Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
яин д а с т еду, а там, глядишь, подкинет и на бензин, чтобы
прокатиться в гости к родне.
Коммунисты говорят крестьянам: "Перекупщики захватывают основную часть
ваших продуктов, спекулируют ими, объединитесь, берите ваши продукты,
везите их в города, продавайте за полную стоимость".
Крестьяне до сих пор слепо верят своим т а с с и к а м - так здесь
называют местных вождей. Кто такой тассик? Им может быть начальник
лестного жандармского поста, учитель, фельдшер, а чаще всего - кулак,
мелкий помещик - крупных там нет, не рентабельно. Такой человек и
руководит крестьянами. Его слово - закон.
Темнота, беспросветная темнота! Крестьяне не знают ни про луну, ни про
СССР, ни про США. Даже если крестьянин купит приемник, то он не поймет,
что говорят по радио. Крестьянин с трудом понимает португальца из города,
поскольку в его словарном багаже не более трехсот слов. Поэтому для него
радиопередача - ничто.
Занятно, что иной раз крестьянин об СССР знает больше, чем о США,
потому что ему пятьдесят лет твердили, что русские - это "очень плохо, это
безбожники, слуги дьявола, завоеватели и злодеи".
Общее - в экономическом плане - и для юга и для севера одно лишь:
полная зависимость всех наших заводов и верфей от иностранных кампаний.
Все наши заводы - сборочные. Мы собираем каркасы вагонов, огромные краны,
суперсовременные танкеры, но если хотя бы одна западная фирма прекратит
поставку какого-нибудь дерьмового винтика - остановится работа во всей
стране. Это - говоря серьезно - проблема номер один, причем не только в
экономике, но и в политике, ибо политиков легче всего п р и ж а т ь через
экономику: будет немедленная реакция по всей стране, от севера до юга. Мы
живем под ежеминутной угрозой экономической гильотины. Всякое шараханье
поэтому весьма опасно, чревато трагедией для революции. И если начнется -
начнется на севере.
По дороге в Порту заехал в стариннейший университетский город Коимбру.
Здесь с того дня, как был основан первый на Пиренеях университет, и все
студенты ходили в черных камзолах, традиционной одеждой населения является
черная. Так во всяком случае пишут туристские проспекты. Врут? Видимо, да,
потому что огромная, цветастая, диковинная карнавальная процессия
перегородила все движение. Какие-то феллиниевские маски из "Восьми с
половиной" идут, пританцовывая, и гремит музыка, и завороженно провожают
глазами эту невидаль люди, остановившиеся на тротуарах.
Мимо моей машины шагает пятнадцатилетний "фашист", загримированный под
Гитлера, а в руке он несет портрет Матуша, секретаря МРПП, следом -
девочки в бальных бело-золотых платьях; то они берут под руку "фашиста",
то подбегают к чудищам в ку-клукс-клановских капюшонах. В руках у девочек
- предвыборная эмблема НДП Са Карнейру; куклуксклановцы тащат лозунги СДЦ
Амарала. Следом за ними - ребята со знаменем ПК.П ("м-л") в женских
париках, вывалянных в грязи, патлы спускаются до пояса (очень похожи на
леваков, которые таким образом ф р а п п и р у ю т общественность) -
волокут на веревке козла; король с бутылкой в одной руке и эмблемой
"народных монархистов" в другой заключает шествие.
- Это - демонстрация-спектакль коммунистической молодежи. Наглядная
агитация.
Прекрасное время революции.
(Очень важно: не было окарикатуренных социалистов. Их не тронули. Думаю
- этого не могут не заметить лидеры здешнего горкома соцпартии: Коимбра -
студенческий город, социалисты здесь сильны.)
Город невероятно интересен, резко отличается от Лиссабона. Центральная
авенида чем-то похожа на главную улицу Барселоны: такие же пальмы, такие
же гранитные плиты. Страшным диссонансом красоте высится памятник героям
первой мировой войны. Поставлен этот тяжелый, чисто фашистский монумент
при Салазаре, когда в искусстве царил культ "похожести" и "силы" -
презрение к живым, спекуляция памятью павших.
