нуться в рейх...  Ну да, конечно, не  приказ,
просьбу, ясное дело...  Я боюсь задать себе этот вопрос: "Почему я  должен
вернуться?"  Может  быть,  в  Швейцарии,  читая  наши  русские  газеты,  я
просто-напросто не смог понять, что дома знают куда как больше о том,  что
может произойти в рейхе, чем знаю я, сидящий здесь? Но что? Что же?!"


     ...Встретившись с Борманом - как и в прошлый раз, в его машине  возле
Музея природоведения, - Штирлиц в какой-то мере понял, отчего Москве  было
выгодно его возвращение...



"ДА, ИМЕННО ТАК - Я ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ВАС ПОДОЗРЕВАЮ..."
__________________________________________________________________________

     - Здравствуйте, Штирлиц, необыкновенно рад вас  видеть.  Садитесь,  -
сказал Мюллер, и быстрая продольная гримаса свела его левую щеку. - Хотите
выпить моей домашней водки?
     - Хочу.
     - А попробовать настоящего магдебургского сала?
     - Тем более.
     Мюллер достал из холодильника,  вмонтированного  в  книжный  стеллаж,
запотевшую бутылку  баварского  "айнциана",  деревянную  досочку  с  тонко
порезанным бело-розовым салом, банку консервированных мидий, поставил  все
это на маленький столик в своей комнате отдыха и сказал:
     - Если не можете не курить - курите.
     - Спасибо. - Штирлиц усмехнулся.
     Мюллер быстро глянул на него:
     - Чему смеетесь?
     -  Памяти...  Я  когда-то  читал  книгу  еврейского  писателя   Шолом
Алейхема...  У него там была  занятная  строка:  "Если  нельзя,  но  очень
хочется, то можно".
     - Замечательно, - сказал Мюллер  и  поднял  свою  рюмку.  -  За  ваше
благополучное возвращение, за то, что вы блистательно выполнили свой долг,
и за ваши филологические способности.
     Штирлиц выпил, закусил салом - оно  действительно  было  отменным,  -
поинтересовался:
     - А почему "филологические способности"?
     - Потому что мне  знакомы  списки  всех  тех  евреев,  книги  которых
издавались в Германии.  Шолом Алейхема среди них  не  было.  Его  издавали
только в России.
     - Верно. И еще его трижды издавал Галлимар в Париже.
     - Да черт  с  ним,  с  этим  Алейхемом,  я  бы  не  отказался  сейчас
обнаружить среди своей родни  какого-нибудь  еврея,  вскорости  это  очень
сгодится, когда сюда понаедут жидочки из Америки, а Сталин  пришлет  своим
наместником Илью Эренбурга...  Ладно, рассказывайте о беседе с Борманом...
Вы не писали ее?
     - Нет. И впредь этого делать не стану.
     - Почему?
     - Потому что после моей первой с ним встречи он и так переменил  свое
отношение к вам...  Вы же были у него после того, как я  рассказал  ему  о
вашей безграничной преданности?
     - Он уведомил вас об этом?
     Штирлиц пожал плечами:
     - А кто еще мог меня об этом уведомить?
     - Ваш шеф и мой друг Шелленберг, например...
     - Мой  шеф  и  ваш  друг  Шелленберг,  видимо,  отдаст  меня  в  руки
имперского  народного  суда  за  то,  что  я  способствовал  изменническим
переговорам пастора Шлага с англо-американцами...
     - А кого представляет Шлаг? Разве за ним кто-то стоит?  Он  связан  с
нами? Или с партией? Он был и остался изменником,  Шелленберг  знал,  кого
отправлять в Берн... Меня, во всяком случае, Шелленберг пока еще не просил
заняться вами - в качестве "пособника врагов"...
     - Попросит.
     - Вы сказали об этом Борману?
     - Конечно.
     - Как он отреагировал?
     - Сказал, что подумает...  Но мне показалось, что вы заранее обсудили
с ним возможность такого рода...
     Мюллер налил еще в рюмки, посмотрел свою на свет, покачал головою:
     - Какого черта всех нас потянуло в политику, Штирлиц?
     - Какие мы политики? Шпионы...
     - Истинными политиками на этом  свете  являются  именно  шпионы:  они
знают  две  стороны  медали,  то  есть  абсолютную  правду,  а    политики
извиваются, словно змеи, дабы отчеканить орла и решку  на  одной  стороне,
что, согласитесь, невозможно.
     - Именно поэтому их работа будет  потребна  во  все  века,  как-никак
иллюзия, а люди на нее падки...
