Штрайхеру?  Выделят
адвокатов? Будут помещать их фотографии в газетах? Брать у них интервью?
     - И снова я согласен с вами, фрау Рубенау.  Но ведь сидеть в  тюрьме,
ожидая приговора... Это казнь более страшная, чем расстрел на месте...
     - Не сравнивайте тюрьмы союзников с нацистскими. Вы не знали, что это
такое, а я знала...
     - Скажите, фрау Рубенау, вы бы не согласились отдать вашего  мальчика
в нашу школу для особо  одаренных  детей?  Он  ведь  по-прежнему  сочиняет
музыку, ваш восьмилетний Моцарт?
     Он знал, как  р а б о т а т ь  с матерями, этот Барбье, он знал,  как
работать с женщинами, сколько раз он выходил  через  них  на  их  детей  и
отцов, он умел вести свою линию - неторопливо, вдумчиво, сострадающе...
     - Я не смогу жить  без  него,  господин  Бринберг.  Я  тронута  вашей
заботой о Пауле, но мы больше никогда не будем разлучаться...
     -  Тогда  мы  готовы  предоставить  вам  субсидию,  чтобы  вы   могли
оплачивать его учителя музыки...
     - Что я должна для этого сделать?
     - Ничего.  Согласиться ее принять, всего лишь,  -  скорбно  улыбнулся
Барбье. - Открыть счет в банке, если хотите, мы это сделаем сейчас же, и -
все.  Мы станем переводить на этот счет деньги. Не  бог  весть  какие,  мы
живем на частные пожертвования, но все-таки это будет  вам  хоть  каким-то
подспорьем.
     - Спасибо, - ответила женщина.  -  Большое  спасибо,  это  очень  нам
поможет.
     - Ах, не стоит благодарности, о чем вы...
     - Что-нибудь еще?
     - Нет, нет, это все, что я вам хотел сказать.  Пойдемте откроем счет,
и я откланяюсь...
     - Но у меня нет свободных денег...
     - Они есть у меня.  Они не свободны, впрочем, -  Барбье  вздохнул,  -
поскольку принадлежат вам.  Кстати, вы вправе подать в суд на этого самого
Бользена-Штирлица, пусть в Нюрнберге подумают,  как  им  быть  с  рядовыми
головорезами.  Потребуйте, чтобы вам положили пенсию за ущерб,  нанесенный
СС. Это ведь СС лишило вас кормильца...
     - Думаете, такой иск станут рассматривать?
     - Смотря как написать, фрау Рубенау. У вас есть хороший адвокат?
     - Консультация у хорошего адвоката стоит  сто  франков.  У  меня  нет
таких денег.
     - Этот хороший адвокат, - Барбье тронул себя пальцем в  грудь,  -  не
берет со своих. Мы вернемся, и я составлю иск...
     Они  спустились  вниз;  Барбье  чувствовал  напряженность,    которую
испытывала женщина; это хорошо, подумал он, это именно та натура,  которую
побеждают поэтапностью, она скажет мне все, что я должен от нее получить.
     В банке он открыл на ее имя счет, положив  пятьдесят  франков,  потом
пригласил ее в магазин и  купил  детям  шоколада,  фруктов  и  жевательных
резинок; вовремя себя остановил, потому что сначала был намерен взять чего
подешевле - колбасы, масла и сыра; ты же швед, остановил он  себя,  только
немцы сейчас испытывают голод, эта баба сразу же все поймет, она из породы
умных, хоть и доверчива; впрочем, недоверчивость - удел  бездарных  людей,
не пойми я этого в Лионе, моя работа не была бы столь результативной.
     -  Что  вы  знаете  об  этом  мерзавце?  -  спросил  он,    поговорив
предварительно о растущей дороговизне и о необходимости  отправлять  детей
на отдых в горы, это  же  совсем  рядом,  крестьянское  молоко  совершенно
необходимо, закладываются основы на всю жизнь...
     - Ничего, - ответила женщина. - У меня  есть  его  фото  и  отпечатки
пальцев. Подлинники я отдала в полицию, копию храню у себя. Это все, что у
меня есть.
     - Уже немало.  Вы себе не  представляете,  насколько  это  важно  для
криминалистов. Как вы получили его фото и отпечатки пальцев?
     - Мне передал его начальник.  Он был  странным  человеком.  Наверное,
понял,  что  война  проиграна,  и  делал  все,   чтобы    самому    как-то
выкрутиться... Он и открыл мне, что Вальтера убил Штирлиц.
     - А как звали того человека?
