, что он симулянт, и заточили в
каземат - без хлеба и воды,  на двое суток.  Он  потерял  сознание,  лежал
бездыханный.  Его  отнесли в мертвецкую и бросили на лед.  А утром он стал
стонать.  Его волосы,  черные, с проседью, вросли в лед. Когда мы вытащили
его  наверх,  в  лазарет,  он  скончался.  В каптерке я получил ящик с его
вещами.  Там  были  носки,  старая  рубашка,  шляпа,   проеденная   молью,
фотография древнего старика с надписью: "Дорогому сыну от беспутного Папы,
прости меня,  мальчик", и оловянное кольцо. Я пошел в администрацию, чтобы
узнать домашний адрес креола, но мне сказали, что адреса нет, поскольку он
жил с отцом,  а тот вскоре после ареста сына умер от голода, так как креол
был единственным кормильцем.  Оказывается,  он работал почтальоном;  отец,
которого он  трепетно  любил,  страдал  запойной  болезнью,  а  в  газетах
напечатали объявление, что доктор Снайдерз умеет лечить алкоголиков. Креол
заимообразно - до получки - взял чей-то  денежный  перевод  на  сорок  два
доллара и отвез отца к доктору Снайдерзу,  но тот, конечно, ничего не смог
сделать для старика,  а сын угодил к нам в тюрьму на двенадцать месяцев  и
три недели.  Он страшно бушевал, кричал и плакал, доказывая всем, что отец
умрет без него,  единственного кормильца,  а  надсмотрщики  смеялись:  "Не
кормильца, а поильца!" Из-за того, что он бушевал, страшась за жизнь отца,
ему то и дело давали наказания,  а потом стали отправлять в карцер,  и все
дело  кончилось  смертью  тридцатилетнего  человека  с  густой  сединой  в
курчавых, когда-то черных как смоль волосах.
     И  вот когда мы закрыли ему глаза и  положили в гроб,  сколоченный из
плохо строганных досок (впрочем, какая разница, в каком гробу лежать?!), я
вдруг вспомнил своего отца и мою к нему несправедливость,  и мне стало так
горько,  что  нет  слов передать.  Я  вспомнил огромный лоб  отца и  вечно
удивленные глаза,  взирающие на мир доверчиво,  ищуще и  просто!  А  я  по
наущению бабушки сжигал его чертежи,  а ведь,  может быть, он был близок к
своему открытию,  быть может,  он был на грани того нового, что могло дать
людям хоть какое-то  облегчение в  их  каждодневном каторжном труде во имя
хлеба насущного!
     Знаешь,  дети редко ценят отцов,  они тянутся к женщине,  к ее теплу,
они ведь неосознанно помнят мать и бабушку с первых дней своих,  и нет, им
кажется,  умнее и  сильнее существ на  земле,  чем женщины.  А  ведь самые
страшные удары судьбы принимают на себя мужчины, именно поэтому так суровы
они,  так редко ласкают детей,  так часто обрушиваются в  пьянство.  Когда
женщине нечем кормить ребенка,  она  сокрушается о  нем  лишь,  об  одном,
маленьком,  а мужчина чувствует,  как разрывается сердце не только за дочь
или сына,  но и  за ту,  которая решила стать его подругой.  Боль за двоих
страшнее,  чем боль за одного,  тут арифметика, а не геометрия, это понять
просто,  но понимание это приходит к  людям,  когда отцов нет в живых уже,
сиротство и одиночество.
     В  первые  месяцы  моего  заключения соседом по  камере  был  Нельсон
Грэхэм, он угодил к нам, потому что грабил в аристократических районах, но
он стал заниматься этой работой лишь после того,  как испробовал все пути,
чтобы получить место на службе,  а у него было двое детей,  и их надо было
кормить...  Боже, как он плакал по ночам, Ли! Он весь трясся под суконным,
пропахшим карболкой одеялом,  рвал зубами подушку,  чтобы никто не услыхал
его  слез и  не  увидел их  -  в  тюрьме такое мало кому прощают,  слабого
затаптывают,  закон выживания,  ничего не  поделаешь...  Когда он  получил
письмо, что его жена вышла на панель, а детей отдала в приют, он умудрился
повеситься на  простыне,  а  у  нас такие дырявые и  старые простыни,  что
только можно было диву даваться,  как он  набрался смелости на такой шаг -
останься в живых, сидеть бы ему в карцере пару недель, как пить дать...
     А  Ричард Прайс?!  Он получил бессрочную каторгу за то,  что открывал
самые  надежные  сейфы  банков,   и  делал  это  не  оттого,  что  родился
взломщиком,  а потому, что нечем было кормить маму. Ты думаешь, это просто
- вскрыть сейф?!  О,  это  страшное и  кровавое искусство!  Прайс спиливал
напильником кожу с пальцев и ощущал ею секреты шифра, понимаешь? Он провел
в тюрьме больше пятнадцати лет и уже смирился с мыслью, что здесь и умрет;
он был лишен права на переписку - то, что поддерживало Надеждой одних, для
него оказалось спасением,  потому что он  был отрезан от  Памяти по  своей
