что ваша
защитительная речь  перепечатана  на  Востоке  под  заголовком  "Обвинение
реваншизму в Западной Германии"?
     Полковник дождался, пока Бауэр просмотрел статью, и сказал:
     - Мы,  естественно,  будем расследовать ваше утверждение о  том,  что
Дорнброк  ворочает делами,  сидя  в  тюрьме.  Если  это  подтвердится,  мы
потребуем дополнительного суда  над  ним.  Мы  будем беспощадны,  смею вас
заверить.   Надеюсь,   вы   не   откажетесь  помочь  нам  в   такого  рода
расследовании?
     ...Через  два  дня  в  нескольких газетах появились статьи:  "Адвокат
Бауэр работает на  аплодисменты Востока";  "Вильгельм Пик делает ставку на
молодых  адвокатов Запада".  В  защиту  Бауэра  выступила коммунистическая
печать: "Правду нельзя заставить молчать!"
     Председатель адвокатской гильдии вызвал Бауэра и сказал:
     - Коллега, нападки справа мы перенесем, но защита слева нас шокирует.
Перед слушанием дела в высшей инстанции я бы советовал вам отмежеваться от
защиты коммунистов.
     - Я уже послал в газеты письмо по этому поводу,  -  сказал Бауэр, - я
возмущен до глубины души.
     На  следующий день  в  двух  газетах появилось письмо Бауэра:  "Я  не
нуждаюсь в  поддержке кремлевских марионеток,  я  выполняю свой долг перед
германским законом и служу интересам моей родины".
     Однако если в  первой газете письмо было опубликовано без  каких-либо
комментариев,  то  во  второй под  письмом Бауэра была  помещена маленькая
заметка: "Бауэр, защищая коммунистов, делает хорошую мину при плохой игре.
Бой надо вести в  открытую,  а не маскироваться под поборника конституции,
защищая интересы тех,  кто  своей главной задачей ставит лишение нас  этой
конституции".
     Бауэр растерялся.  Он позвонил президенту гильдии и  попросил совета:
как поступить дальше?
     - Я не могу давать вам советы такого рода,  - ответил президент, - мы
живем в демократическом государстве,  и я не собираюсь навязывать вам свою
волю.
     В  тот же  вечер к  Бауэру зашел некий господин и,  не  называя себя,
предложил встретиться с Дорнброком.
     Назавтра Бауэр приехал в  тюрьму.  Дорнброк сидел за  длинным столом,
отделенный от  своих  сотрудников и  Бауэра  тонкой частой решеткой.  Лицо
Дорнброка из-за этого показалось Бауэру пепельным, очень нездоровым.
     - Здравствуйте, Бауэр, - сказал Дорнброк, весело помахав рукой, - мне
понравилась ваша речь.  У вас хорошие челюсти.  Я понимал,  что суд первой
инстанции не преминет лягнуть меня - всегда приятно бить тех, кто не может
ответить.  Поэтому наши материалы мы  приберегли для  следующего процесса.
Вот познакомьтесь с  этими господами и попросите их расписаться.  Сравните
их факсимиле с  подписями на бланках увольнения...  Они идентичны,  но оба
эти  господина  не   имеют  ко  мне  никакого  отношения:   они  директора
самостоятельных фирм.
     Бауэр посмотрел на двух директоров и засмеялся.
     - Предвидите хорошую драку? - спросил Дорнброк.
     - Предвижу избиение. Но у меня есть деньги, чтобы купить пару коров и
вернуться в деревню...
     - Я попрошу вас задержаться на пару минут,  -  сказал Дорнброк,  -  у
меня предложение.
     Когда они остались одни, Дорнброк подошел к решетке. Он долго смотрел
на Бауэра -  в  стареньком костюме,  худого,  с  тенями под глазами;  ноги
поджимает под  стул  -  ботинки дырявые;  а  руки  сильные,  хорошие руки,
крестьянские, такие руки не боятся работы и не делят ее на белую и черную;
и  глаза хорошие -  без одержимости и  без смеха,  и  страх в них есть,  и
неловкость,  продиктованная почтением, почтением к нему, старцу Дорнброку,
узнику,   лишенному  чести  и  прав,  хозяину  концерна,  обладателю  трех
миллиардов марок в банках Европы и Германии...
     - Сейчас вы  получаете тысячу марок.  Я  предлагаю вам тридцать тысяч
марок для начала, и вы переходите работать ко мне.
     - Сколько?!
