ий воротничок, спустил галстук
и  потер заросшие щеки.  -  Это  угробит все  дело.  Мне надо,  чтобы люди
смотрели чистый фильм.  Понимаете?  -  Люс хрустнул пальцами и  сделал еще
один глоток. - Тут все очень сложно, Аллан. Надо идти в это дело с чистыми
руками... Обязательно с чистыми руками...
     - Мне очень хочется помочь вам, Люс.
     - Я вижу.  Спасибо.  Я привез вам подарок,  Аллан. Пусть принесут еще
орешков -  очень вкусно.  Я  думал,  что  я  буду  всегда это  хранить как
талисман. - Люс достал из кармана старую алюминиевую ложку. - Я украл ее в
тюрьме. Держите. Хлебайте ею ваше дерьмо, бедный, славный Аллан.
     - Спасибо.  Я повешу эту тюремную ложку над моим рабочим бюро. Пошли.
В ресторане нам уже заморозили водку в куске льда и поджарили черный хлеб.
А  с  икрой  ничего  не  делали,  чтобы  сохранить  калории,  которые  так
необходимы для вашего творчества и моего жульничества...


                                    2

     Самолет в  Западный Берлин уходил утром.  Люс побродил по  Латинскому
кварталу,  зашел в подвальчик "Бомбардиры", где студенты горланили песни и
пили кофе,  а  потом поехал в  Орли.  Он снял номер в отеле при аэропорте.
Спать не хотелось.  Он лег на жесткую кровать,  не включая света,  и долго
лежал,  прислушиваясь к тому,  как ревели турбины самолетов:  грозно - те,
которые улетали,  и  жалостливо -  только что  приземлившиеся,  уставшие в
полете.  Он долго лежал расслабившись и ни о чем не думал...  Потом достал
из  кармана телефонную книжку,  включил свет и  открыл страничку с  буквой
"а".  Люс просмотрел все имена и  фамилии,  отметил машинально,  что всего
записано двадцать два номера ("Плохо,  что не  двадцать один"),  удивленно
пожал плечами и открыл страничку на букву "м".  Телефон и адрес Хосе Мария
Альберто Трокада был записан именно здесь - его  имя  навсегда  сомкнулось
для Люса с Мадридом.
     Испанский  банкир,   он  имел  несколько  пакетов  акций  в   обувной
промышленности и большую фабрику детских колясок.
     "Мои  коллеги,   -   говорил  он  Люсу,  когда  они  познакомились  в
Сан-Себастьяне  во  время  кинофестиваля,  -  вкладывают сейчас  деньги  в
электронику и приборостроение. Это глупо! Испания уже не сможет догнать ни
Италию,  ни  Россию,  ни  Францию по  уровню промышленной мощи.  Испанцы -
страшные модники.  Клянусь честью, я имею право говорить так, потому что я
рожден испанским грандом.  У  нас  самый последний нищий отказывает себе в
еде,  чтобы  купить красивые туфли.  И  если  у  испанца есть  возможность
жениться -  будьте уверены,  он народит кучу нищенят:  аборты запрещены. У
нас, - Альберто вздохнул, - цензура на рождаемость, кино и литературу. Так
что  тот,  кто вкладывает деньги в  приборостроение,  тот ставит на  битую
лошадь.  Коляски -  дальновиднее.  И кинематограф.  Я бы с радостью вложил
деньги в  кинематограф.  Причем ставил бы я не на нашего режиссера.  У нас
есть два великих художника,  но  оба они красные.  Я  бы  с  удовольствием
поставил  на  иностранца.  На  вас.  Испанским режиссерам чудовищно трудно
работать:  голую  женщину в  кадре  вырежет церковная цензура,  а  слово о
бардаке в стране вырежет цензура государственная, будь они неладны!"
     "Цензура -  ваше порождение,  - сказал тогда Люс. - Она вас защищает,
вами оплачивается, вам служит".
     "Милый друг, - поморщился Хосе Мария, - другие времена, другие нравы.
В  новом веке надо уметь по-новому работать.  Цензура у  нас сейчас служит
самой себе. Это парадоксально, но это истина..."
     Люс попросил телефонную станцию отеля соединить его с Мадридом.
     - Мсье,  Мадрид работает на автоматике,  -  ответила телефонистка.  -
Наберите  цифру  "одиннадцать",  дождитесь музыкального сигнала,  наберите
цифру "пять" и затем ваш мадридский номер.
     Люс поблагодарил ее и набрал номер телефона Хосе Мария.
     - Алло, - сказал Люс, - это Мадрид? Я прошу сеньора Трокаду.
     - Что?
     - Вы говорите по-немецки?
     - Что? - повторила служанка по-испански.
     - А по-французски? Парле ву франсе?
     - Немного.
     - Где сеньор Трокада?
     - Его нет дом...
     - Где? Где он?
     - Отель "Кастеляна Хилтон". Бар, ресторан...
     - А телефон? Какой там телефон?
     - Что?
     - Я спрашиваю: какой там телефон?
     - Моменто...  Пасеа де  ля Кастеляна...  Моменто...  257-22-00.  -  У