     - Он сказал, чтобы я никогда не вздумала называть его имени.
     - Но вы знаете его имя?
     - Да.
     - А если я угадаю? Если вы ответите на мои вопросы и я угадаю, это не
будет нарушением вашего слова. Вы согласны?
     - Да, - ответила женщина после долгой паузы.
     - Где состоялся ваш разговор?
     - В его кабинете.
     - В Берлине?
     - Да.
     - В учреждении?
     - Да.
     - В гестапо?
     - Да.
     - Где оно помещалось?
     - Вы не знаете, где помещалось гестапо?!
     - Это не удивительно. Я швед, я никогда не был в Берлине...
     - На Принц Альбрехтштрассе...
     -  Там  помещалось  не  только  гестапо,  фрау  Рубенау.  Там    была
штаб-квартира всего РСХА, - отчеканил Барбье  и,  только  закончив  фразу,
понял, что допустил промах.
     - Откуда вам это известно? Как вы знаете об  этом,  если  никогда  не
были в Берлине? - сразу же спросила женщина, но он уже был готов  к  этому
вопросу, поняв, что своей осведомленностью отбросил  ее  к  первоначальной
настороженности.
     - Этот адрес теперь известен всем, фрау  Рубенау.  Читайте  материалы
Нюрнбергского трибунала, ведь они  печатают  массу  документов,  и  мы  их
весьма тщательно изучаем...
     - Ах, ну да, конечно...
     - На каком это было этаже?
     - Не помню...  Нас очень быстро провели по лестнице, мы были окружены
со всех сторон эсэсовцами...
     - С вами были дети?
     - Со  мной  была  Ева.  Пауля  этот  господин  разрешил  отправить  в
швейцарское посольство...
     - Опишите этого господина, пожалуйста.
     - Это трудно... У него была очень изменчивая внешность...
     - Он был в форме?
     - Да.
     - Сколько у него было квадратов в петлице?
     - Я не помню... Нет, нет, я совершенно этого не помню...
     - Хорошо... О чем шла речь в его кабинете?
     - Он давал поручение мужу...  Он хотел, чтобы Вальтер поехал сюда,  в
Швейцарию, и поговорил с кем-то о возможностях мирных переговоров.
     - Это все, что вы помните?
     - Да.
     - А сколько времени продолжался разговор?
     - Минут семь.
     - Но он  не  мог  за  семь  минут  сказать  только  две  фразы,  фрау
Рубенау...
     - Сначала он сказал, что и девочку бы спас, он  ведь  отправил  моего
Пауля в швейцарское посольство...  Он сказал, что он  бы  и  нас  спас  до
отъезда Вальтера, он говорил, что в  Лозанне  живет  какой-то  Розенцвейг,
которого он выручил в тридцать восьмом, когда  евреев  начали  убивать  на
улицах...  Потом он сказал, что лишь выполнял приказы рейхсфюрера и жил  с
разорванным сердцем и поэтому в свои-то годы стал седым, как старик...
     - В "свои-то годы" он сказал вам?
     - Да, он так сказал...
     - А в связи с чем он просил вас не называть его имя?
     - В  тот  же  день,  только  ночью,  он  сказал,  что  Вальтера  убил
Бользен...  Этот самый Штирлиц... Он передал  мне  его  фото  и  отпечатки
пальцев...  И сказал, что Штирлиц может скрываться... В Швейцарии тоже. Он
дал мне паспорт и билеты на поезд, который шел в Базель, и сказал, чтобы я
молчала, пока Пауль  прячется  здесь,  в  посольстве,  но  как  только  он
окажется рядом со мною, в Швейцарии,  я  должна  пойти  в  полицию  и  все
рассказать о Штирлице...  Знаете, у этого Штирлица были совершенно  особые
глаза, в них словно бы стояли слезы, когда он вез меня  к  Мю...  к  этому
человеку, он был добр со мною, а Пауля посадил себе на  колени,  когда  мы
отправляли маленького в посольство... Потом, когда прошел шок, я подумала,
что он психически болен, садист...  Не  может  человек  с  такими  глазами
хладнокровно убить  моего  Вальтера.  А  теперь  я  посмотрела  фотографии
Геринга в тюрьме, какое благообразное  и  доброе  лицо,  как  он  искренне
говорит, что никому не хотел зла и только выполнял приказы фюрера...
     - Мерзавец, - сказал Барбье. - Все они  мерзавцы.  Они  были  созданы
фюрером и предали его, пока петух не прокричал даже в первый раз...