     - Я не собираюсь вас подкупать,  ибо я уважаю вас, но вы мне не нужны
как юрист. Вы мне нужны в качестве несколько неожиданном - консультанта по
кадрам.
     - То есть?
     - Подберите  десять  -   пятнадцать  парней  вашего  возраста,   тоже
желательно из крестьян,  -  вы люди надежные и друг друга умеете тянуть за
уши,  особенно если можно опереться на старика Дорнброка.  Вы и  ваши люди
будете помогать мне  бороться с  разрухой.  Мы  должны дать немцам работу,
хлеб и масло вместо пушек.
     - Сколько вы будете платить людям, которых я найду?
     - Им будете платить вы. От пяти до двадцати тысяч.
     - Что они должны будут делать?
     - Дайте  мне  выйти  отсюда,  -  ответил  Дорнброк,  -  работы  будет
невпроворот. У меня тут есть планы, связанные с автомобилями для народа. А
пока будете выполнять задания моих юридических консультантов.
     - Я согласен, господин Дорнброк...
     - Я пока еще не "господин Дорнброк",  я, милый, пока еще "номер 862".
Теперь вот что... Если вы встретите кого-то из "бывших", и эти "бывшие" не
разыскиваются полицией,  и  им  очень  плохо,  подкормите их  и  попросите
подробно рассказать о себе.  Чтобы строить новое, Бауэр, надо очень хорошо
знать старое, пусть даже безвозвратно погибшее. Римляне остались римлянами
лишь потому, что они великолепно изучили Элладу, Иудею и Египет. Приходить
ко  мне  больше  не  надо,  от  процесса  во  второй  инстанции как-нибудь
отвертитесь,  со  мной связывайтесь через юристов и  завтра же купите себе
пристойный костюм - вы выглядите как оборванец...


     ...Через  полгода Бауэр  вылетел в  Париж  со  своими  людьми  и  там
организовал блистательную операцию на  бирже;  юрист -  он  знал границы и
рамки  закона;  техник  -  он  понимал  тенденцию  развития  послевоенного
промышленного производства;  крестьянин -  он был смел и точен,  зная, что
его поддерживает молчаливое могущество монархии Дорнброка, несмотря на то,
что сам монарх все еще сидел в тюрьме...
     "Группа Бауэра" разрослась до тридцати трех человек. Это он приблизил
к  себе бывшего оберштурмбанфюрера СС  Айсмана;  это он завязал контакты с
людьми Лера из министерства внутренних дел; это он возбудил процесс против
профсоюза  сталелитейщиков,   обвинив  их  в   "нелегальной  деятельности,
руководимой из-за рубежа",  и выиграл процесс.  Дорнброк, наблюдая за ним,
думал:  "На  этого  парня можно сделать ставку.  Этот  всегда будет верным
вторым в  любом заезде.  Пусть он  станет ледоколом;  следом за ним пойдет
Ганс".
     Дорнброк никогда не  договаривал до  конца.  Он говорил лишь то,  что
считал нужным сказать.  Но  он  не  считал возможным сказать даже Гансу то
главное, к чему пришел в тюрьме. Он повторял это лишь одному себе по многу
раз:  "С  тридцать третьего по  сорок  пятый Гитлер выбил интеллектуальный
цвет нации,  предложив взамен себя, организатора и фанатика. В сорок пятом
были  выбиты пророки "гения".  Нация  перенесла двойную трагедию:  сначала
разум  был  заменен силой,  а  потом  уничтожили ту  силу,  которая смогла
подавить  разум.  Нация  организаторов,  философов и  музыкантов оказалась
волею слепого случая толпой изверившихся,  забитых полурабов. У этой нации
один выход:  используя идеи Винера и Оппенгеймера,  претворить их в жизнь,
сделать  моделью будущего промышленного общества.  Этого  не  в  состоянии
сделать политик.  Это  могу  сделать я,  Фридрих Фердинанд Клаус Дорнброк.
Это,  и  только это может вывести мой несчастный народ из  того тупика,  в
котором  он  оказался.   Лишь  это  будет  гарантировать  в  будущем  наше
лидерство. А для того чтобы люди работали так же, как при Гитлере, их надо
пугать.  Концлагерей нам строить не разрешат,  а  если б  и разрешили,  то
теперь,  после случившегося, прямой жестокостью людей не запугаешь. Пугать
надо возможностью повторения жестокости. Для этого мне нужен Вернер Науман
с  его  имперской социалистической партией -  это будет тень Гитлера;  мне
нужно подобраться к левым,  чтобы помочь созданию такого движения, которое
бы  страшило оккупационные власти.  Абсолютизм -  это балансирование между
левыми и правыми".