служанки был нежный, чуть заспанный голос.
     - Мучас грасиас, - сказал Люс.
     В  Мадриде  сейчас  было  три  часа  утра  -  в  это  время  служанки
просыпаются,  а  в  ресторанах и  барах только-только начинается настоящая
жизнь.
     Люс  соединился с  "Кастеляна Хилтон" и  попросил найти  в  баре  или
ресторане сеньора Трокаду.
     - Яволь, майн герр, - ответила ему на другом конце провода с истинным
берлинским придыханием.
     - Вы немец? - поинтересовался Люс.
     - Яволь, майн герр! Карл Йозеф Кубман, майн герр.
     Через несколько минут Карл Йозеф Кубман пророкотал в трубку:
     - Сеньор Трокада час тому назад уехал со  своими друзьями в  ресторан
"Ля лангуста Американа", на Рикардо Леон, телефон 247-02-00.
     - Благодарю вас,  -  сказал Люс и  сразу же озлился на себя:  "Идиот,
зачем благодарить наци?!  Наверняка он  наци,  который удрал туда в  сорок
пятом. Проклятая немецкая привычка".
     Трокада действительно сидел с друзьями в "Ля лангуста Американа".
     - Где вы, милый Люс?! - закричал в трубку Трокада, и казалось, что он
сейчас сидит в соседнем номере парижского отеля "Эр Франс".  -  Немедленно
подъезжайте сюда!
     - Это трудно, дорогой Хосе Мария, я в Париже..
     - Ну и что? Прилетайте. Мы славно попьем ваше любимое "тинто". А?
     - Спасибо,  старина,  думаю,  мы это сделаем в  следующий раз,  может
быть, завтра. Если столкуемся сейчас.
     - Я вас понял. Считайте, что столковались. Я - "за".
     - Мне нужно для начала тысяч семьдесят. Долларов.
     - Это возможно. Каким будет второй взнос?
     - Еще тысяч сто.
     - Считайте,   что  заметано.  Прилетайте  завтра,  обговорим  детали.
Клянусь честью,  мы с  вами сделаем ленту века!  Одно условие -  только не
современность!  И  без  всяких социальных трагедий:  здесь  это  никого не
интересует.  Вы понимаете? Шекспир, Бальзак, Барроха. И война тоже не надо
- у нас свое отношение к прошлой войне.  Я, естественно, не разделяю этого
отношения к прошлой войне,  но надо смотреть на вещи трезво. Классика, мой
дорогой друг, все что угодно из классики!
     - Классика меня сейчас не интересует!
     - Езус Мария,  не мне вас учить!  Соблюдайте пропорцию форм,  и пусть
ваши  герои говорят о  злодеях императорах и  о  коррупции в  сенате Рима!
Пусть ваши  герои ругают кого угодно,  только б  они  ходили в  шкурах или
бархатных камзолах!
     - Мне не  хотелось бы  врать.  Тем более что речь в  моей новой ленте
пойдет не о вас, а о Германии.
     - Здесь это не пустят. Наше правительство любит канцлера Кизингера! Я
догадываюсь,  как и что вы хотите снимать о Германии,  - наше министерство
иностранных  дел  будет  возражать,   уверяю  вас!   Словом,   мне  трудно
объясняться по телефону. Прилетайте, я постараюсь вас убедить...
     - Спасибо, - вздохнул Люс. - Я, быть может, перезвоню вам... Салют!..
     - Хайль Гитлер! - засмеялся Хосе Мария. - Жду звонка.
     "Ему трудно говорить по телефону,  -  вздохнул Люс,  -  бедный добрый
буржуа.  Ему и вправду трудно:  у них все, как в Германии сорок четвертого
года.  А  он  привык  ездить  в  Париж,  где  болтают,  не  оглядываясь на
полицию..."
     Люс сел на подоконник.  Он тоскливо ждал рассвета,  а потом спустился
вниз,  уплатил в  "ресепсьон" за  номер и  телефонные разговоры и  пошел к
мертвенно  освещенной громадине  самого  красивого европейского аэропорта:
там  хоть можно быть среди людей,  выпить в  баре и  заодно решить,  каким
образом завтра же,  не  позднее середины дня,  оформить продажу дома.  Или
заклад под вексель. А "мерседес", который заводится с пол-оборота, продать
надо будет рано утром.  А вечером вылетать в Гонконг. Молодец прокурор. Он
подобрал такие материалы в  библиотеке,  по которым можно составить точный
маршрут.
     Дети?  Что ж...  Дети. Пусть у детей будут честные отцы - это важней,
чем количество комнат в квартире, право слово.
     Он взял в баре виски,  отошел от стойки, сел в уголке и, повернувшись
к  стене,  уперся взглядом в  свой  взгляд:  стена  была  зеркальная.  Люс
оглянулся -  в  баре было пусто.  Он набрал в рот виски и пустил тоненькую
струйку в  свое изображение на  зеркале,  и  его  лицо в  зеркале потекло,
сделавшись смешным и жалким.
     Он поднялся и пошел в "информасьон" -  выяснять,  сколько стоит билет
до Гонконга через Сингапур, Тайбэй, Токио и Кантон.