     - Разве к понятию Гитлер приложимо слово "предательство"? -  спросила
женщина.
     - Он был личностью, а не понятием, - ответил  Барбье.  -  Как  бы  не
хотелось нам признавать это, но, увы, это так... Человека, который дал вам
фотографию Штирлица и отпечатки его пальцев, звали Мюллер, фрау Рубенау...
Не отвечайте.  Посмотрите мне в глаза, вот так... Спасибо... Как он сказал
вам об этом? Какие слова он произнес?
     - Тот человек, - упрямо повторила  женщина,  по-прежнему  не  называя
имени, - сказал, чтобы я забыла его имя.  Он сказал,  что  если  я  посмею
помнить, он мне не позавидует.
     Барбье вздохнул:
     - Забудьте его имя, - сказал он. - Я могу лишь повторить  его  слова,
потому что сам боюсь нацистов, фрау Рубенау, хотя они разгромлены.  Сейчас
вы напишете заявление, я вам его  продиктую,  но  не  упоминайте  там  имя
Мюллера, я боюсь за жизнь ваших детей, они  же  будут  мстить  не  нам,  а
детям...
     Женщина покачала головой:
     - Нет, господин Бринберг... Я ничего не стану писать. Я все сказала в
полиции...  Мертвого не вернешь, и я тоже боюсь за детей... Спасибо вам за
заботу, но я ничего не стану писать.
     - Вы можете показать мне фото этого самого Штирлица и  его  отпечатки
пальцев?
     - Да, это я могу сделать.
     - Вы позволите мне сфотографировать эти документы?
     Женщина ответила не сразу; Барбье не торопил ее, ждал.
     - Хорошо... Я позволю... Но я ничего не стану писать...
     Он сделал фото крупноформатным объективом, так, что в кадр  попала  и
женщина.
     Взяв с нее слово, что она будет осторожной, пообещав приехать еще раз
через год, чтобы узнать, что нужно для мальчика, он оставил свой телефон в
Швеции (Мерк дал ему номер в Стокгольме) и откланялся.
     В Базеле на перроне он увидел связного; тот тоже заметил его,  но  не
двинулся с места.
     Когда поезд тронулся, в купе вошли два человека; Барбье почувствовал,
как сердце ухнуло куда-то вниз, забилось пульсирующе, трудно.
     - Здравствуйте, Барбье, - сказал высокий, крепкого кроя американец. -
Ваш знакомый едет в соседнем вагоне.  Он, видимо, придет к  вам  в  другой
день, так что у нас есть время поговорить. Согласны?
     - Вы путаете меня с кем-то, - холодно ответил Барбье.  -  Вы  меня  с
кем-то путаете...
     - Бросьте. Ни с кем мы вас не путаем. Я не хочу утомлять себя лишними
телодвижениями, доставать из кармана вашу фотографию той  поры,  когда  вы
возглавляли гестапо в Лионе, подписи на ликвидации и письма  родственников
арестованных вами людей.  Или показать? Тогда заодно я  покажу  фотографии
ваших встреч с Мерком.  И копию  объявления  в  газетах  про  обслуживание
владельцев мини-фотоаппаратов...  Могу показать ваши фальшивые паспорта на
имя Мертеса и Беккера.  Могу  дать  выписку  из  домовой  книги,  Марбург,
Барфюссерштрассе.  Хватит?  Или  продолжить?  Могу  зачитать  выдержку  из
нюрнбергских документов: разыскивается нацист  Барбье,  включен  в  список
главных преступников под номером сорок восемь. Ну, продолжить?
     - Не надо.
     - Итак, фамилия?
     - Барбье, Клаус Барбье, - ответил он потухшим голосом,  таким  тихим,
что американец, склонившись к нему, попросил говорить громче.
     - Клаус Барбье.
     - Звание?
     - СС гауптштурмфюрер.
     - Прекрасно, все верно, мне нравится,  что  вы  не  пытаетесь  лгать.
Покажите мне документ, с которым вы ездили в Швейцарию?
     Барбье достал шведский паспорт, американец  полистал  его,  удивленно
покачал головой, вернул, поинтересовавшись:
     - Вручил Мерк?
     - Его контакт.
     - Маленький, в кожанке?
     - Да.
     - Как его зовут?
     - Не знаю.
     - Если понадобится - знайте Генрих. Порою необходимо ставить связника
на место, они иногда берут на себя не те функции.  С  каким  заданием  вас
отправляли в Швейцарию?
     - Вы, видимо, следили за мной... Вы же знаете...
     - Говорите громче.
     - Вы же знаете.
