Значит, надо сделать так, чтобы
он  проходил  по  Берлину,  Вене,  Копенгагену...  А  там  посмотрим,  что
произойдет в Праге, Будапеште и Софии... Чем больше мы нагнетем ситуацию в
нашей стране, чем интереснее  и  страшнее  будет  ставить  свои  спектакли
Маккарти,  тем  вероятнее  ответ  Сталина,  а  он  ведь  дока   на    свои
представления, вот пусть он их и режиссирует у  себя  дома...  Мы  помогли
ему, начав спектакль Маккарти, будем помогать и с планом  Маршалла,  да  и
еще кое в чем.  Но  ведь  вы  заметили,  что,  когда  я  говорил  о  новой
европейской общности, Германия не была даже упомянута мной?  Полагаете,  я
забыл эту страну? Нет, Боб, я люблю эту страну, и я никогда ее не  забуду.
По  прошествии  года-двух  мы  начнем  оказывать   мощную    и    открытую
экономическую помощь Германии, ее западным зонам...  И  -  одновременно  -
начнем развернутое наступление на  юг  нашего  континента.  Русские  будут
заняты европейской проблемой.  Следовательно, у нас развязаны руки на юге.
Ясно? Вот тогда-то мне и понадобится тот "четырехугольник", который к тому
времени, возможно, сделается "пятиугольником", -  чем  больше  углов,  тем
лучше,  страшный  спектакль  привлекает  большее  количество   зрителей...
Следовательно, конспиративная  г р у п п а  Роумэна - Штирлица более всего
будет мне сладостна  чуть  позже...  Так  что  думайте  о  с ц е н а р и и
впрок...  В Голливуде скоро не останется  ни  одного  левого,  это  я  вам
обещаю, заведите дружбу с теми, кто  пишет  сценарии,  не  грех  поучиться
искусству интриги, право...  Не смейтесь... Вы даже не представляете себе,
как я серьезно сейчас говорю... Кстати, как вы относитесь к Роумэну?
     Макайр не ждал этого ответа.  Даллес умел так ломать темп  и  предмет
разговора, что далеко не каждый выдерживал  н а г р у з к у  собеседования
с ним.
     - Я бы не сказал, что достаточно хорошо его знаю, Аллен...
     - Зря вы так, - Даллес поморщился. - Я не случайно  присматриваюсь  к
вам.  Я заинтересован в вашем будущем,  научитесь  быть  самим  собой,  не
бойтесь ошибиться, а пуще того - не  угодить  собеседнику...  Постарайтесь
понять: если я, лично я, убежден в вашей  беспредельной  преданности,  то,
поверьте,  мне  значительно  более  угодно,  чтобы  вы  принимали  волевые
решения, не боялись брать на себя ответственность, не страшились ошибок...
В пределах той линии, границы которой я оговорил с вами заранее, -  жмите,
разыгрывайте свое действо, чем активнее будете  раскручивать  м о е  дело,
тем больше очков наберете... Знаете, как бы я ответил на вашем месте?
     - Нет.
     - Хорошо, а как вам кажется, что бы я сказал на вашем месте?
     Макайр вздохнул:
     - Вы сотканы из парадоксов...  Наверное, вы бы  сказали,  что  Роумэн
честно воевал против наци, славный парень,  не  очень-то  ловкий,  слишком
прямолинеен...
     Даллес снова пыхнул табачным дымом в лицо Макайра:
     - Нет, я бы ответил не так... Я бы сказал, что восторгаюсь честностью
и мужским благородством Роумэна...  Вы бы не стали жениться  на  т а к о й
подруге...  И я бы не  стал...  Не  хватило  бы  смелости,  во-первых,  и,
во-вторых,  рыцарского  отношения  к  женщине...  А  он  пренебрег  нашими
паршивыми условностями...  И правильно поступил. Боб... Он будет  счастлив
со своей женой...  Он будет с ней так счастлив, как ни вы, ни  я  не  были
счастливы и минуты... - Даллес положил трубку  рядом  с  пустой  чашечкой,
поманил  официанта,  попросил  повторить  кофе  мистеру  Макайру  и  себе,
задумчиво продолжив. - Я  бы  ответил.  Боб,  что  Роумэн  такой  человек,
которого  лучше  держать  в  друзьях,  чем  во  врагах...  Он    настоящий
американец, он знает, чего хочет, и умеет драться против тех, кого считает
нашими врагами...  Он отнюдь не так прямолинеен, как  вам  кажется...  Да,
подчас он сначала поступает, а потом думает, но  ведь  д у м а е т  же!  И
он совершенно лишен того, чем вас с избытком наградил бог. Боб...