     ЗАБОТЫ ПОЖИЛЫХ МУЖЧИН
     _____________________________________________________________________


                                    1

     Берг  неторопливо просматривал утренние газеты.  Спешить  ему  теперь
было некуда, поэтому газеты он листал лениво и внимательно.


          "Прокурор Берг попросил отставку, ссылаясь на резко ухудшившееся
     состояние  здоровья.  По  сведениям,  полученным  из    осведомленных
     источников,  министр  поручил  статс-секретарю  министерства  доктору
     Кройцману  немедленно  вылететь  в  Западный  Берлин  для  проведения
     консультации с врачами.  Министр  выразил  озабоченность  в  связи  с
     состоянием здоровья прокурора Берга. Предполагают, что в случае, если
     врачи будут настаивать на госпитализации  Берга,  его  дела,  носящие
     чрезвычайный характер, временно примет  Кройцман,  один  из  наиболее
     талантливых учеников Берга". ("Ди велът".)


          "В "Байерн-курир" появилась заметка,  в  которой  уход  Берга  в
     отставку трактуется как "признание прокурором собственного бессилия".
     Подобного рода комментарий  может  рассматриваться  лишь  как  полная
     некомпетентность или  злостное  сведение  счетов  с  одним  из  самых
     уважаемых юристов Федеративной Республики. Берг не щадил сил, отдавал
     всего себя созданию нашего демократического законодательства.  Писать
     так о человеке,  состояние  здоровья  которого  считается  далеко  не
     нормальным, не в духе  нашей  прессы.  Комментарий  баварской  прессы
     прозвучал резким диссонансом в  серии  откликов  на  это  событие,  с
     которыми выступили ведущие газеты.  Мы, со своей стороны, можем  лишь
     принести прокурору Бергу глубокую признательность за все то,  что  он
     сделал для нашего правосудия". (Г. Краузе. "Гамбургер рундшау".)