По узеньким извилистым дорожкам, вымощенным, верно, в пятнадцатом еще
веке - двум коням не разминуться, не то, что машинам, - ввинтился на
вершину горы: там расположен первый португальский университет. На
огромной, испанского типа, главной площади - Пласа Майор - памятник
королю-просветителю дон Жоану. Несмотря на то, что на тучном теле
монаршего просветителя очень старательно, в лучших традициях р е а л и з м
а, изваян кинжал, это не отталкивает, и не потому, что красиво, уместно
или здорово сделано, нет. Просто отсюда открывается такой захватывающий
дух вид, и так безбрежны синие дали, и так спокойно и в е ч н о крутит под
тобой река, что величие природы все примиряет, успокаивает, вроде доброй,
всезнающей бабушки, в которой, как ни в ком другом, сокрыто таинство связи
прошлого с будущим. И еще одно: отсюда, когда смотришь на эту громадную
синюю, спокойную необозримость, кажется, что даль эта - бесконечна, и
забываешь м а л о с т ь страны.
Университет уже закрыт. Походил по коридорам старинного средневекового
здания:
прекрасная керамика кое-где испортилась, зияют дыры в сине-белом панно;
что еще хуже - рядом с этим искусством - надписи на стенах, сделанные
ножом. "Нет правительству военных и профессоров!" Лозунг леваков. Клянутся
Лениным, а не знают его требования: учиться, учиться и еще раз учиться! У
кого ж, как не у профессоров?
Спустился в город. Зашел в муниципальную библиотеку - это мой
обязательный социологический "тест" во время поездок по миру. По скрипучей
деревянной лестнице поднялся на второй этаж. В маленьком - воистину
средневековом зале (стрельчатые окна, монастырский потолок, ветви
деревьев, что растут в мавританском дворике, ласково касаются толстых,
старого "дутья" стекол) - сидят взрослые и дети, сидят без обязательного
"надсмотрщика" за столом: полное доверие к гостям.
Разыскал девушку-библиотекаря, молоденькую, красивую Наталию.
- Есть ли советская литература? - переспросила она. - Сейчас, дайте
подумать.
Потом сделала пальцами так, как делают малыши, прощаясь - и у испанцев,
и у португальцев это означает - "иди следом". Она поскакала, как козочка,
по крутой скрипучей лестнице, и лестница не скрипела - так легка была
Наталия, а я шел медленно, осторожно, и ощущал свой возраст, и было мне
грустно, но это была добрая грусть, потому что девочка-библиотекарь была
словно эстафета, и ее красота перейдет к другим, красота - обязательно
молода, это - некая гарантия вечной обновляемости мира.
Папа - старый, типичный библиотекарь в черных нарукавниках, синем
ситцевом халате, ответил сразу же:
- У нас есть Достоевский, Толстой и Максим Горький.
Когда папа ушел, я спросил Наталию:
- За кого будете голосовать?
Девушка удивленно посмотрела на меня:
- То есть как это "за кого"?! За коммунистов.
Когда я подходил к двери, Наташа окликнула:
- Эй, камарада! У нас есть еще один русский писатель, я вспомнила!
- Кто же?
- Бертран Рассел.
Выжимая акселератор желтого полугоночного "фордика", я думал, отчего
Наташа посчитала Рассела - русским? Потом понял. Поскольку великий
английский ученый, лорд, аристократ, последовательно выступал за мир,
салазаровская пропаганда причислила его к "лику красных". А кто настоящий
красный, который за мир?
Русский. Так лорд Рассел сделался в Коимбре "советским писателем".
...В Порту приехал ночью. На центральной площади - она совершенно
необъятна, вся запружена народом, крик, дискуссии между представителями
разных партий, переходящие подчас в рукопашные схватки - нашел деревянную
палаточку с вывеской ПКП. Здесь продают коммунистические газеты, брошюры,
плакаты. Спросил, где находится городской комитет партии. Молодой паренек
сел в машину - объяснять трудно, да и вряд ли пойму. Из роскошного, б о г
а т о г о центра Порту приехали на окраину. Здесь, рядом с линией
"электрико" (так в Португалии называют трамвай), стоит двухэтажный дом. У
парадного подъезда - пять мотоциклов, рядом курьеры - пятнадцатилетние
ребята в невероятных клешах. Двери то и дело открываются - идут сотни
людей: юноши, девушки, рабочие, интеллигенты. У входа в зал пленумов - два
старика, ну точно профессиональные рабочие революционеры из фильма "Юность
Максима"!