     Макайр долго ждал, что Даллес закончит фразу; тот, однако, молчал.
     - Чего же он лишен, Аллен?
     - А вы как думаете?
     - Не знаю.
     - Вам не очень-то идут впрок  мои  уроки...  Я  понимаю,  что  вы  не
знаете...  Меня интересует, что вы думаете по этому поводу... Вы  говорите
так, словно человек, продающий корову  на  субботнем  рынке,  -  постоянно
боитесь показаться смешным.
     Макайр вдруг набычился:
     - Так не говорите столь покровительственно, вот я и не буду бояться!
     Даллес улыбнулся:
     - Теплее...  Таким вы  мне  больше  нравитесь.  Боб.  Только  это  не
демократично: требовать от собеседника менять его манеру  разговора.  Надо
самому разговаривать так, чтобы беседа шла  на  равных.  Не  сердитесь,  я
говорю это потому, что в будущем вам придется встречаться  с  людьми  куда
более высокими, чем  бедный  адвокат  Даллес,  смотрите,  не  продешевите,
будьте  личностью,  отстаивайте   с а м о с т ь.   Кстати,   это   русское
выражение, и оно таит в себе весьма глубокий смысл...  Так  чего  же лишен
Роумэн по-вашему?
     - Ловкости.
     - Холодно.
     - Пробойности.
     - Еще холоднее...  Он более пробойный, чем вы, потому что  переживает
пору любви, а это такое состояние, когда человек может  сдвинуть  с  места
Большой Каньон...  Он лишен страха. Боб, вот в чем  дело...  А  это  очень
опасное человеческое качество.  Оно присуще либо дуракам, либо очень умным
людям...  Я во многом разделяю его ненависть к нацистскому подполью,  Боб,
очень во многом...  Но, увы, лошадей нельзя перепрягать на ходу, тем более
что у нас нет запасной лошади.  Нацисты типа Гелена - да, да, он нацист, и
не закрывайте на это глаза, он фанатик немецкой идеи, с этим  и  умрет,  -
должны, перед тем как они  окончательно  исчезнут  с  политической  арены,
очистить запад Германии ото всех левых, уступив место разумному,  угодному
и управляемому нами правому ц е н т р у.  Вот моя стратегия. Союз России с
Германией - это европейская тенденция, и она мне очень не по душе.  Альянс
Германии с Америкой - американская тенденция по своей  сути,  и  меня  это
вполне устраивает.  Мы не удержим Германию без того, чтобы Гелен сейчас не
провел той работы, которую он проводит, особенно против русских.  А это не
может не  вызвать  в  Кремле  такое  чувство  недоверия  к  немцам,  такую
подозрительность по отношению к ним, что и в будущем они  станут  смотреть
на Германию сквозь призму именно этой исторической памяти...  Той, которую
мы с вами сейчас создаем...  И не падайте со стула. Боб, но через какое-то
время  я  был  бы  не  прочь   разрешить   русским   кое-что   узнать   об
о р г а н и з а ц и и  Гелена - пусть еще больше  шарахнутся!  Именно  это
понудит их относиться к Аденауэру - а мы  поставили  на  старца  -  как  к
пугалу.  Сталин - получив такого рода информацию - никогда не сядет с  ним
за стол переговоров, что и требовалось доказать. Сталин будет ждать левого
правительства в Германии и не дождется.  Парадоксально, но факт: с помощью
нациста Гелена нам надо умертвить немецкий национальный дух, растворив его
в нашем экономическом могуществе, вот о чем  я  думаю,  когда  представляю
себе то горе, на которое вы обречете столь симпатичного мне американца  по
имени Пол Роумэн... Вообще-то, было бы совершенно идеально, сделай вы так,
чтобы Роумэн - со всей его информацией - исчез...
     - Я уже думал об этом.  Увы, я был обязан рассмотреть и эту горестную
возможность... Нет, нет, я не подделываюсь под вас, Аллен, мне так же, как
и вам, жаль его...
     - Вы с ума сошли, - Даллес рассмеялся, откинувшись на спинку высокого
стула (в его клубе  мебель  была  англиканского  стиля,  очень  строгая  и
конкретная). - Вы сошли с ума! Я  имею  в  виду  исчезновение  Роумэна  на
какой-то срок из этой страны...  Пусть Маккарти ставит свой  спектакль  по
Эйслеру и Брехту без Роумэна.  Эти немцы отнюдь не агнцы, они умеют стоять
так твердо, что их не свалишь, я проанализировал их поведение на допросах,
крепки... Позиция, ничего не попишешь...
