осле  того,  как  получил твое  письмо.  Мне  трудно совладать с
собою.  Я не умею ненавидеть, наверное, в этом - мой главный недостаток. Я
боюсь обидеть человека.  Я опасаюсь пошевелиться в толпе,  чтобы ненароком
не ударить того, кто слабее меня или стоит сзади.
     Но  если это  тот  Филипп Тимоти-Аустин,  которого я  вышутил,  и  он
столько лет  хранил  в  себе  ненависть против  меня,  то,  значит,  он  -
Личность,  он -  состоялся,  он смог изваять из той заготовки, которой был
тринадцать лет назад, нечто цельное, чем стал ныне: никакой середины! Если
злодей -  то злодей до конца!  Но кто сказал, что мститель - злодей? Может
быть, он такое пережил после моей шутки, что нам с тобою и не снилось, кто
знает?!
     Да,  у  него  была  родинка на  правой  щеке,  маленькая,  черная,  с
волоском, который вился. Я всласть потешился над этой родинкой.
     Зачем?  Не  знаю.  Людей надо  жалеть,  но,  увы,  к  этому постулату
приходишь после того, как жизнь крепко тебе самому накостыляет.
     ...Не знаю, чем это объяснить, но я стал ощущать вокруг себя какую-то
затаенную тревогу.
     Я полагал, что смогу много писать, но мечтам моим не суждено сбыться,
поскольку репортажи,  которые я  подрядился делать  ежедневно для  газеты,
отнимают все время.
     ...Кто-то  рассказал смешную историю:  биржевой маклер  сделал  своей
секретарше предложение,  а  та ударилась в слезы.  Он удивился:  "Я обидел
вас?" Она ответила: "Нет, но ведь ты вчера уже женился на мне!" .
     Утром я просыпаюсь с сюжетом нового рассказа в голове, а вечером сижу
в  салуне,  смотрю на игроков в покер,  и ни мысли во мне нет,  ни желания
писать, одно отчаяние.
     Пожалуйста, не сердись, что я отправлю тебе грустное письмо.

                                                               Твой Билл".


                                    18

     "Уважаемый мистер Врук!
     Ваш сотрудник Бенджамин Во обратился ко мне с предложением обнаружить
место  пребывания сбежавшего из-под  суда  кассира  "Первого Национального
банка".
     Мне  непонятна бестактность такого рода.  Я  никогда не  встречался с
этим господином,  его  судьба меня совершенно не  волнует,  однако меня не
может не тревожить преступление закона,  совершенное м-ром Портером в  том
банке, который входит в орбиту интереса корпораций, с которыми я связан.
     Поэтому,  если  вашей  конторе  известно местонахождение преступника,
соблаговолите поставить об  этом в  известность полицию и  прокуратуру,  а
своему сотруднику разъясните,  что  негоже предавать интересы того  босса,
которому служишь.
     Поскольку м-р  Бенджамин Во  намекнул,  что вы приняли заказ клиента,
заинтересованного в  судьбе  м-ра  Портера,  советовал бы  вам  немедленно
уведомить власти и об этом человеке, потому что он вполне может знать, где
находится  преступник,  уклоняющийся от  ответственности и  наносящий этим
урон Справедливости, Морали и Долгу.
                                                  Филипп С. Тимоти-Аустин,
                                     президент "Скотопромышленного банка".