     - Борман действительно попросил меня обеспечить вашу безопасность, вы
снова угадали... Спалось в Швейцарии хорошо?
     - Так же, как здесь.
     - Но там нет бомбежек, тишина...
     - А я не реагирую на бомбежки.
     - Вы фаталист?
     - Вы до чего угодно доведете, - вздохнул Штирлиц.
     -  Это  -  да,  умеем,  -  согласился  Мюллер  добродушно.   -    Ну,
выкладывайте, о чем он говорил?
     - О том, что Шелленберг, видимо, продолжает свое дело в  Швейцарии  и
готовит новое, в Стокгольме.
     - И вам, как специалисту по срывам переговоров, поручено войти в  эти
комбинации Шелленберга?
     - Да.
     - Но ни Борман, ни вы не знаете, как это можно сделать?
     - Именно так.
     - И Мюллер-гестапо, добрый старый папа-Мюллер, должен  помочь  вам  в
этом?
     - Должен.
     - А как он это сделает? Что он, семи пядей во лбу?  Я  не  знаю,  как
подкрасться к вашему шефу.  Я ломаю голову второй день и  ничего  не  могу
придумать.  Давайте выкладывайте ваши соображения,  Штирлиц,  вы  умный  и
хитрый...  Смело  говорите  все,  что  взбредет  на  ум,  я   стану    вас
корректировать...
     - Группенфюрер, если уж вы не знаете  к а к,  то я, даже со всей моей
хитростью, вообще ничего не придумаю...
     - Штирлиц, я не люблю кокетства...  Да вы и  не  умеете  кокетничать,
слишком для этого умны...  Расскажите мне весь ход операции по Вольфу... С
самого начала...  Англичане не так уж  были  неправы,  когда  решили  -  в
судебных разбирательствах - жить по закону аналогии. Я слушаю...
     Штирлиц понял: началась проверка. "Он хочет  послушать,  как  я  буду
излагать ему свою версию всего  дела...  А  он  станет  перепроверять  ее,
основываясь  на  донесениях  агентуры,   расшифровке    моих    телефонных
разговоров, рапортах службы наблюдения...  Сейчас он  должен  подняться  и
отойти к шкафу или куда-то еще, где у него есть кнопка включения записи...
Вряд ли он решится на то,  чтобы,  сидя  напротив  меня,  шарить  рукою  в
кармане  по  рычажкам  диктофона,  он  слишком  большой  профессионал,  он
р а с с ч и т ы в а е т  контрагента заранее..."
     Мюллер, однако, не встал с кресла, он  просто-напросто  пододвинул  к
себе маленький пульт, лежавший на столе, нажал кнопку и сказал:
     - Я запишу вас, потом послушаем  вместе,  если  какой-то  узел  будет
непонятен, вернемся к нему и проанализируем заново. Согласны?
     - Конечно, - ответил Штирлиц и снова, в который  уже  раз,  подивился
этому человеку, его совершенно особенной логике. - Итак, мне была поручена
работа с пастором, которого Шелленберг, видимо, уже давно держал в уме для
прикрытия Вольфа - в случае, если переговоры с Даллесом окончатся неудачей
или же сведения о них дойдут до фюрера...  Я  работал  со  Шлагом  не  без
интереса: это достойный человек, у него своя позиция, он бесстрашен, готов
на все, лишь бы немцы получили мир как можно раньше...  У  Шлага  довольно
широкие связи среди движения пацифистов,  имя  его  известно  Ватикану,  с
экс-канцлером Брюнингом его  связывает  давняя  дружба...  По  легенде  он
должен был вступить в контакт с  Даллесом,  назвав  имена  ряда  достойных
людей в переговорах о мире, ибо он - по словам агентов Даллеса - не  имеет
в рейхе опоры на те  реальные  силы,  которые  смогут  удержать  в  стране
порядок и не позволить Германии сделаться поживой для русских -  в  полной
мере, а не так, как было решено в Ялте.  От  Брюнинга  к  Шлагу  поступили
данные, что Даллес начал переговоры с обергруппенфюрером Вольфом. Но и это
не все: Шлаг - и это самое главное, с чем я к вам приехал, я не сказал  об
этом  Борману,  цените  мою  верность  -  высчитал,  что  операция  Вольфа
планировалась не только вашим другом и моим шефом, но и весьма  серьезными
силами в генеральном штабе и министерстве иностранных дел...
     - Факты? - закашлявшись, спросил Мюллер.
