напечатанной  в
типографии Артура Баксли.
     Его давешняя задумка каким-то образом связать Штирлица  и  Роумэна  с
людьми типа Уоллеса обрела реальную возможность именно в тот  день,  когда
вышел первый номер журнала "Нью Рипабликэн", который выступал за дружеский
диалог  с  Москвой  и  требовал  немедленного  и  бесспорного   запрещения
производства ядерного оружия.
     Множественность угодна зрелой  политике.  Даллес  н е  и м е л  права
позволить Макайру  произнести  при  нем  слово  "синдикат",  хотя  он  был
прекраснейшим образом осведомлен о том, каким образом мафия  задействована
в комбинации; он понимал, сколь  выгоден  был  бы  сейчас  в  Голливуде  и
Вашингтоне "треугольник" Роумэн - Эйслер - Штирлиц; он, однако,  держал  в
поле зрения ситуацию в Колумбии, где дело идет к победе левого кандидата в
президенты Гаэтана, а это недопустимо,  -  дурной  пример  заразителен,  в
Латинской Америке  нет  и  не  может  быть  левых  режимов,  это  противно
интересам Соединенных Штатов.  Следовательно, дуэт Роумэн - Штирлиц  может
оказаться значительно более необходимым в экстремальной ситуации,  которую
необходимо создать в Колумбии, пограничной с Панамой  (крупнейшая  военная
база США), Венесуэлой  (нефтяная  империя  Рокфеллеров,  интересы  которых
защищает "Саливэн энд  Кромвэл"),  Бразилией,  Эквадором,  предоставившими
военно-морские  базы  США,  и  Перу  (ключевая    страна    Тихоокеанского
побережья).  Именно этот дуэт вынудит русских убраться с юга, именно  так,
им здесь не место.  Но  венцом  всего  п р е д п р и я т и я  может  стать
"треугольник" Уоллес - Роумэн - Штирлиц (то  есть  гестапо  плюс  ГПУ),  в
основании которого лежит  аргентинский  атомный  проект.  На  этом  троица
вполне сойдется, ибо ключевыми фигурами атомного  д е л а  Перона являются
немцы с  нацистским  прошлым,  -  гарантия  того,  что  Роумэн  не  сможет
промолчать, - Дон Кихот, вертикальный характер; Уоллес будет  тянуть  свою
политическую линию на разоружение и запрет бомбы; ну, а  Штирлиц,  видимо,
станет отстаивать свое.
     "Я чувствую комбинацию, - думал Даллес, - ауф видерзеен, курс мистера
Рузвельта!"



РОУМЭН                                               (зима сорок седьмого)
__________________________________________________________________________

     ...Во время налета на явки нацистов в американской и британской зонах
оккупации, которые ему удалось открыть, Роумэн отправился с двумя "джи ай"
на квартиру вице-президента Имперской социалистической партии Лонца.
     В коттедже  не  оказалось  ни  души;  ощущение  такое,  будто  отсюда
только-только ушли.
     - Обыщите дом, - сказал Роумэн военным, почувствовав внезапный озноб.
- Весь дом, каждый ящик.  Перетрясите все книги, тут должно быть  то,  что
меня интересует.
     Он отошел к телефону, снял трубку, но аппарат был гулко-безжизненный,
словно тыква.
     Закурив, Роумэн задумчиво посмотрел на то, как ловко работали военные
контрразведчики, и сказал:
     - Продолжайте, ребята, я вернусь через час.