                                    19

     "Любимая!
     Ты  не  представляешь себе,  как  славно движутся мои дела!  Я  много
работаю в  газетах,  но все свободное время пишу,  обложившись книгами,  в
моем тихом, удобном кабинетике.
     Я отправил несколько вещей в "Детройт фри пресс" и сейчас жду отзыва.
Помнишь,  как  они купили мои юморески,  прислали чек на  шесть долларов и
предложили работать на них постоянно?!
     Убежден,  что и  на  этот раз они купят несколько вещиц,  и  я  смогу
переправить тебе денег.  Мне так стыдно перед тобой,  родная, что пришлось
обречь тебя на незаслуженный позор и постоянную зависимость от родителей!
     Я теперь спокоен,  как никогда раньше, ощущение невиновности дает мне
радостную  силу  творить;  единственное горе  -  это  разлука  с  тобою  и
Маргарет.
     Чем труднее я думаю о прошедшем, тем явственнее понимаю необходимость
того  вихря,  который сметет старье и  даст  людям единственно им  нужное:
определенное равенство в  распределении благ.  При  этом  я  понимаю,  что
равенство  есть  некий  вызов  природе,  которая  не  признает  равенства,
поскольку в прериях живет лев и коза, то есть тиран и жертва. Но ведь если
не верить в чудо, которое рано или поздно принесет счастье каждому (только
потому - всем), стоит ли жить на земле?! Всегда надо быть героем в мыслях,
только  это  позволит  человеку  в   его  деяниях  соблюдать  мало-мальски
достойную порядочность.  Вокруг нас так много плохих людей,  которые алчно
гасят те огни, которые мы зажигаем в своей душе и в душах наших близких...
     Ты  должна  быть  уверена в  нашем  завтрашнем дне,  Этол.  Какие  бы
испытания ни  выпали на  нашу  долю,  Правда победит.  Нам  осталось ждать
встречи всего восемьсот девяносто семь дней, они пролетят как миг.
     Нас, словно  острова,  бьет  волнами страшный океан неизвестного,  но
ведь именно эти постоянные пенные удары и  дают  нам  право  на  веру.  Мы
окружены  беспроглядной  тайной;  даже  минута,  которая  наступит,  может
изменить нашу жизнь,  но кто сказал, что надо бояться Времени, таинственно
спрессованного  в  секунды  и  доли секунд?!  Когда я ощущаю усталость,  в
голове моей возникают вопросы,  которые я гоню прочь, ибо они безжалостны,
а человек,  прикасающийся к перу, обязан быть милосердным, иначе он злодей
и коварный обманщик.  Да,  я отдаю себе отчет  в  том,  что  землетрясение
равнодушно  и  силам,  вызывающим  его,  совершенно безразлично,  если под
осыпающимися кирпичами дома погибнет новый Шекспир  или  зачатый  накануне
Моцарт.  Да,  правда  жизни  такова,  что  тайфун одинаково беспощаден и к
пророку  и  к  лжецу,  но  это  не  дает  право  литератору  считать,  что
бессовестность стихии обрекает его на унылое бытописательство знакомой ему
маленькой правды.  Ироничная вера в чудо даст людям успокоенную надежду  и
чуть-чуть  веры  в  свою  силу.  Это  именно  мне и хочется выразить в тех
рассказах, которые разрывают голову.
     Любовь моя, береги себя и Маргарет.
     Вы, словно маяки в ночи, когда с рейда Нового Орлеана выходят корабли
и берут курс в океан, навстречу ветрам и судьбе.
     Я  нарисовал эти маяки на  рейде,  но  они вышли смешными,  а  потому
жалкими,  и я не стал отправлять тебе этот рисунок. Воистину человек - это
стиль,  а  когда начинается совмещение несовместимого,  делается стыдно за
автора.
     Майкл  Сноу,  мой  коллега по  газете,  пишет рассказы,  в  которых с
невыразимой тоской рассказывает о  праздничном шуме французского квартала,
где  чуть не  до  утра звучит музыка негритянских музыкантов,  о  веселье,
царящем в маленьких ресторанчиках,  где тепло и уютно,  и страшной жизни в
ночлежках, расположенных совсем неподалеку. Каждый его рассказ - это плач,
но кто сказал,  что литература - синоним безысходности?! В настоящей прозе
должны быть  открыто провозглашены не  только Права  человека,  но  и  его
Обязанности! А человек обязан быть счастливым. Его надо побуждать к этому,
требовать от  него поступка,  а  не слезливого описания горестей,  на него
свалившихся, - в этом я вижу задачу литератора.
     Порою я задаю себе вопрос:  а не избрал ли я роль Великого Обманщика?
Ну и  что,  отвечаю я  себе,  а почему нет?  Есть же библейское выражение:
"ложь во  спасение",  -  и  оно прекрасно,  ибо в  нем сокрыто сострадание
истинное, а не стороннее.
     Любовь моя, следующее письмо я напишу тебе через три дня, и оно будет
таким веселым, что ты будешь смеяться до слез, обещаю!
     Целуй нашу маленькую.
                                                               Твой Билл".