     - Не понял.
     - Вот и хорошо, что не поняли, еще  бы  вы  все  во  мне  понимали...
Словом, у вас есть над чем поразмышлять, хотя времени на раздумье осталось
в обрез...
     - Как вы отнесетесь к включению  в  наши  дела  с и н д и к а т а?  У
ме...
     Даллес резко оборвал Макайра:
     - Повторяю, Боб, подробности - это ваша забота. За р е м е с л о  вам
платят деньги.  Меня совершенно не интересует, как вы будете делать,  меня
занимает лишь то, что вы в конце концов сделаете. Где Штирлиц?
     - Не знаю. Ищем. Найдем.
     - Где Роумэн?
     - Под контролем.
     - А его замыслы?
     Макайр ответил не сразу:
     - Да... В общем и целом - да. Я его чувствую.
     - Чувствуют китайскую поэзию  эпохи  Сун.  Врага  надо  знать...  Как
славно мы посидели.  Боб, я всегда отдыхаю с вами душой.  Расскажите,  кто
проиграл вчера на корте - Гиббер или Спатс?


     ...Столь резкий поворот в задуманной комбинации был  сделан  Даллесом
не случайно: бывший фюрер военной экономики рейха Гуго Стиннес только  что
прислал ему личное и сугубо  конфиденциальное  письмо,  в  котором  вносил
деловое предложение, в высшей мере интересное для  клана  Рокфеллеров,  но
просил  подстраховать  те  ш а г и,  которые  будут  предприняты   им   по
воссозданию металлургического и станкостроительного производства, примерно
через год; раньше - нет смысла.
     Аналитический мозг Даллеса сразу  же  просчитал,  что  именно  "дело"
Роумэна может оказаться самой надежной страховкой; комиссия  Маккарти  уже
п о к а т и л а,  не  остановишь,  идет  все,  как  задумано,  Роумэн  еще
пригодится.
     А поздно вечером, после концерта Орманди, он встретился с полковником
Бэном.  Тот, мучаясь,  посещал  все  премьеры,  особенно  когда  выступали
звезды; классическую музыку терпеть не мог, обожал французских шансонье  -
гитара и аккордеон, музыка рассветной грусти.  Однажды во время исполнения
бостонским оркестром  пятой  симфонии  Чайковского  почувствовал  на  себе
недоумевающие  взгляды  соседей  (племянник    Меллона    и    заместитель
государственного секретаря Самнер  Вэлс)  и  понял  их  недоумение  спустя
минуту - как обычно, гадал в кармане на удачу, ощупывая ключи: если  палец
ощутит цифры - сбудется; гладкая  поверхность  -  считай  дело  пропавшим.
Ключи звенели, неловко, черт побери; затаился, стал чуть  заметно  двигать
головой в такт музыке, выражая этим сопереживание чувствам русского гения,
которые столь талантливо передавал Юджин Орманди.
     - Послушайте,  Аллен,  -  сказал  Бэн,  -  следуя  вашему  совету,  я
прокатился в Колумбию.  Вы правы: мы на грани  того,  чтобы  потерять  эту
страну.  Там нужен спектакль,  подобный  тому,  какой  начал  раскручивать
Джозеф'. Только это позволит нам привести к власти нужных людей. Если дело
оставить без внимания, левые возьмут верх на выборах, в этом нет сомнения.

_______________

     ' Д ж о з е ф - имеется в виду Маккарти.


     И снова точный, холодный мозг Даллеса  -  быть  бы  ему  математиком,
сколько бы принес пользы науке! -  просчитал,  что  Штирлиц,  связанный  с
Роумэном, является фигурой, в высшей мере выгодной для того  шоу,  которое
нужно тщательно отрепетировать и сыграть в самый подходящий момент.
     Маккарти пригласил его  к  себе  и  дал  прочитать  стенограммы  всех
допросов Эйслера и Брехта. "Обвинение - ребенку  понятно  -  построено  на
песке, - думал Даллес, - но пресса работает отменно,  страсти  накаляются,
тем более что привлекают людей не американского происхождения, -  ату  их,
все беды от чужих! Это  с ъ е д я т,  такое угодно толпе! Сломать Брехта и
Эйслера на Роумэне не удастся, слишком уж все шито белыми нитками.  Тем не
менее, судя по всему, блок Штирлиц - Роумэн оформился как данность, и  это
прекрасно, такое надо  г р о х н у т ь  в  н у ж н ы й  момент, и  ударить
это должно в конечном-то счете не по кому-нибудь, а  по  Белому  дому.  То
разведывательное сообщество, которое будет создано и которое он возглавит,
должно заявить  себя  не  картонной  (как  Эйслер  или  Брехт)  декорацией
заговора, а серьезной конспирацией, - а  она  вполне  доказуема.  Конечно,
Макайром потом придется пожертвовать, но без того, чтобы посвятить  его  в
проблему, дела не сделаешь.  В конечном  счете  он  вполне  вписывается  в
возможную схему дела: Роумэн - Макайр - нацисты  -  Штирлиц.  Почему  нет?