     Позже он не смог вернуться, потому что должен был вылететь в  Женеву,
там пересесть на машину Лангера, который привезет  его  в  Аскону,  в  дом
Матильды Вольф, хозяйки перевалочной базы, что  снабжала  людей  СС  и  СД
л и п о й,  по которой  надо  было  явиться  в  Вечный  город,  на  улицу,
находящуюся в трехстах метрах от Ватикана.  На этой же  машине  поездка  в
Австрию  -  не  так  уж  далеко,  американская  зона  оккупации.    Оттуда
возвращение в Швейцарию и вылет к Штирлицу.  В это время Эронимо  берет  в
Мадриде трех "контрабандистов" Гаузнера и Кемпа (их надо брать  именно  по
обвинению в контрабанде кокаина, еще рано тревожить весь  улей);  главное,
чтобы они просидели на Пуэрто-дель-Соль хотя бы три  дня;  основные  улики
даст банкир Нибель из Кордовы, он  -  ключевая  фигура,  возит  нацистские
деньги по миру.
     П р е д п р и я т и е  было рассчитано по часам - с учетом разницы во
времени на континентах.
     Однако  все  р у х н у л о,  когда  Роумэн  приехал  в  штаб-квартиру
оккупационного  корпуса,  дежурный  офицер  протянул  ему  телефонограмму:
"Группа, состоявшая из сержанта Никльсона и рядовых  Дэвиса  и  Рэндольма,
при налете на квартиру, указанную в вашем  рапорте,  взорвалась  на  мине,
заложенной в  пустом  доме;  Дэвис  погиб  на  месте,  жизнь  Никльсона  и
Рэндольма в критическом состоянии".
     ...Лангера на аэродроме в Женеве не было; в бюро  информации  на  имя
"доктора  Брэдиса"  (так  было  оговорено)  никто  не  оставлял   никакого
сообщения.
     Роумэн заказал Мадрид; полковника Эронимо не было ни  на  работе,  ни
дома: "Коронель уехал в командировку".  Так  было  и  в  тот  день,  когда
появился Гаузнер; что же могло произойти за это время, черт?!
     Роумэн отошел к киоску, купил американские газеты, не для того, чтобы
читать,  а  скорее  чтобы  сосредоточиться  и  принять  какое-то  решение.
Страницы  пролистывал  машинально,  не  очень-то  обращая   внимание    на
заголовки;  споткнулся  -  совершенно  неожиданно  -  на  самых   броских:
"Немецкий композитор из Голливуда на службе  ГПУ  и  Коминтерна!";  "Ганса
Эйслера защищает Элеонора  Рузвельт!";  "Первая  леди  под  подозрением  в
симпатиях  к  красным!";  "Москва  задействовала  всю  свою  агентуру   на
Западе!"; "Чарли Чаплин, Матисс, Пикассо и Кокто обратились в Белый дом!";
"Негодование Альберта Эйнштейна!"; "Ничто не  спасет  русского  шпиона  от
кары!"
     Сначала Роумэн не поверил глазам; ведь  Макайр  сказал,  что  с  этим
безумием все кончено, Америка убедилась в шаманстве Рут  Фишер',  катившей
черт знает что на братьев: "Не может быть, бред какой-то!"

_______________

     ' Сестра Ганса Эйслера, бывший член КПГ.


     Он отошел к стойке бара, попросил кофе, принялся читать  сообщение  о
предварительном допросе Ганса  Эйслера,  композитора,  которого  по  праву
называли одним из самых великих музыкантов века.
     "Э й с л е р. - Господин  председатель,  могу  ли  я  просить  у  вас
разрешения сделать заявление перед началом собеседования?
     П р е д с е д а т е л ь. - Дайте мне ваше  заявление.  (Читает  его.)
Нет. Я не разрешаю вам выступить с этим заявлением...
     Э й с л е р. - Вы не хотите  позволить  мне  выступить  с  заявлением
после всего того, что мне довелось пережить начиная с прошлого года?!
     П р е д с е д а т е л ь. - Следователь, задавайте свои вопросы.