     (...Впоследствии именно  люди  Бауэра  подобрали  ключи  к  окружению
ультралевого Тойфеля.  Мальчик и не догадывался, каким образом его плакаты
печатались в  типографии,  кто финансировал создание его коммуны.  Он  был
убежден,  что это могучая помощь Пекина; порой, впрочем, он думал, что это
исходит от последователей Троцкого; никогда ему не приходило в голову, что
в основном его финансирует Дорнброк -  тот самый Дорнброк, против которого
он страстно выступал...)
     "Лишь тупость и покорность нации,  - продолжал рассуждать Дорнброк, -
может в  конечном счете привести ее  ко  всемирному лидерству,  лишь страх
перед нищетой может сделать нацию исповедующей культ работы,  которая дает
благополучие:  дом,  кухню и  автомобиль с прицепным вагончиком.  А пугать
следует именно,  двумя крайностями: тоталитаризмом и анархией. Лишь в этом
случае  лозунг Гитлера:  "Работа делает свободным" -  станет бытом  каждой
немецкой семьи.  А после того как лозунг станет сутью нации,  придет время
выдвижения авторитета. От того, кого я выпущу на авансцену, будет зависеть
будущее мира. Если я не доживу до этого дня, мое дело закончит Ганс..."



     "КАЖДОМУ - СВОЕ"
     _____________________________________________________________________

     - Поскольку я  уже  закончил давать  показания инспектору Гельтоффу и
после  этого  освобожден  из-под  ареста,   я   хочу  рассказать  на  этой
пресс-конференции всю правду,  - негромко говорил Ленц. - Только я попрошу
фоторепортеров поменьше щелкать вспышками -  за то время,  что я  провел в
камере, мои глаза несколько отвыкли от света... Господа, дамы... видите, я
даже стал путать очередность в обращении - что значит посидеть в тюрьме...
Никому  не  советую  попадать  в  тюрьму,  даже  если  в  подоплеке твоего
поведения  лежит  глупый  дух  интеллигентской  корпоративности.   Дамы  и
господа,  я  должен заявить,  что никто из  сотрудников моей газеты не вел
съемок господина Кочева. Вы газетчики, и вы должны понять меня: сенсация -
наша профессия.  Я  хотел бы  задать вопрос,  как бы  вы поступили на моем
мести,  если бы к  вам пришел человек и  предложил вам пленку,  на которой
снят  господин Кочев?  Тот  самый,  который  выбрал  свободу!  Как  бы  вы
поступили на моем месте, хотел бы я знать?! Я приобрел эту пленку и поехал
на ТВ,  потому что я  очень не люблю,  когда нашу с  вами нацию обвиняют в
похищениях,  принуждениях и прочей чепухе.  Но в каждой нации,  увы,  есть
разные люди.  За действия этого человека, недостойные действия, - пока что
я  могу  их  квалифицировать лишь  таким образом,  -  меня  арестовали как
фальсификатора.
     - Вы можете назвать человека,  который передал вам пленку?  - перебил
Ленца американский журналист из ЮПИ. - Его имя?
     - Это помощник режиссера Люса.
     - Какого Люса? Это автор картины "Наци в белых рубашках"? .
     - Да.
     - Где находится в настоящее время Люс?
     - Не знаю.  Я надеялся...  Я долго ждал,  что он придет сам,  узнав о
моем аресте...  Он  не  пришел...  За показ этого материала по телевидению
ответственность несу я. Никто из моей газеты не имел отношения к съемкам.
     - Кто записал беседу с Кочевым? Ту, которую вы опубликовали?
     - Я  получил ее  от помощника Люса.  Я  по профессии газетчик,  а  не
инспектор уголовной полиции, я не заметил фальшивки...
     - Вы  хотите сказать,  -  заметил Кроне  из  "Телеграфа",  -  что  мы
работаем в полиции?
     В зале засмеялись. Улыбнулся и Ленц.
     - Нет,  -  ответил он,  -  я  не  хочу сказать,  что вы  работаете на
полицию, просто, видимо, вы журналисты более высокого класса, чем я.
     - Как вы думаете, где сейчас Кочев? - спросил Гейнц Кроне.
     - Об этом надо спрашивать не меня.
     - Вы ощутили ужас, когда оказались за решеткой? - спросила старуха из
"Пари-жур".
     - Я ощутил ужас,  когда прошло двадцать четыре часа,  а Люс,  который
через  своего  помощника передал мне  этот  материал,  не  сделал никакого
заявления, подставив меня таким образом, под удар.
