Харрис улыбнулся:
     - Фашизм и интеллигентность не сопрягаются, а вы, несмотря на то  что
были немцем из Берлина, казались мне интеллигентом. Давно здесь?
     Пол не дал ответить Штирлицу:
     - Давно, - сказал он. - Мистер Бользен давно живет в Испании. Я - Пол
Роумэн из Нью-Йорка.
     -  А  я  -  Роберт  Спенсер  Харрис  из  Лондона,    очень    приятно
познакомиться, мистер Роумэн. Вы - бизнесмен?
     - Значительно хуже. Государственный служащий. А вы?
     - Еще хуже. Я - журналист.
     - Семья Харрис из "Бэлл" не имеет к вам никакого отношения? - спросил
Пол.
     - Весьма  отдаленное,  -  заметил  Штирлиц,  потому  что  знал  -  из
картотеки,  которую  вело  здешнее  подразделение  Шелленберга  на    всех
иностранцев, аккредитованных при штабе Франко, -  что  Роберт  Харрис  был
прямым наследником капиталов концерна "Бэлл".
     Харрис мельком глянул на Штирлица, тень улыбки  промелькнула  на  его
бледном, с желтизною, лице; закурив, он ответил Полу:
     - Если бы я имел отношение к концерну "Бэлл", то, видимо, сидел бы  в
сумасшедшем Сити, а не здесь,  в  расслабляюще-тихом  доме  очаровательной
Клаудии. Вы давно не видели ее, Макс?
     - С тридцать восьмого.
     - А я с тридцать девятого.
     - Переписывались?
     - До начала войны - да, а потом все закружилось, завертелось,  не  до
писем...  Надо было воевать против вас, воевать, чтобы  поставить  вас  на
колени... Как ваш бизнес?
     Штирлиц снимал у Клаудии квартиру по  л е г е н д е, он "представлял"
интересы Круппа, контакты с резидентурой СД пытался скрывать,  но  Испания
совершенно особая страна, здесь  м о ж н о  очень многое,  но  вот  скрыть
что-либо - совершенно нельзя.
     - Моего бизнеса нет в помине, Роберт.  Вот мои новые боссы, - Штирлиц
кивнул на Пола.
     Роумэн достал из кармана визитную  карточку,  протянул  Харрису;  тот
внимательно прочитал ее, кивнул, многозначительно подняв брови,  и  вручил
Штирлицу и Полу свои карточки, записав предварительно на каждой телефон  в
мадридском отеле "Филипе кватро".
     -  Смешно,  -  заметил  Харрис,  снова  усевшись  в  свое  кресло.  -
Влюбленные встречаются в доме прекрасной испанки и  не  чувствуют  в  себе
острой потребности схватиться на шпагах.
     - Откуда вы знаете, что я был влюблен в Клаудиа? - спросил Штирлиц, -
Это была моя тайна.
     - Но не Клаудии, - Харрис усмехнулся. - Ее  комната  завешана  вашими
картинами. Ничего, кроме картин Макса, - пояснил он Роумэну. - Хорошенькая
тайна, а? Да еще  ваши  фотографии...  Вы  здорово  изменились...  Что-то,
помнится, у вас тогда была другая фамилия... Вы сказали "Бользен"... Разве
вы Бользен?
     - В Максе вы не сомневаетесь?
     - В Максе совершенно не сомневаюсь.
     - А то, что я теперь сотрудник ИТТ, который  нежно  любит  британскую
"Бэлл",  вам  подтвердит  мой  друг,  -   в о т к н у л   Штирлиц,   точно
просчитывавший каждый поворот разговора, особенно после того, как  Харриса
зациклило на его фамилии. - Верно, Пол?
     - Верно.
     - Дайте перо, Роберт, я запишу вам  мой  телефон  и  домашний  адрес,
приходите в гости, вспомним былое, - сказал Штирлиц,  понимая,  что  такой
ф и н т  угоден американцу, наладит прослушивание их разговора в квартире;
это даст люфт во времени, а он крайне нужен Штирлицу этот временной  люфт,
нет ничего важнее тайм-аута, когда силы на исходе и стратегия  твоей  игры
разгадана.
     Пол закурил, хрустко  потянулся,  что  вызвало  известное  недоумение
Харриса, - он славился утонченностью манер; в свое время СД довольно долго
присматривалось к нему именно  в  этом  плане,  не  гомосексуалист  ли;  у
Шелленберга был довольно крепкий сектор, занимавшийся ими, - до той  поры,
правда,  пока  Гиммлер  не  санкционировал  расстрел  своего   племянника,
уличенного в этом грехе; сектор потихоньку расскассировали, да и выходы на
заграницу резко сократились, тотальная война, не до жиру, быть бы живу.
     - Слушайте, джентльмены, не знаю, как вы, а я просидел за рулем шесть
часов, голова разваливается, - сказал Роумэн. - Как бы насчет кофе?
     - Тут за углом  есть  прекрасное  место,  -  откликнулся  Штирлиц.  -
Хозяина, кажется, звали Дионисио.