     - А если - нет?
     - Мне надо было найти в Монтре фрау Рубенау.
     - Что везете от нее? - спросил американец, и по этому вопросу  Барбье
понял, что американцы знают абсолютно все о его визите в Монтре.
     - Ничего.
     - А пленка?
     - Да, я везу пленку.
     - Что на ней?
     - Я могу отдать ее вам.
     - А что вы отдадите Мерку?
     - Изымете у него.
     - Ну, зачем же? Это неразумно...  Вы  скажите  нам,  что  на  пленке,
больше нам ничего не надо.
     -  Фото  Штирлица-Бользена,    сотрудника    политической    разведки
Шелленберга. Отпечатки его пальцев...
     - Зачем это потребовалось Мерку?
     - Не знаю.
     - Они вас плохо  используют.  Жаль.  Мы  намерены  это  делать  более
квалифицированно.  Вот он, - американец кивнул  на  крепыша,  стоявшего  у
двери купе, - работает у нас,  в  военной  контрразведке.  Его  зовут  Дик
Лавуа.  На следующей неделе он вас арестует. После встречи с Мерком. Но вы
выскочите из машины.  Он будет стрелять в вас. Из автомата. Пули холостые,
но шум будет хороший.  Об этом узнает Мерк, следовательно,  генерал  Гелен
будет проинформирован сразу же. Так?
     - Да. Видимо.
     - А что вы такой опущенный? Что, собственно, случилось? По-моему,  вы
должны радоваться... Конец неопределенности, начало спокойной работы.
     - Что я должен буду делать?
     - Выполнять указания Дика.  Он скажет вам, что  надо  делать.  Работы
много. Воссоздавайте сеть своих соратников по СС. Работайте бесстрашно. Мы
изолируем большинство из них, все-таки вы установили связи с монстрами, их
имена у всех на памяти...
     - А мое?
     - Вы не тот уровень.
     - Когда я сделаю то, что вам надо, меня тоже арестуют?
     - Нет.
     - Почему я должен вам верить?
     - Потому что у вас нет выбора.
     Американец поднялся:
     - По поводу задания, которое  вы  получили  от  Мерка,  напишете  мне
подробный рапорт.  Не на машинке, а собственноручно. Подпишите  псевдоним.
Меня вполне устроит "Мертес". Есть вопросы?
     - Есть.
     - Пожалуйста.
     - Назовите ваше имя. Вы ж сами сказали, что порою надо зна...
     Американец перебил:
     - Надо знать имя контакта.  А не мое. Имя моего контакта  вы  знаете.
Дик Лавуа.  И все. Достаточно, Барбье. Деньги нужны? Или хватает тех,  что
платит Мерк?
     - Нет, не хватит.
     - Хорошо, Лавуа будет вам платить. Еще вопросы?
     - Мерк работает и на вас?
     - Вы работаете на меня и на него. Думайте, как это совмещать. Внесете
свои предложения.  Мы рассмотрим их благожелательно,  это  я  вам  обещаю.
Продумайте план работы, мы ценим инициативу.  Конкретнее -  мы  платим  за
инициативу. А платим мы хорошо, ибо ценим хватку. До свиданья.



ДАЛЛЕС                                              (август сорок шестого)
__________________________________________________________________________

     Даллес,  незримо  стоявший  за   спиной   всех   к о м б и н а ц и й,
задумывавшихся не только в  Вашингтоне,  но  и  в  Германии,  поначалу  не
обратил внимание на фамилию "Штирлиц", дважды промелькнувшую в  сообщениях
Гелена, переправленных ему в приватном порядке.
     Как правило, взгляд его, цепкий и холодный, прежде  всего  фиксировал
имена, имевшие шанс сыграть какую-то роль  в  комбинациях,  которые  можно
было спланировать  в  в е р х а х;  частности,  второстепенные  персонажи,
подробности, столь угодные нижним этажам разведки,  не  интересовали  его,
мешали думать о главном,  о  том,  кого,  где  и  как  провести  в  кресло
премьера, военного министра или руководителя внешнеполитической службы той
или иной страны.