     Штирлиц понял, что тот специально закашлялся,  не  хочет,  чтобы  его
голос присутствовал на пленке,  кашель  меняет  голос  до  неузнаваемости,
однако, отметил Штирлиц, на его пассаж про  генштаб  и  дипломатов  Мюллер
клюнул, сразу же потребовал факты. "Ну что ж, я  дам  тебе  факты,  только
плохо, что я не рассказал об этой моей идее пастору, они, я думаю,  станут
сейчас к нему подкрадываться...  Надо сделать все,  чтобы  Мюллер,  именно
Мюллер, поручил мне поездку в Швейцарию.  Я должен  так  повести  себя  во
время  д о п р о с а,  а это допрос,  ясное  дело,  чтобы  оставить  нечто
такое на донышке, что сделалось бы совершенно необходимым Мюллеру... Нужен
крючок, только б не переторопить дело, только б  п о в е с т и мне, только
б разбудить в этом уставшем  человеке  фантазию...  А  как  ее  разбудишь?
Интересом, личным интересом, он умный, он понимает, что думать сейчас надо
только о себе самом, все проиграно.  Но ведь и он заложник у Гитлера.  Они
все  заложники,  трусливые,  маленькие  заложники  в    руках    больного,
трясущегося маньяка...  Вот ужас-то! Отчего такое возможно? Верно говорят:
"не сотвори себе кумира".  Они думали, что кумир приведет  их  к  мировому
могуществу, положит им под ноги  человечество...  Малая  интеллигентность,
отсутствие подлинного знания всегда рождают доктрины именно такого рода, а
ведь учиться не все любят, детей  же  просто  принуждают  читать  историю,
штудировать иностранные языки...  Доктрина национал-социализма  рассчитана
на  лентяев,  на  тех,  кто  больше  всего    любит    спортивные    игры,
развлекательные программы по радио и кружку пива вечером, после  того  как
о т с и д е л  работу..."
     - Факты любопытны, - сказал Штирлиц. - Хотя Шлаг мне  далеко  не  все
открывает - он многое держит в резерве, для торга, - но строй его логики в
данном случае абсолютен.  Вот его схема: почему Вольф был смещен  в  конце
прошлого года с поста начальника личного штаба  рейхсфюрера?  Ведь  это  -
крах, падение, нет?
     Штирлиц посмотрел на Мюллера, ожидая  ответа;  тот  молчал.  Штирлиц,
явственно представив, как медленно и шершаво тянется пленка  в  диктофоне,
насмешливо спросил:
     - Группенфюрер, вы не хотите, чтобы ваш голос был на одной  пленке  с
моим?
     Мюллер молча кивнул.
     - Хорошо,  я  понял.  Слово  "Группенфюрер",  которое  я  только  что
произнес, легко уберется, пленка, видимо,  шведская,  хорошо  склеивается,
рывка при прослушивании не будет...  Продолжаю... Так называемое "падение"
Вольфа было первой фазой операции, задуманной здесь,  в  Берлине,  в  этом
здании...  Следующей фазой было подключение  генерального  штаба,  который
обязан был дать согласие на назначение  Вольфа  заместителем  командующего
группой войск в Северной Италии.  Армия - за  подписью  генерал-полковника
Гудериана - дала такого рода согласие.  Нормы протокола  требовали,  чтобы
факт приезда Вольфа в Италию был обговорен по  дипломатическим  каналам  с
правительством Муссолини.  Переписка по этому вопросу  хранится  в  архиве
министерства  иностранных  дел.  Черный  мундир  СС,  наш  с  вами,  столь
тенденциозный, Вольф ловко сменил на  зеленый  френч  -  военный  человек,
каста  с л у ж и в ы х,  во все времена генералы враждующих армий время от
времени садились за стол переговоров...  И произошло все это еще  накануне
нашего  наступления  против  союзников  в  Арденнах.  Значит,   комбинация
действительно готовилась загодя? Более  того,  Шлаг  считает,  что,  когда
Шелленберг арестовывал Канариса, один на один,  без  свидетелей,  адмирал,
видимо, отдал ему такие связи, которые обеспечили Вольфу  вполне  надежный
контакт с Даллесом, и, если бы не моя... нет, скажем, наша с  вами  работа
по пастору, переговоры наверняка могли бы закончиться полным успехом... Вы
просили меня изложить факты; я изложил вам строй  логического  размышления
пастора - это, если хотите, факты.  Их только нужно  тщательно  проверить:
кто конкретно готовил в штабе вермахта  приказ  о  Вольфе  для  Гудериана?