          "Демократическая  перепалка  в  нашей  "демократической"  прессе
     лишний раз свидетельствует о том  духе  "изящной"  коррупированности,
     который царит в ФРГ.  Надо смотреть правде в глаза:  Берг  уже  давно
     неугоден  ХДС/ХСС,  с  тех  пор,  как  он  привлек  в  1964  году   к
     ответственности  семь  высших  офицеров  бундесвера  за    злодеяния,
     совершенные ими в России и Франции во время войны, когда эта  семерка
     носила не зеленые, а черные мундиры.  Берга вынудили уйти в отставку.
     Нам лишь остается сожалеть,  что  прокурор  не  проявил  гражданского
     мужества и не продолжил борьбу". (Г. Кроне. "Телеграф".)


     Берг сунул газеты в  карман халата и  пошел в ванную комнату.  Каждое
утро он подолгу растирал тело жестким полотенцем и считал,  что это спасло
его   от   склероза,   поскольку  кровообращение  получало  допинг  -   не
фармакологический,  а естественный. "Лоси тоже трутся в лесу об деревья, -
думал Берг,  -  а надо во всем брать пример с животных. Черчилль правильно
делал, что спал после обеда: все звери спят после обеда. Жирный? Ну и что?
Лучше помереть жирным стариком, чем стройным молодым мужчиной".
     Он  залез  в  ванну,  положил на  столик рядом с  собой пачку газет и
подумал:  "Сначала я  немножко отмокну,  поблаженствую,  а  потом посмотрю
остальной мусор...  Только бы не уснуть...  Кто-то мне говорил, что можно,
уснув в ванной в сосновом экстракте,  проснуться у врат дома господня... А
раскладывают они  свои  козыри  разумно...  Мои  любимые ученики Краузе  и
Кройцман делают  хорошую мину  при  плохой игре...  Но  им  не  откажешь в
изяществе...  Обидней всех  ударили мои  социал-демократы из  "Телеграфа".
Обиднее, потому что больней. А больней, оттого что они правы. Но они правы
абстрактно,  потому  что  они  в  оппозиции и  никогда не  были  втянуты в
круговерть государственного аппарата.  Когда  чиновнику  говорят,  что  он
устарел,  это значит,  ему показывают на дверь.  А цепляться за пост - это
значит показаться смешным, честолюбивым и корыстным. Это бы они обыграли в
своих газетах в следующем туре,  а человек,  который смешон, никого уже не
сможет победить...  Краузе, конечно, сыграл со мной свою самую талантливую
партию.  Вообще,  люди Шпрингера -  умные люди.  Победив, они не топчут, а
протягивают руку помощи. Таким, как я, конечно, кто смог чего-то достичь в
этом дерьмовом обществе...  Бедных длинноволосых они бы поставили к стенке
не   задумываясь.   А   с   длинноволосыми  ларчик   открывается   просто:
перепроизводство интеллектуалов...  Некуда идти работать тем,  кто, кончив
университет, считает себя Гегелем или Бисмарком. Только на баррикады... Не
в   школу  же  па  нищенский  оклад  в  четыреста  марок.   Ларчик  просто
открывается...  Ларчик?  А, это я про жену Люса. Он будет биться насмерть,
потому что любит детей и боится за них,  а с ней у него плохо. Будь у него
все хорошо, он бы не лез ни в какую драку, а держался за ее юбку".
     Берг взял следующую газету,  просмотрел, нет ли там комментария о его
отставке;   заглянул  в   раздел   спортивной  хроники:   он   следил   за
тяжелоатлетами,  штангисты были его страстью; потом открыл раздел судебной
хроники  и  полицейских  новостей  и  сразу  же  натолкнулся  на  заметку,
набранную петитом:
     "Наш  постоянный  корреспондент при  главном  полицейском  управлении
Таубен передает,  что позавчера вечером из  Гамбурга вернулась фрау Шмидт,
проживающая на  Генекштрассе,  7.  Она  обнаружила в  своей квартире,  где
отсутствовала с 19 августа,  странную картину:  было разбито окно и разбит