     С л е д о в а т е л ь. - Я хочу зачитать выдержки  из  газеты  "Дейли
уоркер"  от  пятнадцатого  января  тридцать  пятого    года...    Цитирую:
"Выдающийся  революционный  композитор  Ганс  Эйслер  прибывает   двадцать
седьмого января...  С тех пор, как в Германии к власти пришел Гитлер, Ганс
Эйслер проживает в Париже и  Лондоне;  всему  миру  известны  произведения
этого  блистательного    музыканта;    нельзя    не    восторгаться    его
высокоталантливыми операми, песнями и фильмами,  такими,  как  -  немецкое
название я произношу по буквам - кэй-ю-эл-и-даблью-ай-эм-пи-и..." Что  это
значит, Эйслер?
     Э й с л е р. - Это опера и фильм, сделанные мною в Берлине в тридцать
втором году. Называется "Куле Вампе".
     С л е д о в а т е л ь. - Продолжаю цитату: "эм-ай-эс-эсэн-ай-эм-и..."
Что это такое?
     Э й с л е р. - Это  мое  произведение  "Масснаме"...  По-немецки  это
звучит как "мероприятие", "целесообразность"...
     С л е д о в а т е л ь. - Продолжаю цитату: "Рот фронт"...  Это все вы
сочинили, Эйслер?
     Э й с л е р. - Да.
     С л е д о в а т е  л  ь.  -  В  статье  говорится,  что  вы  один  из
выдающихся композиторов  современности,  вас  называют  борцом-коммунистом
против  гитлеровской  тирании,  утверждают,  что  вы  не  только   великий
музыкант,  но  и   т о в а р и щ,  стоящий  в  первой  линии  борьбы.   Вы
подтверждаете, что это написано про вас?
     Э й с л е р. - Про меня так много  писали,  что  я  не  могу  помнить
каждую статью...
     С л е д о в а т е л ь. - Я просмотрел нью-йоркские  газеты  этого  же
периода, о вас нигде не писали как о  великом  композиторе,  кроме  как  в
газете американских коммунистов.
     Э й с л е р. - Вы плохо смотрели, я могу показать  вам  сотни  статей
обо мне, они где-то валяются в моих архивах.
     С л е д о в а т е л ь. - Подойдите ко мне и посмотрите фото в  газете
"Дейли уоркер". Это ваша фотография?
     Э й с л е р. - Совершенно верно, моя.
     С л е д о в а т е л ь. - Что за жест вы делаете на фото?
     Э й с л е р. - Это салют немецких ра...
     С л е д о в а т е л ь (перебивает). - Вы подтверждаете, что  на  фото
изображены именно вы и именно вы держите правую руку над  головой,  причем
пальцы сжаты в кулак?
     Э й с л е р. - Подтверждаю, посколь...
     С л е д о в а т е л ь  (перебивает).  -  Вы  не  отвергаете,  что  вы
держали руку в коммунистическом салюте?
     Э й с л е р. - Да, подтвер...
     С л е д о в а т е л ь (перебивает). - Продемонстрируйте комиссии этот
жест!
     Эйслер демонстрирует  коммунистический  салют,  подняв  правую  руку,
сжатую в кулак.
     П р е д с е д а т е л ь. -  Вы  не  хотите  опровергнуть  подлинность
фотографии?
     Э й с л е р.  -  Нет.  Это  салют  не  только  коммунистов,  но  всех
антифашистов.  Это не партийное приветствие, а  салют  антифашистов  всего
мира.
     С л е д о в а т е л ь. - Вы писали музыку к фильмам режиссера  Йориса
Ивенса, работавшего с Хемингуэем в Испании?
     Э й с л е р. - Да.
     С л е д о в а т е л ь. - Им мы еще займемся, этим Ивенсом... В статье
про вас написано, что вы заявили: "В единстве голосов и действий - надежда
на будущее мира". Вы говорили эти слова корреспонденту?
     Э й с л е р. - Журналист вправе писать, что он хочет. Я могу отвечать
только за себя...
     С л е д о в а т е л ь. - Это вы написали оперу "Мать"?
     Э й с л е р. - Да. Опера "Мать" написана по мотивам повести Горького.