Шелленберг наверняка действовал через свои личные  связи,  а  возможно,  и
через наиболее доверенную агентуру в армии.  Ближе всех к Гудериану  стоит
Гелен. Его работа смыкается с той деятельностью, которой занимается второе
подразделение Шелленберга. Может быть, он, Гелен?
     Мюллер выключил запись, приблизился к Штирлицу, спросил:
     - Имя Гелена вам назвал Шлаг?
     - Нет.
     - У вас есть какие-либо  причины  считать  Гелена  близким  человеком
Шелленберга?
     - Нет... Допуск.
     - Хитрите?
     - Открыт как дитя.
     Мюллер вдруг испугался; страх был неожиданным, ибо -  в  который  уже
раз! - он ловил себя на том, что  Штирлиц  словно  бы  читает  его  мысли,
таинственным образом осведомлен о его поступках и наперед знает то, что он
тайно от всех задумал.  Раньше, до того еще как он получил данные о связях
Штирлица с секретной службой, скорее всего русской, которые ныне позволяли
расстрелять   его   здесь,   в   кабинете,    такого    рода    угадывание
з а н и м а л о  группенфюрера, но теперь он ощутил  ужас  оттого,  что  -
впервые в  жизни  -  осознал  свою  малость  и  трагическую  безнадежность
положения, в котором оказался из-за проклятого австрийского психа.
     "А если сейчас спросить о его контактах с русскими в лоб?  -  подумал
Мюллер. - Он дрогнет. Я увижу воочию его страх, и мне не будет так ужасно,
как стало только что.  Нет, - сказал он себе, - ты не имеешь на это права.
Штирлиц - твоя козырная карта, и ты разыграешь ее  так,  чтобы  побить  ею
любого  туза.  Но  игра  предстоит  кровавая,  и,  если  он  поймет  меня,
почувствует, что я знаю что-то, но молчу, будет невосполнимый проигрыш".
     - Ну  хорошо,  это  любопытно  -  с  Геленом,  спасибо,  Штирлиц.  Вы
оговорили связь с пастором?
     - Да.
     - Двустороннюю?
     - Да.
     - Отдадите мне его адрес?
     - Конечно.
     - Теперь вот что...  Пограничная стража сообщила, что  вы  пересекали
границу не один, но с дамой. Это верно?
     - Нет. Неверно. Я перевез через границу не только фрау Кирштайн, но и
двух ее детей.
     - Кто она?
     - Беженка.  Ее муж работал у нас на  заводах  Круппа,  специалист  по
часовой технике, швейцарец...  Погиб... Она стояла на дороге,  только  что
кончился налет варваров...
     - Каков возраст детей?
     - Грудные...  Я, увы, плохо разбираюсь в  их  возрасте...  Они  очень
пищали...
     - Где она вышла в Швейцарии?
     - В Берне.
     - Возле отеля?
     - Да.
     - Название?
     - "Золотая корона"...
     Мюллер пожал плечами:
     - Почему республиканская Швейцария так  любит  королевские  названия,
связанные с атрибутами тиранической власти?
     - Я думаю, у нас вскорости названия  всех  отелей  станут,  наоборот,
избыточно республиканскими...  Каждый с обостренным интересом относится  к
тому, чего лишен сам.
     - Хм, вероятно.  В Берлине наверняка появятся  отели  "Русский двор",
"Калинка" и "Самовар"...
     - А в Мюнхене "Уолдорф Астория" и "Пансильвания", - добавил Штирлиц.
     Мюллер кивнул, потянулся устало, спросил:
     - А кого вы искали в пансионате "Вирджиния"?
     - Вы следили за мной в Швейцарии?
     - Я прикрывал вас.
     - В таком случае отвечаю: в "Вирджинии" я искал  профессора,  который
контактировал с пастором.
     - Почему пастор сам не пошел в "Вирджинию"?
     - Потому что я инструктировал его о мерах безопасности.  Профессор...
я запамятовал  его  имя...  не  пришел  к  пастору  на  встречу...  Весьма
информированный человек, представлял  какую-то  группу  в  рейхе,  глубоко
законспирированную... Отчего-то покончил с собой...
     Мюллер достал  из  кармана  френча  -  ленивым,  медленным  жестом  -
маленький листочек, положил на стол перед Штирлицем:
     - Именно он притащил на нашу конспиративную  квартиру  эту  шифровку.
Помните, я показывал ее вам, когда мне пришлось  посадить  вас  в  камеру?
Любопытно,  не  правда  ли?  Шифр  точно  такой  же,  как   у    радистки,
очаровательной молодой мамы...