Можно и нужно вспомнить того гитлеровского агента, которого Макайр  пустил
в Штаты; пусть докажет, что это  не  случайность;  поначалу  важно  облить
грязью, пусть потом отмывается.  Как раз Макайр станет говорить - во время
шоу - то, что ему напишут в сценарии, его так или иначе погубит  жадность.
Он и труслив оттого, что жаден.  Гувер не зря познакомил  меня  с  записью
бесед Макайра с женой, когда они планировали покупки;  ужасно;  совершенно
бабий  характер.  Интересно,  отчего  мужчины  с  рыцарскими,  словно   бы
рублеными  лицами  так  женственны?  Все-таки  природа  справедлива:  одно
компенсируется другим...  За деньги и  обещание  оправдательного  вердикта
Макайр скажет в комиссии все, что будет соответствовать необходимости того
момента, который настанет.  Полковник Бэн внесет на его счет  деньги,  нет
проблем...  Роумэн с его  округлой,  детской  физиономией  -  несмотря  на
седину, в нем много детского, как это прекрасно,  действительно,  отменный
человек, - истинный мужчина, а Макайр наделен женским характером,  поэтому
так осторожничает в разговоре, а ведь лицо голливудского супермена...
     А  ты,  -  спросил  себя  Даллес,  -   ты    с    твоей    внешностью
профессора-сухаря, каков твой характер?"
     Ему стало неприятно отвечать на  этот  вопрос,  и,  открыв  шкаф,  он
достал  потрепанный  томик  китайской  поэзии;    любопытно,    конкретика
эйслеровских песен во многом идет от китайцев: при всей внешней мягкости -
жесткая твердость духа и абсолютная последовательность позиции.
     Укрывшись пледом, - Даллес обычно спал у себя в кабинете,  на  низкой
тахте, возле книжного шкафа с наиболее любимыми книгами, - он вдруг ощутил
острое, как в детстве, чувство счастья: какое  же  это  высокое  и  тайное
блаженство конструировать мир, оставаясь при этом в тени! "Юноши  завидуют
кинозвездам, появляющимся на экране.  Глупые, завидовать  надо  режиссеру,
которого никто не видит, но он так строит мизансцену, что будущая лента  -
а ведь это новый мир  -  делается  подвластной  ему,  и  зрители  начинают
и г р а т ь  в этот выдуманный мир, подражать героям и делать то, что было
угодно тому, кто придумал слово и коллизию..."
     ...Впервые он ощутил подобное счастье, когда  у ш е л Рузвельт. Через
семь дней после похорон тот, кто был с ним в  д е л е, дал прочесть запись
беседы министра финансов Моргентау с президентом.  Будучи другом и  старым
соратником, Моргентау был приглашен Рузвельтом в коттедж, куда он уехал на
каникулы из Белого дома: "Двадцатого апреля я отправлюсь из  Вашингтона  в
Сан-Франциско, Генри, чтобы выступить на  церемонии  создания  Организации
Объединенных Наций.  В три часа дня появлюсь на  сцене  и  скажу  то,  что
должен сказать, а первого мая вернусь в Гайд-парк". "Мистер  президент,  -
как обычно, гнул  свое  Моргентау,  -  ситуация  с  Германией  чрезвычайно
сложна, вопрос стоит крайне  остро...  Я  хочу  успеть  сделать  книгу  по
Германии, одна из глав которой должна быть посвящена тому, как  шестьдесят
миллионов немцев сами, без чьей-либо помощи, должны прокормить себя... Как
страстно я сражался за  наше  вступление  в  войну  против  наци,  так  же
страстно я намерен сражаться за то, чтобы земля получила мир,  а  Германия
никогда впредь  не  смогла  развязать  новую  бойню".  "Генри,  -  ответил
президент, - я поддерживаю вас на сто процентов". "Тогда  вы  должны  быть
готовы к тому, что у меня появится множество новых врагов,  причем  весьма
могущественных, из числа наших реакционеров с юга".  "Я  понимаю".  "Очень
многие в этой стране предпримут все возможное, чтобы сорвать мой  план  по
Германии. Уверяю вас, они сделают все возможное, чтобы не допустить работы
Рура на Англию, Францию и Бельгию. Они захотят вернуть его Германии, чтобы
та вновь начала строить пушки.  Уверяю  вас,  они  предпримут  все,  чтобы
сорвать мое предложение о разрушении всех без исключения  военных  заводов
Германии.  Наши  реакционеры  слишком  тесно    связаны    с    германской
промышленностью, чтобы разрешить моему плану  сделаться  фактом  истории".