     С л е д о в а т е л ь. - В одной из арий этой оперы есть слова:  "Учи
азбуку, не бойся, ты только начни,  рабочий,  и  ты  возьмешь  власть,  ты
победишь!" Вы писали музыку и к этим словам?!
     Э й с л е р. - Не мог же я писать музыку к одним словам повести и  не
писать ее к другим?!
     П р е д с е д а т е л ь. - Вы имеете в виду,  что  сейчас  надо  быть
готовым к тому, чтобы "взять власть и победить"?!
     Э й с л е р. - Я не понимаю вопроса...
     П р е д с е д а т е л ь. - Где вы писали эту оперу?
     Э й с л е р. - В Берлине, в двадцать девятом, мне кажется...
     П р е д с е д а т е л ь. - Значит, ваша  опера  обращена  к  немецким
рабочим?
     Э й с л е р. - Не только... Это же опера, произведение искусства.
     П р е д с е д а т е л ь. - Но это "произведение искусства" показывали
в Соединенных Штатах?
     С л е д о в а т е л ь. - Да.
     П р е д с е д а т е л ь. - Значит, эти слова из вашей оперы  обращены
не только к немцам, но и к итальянцам, французам, американцам?
     Э й с л е р. - Повторяю, опера написана по мотивам  повести  великого
Максима  Горького...  Слова  песни  соотнесены  с    ситуацией,    которая
существовала в России в девятьсот пятом году...
     П р е д с е д а т е л ь. - Могли бы  вы  написать  подобную  оперу  в
Соединенных Штатах с призывом "захватить власть и победить" здесь, в  этой
стране?
     Э й с л е р. - Нет.
     П р е д с е д а т е л ь. - Вы изменили своей позиции?
     Э й с л е р. - Нет.  Просто здесь  я  гость,  путешественник...  Ваше
рабочее движение будет само решать свои дела...
     С л е д о в а т е л ь.  -  Вы  когда-нибудь  посылали  приветствия  в
Советский Союз?
     Э й с л е р. - Конечно.
     С л е д о в а т е л ь. - Вы ненавидите Сталина?
     Э й с л е р. - Простите, я не понял вопроса?
     С л е д о в а т е л ь. - Вы ненавидите Сталина? Мы  слышали,  что  вы
говорили офицерам иммиграционной службы, что вы ненавидите Сталина.
     Э й с л е р. - Я был бы идиотом, если бы говорил  им  это.  Я  считаю
Сталина весьма серьезным персонажем современной истории.
     С л е д о в а т е л ь.   -   В  советской  энциклопедии,  изданной  в
тридцать третьем году  в  Москве,  дано  ваше  фото  и  заметка:  "Эйслер,
композитор,  коммунист,  глава  пролетарского  направления  в   германской
музыке..." Вы член коммунистической партии, мистер Эйслер?
     Э й с л е р. - В России коммунистом  называют  каждого,  кто  так  же
активен в своем творчестве, как я.  Я не имею права - особенно  после  тех
пятнадцати лет, когда германские коммунисты сражались  в  подполье  против
Гитлера, - считать себя членом партии, потому что все  они  были  героями,
настоящими героями...  Да и в любой  стране,  где  коммунисты  работают  в
подполье, - они герои. А я не герой. Я просто композитор...
     С л е д о в а т е л ь. - Как зовут вашу сестру, мистер Эйслер?
     Э й с л е р. - Ее зовут Рут Фишер.
     С л е д о в а т е л ь. - Вы  получили  от  нее  письмо,  датированное
двадцать четвертым апреля сорок четвертого года?
     Э й с л е р. - Что за письмо?