Спросил одного из товарищей:
- В городе все спокойно?
- Да. Пока - все нормально:
- Вы уже слыхали, что в Лиссабоне фашисты взорвали бомбу в кубинском
посольстве?
- Было экстренное сообщение. Мы приняли свои меры. Судя по всему,
фашисты не посмеют пойти на открытые провокации - наши позиции в Порту
сейчас усилились.
Устроиться на ночевку в городе не удалось - родная московская проблема
с гостиницами. Впрочем, можно было поселиться в одном из роскошных отлей,
но плата за номер здесь такова, что - при наших-то командировочных - сразу
вылетишь в трубу.
Спросил товарищей, где можно найти дешевый отель неподалеку от Порту.
Посоветовали поехать на побережье, в Вилла ду Конде. Приехал туда около
часа ночи. На площади - как и в Порту - все еще много людей: последние дни
перед выборами, страсти накалены до предела. Нашел отель, снял номер,
обвалился на кровать - шесть часов за рулем, по дороге отнюдь не
идеальной, скорость - от 100 до 150. В голове все плывет, а завтра надо
забраться в самый центр правых - в Брагу, потом в Порту, повстречать
друзей, а вечером необходимо вернуться в пресс-центр Гюльбекяна, он стал
третьим домом в Лиссабоне: первый - у межкниговцев Уфаевых, второй - в
нашем посольстве (посол СССР Арнольд Иванович Калинин был двадцать пять
лет назад руководителем нашей лекторской группы при МГК ВЛКСМ. Он тогда
кончал Институт международных отношений, я - учился на третьем курсе
Востоковедения. Великолепно говорящий по-испански и португальски,
А.И.Калинин пользуется заслуженным уважением в Лиссабоне; те советы,
которые он давал мне, отличались скрупулезным знанием проблемы и полной
объективностью.
Спасибо ему за это, без добрых рекомендаций посла было бы очень трудно
в этой стране, которую нельзя не полюбить).
...Утро, воистину, все ставит на свои места. Если болен - спи себе
сколько угодно - все равно усталость не пройдет, и будет ощущение бессилия
и отчаяния, и начнешь высчитывать сколько о с т а л о с ь, и как в это
отпущенное (а отпущенное всегда кратко - это когда о времени, и м а л о -
коли о еде), вместить то, что еще не сделано, но обязательно надо сделать,
но сил не будет и останется только одно мучительное ощущение
неудовлетворенности и горя: все возвратимо, кроме времени. И, пожалуй,
любви.
Я поднялся с жесткой, старинной, резной кровати, и сразу же увидел в
прорези черных, мореного дерева, ставень безбрежно-голубое небо, и
почувствовал рядом море: солнце всегда ассоциируется у меня с п р е д т е
ч е й летнего Черноморского безбрежья.
А рядом было не море - был океан, и волны здесь были совсем другие, их
не опишешь, они какие-то горделивые, нет, не горделивые, это слишком
маленькое определение, они г о р д ы е, они похожи на Мухаммеда Али, когда
он ведет свой красивый, не коммерческий бой: нет в нем никакой угрозы,
прыгает себе легко по рингу, а потом - р-р-раз! - какое-то невидимое
движение, и противник в нокауте.
То же и с Атлантикой - лежит себе ровная, тяжелая п л и т а, лежит
недвижно, и вдруг рождается из ничего огромная волна - нет таких на море -
и шандарахает о прибрежные камни, и поднимется в небо огромный фонтан
белой, разбитой в хрустальные дребезги, воды, и шершаво опадает в самое
себя, и снова затаивается океан, словно бы вслушиваясь в небо и землю -
других категорий ему не дано.
Верфи - такие, как пятьсот лет назад: пахнет крепким лесом,
потрескивают стропы, визжат пилы, гулко и ровно срезают сочную желтизну
дуба топоры, ловко схваченные привычными руками строителей.
- Из России? - удивляется Антон, молодой, загорелый корабел. - Не может
быть!
Коммунист?
- Стало быть.
- Зачем же вы про нас, социалистов, писали плохо? Почему писали, что
наша партия - фашистская?
- Это откуда же у вас такая информация?
- Все так говорили.