                                    20

     "Дорогой мистер Камингс!
     Поскольку  говорят,  что  вы   представляете  интересы  высокочтимого
мистера   Кинга,   являющегося  надеждой  честных  граждан  Техаса,   хочу
поделиться с вами моим горем.
     Я,  честный детектив Бенджамин Во, семь лет работал не за страх, а за
совесть в юридической конторе Саймона Врука, Хьюстон, Техас.
     Ныне я  потерял работу из-за того,  что президент "Скотопромышленного
банка"  Филипп С.  Тимоти-Аустин переслал мое  доверительное предложение о
сотрудничестве моему боссу, сопроводив письмо тенденциозным комментарием.
     А дело в том, что некий землевладелец Ли Холл обратился к моему боссу
с  просьбой провести анализ общественного мнения по  поводу дела  "Первого
Национального банка" в Остине.
     Мне удалось выяснить,  что наиболее агрессивен (тщательно скрывая это
от   всех)  по  отношению  к   м-ру  Портеру  (это  кассир,   единственный
привлеченный к суду служащий банка) был именно м-р Тимоти-Аустин. Лоббируя
- через нанятых им юристов - за гражданскую казнь вышеназванного служащего
"Первого Национального",  человека,  занятого химерами (Портер  сочиняет и
рисует  карикатуры),  м-р  Тимоти на  самом  деле  преследовал иные  цели,
видимо,  делового порядка,  а кассир был лишь средством давления на людей,
против  которых  была  предпринята  атака.  Зная  эту  агрессивность  м-ра
Тимоти-Аустина,  я  доверчиво внес  ему  предложение узнать адрес м-ра  Ли
Холла,  что,  мне кажется, дало бы возможность установить место нахождения
м-ра Портера.  Естественно,  я  определил ту цену,  которая бы окупила мои
затраты, неизбежные в такого рода поиске.
     Вместо  ответа м-р  Тимоти-Аустин потребовал моего  увольнения,  и  я
теперь оказался без средств к существованию.
     Зная вашу доброту и  отзывчивость,  просил бы вас похлопотать за меня
перед мистером Кингом и восстановить справедливость.
     В ожидании вашего ответа.
                                  Бенджамин Во, частный детектив-аналитик"


                                    21

     "Дорогой Кинг!
     Посмотри письмо бедолаги Во. Не покажется ли оно тебе любопытным?
     Если да - назначь время встречи, мы обсудим препозицию.
     Один русский начальник сказал про  Наполеона:  "Резво шагает мальчик,
не пора ли унять!" Я с готовностью повторяю слова этого генерала, соотнося
их с нашим зарвавшимся "скотским" деятелем.
                                                             Искренне твой
                                                                 Камингс".


                                    22

     "Дорогой отец!
     Я  долго  думал,  отправлять ли  тебе  это  письмо.  Только не  делай
скоропалительного вывода,  будто я  взялся за перо оттого,  что уже вторую
неделю сплю в бесплатной ночлежке для бедных.
     Я  решил  написать тебе  потому,  что  мой  сосед по  нарам бездомный
репортер Билл  Сидней,  исхудавший до  того,  что  локти у  него похожи на
острые палки,  много рассказывал про  своего отца,  который получил диплом
врача,   однако   всю   жизнь   конструировал   летательные   аппараты   и
сельскохозяйственный комбайн,  а властная бабушка заставляла Билла сжигать
не только чертежи, над которыми старик проводил вечера и ночи напролет, но
и  готовые модели.  Бабушка хотела отцу добра,  она мечтала вернуть его на
путь медицины, отбив у него охоту к бредовым идеям, за которые не платят и
ломаного гроша.
     У  нас  все  было  так  же.  Ты  запрещал  мне  заниматься живописью,
предрекал неудачи, хотел вернуть меня на стезю добродетели: ну как же, сын
владельца фабрики, и вдруг малюет картинки!
     Но  Билл Сидней рассказывал про  свою жизнь так,  что  мне было равно
жаль и отца его и бабушку: каждый жил своей верой.
     Ты всегда говорил мне,  что я  ничего не добьюсь в  живописи.  К моим
первым успехам ты отнесся критически и ты до сих пор не знаешь, отчего мне
перестали делать заказы.  Если  человеку дан  дар  писать лица людей,  он,
следовательно, владеет таинственным свойством чувствовать в ангеле злодея,
а в падшей женщине - прелестные черты Манон Леско.
     Помнишь, я не хотел писать твоего Джексона? Это был не каприз, просто
я слишком хорошо чувствовал его, ощущал его внутренние пороки, а если так,
то кисть мне уже неподвластна,  она подчиняется тому, что во мне заложено.
Джексон отказался купить  свой  портрет.  Потом  Эдлай  отказался выкупить
портрет жены,  а после пошли разговоры, что я бездарь, рисовать не умею, а
лишь делаю злостные карикатуры на уважаемых людей.
     Живопись,  папа,  это такая возлюбленная, за которую жизнь отдашь, не
то, что блага, вроде теплого дома и сытного обеда.
     Если  человек реализует себя в  искусстве,  сказал мне  репортер Билл
Сидней,  с которым мы спим в обнимку,  чтоб не было так холодно,  тогда он
избежит тлена и достигнет того, о чем мечтали все великие, - Бессмертия.
     Я смогу вернуться к тебе только в том случае, если ты поймешь, что не
из  прихоти  и  не  по  причине неуживчивого характера я  писал  портреты,
которые  вызвали  гнев  против  меня  в  нашем  городе.   Служение  правде
предполагает честность. Прости за патетику, но это так.
     Не могу дать тебе обратного адреса, ибо его у меня нет.
     Билл   Сидней   нашел   работу   в   порту,   мы   грузим   ящики   с
сельскохозяйственным инвентарем для Гондураса и Венесуэлы. Платят неплохо.
На  краски хватает.  Я  напишу тебе,  как  будут  развиваться мои  дела  в
будущем.
                                                                  Твой сын
                         Эндрю, который все-таки считает себя художником".