семье;  ему были запрещены свидания,  ни  одного за  пятнадцать лет;  даже
газет и  книг ему не  давали -  дядя Сэм умеет сурово наказывать тех,  кто
посягает на святая святых -  Ее Величество Собственность!  И  надо ж  было
случиться такому,  что  в  здешнем банке дал  деру один босс,  прихватив с
собой ключи от сейфа!  Тюремщики пообещали Прайсу свободу, если он вскроет
сейф,  и подтвердили свое обещание тем,  что позволили ему написать письмо
домой,  и он получил ответ, и мама писала, что ждет его, любит его и верит
в его благородство, и Прайс спилил кожу на пальцах и открыл сейф, а его за
это отправили не  на  свободу,  а  в  ледяной карцер.  Как он плакал перед
смертью,  как он  рвал грудь своими окровавленными пальцами:  "Зачем?!  Ну
зачем?!  Зачем?!" А ведь он пошел на это только во имя семьи,  во имя кого
же еще?!
     Поэтому я  долго размышлял,  дорогой Ли,  чем  я  могу  искупить свою
невольную вину перед отцом.  Я ведь не только сжигал его чертежи и модели,
я ревниво следил за тем,  с кем из женщин он раскланивается на улице,  ибо
память об умершей маме была для меня дороже живого отца.  Ах,  разве можно
выразить все  это  в  письме?  Много  рассказов потребно для  того,  чтобы
составить некую картину общего,  да  и  получится ли  такого рода картина?
Кому она по плечу? Наверное, будущие поколения смогут судить о жизни своих
предшественников не  по романам одного писателя,  но по творчеству многих.
Даже  Христос имел помощников,  и  правда его  времени запечатлелась в  их
рассказах,  столь,  казалось бы,  одинаковых по сюжету, но таких разных по
языку, характерам и стилям!
     В нашей жизни существует два вида борьбы.
     Первый:   человек  видит  несправедливость,   то,   что  мешает  жить
окружающим,  что развращает их,  унижает и губит. Он восстает против этого
каждый день, час, каждую минуту. Он борется со злом так, как только может,
всеми способами, ему доступными.
     (Если бы я избрал этот путь, я был бы обязан переслать тебе документы
о  том,  как здесь жульничают,  покупая хорошую пищу,  а  заключенным дают
помои,  выручка - в свой карман; я был бы должен объявить голодовку, пойти
в карцер и на экзекуцию, когда казнили Кида; я был бы обязан поднять голос
против  неравенства  даже  здесь,  когда  "банкирам"  можно  все,  обычным
бедолагам - ничего, и за это бы мне прибавили срок, и неизвестно, вышел бы
я из тюрьмы или нет.)
     Второй: человек знает несправедливость, видит все то, что развращает,
унижает,  оскорбляет людей,  но  он  чувствует в  себе силу бороться не  с
локальным злом,  каждодневным и ежечасным,  а Огромным,  Всеобщим.  Такого
рода чувствование приходит лишь к тем,  кто одарен даром Мелодии,  Цвета и
Формы или же Слова.
     Я рискнул избрать второй путь.
     Я  пошел во  имя этого на временные компромиссы с  совестью,  ибо мне
нужно было выждать и выжить, чтобы отдать всего себя этой моей борьбе.
     Не знаю, смогу ли я преуспеть на этом поприще.
     Я сделаю все, чтобы смочь.
     Теперь о моем псевдониме: помнишь песенку нашей ковбойской молодости:
"Скажи  мне,   о,  Генри!"?  Или  история  с  моим  французским  коллегой,
фармацевтом Оссианом Анри?  Я  тебе рассказывал о  нем,  когда мы  ехали к
границе...  Мы  ведь  тоже  звали  его  на  американский манер  "О'Генри",
экономия времени прежде всего,  а  фармацевтика -  моя детская страсть.  И
еще:  папу звали Олджернон.  С нашим языком не соскучишься -  пишется "а",
читается "о". Олджернон Генри. О. Генри.
     Жду ответа с надеждой, а потом - будь что будет.

                          Твой каторжник Билл, или, если угодно, литератор
                                                                О. Генри".


                                    43

     "Колумбус.
     Начальнику тюрьмы м-ру Дерби.

     Срочно  освободите из-под  стражи  приговоренного к  смерти  Кида  за
убийство его друга Боба Уитни.  По  настоянию репортера газеты "Пост" м-ра
Грога было проведено повторное расследование,  и оказалось,  что Боб Уитни
не  был  утоплен Кидом в  реке  после ссоры,  а  сбежал от  родителей и  в
настоящее время проживает в Пенсильвании.
     Выдайте Киду  пять  долларов из  бюджета тюрьмы и  оплатите билет  за
проезд к месту проживания.
                                                Прокурор Дэйв Кальберсон".


__________________________________________________________________________
     Текст подготовил Ершов В. Г. Дата последней редакции: 12/08/2000