- Значит, все повторяли ложь. Мы никогда не писали так о социалистах.
Мы писали о том, что вы ошибаетесь - в том-то и том-то, тогда-то и
потому-то, но мы никогда не сравнивали вашу партию с фашистской это ложь и
клевета.
- Честное слово?
- Могу поклясться.
- Чем? - Парень отошел от стропил, ногой подвинул к себе сумку, открыл
ее, достал маленькую книжечку: "Все о Ленине". - Им?
- Могу.
Парень похлопал меня по плечу - знак дружеского расположения - и
предложил выпить стаканчик терпкого, зеленого "вино верде" - нет более
вкусного вина на свете, но увы, нет и более крутых поворотов на виражах,
чем на португальском севере.
(Примечательно: книга о Ленине, выпущенная коммунистическим
издательством "Аванте", стала постоянной принадлежностью социалиста,
который читает ее, шевеля обветренными губами - по слогам, грамоте начал
учиться в кружке, полтора года назад.)
Прямо на берегу, рядом с верфями (никакого современного оборудования,
здешние рыбаки верят лишь рукам, а не машинам), стоит, вбитая в прибрежную
скалу, капелла одиннадцатого века, "Носа сеньора Дагия" -
"Мать-спасительница рулевая".
От капеллы, выложенной внутри прекрасными изразцами, маленькая дорожка
ведет к громадному, поднятому на утес кресту. Вот откуда Христос над Рио
де Жанейро!
Это, оказывается, в традиции португальских мореплавателей поднимать
символ веры, видимый символ, как можно выше, чтобы рыбак или
первопроходчик, расставшись с семьей, наивозможно долго хранил иллюзию с о
п р и в я з а н н о с т и с домом.
Места здесь похожи на северную Испанию, на Каталонию - маленькие белые
коттеджи вдоль "прайя" (по-испански пляж - "плайя"), вдали - акведук,
похожий на тот, что гордо возвышается в Сеговии, и вдруг дорога упирается
в горбатый, безликий строй новых домов-коробок: индустрия туризма бездумно
уродует не только природу, но и историю. Я не убежден, что природу можно
изуродовать - когда видишь такие коробки в Вила ду Конде, лишний раз
ощущаешь величие, вечное превосходство природы, и нашу собственную
неразумную крошечность - не можем совладать с недоумками, которые
стараются побыстрее нагреть руки на вечной красоте океана, и получается
некое исторжение: природа в ы ч л е н я е т из себя эту модерновую
непропорциональность, выставляет ее на посмешище. Из Вилла ду Конде - по
горной дороге вверх - к Браге. Вокруг - громадные плантации хмеля.
Латифундии - ого! За бетонными заборами, поверху пропущена колючая
проволока. И кругом плакаты НДП:
"Мы с Са Карнейру!" За проволокой, разделяющей не только латифундии, но
и мелкие крестьянские наделы, стрекочат маленькие, красиво оформленные
американские трактора-лилипутики, карабкающиеся по распаханному склону -
каждый метр земли идет "в дело". Разъединенность северян очевидна. На юге
- земля плодородней, большие латифундии национализированы, поэтому люди о
б р е ч е н ы на общение, взаимоузнавание, обмен новостями. Там - в
большинстве своем - царствуют левые тенденции. Северные наделы - район
правых традиций.
Проезжал маленькую деревеньку: старики и старухи в черном, как птицы
тревоги. А детишки - в белых шелковых халатиках. При фашизме вс„ и все
должны быть одинаковыми. К конформизму приучать начинали с детства. Всякие
"отклонения от нормы" - в одежде ли, манере поведения, убранстве дома -
бралось на заметку ПИДЕ. Наиболее упорных еретиков отдавали на растерзание
толпе, которая жаждала спокойной о д и н а к о в о с т и. Но жизнь сильнее
фашизма (я сразу вспомнил дома-уроды на набережной Вилла ду Конде).
Отринув конформизм тирании, новая власть сохранила лишь эти обязательные
шелковые белые халатики для школьников - они теперь несут в себе качество
чистоты, а не номерной обезличенности.
- Дети после революции стали очень шумными, - сказал мне один из
португальских друзей, - они теперь какие-то особенно голосистые.
Слава богу!