     - У вас есть доказательства связи Люса с левыми?
     - Этим предстоит заняться вам,  если вы  этого пожелаете.  Не  так уж
трудно,  я  думаю,  докопаться до его связей с  Тойфелем,  Дучке и  прочей
швалью.
     - Вы  оскорбляете людей,  которые не  могут ответить вам ибо их пет в
зале, - сказал Кроне. - Допустимо ли это господин Ленц?
     - А допустимо ли меня, газетчика, подставлять под удар только потому,
что я  не разделяю социал-демократических взглядов Люса?  Кто кого унизил,
господин Кроне? Я, назвавший их швалью, или они, посадив меня в тюрьму? От
этих людей - я убедился теперь - можно ожидать всего.
     - Допускаете ли вы,  - спросил Ленца журналист из гамбургской газеты,
- что  Люс  действовал против вас для того чтобы нанести удар по  престижу
концерна Акселя Шпрингера?
     - Кто вам сказал, что моя газета входит в концерн Шпрингера?
     - Вы отрицаете это?
     - Я  выпускаю газету,  а  не  держу  пакет  акций.  Спросите об  этом
Шпрингера. Его финансовые дела меня не касаются.
     - Но вы допускаете мысль,  что могут бить в поддых только потому, что
вы,  ваша  газета  публиковала  против  Люса,  против  его  фильма  резкие
материалы?
     - Мне бы  не  хотелось допускать такой мысли.  Если это так,  то  это
провокация.
     - Насколько мне известно,  Люс - режиссер. Он что, одновременно сам и
снимает? - спросила старуха из "Пари-жур".
     - Этого я  не знаю.  Ко мне пришел человек от Люса с  его пленкой.  И
все.
     - Собираетесь ли вы привлечь Люса к суду?
     - Я еще не говорил с моим адвокатом. По характеру я не кровожаден, но
хотел бы  просить Люса избегать личных встреч со  мной -  это  я  говорю с
полной мерой ответственности.
     Кроне спросил:
     - Господин  Ленц,  вы  работали в  министерстве пропаганды у  доктора
Геббельса?
     - Да.
     - Ваш пост?
     - Я  был референтом в  отделе проведения дискуссий с  представителями
церкви.
     - По-моему,  с представителями церкви дискутировали в концлагерях,  -
пожал плечами Кроне, - их же сажали в концлагеря, господин Ленц.
     - Смею вас уверить,  что я  никого не  сажал в  концлагерь,  господин
Кроне. Есть еще вопросы, господа?
     - Большое спасибо,  -  сказала старуха из "Пари-жур", - мы благодарны
вам,  господин Ленц.  Примите ванну, отоспитесь и возвращайтесь поскорее в
свою газету.
     - Простите,  господин Ленц,  -  поднялся Кроне,  - последние вопросы:
когда и где вам была передана пленка,  сколько вы за нее уплатили человеку
Люса и, наконец, сколько вы получили за показ этого материала?
     - О том, где и когда была передана пленка, я но буду сейчас говорить,
чтобы не  вооружать моих незримых врагов лишними материалами.  Скажу лишь,
что  при  этом присутствовало еще два человека.  О  моих финансовых делах,
думаю,  бестактно беседовать здесь,  ибо  я  не  считаю приличным задавать
встречный вопрос господину Кроне.  Впрочем,  каждому -  свое. До свидания,
господа, спасибо за внимание...



     СТРЕМИТЕЛЬНАЯ МЕДЛИТЕЛЬНОСТЬ
     _____________________________________________________________________


                                    1

     - Господин  Люс,  на  мое  имя  поступила  жалоба  редактора Ленца  с
требованием привлечь вас к ответственности.
     - Я уже читал об этом в утренних газетах, - устало ответил Люс. - Я к
вашим услугам.
     - К моим услугам,  - задумчиво повторил Берг, - ну что же, пусть так.
Что вы можете сказать о заявлении редактора Ленца?
     - Это ложь.
     - Кому выгодна эта ложь? Вы знакомы с редактором Ленцем?
     - Нет.
     - Ленц утверждает, что вы знакомы.
     - Он мог знать меня. Я его не знаю.
     - Где он мог видеть вас?
     - Я не иголка в стоге сена,  - Люс пожал плечами. - Мы могли видеться
на фестивалях, приемах...
     - Когда и зачем ваш человек передал ему пленку?
     - Какой человек?  Что за ерунда!  Допросите моих помощников...  Какая
пленка?!
