тут золото в двадцатом году наживал в торговле, я под Читой красных сдерживал и своих друзей хоронил! Ишь, Пуришкевичи мне тут отыскались! - Я попрошу вас вести себя в рамках приличия, - сказал премьер. - Мне стыдно за вас, атаман! - Ты за себя лучше стыдись! Лампасы им желтые не нравятся, от виселиц их коробит! Меня тоже коробит, и я тоже человек, да только я фронт прошел, а вы зад в тепле держали! А вот вас стукнет - и вы запрыгаете! Меркуловы гневно вышли из каюты. На палубе их тесным кольцом окружили журналисты, засыпали вопросами, трещат фотокамерами и киноаппаратами. Первым к ним - Исаев. Уже около самого трапа Спиридон Дионисьевич остановился и ответил на все вопросы одной трафаретной фразой: - Господа, повторяю, переговоры продолжаются в атмосфере сердечности и полного взаимопонимания. Григорий Михайлович Семенов - патриот родины, который тонко и своеобразно понимает сердцевину переживаемого момента. Мы убеждены, что в дальнейшем наши контакты возрастут еще больше. - Думая о будущем, - добавил Николай Дионисьевич, - мы конечно же трезво учитываем уроки прошлого. У младшего братца выдержки поменьше: проговорился. Газетчику только краешек покажи, он все вытащит. Шум, новые вопросы, крики. Братья не отвечают. Они быстро спускаются по трапу, садятся в свой бронированный катер и уплывают на берег. Исаев бросился в пассажирское отделение и, по-кошачьи мягко ступая, подошел к двери, которая вела в каюту Семенова. ЯПОНСКАЯ МИССИЯ _____________________________________________________________________ Пресс-атташе быстро диктовал шифровальщику: - Следующее сообщение под шифром "Юг" передадите сразу в два адреса: МИД и военная разведка генштаба. Итак, вы готовы? - Я готов. - Прекрасно. "Владивосток, семь тысяч восемьсот сорок пять, агент семьдесят шесть с подтверждением через агента четыреста восемьдесят семь передает: продолжающиеся второй день переговоры между Семеновым и Меркуловыми явно зашли в тупик. Происходящее на руку розовым, которые сейчас продолжают всеобщую стачку. Под розовыми мы имеем в виду рабочих, близких по убеждениям к большевикам. Красных в городе стало меньше после ареста руководящего звена подполья полковником Гиацинтовым. И хотя розовые не организованы, тем не менее разногласия между двумя лидерами белой России, между Семеновым и Меркуловым, не могут не быть прекрасным поводом для антиправительственной и антияпонской пропаганды. Единственно правильный выход из создавшейся ситуации есть примирение двух лидеров и создание коалиционного правительства. Мы пока не можем делать ставку ни на одного из двух, с тем чтобы не лопасть впросак в будущем: Семенов перспективен как вооруженная сила отчаянной дерзости, а Меркуловы олицетворяют мощь торгово-промышленных институтов. Выводы: приложить максимум усилий, оказать давление как на Меркулова, так

Страницы: 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  - 27  - 28  - 29  - 30  - 31  - 32  -


Все книги на данном сайте, являются собственностью его уважаемых авторов и предназначены исключительно для ознакомительных целей. Просматривая или скачивая книгу, Вы обязуетесь в течении суток удалить ее. Если вы желаете чтоб произведение было удалено пишите админитратору