Брага - совершенно изумительный город, некий сплав испанской Наварры,
северной Италии и Нью-Орлеана. Город напомнил Нью-Орлеан потому, что в
узеньких улочках дома украшены огромным количеством узорных, легких,
замысловатых - точно как на юге Америки - балкончиков. Все это трудно
уживается с модерновыми коробками цехов "Грюндига" и "Юнкерса" (теперь эта
фирма делает для Португалии швейные машинки. Вспомнил анекдот военных
времен. Рабочий с кроватной фабрики потихоньку уносил из цеха детали -
думал собрать для эвакуированной дочери хорошую койку.
Собрал - получился пулемет. Почему вспомнил этот анекдот? Потому, что с
детства, с бомбежек, остался в памяти зловещий образ "юнкерса"). Вообще,
на севере много немецких магазинов, фабрик, и даже отель в центре Браги
называется "Франкфурт".
Зашел в штаб-квартиру местного отделения СДЦ. Благопристойные пожилые
дяди бесплатно распространяют великолепные плакаты: голодный ребенок,
безработный, лежащий под забором, иссохшая женщина с протянутой рукой. Под
каждым из этих лихо сделанных рисунков подпись: "Кто в ответе?"
СДЦ - значительно сдержаннее, чем МРПП или ультралевые
"марксисты-ленинцы". Мне не пришлось разыгрывать роль финского журналиста.
Со мной говорили, зная, кто я, говорили спокойно и вежливо:
- Да, мы рассчитываем на победу в Браге, да, мы знаем о взрыве бомбы в
кубинском посольстве, но у нас, на севере, подобные акты невозможны, ибо
мы контролируем положение. Кто ответственен за нищету? - повторил,
наконец, собеседник мой вопрос. - Да уже не мы, во всяком случае. Мы не
были представлены в правительстве, в учредительном собрании, мы были
четвертой партией, основополагающие решения принимались вопреки нашей
позиции.
- Вы убеждены, что сможете победить нищету, если придете к власти?
- Сначала надо выяснить, кто повинен в нищете.
- Кто же?
- Коммунисты и Соареш.
- Не Салазар? Не пятьдесят лет фашизма?
- Цены при Салазаре были не столь велики.
- А стоимость обучения? Закупочные цены на сельхозпродукты? Зарплата
рабочих?
- Мы не собираемся обелять Салазара, при нем было преступное превышение
власти и неразумное проявление жестокости, но престиж государства, тем не
менее, был весьма высок. Если бы не война - трудно предположить развитие
событий.
- Война была необходима для престижа государства?
- Война - в той форме, как она велась, была ошибкой режима.
Великобритания дружна со своими бывшими колониями, она входит - как равная
с равными в Британское содружество наций. Каэтану поплатился за свое
упорство. Если бы на его месте был молодой, гибкий политик, чувствующий
время, война давно была бы кончена миром - как с нашей ангольской, так и с
мозамбикской провинциями.
- Каковы будут ваши первые шаги, если вы победите?
- Мы покончим с анархией и заставим людей для их же блага - работать,
много и ответственно работать.
- Разве левые партии не говорят о том, что необходимо повышение
качества и у р о в н я труда?
- Мы им не верим и сделаем все, чтобы коммунисты и социалисты остались
в меньшинстве.
- Вы будете делать это легальными методами?
- Мы легальная демократическая консервативная партия португальской
надежды.
Горком Компартии я нашел в маленькой богадельне - старух только-только
перевели в благоустроенный дом. Коммунистам негде разместиться: тот дом,
который им принадлежал, взорван. Скелет дома стоит, как грозное
напоминание. По разбитым глазницам мертвых окон протянут огромный плакат:
"Вот пример тех свобод, которые предлагает фашизм. Если же вы хотите
демократии - голосуйте за Португальскую компартию!"
Два молодых паренька, оба Жозе, провели меня в центр: они расписали
огромную площадь перед муниципалитетом лозунгами коммунистов. Рядом с
муниципалитетом взорванный дом доктора Суэйро - раньше здесь помещались
профсоюзы.
- Рисовать приходится по ночам, - рассказывают ребята, - двое рисуют, а
двое охраняют. Правые здесь вооружены, их много. А нам со значком партии
ходить рискованно - хулиганы из ультра нападают среди бела дня.
Я спросил одного из руко