     С л е д о в а т е л ь. - В этом письме миссис Фишер  обвиняет  вас  в
том, что вы являетесь агентом ГПУ.  Она  пишет  следующее:  "Если  местное
отделение ГПУ попытается устроить мне "естественную" смерть, то это у  вас
не получится, - ни у  тебя,  ни  у  Герхарда  Эйслера,  являющегося  шефом
германского отдела ГПУ в Соединенных Штатах. Это так легко вам не сойдет с
рук.  Вы всегда играли терроризмом и всегда боялись нести  ответственность
за это. Я сделала следующие приготовления на случай ваших террористических
актов: во-первых, три врача провели тщательное медицинское обследование  и
засвидетельствовали,  что  я  абсолютна  здорова,  так  что  нет   никаких
оснований для моей естественной смерти. При этом я нахожусь под постоянным
врачебным  надзором  и  тщательно  слежу  за  своим  состоянием.   Доктора
проинформированы обо всем, и в случае какого бы то ни было ухудшения моего
здоровья  они  незамедлительно  примут  соответствующие  шаги.  Во-вторых,
престижные журналисты и политики получили копию этого письма, так же как и
ряд немецких иммигрантов..."
     Мистер Эйслер, вы подтверждаете получение этого письма?
     Э й с л е р. - Письмо совершенно сумасшедшее...
     П р е д с е д а т е л ь. - Вы получили это письмо?
     Э й с л е р. - Я неоднократно читал подобные послания...
     С л е д о в а т е л ь. - Зачитываю цитату из журнала "Советский  Союз
сегодня", май тридцать  шестого  года,  страница  тридцать  три:  "В  день
Первомая трудящиеся всего мира наравне  с  "Интернационалом"  и  "Вставай,
проклятьем заклейменный" поют песни Эйслера и Брехта". Конец цитаты. Вы ни
разу не называли человека, который писал слова для таких ваших песен,  как
"Вперед, мы не забыли", "Общий фронт", а ведь в  этом  журнале  говорится,
что для вас писал  Бертольт  Брехт?  Да  или  нет?!  Почему  вы  молчите?!
Господин председатель, у меня больше нет вопросов к Эйслеру, я требую  его
отправки в Голливуд для новых допросов на месте.
     Ч л е н  к о м и с с и и. - Мистер Эйслер,  вы  написали  "Балладу  о
параграфе 218"?
     Э й с л е р. - Да.
     Ч л е н  к о м и с с и и. - Вы помните слова?
     Э й с л е р. - Конечно.
     Ч л е н  к о м и с с и и. - Вы написали "Балладу о ниггере Джиме"?
     Э й с л е р. - Да.
     Ч л е н  к о м и с с и и. - Вы помните слова?
     Э й с л е р. - Да.
     Ч л е н  к о м и с с и и. - Вы читали слова этой баллады  перед  тем,
как написать музыку?
     Э й с л е р. - Да.
     Ч л е н  к о м и с с и и. - Вы написали "Песню о черством хлебе"?
     Э й с л е р. - Да.
     Ч л е н  к о м и с с и и. - Вы читали слова  перед  тем,  как  писать
музыку?
     Э й с л е р. - Конечно.
     Ч л е н  к о м и с с и и. - Господин председатель, я считаю, что  все
члены  комиссии  должны  тщательно  проанализировать  песни,  которые    я
упомянул, и в авторстве которых Эйслер сознался.  Тексты этих песен нельзя
посылать по почте Соединенных Штатов.  Это нечто  такое,  что  выходит  за
рамки  политики,  это  должно  быть  отправлено  на  заключение   медикам!
"Безумное безобразие" - бедные и слабые слова, чтобы определить эту  мазню
на  нотной  бумаге!  Такое  "искусство"  не  имеет  права  на  то,   чтобы
существовать в цивилизованном обществе!
     Э й с л е р. - Слова этих песен признаны великой поэзией.
     Ч л е н  к о м и с с и и. - Чем, чем они признаны?!
     Э й с л е р. - Великой поэзией.
     Ч л е н  к о м и с с и и. -  Мы  в  Америке  иначе  понимаем  великую
поэзию! Ясно вам?!  Помимо  всего  прочего,  в  словах  ваших  песен  есть
высказывание против закона об абортах. Да или нет?!