     - Его посадили, - сказал Харрис. - Он рассказал смешной  анекдот  про
каудильо, и его отправили в концентрационный лагерь.  Я  был  там  полчаса
назад.
     - А его сын?
     - Мне было неудобно расспрашивать, вы же  знаете,  теперь  здесь  все
доносят  друг  на  друга,  страшная  подозрительность,  испанцев    трудно
узнать...
     Пол хмыкнул:
     - Трудно им будет, беднягам, когда кто-нибудь шлепнет их Гитлера.
     - Его не шлепнут, -  возразил  Штирлиц.  -  Великого  каудильо,  отца
нации, охраняют как зеницу ока.  Эту охрану ему наладил  СС  бригаденфюрер
Ратенхубер, а он знал свою работу, лично отвечал за безопасность  Гитлера,
а это не шутки.
     - Какова его судьба? - поинтересовался Харрис. - Ему воздали должное?
     Пол усмехнулся:
     - Как понимать ваш вопрос? Вас интересует, чем его  наградили?  Нашей
медалью "За заслуги"? Или сделали кавалером вашего ордена Бани?
     - Я бы не отзывался так пренебрежительно об  ордене  Бани,  -  певуче
заметил Харрис. - Я не  встречал  людей,  которых  бы  им  награждали  без
достаточных к тому оснований.
     Пол вопрошающе посмотрел на Штирлица; тот улыбнулся.
     - Это Роберт шутит, Пол.  Он славился тем, что шутил так,  как  герои
Джером К. Джерома.
     - Пошли к Дионисио, джентльмены, -  сказал  Харрис,  -  я  приглашаю.
Выпьем кофе.
     Но они не успели выпить кофе, потому что вернулась Клаудиа.
     Она вошла в  гостиную  стремительно,  замерла  возле  двери;  мужчины
поднялись; боже мой, подумал Штирлиц, а ведь  она  совсем  не  изменилась,
чудо какое-то; да здравствуют прекрасные женщины, они - наше  спасение,  у
Пола несколько отвисла челюсть, моя поездка в Бургос вполне  оправдана,  к
такой женщине нельзя не стремиться, я - выскочил!
     - Макс, - сказала женщина очень тихо; она  словно  бы  не  видела  ни
Харриса, ни тем более Пола; ее  зеленые  глаза  наполнились  слезами;  она
подошла к Штирлицу, провела рукою по его щекам, тихо  повторила:  -  Макс,
как странно...
     Только после этого она обернулась к Харрису, улыбнулась ему, протянув
руку; в лице ее не было растерянности, одна жалость и сострадание.
     - Как хорошо, что вы ко мне заглянули, Роберт, - сказала она, - я  не
чаяла, что вы когда-нибудь вернетесь в этот дом.
     - Это мой друг, - сказал Штирлиц, - его зовут Пол, он американец.
     Здравствуйте, - так же отрешенно сказала женщина и  снова  посмотрела
на Штирлица. - Я думала, что те... вас больше нет
     - Почему? - улыбнулся Штирлиц. - Я живучий.
     - Мне гадали на вас.  В Толедо живет старуха, ее зовут Эсперанса, она
гадает по картам и на кофейной гуще.  На вас все время  выпадала  огненная
лошадь, это к смерти...  Пойдемте пить кофе, сеньоры, я сама заварю кофе в
честь таких прекрасных гостей.
     В столовой, окна в которой были, по испанскому обычаю, закрыты жалюзи
и шторами, было темно; "в  лесу  клубился  кафедральный  мрак"  -  Штирлиц
невольно вспомнил стихи Пастернака; он купил эту. подборку  его  стихов  в
Париже, на набережной, именно в тот раз, когда возвращался  из  Бургоса  в
треклятый рейх, возвращался, как  его  заверило  московское  командование,
ровно на полгода, а уж десять лет прошло с  той  поры,  нет,  восемь,  ах,
какая разница, десять или восемь, так и эдак четвертая часть  сознательной
жизни...
     Клаудиа распахнула шторы, открыла деревянные жалюзи;  осеннее  солнце
было ослепительным и жарким, но если  всмотреться  в  спектр,  можно  было
заметить приближение холода; более других чувствовался зеркальный  голубой
цвет, некое ощущение первого льда на ручьях.
     Пол оглядел комнату; все стены были завешаны яркой, но в то же  время
какой-то  н у т р я н о й,  сокрытой, сине-зелено-красной живописью.
     - Похоже на Эль Греко, - заметил Пол. - Кто художник, сеньора?
     - Отгадайте, - сказала Клаудиа. - Подумайте и отгадайте.
     - Да я не очень-то силен в живописи. Знаю только тех, кого включили в
хрестоматию.
     Харрис усмехнулся:
     - Это пристало говорить Максу.  Только в его стране в хрестоматию  не
включали Матисса, Дега и Ренуара, не говоря уж о  Пикассо  и  Дали.  Фюрер