                                    23

     "Дорогой Билл!
     Я  тут  провел  кое-какую  работу и  выяснил,  что  подавляющая часть
жителей Остина (я  имею в  виду тех,  кто  может повлиять на  общественное
мнение,  то  есть на присяжных) совершенно убеждена в  твоей невиновности.
Определенная,  весьма незначительная часть полагает,  что ты мог совершить
ошибку в  записи,  но  отнюдь не  из  преступных целей,  а  по  ошибке или
неопытности.   И  единицы,   а  прежде  всего,  сдается  мне,  этот  самый
Тимоти-Аустин (родинка у  него на щеке есть,  и волос он не стрижет) мутит
воду из своего дал„ка, а позиции у него довольно крепкие.
     Поэтому я не могу сказать тебе с полной убежденностью:  "Возвращайся,
ты выиграешь процесс!"  Но и смотреть спокойно на то,  как ты вынужден три
года скитаться, тоже не могу, твоя судьба отнюдь не безразлична мне.
     В  городе ходит слух,  что на самом-то деле ты проявил благородство и
покрыл чью-то финансовую операцию,  приняв удар на себя. Если это так, то,
заклинаю нашей старой дружбой, расскажи хотя бы мне всю правду.

                                                             Жду весточки,
                                                       твой друг Ли Холл".