     Э й с л е р. - Да.
     Ч л е н  к о м и с с и и. - Песня смеет выступать  против  закона  об
абортах?!
     Э й с л е р. - Да.
     Ч л е н  к о м и с с и и. - Значит, с вашей, коммунистической,  точки
зрения, вы вправе высказываться против закона об абортах?!
     П р е д с е д а т е л ь. - Мы еще вернемся к вопросу о  высказываниях
против закона об абортах.
     Ч л е н  к о м и с с и и. - Мистер Эйслер, вы где-то  позволили  себе
заметить, что наша комиссия мучает и травит вас...
     Э й с л е р. - Да.
     Ч л е н   к о м и с с и и.   -   Наша   комиссия   по   расследованию
антиамериканской деятельности создана в рамках закона и действует в рамках
закона. Чем же мы травим вас и мучаем?
     Э й с л е р. - Если вы  допрашиваете  меня  без  перерыва  в  течение
двенадцати месяцев, собираете против меня факты, которые не  имеют  ничего
общего с правдой, если вы начали фантастическую кампанию в  прессе  против
меня, да и вообще против художников и артистов, вы просто-напросто  хотите
уничтожить всех нас, особенно тех, кто не скрывает и  никогда  не  скрывал
своей антифашистской, красной идеологии...
     Ч л е н  к о м и с с и и.  -   Мистер   Эйслер,   это   вы   написали
музыкальную поэму "Об убийстве"?
     Э й с л е р. - Да, это я написал.
     Ч л е н  к о м и с с и и. - Господин председатель,  я  хочу  привести
девять строк из этой - с позволения сказать - поэзии...
     Э й с л е р. - Я не убежден, что вы достаточно компетентны в вопросах
поэзии.
     П р е д с е д а т е л ь. - Все  члены  этой  комиссии  компетентны  в
поэзии!
     Ч л е н  к о м и с с и и.  -  Цитирую:  "Нет  ничего   ужаснее,   чем
пролитая кровь,  страшно  и  горько  учиться  убивать,  мучительно  видеть
молодых людей, погибших  раньше  времени  на  полях  битв,  но  мы  должны
научиться этому, - для того  лишь,  чтобы  кровь  никогда  не  проливалась
более!"
     Э й с л е р. - Вы довольно точно перевели слова.  Это  антифашистская
песня написана мной...  И когда Гейдрих был убит чехами на  улицах  Праги,
когда партизаны пролили его кровь, я был  согласен  с  ними...  Пойдите  в
Голливуд... В каждом газетном киоске вы купите журналы с описанием ужасных
гангстерских зверств, вы купите их свободно, и мне очень не нравится  это,
с позволения сказать, искусство...  А моя поэма  -  это  призыв  к  борьбе
против кровавых гангстеров.
     Ч л е н  к о м и с с и и. - Господин председатель, американские парни
погибали, сражаясь против Гитлера,  но  мне  не  нравится,  когда  кое-кто
приехал в эту страну из Европы и призывает народ к революции в Соединенных
Штатах!
     П р е д с е д а т е л ь. - Мистер Эйслер, вам  необходимо  находиться
здесь, пока мы не освободим вас.
     Э й с л е р. - Где я должен находиться?
     С л е д о в а т е л ь. - В Соединенных Штатах.  В Вашингтоне. В  этой
комнате".


     Роумэн закрыл глаза, испугавшись, что заплачет.  Он явственно  увидел
лицо композитора.  Он ведь такой наивный, сидит дни  напролет  у  рояля  и
сочиняет ту музыку, которую слышит в себе и которой восторгается мир, а  с
ним говорили как с мелким жуликом.  С ним говорили больные люди. Или очень
страшные мерзавцы.  А скорее всего - и  то,  и  другое.  Кто  сказал,  что
параноики не могут быть мерзавцами и при этом пра