считал всех их малярами и недоносками, а  их  живопись  приказал  называть
низкопробной халтурой, призванной одурачивать мир  по  наущению  проклятых
евреев...
     - Бедный Макс, - хмыкнул Пол. - Так кто же этот мастер, сеньора? Я бы
купил один холст, если только вы не потребуете миллион.
     - Песет? - спросила Клаудиа. - Или долларов?
     - Миллион долларов мне не грозит. Увы. Неужели этот мастер так высоко
ценится?
     - Выше не бывает, -  ответила  Клаудиа.  -  Это  картины  Макса,  Они
нравятся вам по-прежнему, Роберт?
     - Да, - ответил Харрис. - По-прежнему.
     Пол изумленно посмотрел на Штирлица.
     - Слушайте, какого  черта  вы  вообще  сунулись  в...  Почему  вы  не
занимались живописью и только живописью?!
     - А кто бы меня кормил?  Покупал краски?  Снимал  ателье?  -  спросил
Штирлиц. - Становитесь поскорее миллионером,  я  брошу  службу  на  ИТТ  и
предамся любимому занятию.
     - Буду  стараться,  -  пообещал  Пол  и  отошел  к  картине,  которая
выделялась изо всех остальных: цвета на ней были более сдержанные, красный
соседствовал с розовыми  тонами,  небо  было  легкое,  прозрачное,  в  нем
ощущалась осень, но не здешняя, испанская, очень конкретная, как и  все  в
этой стране, а какая-то совершенно особая, умиротворенная, что ли.
     Вот так можно провалиться, понял Штирлиц, наблюдая за  тем,  с  каким
интересом рассматривал Пол именно эту его картину; этот парень играет роль
свинопаса, но он отнюдь не  так  прост,  как  кажется;  никто  из  немцев,
приходивших сюда, не втыкался в эту работу так, как он; впрочем, тогда она
висела не здесь, сюда ее перенесла Клаудиа после того, как я уехал, раздав
перед этим краски и кисти соседским ребятишкам; можно  быть  дилетантом  в
политике,  такое  случается  довольно  часто,  нельзя  быть  дилетантом  в
искусстве.  Проявление гениальности можно ждать в человеке, который  равно
распределен между эмоциями  и  логикой,  это  редкостное  сочетание;  один
характер на десяток миллионов; при этом ни одна из двух ипостасей не имеет
права на то, чтобы  превалировать  в  человеке;  эмоция  порождает  мысль,
логика контролирует содеянное, постоянная саморегуляция, куда уж мне  было
до этого...
     - Похоже на Север, - сказал Пол, обернувшись к Штирлицу. - Но это  не
Германия.  Это совершенно не те цвета, которые  характерны  для  Германии.
Скорее Швеция, Эстония, север России... Где вы это писали?
     - Здесь.
     - Да, - подтвердила Клаудиа, - я сидела в кресле, а Макс писал. Я еще
спросила, где такое раздолье и такие холодные небеса, а он ответил:  "Там,
где нас с тобою нет". Правда, Макс?
     - Думаешь, я помню?
     - Я помню все, что связано с ва... с тобою, -  она  теперь  говорила,
казалось, с ним одним, и Штирлиц подумал о Харрисе:  "Бедный  человек,  не
хотел бы я оказаться на его месте; вообще-то  ситуация  невероятная,  если
вдуматься; в доме женщины, которая была нужна мне как прикрытие - и  тогда
и сейчас, - увидать соперника, необходимого мне сегодня  как  воздух,  как
спасение, как надежда, ибо он действительно из клана "Бэлл", а  этот  клан
очень не любит ИТТ, и если я  поспрошаю  самого  себя  на  досуге  про  те
данные, которые проходили через меня в ту, десятилетней давности, пору,  я
могу построить точный макет беседы с  ним  в  Мадриде,  а  побеседовав,  я
получу тот канал связи с миром, который мне так сейчас нужен".
     Клаудиа поставила на стол маленькие чашки; кофейник у нее  был  здесь
же, в столовой, старинный, но подключен к электричеству.
     - Ты плохо выглядишь, - сказала Клаудиа, положив свою сухую ладонь на
руку Штирлица.
     - Роберт смотрится лучше? - спросил Штирлиц.
     Клаудиа словно бы не слышала его, даже не взглянула на  Харриса;  тот
старательно изображал наслаждение, которое испытывал от кофе,  заваренного
женщиной.
     - Ты, видимо, болел?  -  продолжала  Клаудиа.  -  Ты  потом  все  мне
расскажешь, у меня есть старуха в Севилье, которая лечит болезни. Травами.
Ее зовут Пепита, и ей девяносто три года.  Мне кажется, она хитана'.  Если
каждое утро пить набор трав - зверобой, тысячелистник, календулу и алоэ, -
человек обретает вторую молодость. Я пью этот сбор семь лет.