                                    24

     "Дорогой Ли!
     У меня просто-напросто нет слов, чтобы выразить тебе благодарность за
участие в моей непутевой судьбе.
     Если такое и было,  что мне пришлось покрыть чью-то оплошность, то не
стоит рассказывать об этом кому бы то ни  было.  Даже  тебе.  Ведь  я  мог
покрыть своей подписью только очень хорошего человека. Согласен? А хороший
человек, зная, в каком я оказался положении должен был бы - по всем нормам
человеческих  отношений  -  прийти  в  суд  и сказать всю правду.  А он не
пришел...
     Представь себе,  как я буду выглядеть в глазах всех,  кто меня знает,
если  сейчас приползу в  Остин  на  коленях и  начну слезно топить другого
человека?!  Доказать все равно я  ничего не  смогу (банк живет по  законам
пиратства,  а пираты тоже люди - есть среди них благородные и смелые, есть
низкие трусы,  трясущиеся за  свое  положение в  мире,  тут  уж  ничего не
поделаешь), а лицо потеряю в глазах всех, кто меня знает.
     Словом положение таково,  что не позавидуешь.  Я смогу доказать людям
свою невиновность только одним - литературой. Попавший в жернова судебного
механизма не  имеет надежды на Справедливость.  Моя позиция однозначна:  я
утверждал,  что ни в  чем не виноват но мне не поверили..  Я  настаивал на
своей  позиции,   тогда  мне   предлагали  взять  вину   в   халатности  и
расхлябанности  -  в  этом  случае  сулили  смягчение  приговора,  обещали
посадить на  скамью подсудимых вместе со мною всех руководителей банка,  а
это есть "коллективная ответственность",  она не так позорна,  однако я не
подписал и такого рода сделку, ибо она противоречит нормам морали, которые
я исповедую.
     Итак,  то, что знаю один я, недоказуемо, Ли. Есть Божий суд, и коли я
виновен,  если я лгу тебе,  значит, Всевышний покарает меня самой страшной
карой:   творческим  бесплодием,   беспамятством,   пыльной   смертью  под
забором...
     Пожалуйста,   не  пиши  мне  больше  по  прежнему  адресу.  Я  сейчас
подыскиваю новую квартиру, да и работу тоже, потому что прежний редактор в
конце кондов потребовал паспорт:  он, чудак, хотел сделать добро, повысить
меня по службе,  сделав боссом всех репортеров.  Ну,  понятно,  я назавтра
пошел искать другую газету.  Найду.  Квартира,  в которой я теперь обитаю,
вполне  удобна,  правда,  несколько  шумновато,  поэтому  писать  рассказы
приходится в парке, на скамейках.
     Судьбы  людей,  которые проходят у  меня  перед  глазами,  совершенно
поразительны.  Сосед  по  новой квартире,  Эндрю Маккормик -  великолепный
художник,  сын владельца фабрики в Детройте, обладает поразительным даром:
он  угадывает людей.  Денежные тузы его города подвергли парня остракизму,
перестали заказывать портреты, потому, что он писал характер, а характер -
обязательно правда, то есть нелицеприятная честность.
     Я  делал репортажи о порте,  познакомился там с капитаном;  тот был в
состоянии запойного опьянения,  оттого что  кто-то  написал ему,  что жена
изменяет, да и вообще стала его подругой жизни из корысти.
     Я пригласил  Эндрю  и  предложил  капитану показать художнику портрет
жены.  Тот долго рассматривал ее черты,  а потом стал так рассказывать про
эту  женщину,  что капитан протрезвел,  расплакался и тут же заказал Эндрю
сделать портрет любимой.  Через три дня Эндрю получил еще пять заказов  от
портовиков.  К  нему  повалил  народ,  а мне,  как ты понимаешь,  пришлось
удалиться,   чтобы   не   оказаться   в   фокусе   повышенного    интереса
общественности.  Что-то  в  последнее  время я стал особенно остро ощущать
спиною и кожей  ч у ж и е  взгляды.  Когда это было у нас на границе, и мы
были вооружены,  и рядом были ты и наши друзья,  это не страшно, но, когда
тебя гнетет одиночество,  когда ты в бегах,  бесправен и  лишен  права  на
защиту, ощущение, говоря честно, не из приятных.
     Но,   думаю  я,  это  то  самое  настроение,  от  которого  никто  не
застрахован.  "И это пройдет!"  Мудрость древних непреходяща,  всегда надо
верить в будущее, которое обязано быть прекрасным. Иначе жить незачем.

                                                      Остаюсь твоим другом
                                                                  Биллом".


                                    25

     "Дорогой Камингс!
     Я совершенно с тобою согласен. Во-первых. Надо реализовать наши акции
"Силвер филдз".  Через нью-йоркские банки.  Чем скорее мы это сделаем, тем
лучше.  Никаких связей с зарвавшимся "скотоводом".  Во-вторых.  Надо мягко
порекомендовать  бедолаге  Бенджамину  Во  продумать те действия,  которые
дадут ему удовлетворение.  Финансировать его  работу  согласится  Эдвардс,
который  также точит зуб на "скотовода".  В-третьих.  Необходимо как можно
скорее отыскать этого самого кассира.  Чтобы "скотовод" не играл  на  том,
что кое-кто в Вашингтоне покрывает те Директораты банков, которые работают
по старинке.
     Свяжись с Эдвардсом.  Пусть его люди негласно присмотрятся к Во. Я не
намерен забывать обид,  которые мне были нанесены кем бы то ни было.  А уж
"скотоводами" - особенно.
                                                                    Кинг".


                                    26

     "Дорогой Брат!
     Пожалуйста,  выручи меня в последний раз! Я про