     Его  адвокатская  фирма  "Салливэн  энд  Кромвэлл"  была  средоточием
интересов крупнейших корпораций Уолл-стрита, так что он был подстрахован в
своей деятельности не только  незримым  финансированием  со  стороны  ИТТ,
которая все  более  и  более  поевращалась  в  подразделение  политической
разведки Соединенных  Штатов,  неким  государством  в  государстве,  но  и
другими сильнейшими  финансовыми  и  промышленными  империями  страны;  их
поддержка определяла его стратегию; речь тогда еще не шла об о р е х а х';
такая форма достижения искомого в ту пору еще не была в  таком  ходу,  как
ныне;  нищая,  обескровленная  Европа  позволяла  передвигать  фигуры   на
шахматном поле политики с помощью иных рычагов; затраты на с о з д а н и е
лидеров были куда как  дешевы;  архивы  гитлеровских  спецслужб  позволяли
применять   другие    формы    влияния;    человек,    з а м а з а н н ы й
коллаборантством с нацистами, готов был на все,  только  чтобы  тайное  не
сделалось явным, - не было тогда большего позора, чем обнародование  факта
сотрудничества с гитлеровцами.

_______________

     ' О р е х и - взятки (ам. жаргон).


     Однако же после изучения архивов НСДАП Даллес обратил внимание на то,
что женщины, которые были влюблены в Гитлера, когда он еще не был фюрером,
помогали ему не деньгами, все ж таки обидно, но (первой это  сделала  фрау
Бехштейн, жена фабриканта роялей,) ценными подарками.
     - Вы можете поручить вашим друзьям, - сказала фрау Бехштейн фюреру, -
продать пару картин, они не вписываются в мой салон, не считайте, что  это
нанесет мне хоть какой-то материальный урон.  Деньги вы вправе обратить на
нужды вашего чистого и мужественного движения.
     Поэтому еще в июне сорок пятого Даллес дал указание своим сотрудникам
в  Германии  сохранять  (в  соответствующих  замках    нацистских    бонз,
реквизированных оккупационными войсками) картины,  скульптуры,  золотую  и
серебряную посуду, музейный фарфор,  коллекции  марок  и  монет,  чтобы  в
нужное время обратить их на подарки тем, на кого он и  его  команда  решат
с т а в и т ь.
     Больше всего времени уходило на создание к о н т р с и л  независимой
политике де Голля; Франция обязана быть надежно интегрирована в сообщество
антирусской устремленности Запада, традиции франко-русского сотрудничества
не имеют права быть возобновленными.
     Постоянное внимание Даллеса привлекала Италия; наличие коммунистов  в
правительстве, мощь их партии казалась ему угрожающей, надо было  готовить
новый кабинет, который вышвырнет Тольятти; работа шла по  масонам  (будучи
членом ложи, курировал лично) в армии и среди руководства карабинеров.
     Поэтому какой-то Штирлиц  не  интересовал,  да,  понятно,  и  не  мог
интересовать Даллеса; будущее Германии следовало решать по-настоящему лишь
после того, как стабилизируется положение во  Франции  и  Италии  и  когда
"организация" Гелена в достаточной мере подготовит  поле  деятельности  на
Востоке, рекрутировав на антибольшевистскую борьбу серьезные силы в Праге,
Будапеште, Варшаве, Бухаресте, Тиране, Софии, Белграде,  да  и  в  том  же
Восточном Берлине.
     Однако когда фамилия "Штирлиц" промелькнула в третий раз - причем  на
этот раз информация пришла не от Гелена, но от агентуры, внедренной в  его
организацию, - Даллес вспомнил, что когда-то слыхал это  имя,  и  попросил
приготовить справку на этого человека.
     Из справки явствовало, что СС штандартенфюрер Макс  фон  Штирлиц  был
близким сотрудником Шелленберга, выполнял  его  поручения  в  Швейцарии  -
видимо, в деле освещения переговоров с  Вольфом,  -  затем  был  привлечен
Мюллером, несмотря на  то  что  группенфюрер  подозревал  его  в  связи  с
красными в какой-то загадочной комбинации, в  ходе  которой  ему  пришлось
нейтрализовать ряд лиц (Д.  Фрайтаг - на пароме, шедшем из рейха в Швецию,
и В. Рубенау - ехавшего из Берлина в Швейцарию),  после  этого  его  следы
терялись, до той поры, пока он не был обнаружен в  Мадриде  как  Роумэном,
так и службой Гелена. Никаких подходов к Аденауэру или Шумахеру у Штирлица
не было; в Швеции и Швейцарии он также не был  зафиксирован  как  человек,
наладивший доверительные отношения  на  правительственном  уровне.  Пастор
Шлаг, один из лидеров европейского пацифизма, который был назван  в  числе
контактов Штирлица, был на излечении в Швейцарии после того,  как  у  него
открылось тяжелое легочно-сердечное заболевание, и, таким образом,  он  не
мог быть до сих пор соответствующим образом использован в качест