_______________

     ' Х и т а н а - цыганка (исп.).


     - Продайте патент, - сказал Пол, отодвигая чашку. - Я  разбогатею  на
этом пойле.  Спасибо, Клаудиа, мне было чертовски приятно познакомиться  с
вами.
     Он поднялся; вместе с ним  поднялся  Харрис.  Он  достал  из  кармана
маленькую коробочку и протянул ее Клаудии:
     - Это вам.
     - Спасибо, - ответила  женщина,  с  трудом  оторвав  свои  прекрасные
зеленые глаза от лица Штирлица. - Спасибо, Роберт, это так любезно.
     Она не стала раскрывать коробочку; поднялась, протянула руку Роберту;
он, низко склонившись, поцеловал ее.
     - Могу я на один миг похитить у вас Макса? - спросил Пол. - Мне  надо
сказать ему два слова.
     - Да, да, конечно, - ответила женщина. - Я пока сварю еще  кофе,  да.
Макс?
     - Спасибо, - ответил он и вышел следом за Полом в гостиную.
     Тот закурил и, сев на подоконник, сказал:
     - Я, конечно,  узнаю,  под  каким  именем  вы  здесь  жили,  Бользен.
Спасибо, вы облегчили мне вашу проверку. Поздравляю вас с такой подругой и
с вашей ловкостью.  Билет на Сан-Себастьян отдайте мне,  вам  его  оплатит
Эрл, я подтвержу, что вы ездили туда по моей просьбе.  И верните  мне  все
ваши деньги. Мне так будет спокойнее.
     - Вы ведете себя глупо,  -  заметил  Штирлиц,  протягивая  американцу
бумажник. - Во-первых, я могу уехать с Клаудиа. Во-вторых, если бы я решил
бежать, я бы сделал это с  т о в а р о м. Кому я нужен с пустыми руками? А
вы по дороге поговорите с Робертом, он славный парень, только в отличие от
вас не сотрудничает с бывшими  нацистами.  Он  пригодится  в  вашем  деле,
потому что, судя по всему, знает то, что вам и  не  снилось.  Вы,  видимо,
интересуетесь нашими, я имею в виду СД, связями.  Они шли  через  ИТТ.  Но
британцы умеют работать с теми, кто стоит им поперек  дороги,  лучше,  чем
вы.
     - Он что, из службы?
     - Думаю, нет.  Во всяком случае, до войны никак  связан  не  был,  им
интересовались.
     Пол шлепнул плоским бумажником  по  ладони,  раскрыл  его,  просчитал
деньги, пожал плечами и протянул его Штирлицу:
     - Держите.  Вы правы, я не подумал. Скажите мне, зачем вы взяли билет
к баскам?
     - Чтобы уйти от вас, - просто ответил Штирлиц.
     - Куда?
     - Куда глаза глядят.
     - Почему?
     - Потому что я испугался.
     - Чего?
     - Того, что снова окажусь в том  ужасе,  в  котором  был  с  тридцать
третьего года.
     - Вы в СД с тридцать третьего?
     - Да.
     - Давно считаете эту организацию "ужасом"?
     - Да.
     - С какого времени?
     - Это мое дело.
     - Почему вы решили, что здесь - после того, как мы вас нашли,  -  вас
ждет такой же ужас?
     - Потому что Эрл дал понять, что он не любит вас и не верит вам.  Так
что моя работа, какая, не знаю, будет, видимо, направлена против вас.  А я
больше не выдержу того, чтобы быть в заговоре.  Он  возможен  только  один
раз, причем заговорщики должны победить или же быть уничтоженными. Заговор
ломает людям хребет, постоянное ожидание, страх,  который  получает  выход
только ночью, накануне той минуты, когда ты проваливаешься в  дрему  после
того, как наглотался намбутала. Понимаете?
     - С трудом.  Я никогда не участвовал в заговорах. Вы  расскажете  мне
завтра, о чем говорил Эрл?
     - Нет.  Я сказал вам то, что мог. Если хотите, чтобы у нас  состоялся
диалог, объясните, отчего он посмел так говорить о вас? Дурак? Нет. Умный.
Ваша комбинация? Тогда я не много на вас поставлю  -  топорная  работа.  С
другим, может, пройдет, со мною нет.  Я профессионал, поэтому играю партию
на раскрытых картах, страсть как не люблю темнить.
     Пол затушил сигарету,  поднялся с подоконника,  крашенного  скользкой
краской цвета слоновой кости, пошел к двери.
     -  Только  не  удирайте,  ладно?  -  попросил  он.  -  Во-первых,  не
получится, а во-вторых, мне понравилась ваша живопись. Честное слово.