     - Вы сейчас работаете над фильмом?
     - Это известно из газет, господин прокурор.
     - Я  в данном случае не читатель,  господин Люс,  я должностное лицо,
ведущее расследование. Итак, над чем вы сейчас работаете?
     - Я  снимаю  картину,  которая называется "Берлин остается Берлином".
Такой ответ вас устраивает?
     Берг  посмотрел на  Люса  из-под  толстых стекол своих  диоптрических
очков и сказал:
     - Вполне. В каком качестве вы выступаете в вашем новом фильме?
     - Я выступаю в моем новом фильме в качестве автора.
     - Что есть понятие "автор фильма"? Автор фильма - это сценарист?
     - В  фильме  "Берлин  остается  Берлином" я  выступаю как  сценарист,
режиссер, оператор и автор музыки.
     - Теперь мне все ясно,  господин Люс,  благодарю вас.  На каком этапе
сейчас работа над фильмом?
     - На заключительном.
     - Вы знаете всех ваших сотрудников?
     - Да.
     - Что вы делали девятнадцатого августа?
     - Снимал.  На улицах. Да, да, именно на тех, которые были показаны по
телевидению Ленцем.  Я  снимал в  тот день те  же  самые объекты,  которые
показал телезрителям Ленц.
     - Когда вы познакомились с Кочевым?
     - С этим болгарином? Я его в глаза не видел!
     - Вы  допускаете мысль,  что кто-то из ваших сотрудников мог привлечь
его к съемкам?
     - Надо запросить план работ того дня,  господин прокурор.  Я  не могу
сейчас сказать со всей определенностью,  вели мы тогда хроникальные съемки
скрытой камерой или же ассистенты организовывали открытую массовку...
     - Что значит "скрытая камера"?
     - Это  такая камера,  которую не  должны видеть люди,  чтобы они были
естественны... многие цепенеют перед объективом или микрофоном...
     - Такой метод уже практиковался в мировом кинематографе?
     - Сотни раз.
     - Могли бы  вы определить по отснятому материалу,  ваши это кадры или
нет.
     - Думаю,  смог  бы...  Погодите,  господин  прокурор!  Пусть  сделают
химический анализ той  пленки,  которую Ленц показывал на  телевидении,  и
моей. Идиот, как я об этом не подумал раньше!
     - Об этом мы подумали. Этим сейчас занимаются эксперты в фирме АЭГ. У
вас нет отвода против фирмы?
     - Отвод? Почему я должен давать отвод фирме?!
     - Я  могу  считать  эти  слова  официальным согласием  на  экспертизу
пленки, показанной на ТВ, фирмой АЭГ?
     - Да.
     - Я  прочитаю,  какие вопросы я  поставил перед экспертами,  господин
Люс.  Меня интересует,  идентична ли  пленка,  на которой работаете вы,  с
пленкой,  арестованной мною на ТВ. Меня интересует, идентична ли проявка и
обработка этих пленок -  вашей,  которую мы изъяли в вашем ателье,  и той,
которая арестована нами.  Меня интересует,  наконец,  является ли  пленка,
арестованная  на  ТВ,  той  самой  пленкой,  которая  была  девятнадцатого
заряжена в вашем киноаппарате. Вы ничего не хотите добавить?
     - Нет. Вопросы абсолютно точны.
     - Хорошо.  Они должны ко мне сейчас позвонить,  поэтому мы отвлечемся
от дел Ленца и вернемся к другой трагедии... к гибели Дорнброка... Вот что
меня интересует, господин Люс: у вас в доме был яд?
     - У меня маленькие дети... Как же я могу держать дома яд?
     - Этот ваш ответ меня не устраивает.  Я хочу точного ответа.  У вас в
доме был яд?
     - Нет.
     - Вы настаиваете на этом утверждении?
     - Да.
     - Вы лжете. Порошок с ядом обнаружен мною и вашем доме.
     - Повторяю еще раз: в моем доме никогда не было яда!
     - В спальне, в ларчике, который был заперт, лежал порошок с ядом. Вот
фотография ларчика... Ручная работа, семнадцатый век.
     - Это ларчик жены... Это не мой ларец...
     - Вы что, в разводе с женой?
     - Я? Нет. Почему?
     - Это  я  хочу  спросить почему.  Вы  не  в  разводе,  следовательно,
имущество у вас общее. Как же вы можете говорить, что это не ваш ларчик?
     - Я  не говорил так...  Я  сказал,  что...  Да,  простите,  это может
пок