"Но мы с ними поборемся.  Генри, - улыбнулся президент, - у нас есть силы,
чтобы одолеть одержимых". "Мистер президент, п р а в а я  болезнь в Штатах
загнана вглубь, но не уничтожена.  Очаги гниения существуют, они пока  что
сокрыты от наших глаз, но они невероятно злокачественны. Я не убежден, что
эти люди  согласятся  заставить  Германию  выплатить  двадцать  миллиардов
контрибуции, они заинтересованы в  том,  чтобы  Германия  снова  сделалась
могущественной промышленной  державой  правого  толка".  "Не  позволим,  -
ответил президент, - не позволим. Генри".
     Рузвельт был весел, спокоен, улыбчив, много шутил с  дамами,  которые
были приглашены им на ужин...
     Следующим утром он умер.
     ...Даллес  усмехнулся  чему-то  -  жестко,  сухо  усмехнулся   -    и
почувствовал, какие  у  него  сейчас  глаза.  Ему  нравилось,  когда  дочь
Тосканини,  единственная  женщина,  которую  он  любил,  говорила:    "Моя
льдышечка". "Они у меня сейчас  серо-ледяные,  -  подумал  Даллес,  -  они
особенно хороши, когда я ношу очки, стекла увеличивают их, они  доминируют
в лице, а это прекрасно, когда лицо человека определяют глаза..."
     Даллес помнил, с какой методической жестокостью  Трумэн  -  с  подачи
правых - уничтожил Моргентау: тот был вынужден уйти в отставку уже в июне,
еще до Потсдама. "Все, конец "жесткому курсу" против Германии;  не  суйся,
Моргентау! Ты был нужен безногому идеалисту, но ты совсем  не  нужен  нам,
суетливый еврей! Не замахивайся на то, в чем не смыслишь! Дело есть  дело,
оно диктует свои неумолимые законы, каждый,  кто  попробует  стать  против
них, - обречен на уничтожение..."
     Открыв многое, Даллес, тем не менее, не  говорил  и  не  мог  сказать
Макайру  главного:  работа  комиссии  по  расследованию   антиамериканской
деятельности была последним и самым решающим залпом, задуманным им  и  его
командой, по Рузвельту и его политике. "Тот же Моргентау  посмел  сказать,
что коммунизм в Америку  не  был  занесен  извне,  но  родился  как  чисто
американское рабочее движение, возмущенное безумием финансовой  олигархии,
ростом безработицы и инфляцией. Ишь! Маккарти докажет, как дважды два, что
коммунизм сюда  принесли  русские  и  только  русские  -  насильственно  и
коварно.  Придет время, и он  же  докажет,  что  безработицу  провоцировал
Кремль, инфляция - работа специального отдела ГПУ, кому она  выгодна,  как
не Москве?!"
     Даллес знал, что  Моргентау,  уже  обреченный  на  уход,  третируемый
Трумэном и его командой, сказал министру  иностранных  дел  Франции  Бидо:
"Меня очень беспокоит работа нашей комиссии по  главным  немецким  военным
преступникам...  Наша  странная  медлительность  позволит  СС  и   гестапо
организованно закончить перевод своих членов в глубоко  законспирированное
подполье...  Я говорю вам об этом лишь потому, что вижу главную цель своей
жизни в том, чтобы дать Европе сто лет мира - хотя бы..."
     Моргентау сказал об этом Бидо сразу же после  разговора  с  Трумэном.
Президент поморщился, когда Моргентау, формально остававшийся  еще  членом
его кабинета, сказал ему об этом же;  ответил:  "Не  надо  драматизировать
события, зачем вы уподобляетесь англичанам, которые  алчут  крови  немцев?
Даже Сталин согласился с тем, что к суду  над  ними  следует  основательно
подготовиться".
     Даллес был  о б я з а н  узнать об этом, потому что именно в эти  дни
он привез в Вашингтон генер