ИНФОРМАЦИЯ К РАЗМЫШЛЕНИЮ                                            (1946)
__________________________________________________________________________

          "Господин Краузе!'
          По полученным мною данным, возможны встречи'' между Базилио''' и
     Бласом''''.

_______________

     ' Г о с п о д и н  К р а у з е - Гелен.
     '' В с т р е ч а - установление дипломатических отношений.
     ''' Б а з и л и о - Москва.
     '''' Б л а с - Буэнос-Айрес.


          Это сообщение вызвало серьезную  озабоченность  в  доме  Билла',
     здесь думают о том, как можно этому помешать.
          В то же время Дон Диего'' совершенно иначе прореагировал на  эту
     новость, заметив, что любые шаги в настоящий  момент  преждевременны,
     поскольку, видимо, Анхел''' задумал  какую-то  акцию,  смысл  которой
     пока что никому неизвестен.

_______________

     ' Д о м  Б и л л а - Государственный департамент США.
     '' Д о н  Д и е г о - Аллен Даллес.
     ''' А н х е л - президент Аргентины Перон.


          Дон Диего высказался в том смысле, что  разговор'  не  только  с
     Анхелом, но и со всеми  его  коллегами  по  Универмагу''  надо  будет
     провести позже,  когда  подоспеет  время,  и  разговор  этот  следует
     подготовить таким образом, чтобы пребывание Базилио  в  Универмаге'''
     стало вообще невозможным.

                                     Сердечно Ваш Джозеф Ф. Синелман"''''.

_______________

     ' Р а з г о в о р - комбинация, удар.
     '' К о л л е г и  п о  У н и в е р м а г у - руководители стран Южной
Америки.
     ''' П р е б ы в а н и е   Б а з и л и о   в   У н и в е р м а г е   -
необходимость организовать разрыв дипломатических отношений между  СССР  и
всеми государствами Южной Америки.
     '''' Д ж о з е ф  С и н е л м а н - агент "Организации" Гелена V-185.



РИКТЕР - I                                                          (1946)
__________________________________________________________________________

     Вильгельм Риктер верил единственному житейскому правилу: быть с теми,
кто одержал верх.
     ...Он поступил на теологический факультет, решив посвятить себя  делу
служения слову божьему, однако, когда в Германии стало понятно, что Гитлер
и его штурмовые отряды прямо-таки рвутся к власти, а церковь сдает позиции
по всему фронту, он переориентировался и вступил в СС; громить приходилось
не только синагоги, но  и  те  приходы,  которые  возглавляли  священник",
стоявшие в оппозиции к национал-социализму.
     Поначалу партия использовала его  как  оратора  на  диспутах  с  теми
верующими, которые выступали против жестокостей нацистов, несколько раз он
писал для "Штюрмера", был принят Юлиусом Штрайхером, который высоко оценил
его  работу,  затем  пришел  приказ    поступить    в    университет    на
физико-математический факультет: именно в это  время  Гитлер  заявил,  что
партии, которая идет к власти, нужны люди с дипломами.
     После того как он сдал экзамены экстерном (членам СС была дана  такая
привилегия), его рекрутировали  в  то  подразделение,  которое  занималось
наблюдением за учеными, работавшими в  секретных  научно-исследовательских
институтах.  Так,  по  прошествии  лет  он  оказался  в  группе,   которая
курировала атомный проект.  Он понимал, что физик  Рунге  и  те,  кто  его
поддерживал, стоят на правильном пути; он отдавал себе отчет  в  том,  что
именно идея Рунге