     "Если он заставит меня писать левой рукой,  будет  плохо,  -  подумал
Штирлиц, разглядывая свою шифровку. -  Надо  заранее  подготовить  себя  к
этому.  Провал? Случай? Или он ведет игру?  Но  Борман  вряд  ли  стал  бы
говорить со мной так, как говорил, сообщи ему Мюллер о своих подозрениях".
     - Вы подозреваете меня, группенфюрер?
     - В определенной мере.
     - И какова эта мера?
     - Я подозреваю вас в том, что вы начали свою игру. Эдакая, знаете ли,
"минивольфиада"... А почему бы и нет? По-человечески я могу вас понять - в
нашем государстве "национальной общности" каждый сейчас  думает  только  о
себе.
     - А если я действительно веду такую игру? - медленно спросил Штирлиц.
- Если я скажу вам, что я играю свою партию, не очень-то полагаясь даже на
вас, хотя ваш план уйти в тот миг, когда здесь  будет  грохотать  канонада
союзников, представляется мне оптимальным.  Ведь вы до сих пор не  сказали
мне: с кем мы станем уходить? Куда именно? Каким образом? Вы  хотите  быть
хозяином предприятия, но я в  ваше  предприятие  вкладываю  не  деньги,  а
жизнь. Поэтому я так трепетно и аккуратно вел себя с пастором.
     - И так лихо упрятали куда-то его  сестру  с  ублюдками,  что  бедный
Айсман чуть не повесился? Где она?
     - В Швеции.
     - Не лгите.
     - Тогда не спрашивайте.
     - Но если я найду ее, пастор примет меня в вашу компанию?
     - Он примет вас в компанию, если вы санкционируете мою с ним  работу.
Продолжение работы, так точнее.
     - В чем она будет заключаться?
     - В том, чтобы он, Шлаг, сделался  фигурой,  представляющей  реальные
силы в рейхе. Он, а не Шелленберг.
     - Вы полагаете, что Даллес решится менять шило на мыло? Думаете,  мое
имя для него более заманчиво, чем имя  Вольфа?  Меня  никто  не  вводил  в
комбинацию, как Вольфа, - ни Гиммлер, ни генеральный штаб, ни дипломаты...
Я - фигура устрашения, дураку ясно.
     - Но вы в силах организовать такие материалы на людей в штабе  армии,
что выломаете им руки и понудите их согласиться войти  в  н а ш е  дело...
А с ними Даллес сядет за стол, невзирая на досадную неудачу с Вольфом.
     - Когда у вас назначена встреча с Шелленбергом?
     - Вы уже знаете...
     - Его аппарат нами пока что не прослушивается.
     - В девятнадцать тридцать.
     - Найдите возможность задать ему вопрос: "От кого Сталин мог узнать о
переговорах в Берне?"
     - А у вас есть такого рода данные?
     - Штирлиц, я попросил вас задать Шелленбергу вопрос и  выслушать  его
ответ. Это все...
     - Вы убеждены, что я выйду живым из его кабинета?
     - Убежден. Я не убежден в том, что вы проснетесь завтра утром в вашем
Бабельсберге, вот в чем я  по-настоящему  не  убежден.  Именно  поэтому  я
прикрепляю к вам моего шофера...  Да, да, шофера, у вас болит кисть правой
руки, вам трудно водить машину, скажете об этом  Шелленбергу...  -  Мюллер
нажал на одну из кнопок в панели, в дверях тут же появился  Шольц.  -  Где
Ганс?
     - Ждет.
     - Пожалуйста, пригласите его.
     Вошел шофер.
     - Ганс, с сегодняшнего дня ты станешь нянькой  у  этого  человека,  -
сказал Мюллер. - Его жизни грозит опасность.  Ты  будешь  ночевать  в  его
доме, на первом этаже, ты никому не откроешь дверь, ни одной  живой  душе;
мой знакомец не имеет права рисковать собою, ты должен быть  неразлучен  с
ним и служить ему так, как служил мне и моему несчастному  мальчику.  Тебе
ясно все?
     - Мне ясно, группенфюрер.



ИНФОРМАЦИЯ К РАЗМЫШЛЕНИЮ - I                                     (ОДЕССа')
__________________________________________________________________________

     Идея  создания  этой  тайной  организации  принадлежала  Мюллеру.  Он
понимал, что спасение эсэсовских кадров после краха рейха  будет  трудным,
практически невозможным делом, если уже сейчас, в марте сорок  пятого,  не
конституциировать предприятие.  Лишь  е с л и  идею утвердят, можно  будет
финансировать  создание  надежных  путей  о