экран  телевизора.  Фрау  Шмидт  вызвала домовладельца,  который,  в  свою
очередь,  немедленно пригласил представителей страховой компании.  Эксперт
определил,  что ТВ марки "Филлипс-209" 380 марок) разбит пулей,  поскольку
он извлек ее из телевизора.  По требованию эксперта Ангемайна были вызваны
представители криминальной полиции. Полицейская экспертиза установила, что
пуля  была  выпущена  из  пистолета "Пельман  МБ-6"  калибра  9,3.  Однако
установить,  как  она  попала  в  телевизор,  разбив окно  и  срикошетив о
металлическую держалку люстры, полиции установить не удалось".
     Берг пожал плечами и отложил газету... "Идиотизм. Но интересно. Пусть
занимаются этим мои молодые преемники.  А я буду блаженствовать в сосновой
ванне.  И  читать сообщения о  победах моих тяжеловесов.  Лишь в этом есть
закон и гарантия,  - продолжал думать Берг, - только в спорте, и отнюдь не
во всем, а лишь в тяжелой атлетике. Весы точны, их не обманешь: вес штанги
должен быть соотнесен с абсолютным весом спортсмена.  В футболе можно дать
лишнюю секунду,  которая окажется решающей,  или не заметить игру рукой на
вратарской площадке.  В  боксе  царит  случай:  победителю в  первых  двух
раундах случайно во время третьего раунда разбивают бровь, и его снимают с
поединка.  Что это?  Случай?  Нет. Это обычное, откровенное издевательство
над законом, ибо законы стареют, как и эпохи. А никто не внес коррективу в
этот старый закон с  тех  пор,  когда шли  бои профессионалов и  озверелые
зрители требовали от  боксера лишь  победы или  гибели:  ведь Рим  породил
гладиаторов, но сейчас об этом говорят как о вандализме".
     Прокурор взял с  полочки еще  один тюбик соснового экстракта и  вылил
его в ванну.
     - Бог,  прости меня,  - хмуро пробурчал Берг, - но все же химия стала
сильнее тебя.  Ты властвуешь над случаем,  а химия над бытом. Разве ты мог
бы перенести меня за мгновение в  сосновый лес?  А химия дала мне,  твоему
слабому слуге, сделать это одним лишь движением руки...
     "Не одним,  -  поправил себя Берг,  -  а тремя движениями.  Сначала я
поднял руку,  потом взял тюбик,  а после вылил содержимое в ванну...  Ага,
старая перечница,  правильно тебя  прогоняют -  ты  же  забыл о  четвертом
движении,  ибо если не я вернул тюбик на место, то кто же? И лишь если это
не моя рука, я могу отвергнуть пятое движение, но ведь это - моя рука, и я
опустил ее  в  ванну.  И  протянул вдоль тела.  Это  уже,  кстати,  шестое
движение.  Кройцман,  ты  умница,  надо гнать взашей того юриста,  который
лишен дара фиксировать место, лицо, движение, сумму, цвет и запах..."
     Берг снова развернул газету.  "Симпозиум юристов".  Он  даже не  стал
читать,  о  чем  там  говорилось.  "Если это  демократические юристы,  они
наверняка примут резолюцию по поводу Вьетнама и шовинизма Израиля,  а если
"свободные",  то  пошлют  телеграмму в  Москву  о  разгуле антисемитизма и
потребуют вывода русских ракет из Ханоя...  -  подумал он.  -  Какой закон
может быть в этом мире беззакония?  Пока есть интересы Дорнброка, он будет
требовать такой закон, который охранял бы его интересы. А охрана интересов
одних всегда предполагает ущемление интересов других. Можно написать самый
точный свод законов,  но ведь закон приводят к жизни люди, а люди не могут
быть  свободны  от   общества,   в   котором  живут.   Мы  кичимся  своими
демократическими законами.  Да,  в  суд может обратиться человек с иском к
федеральному канцлеру.  Пожалуйста.  Мы  примем его иск.  А  дальше?  Или,
пожалуйста,  давайте будем  обвинять убийц  Ганса  Дорнброка!  "Прошу вас,
прокурор Берг,  взять на себя это дело!"  А  вместо убийцы мне подставляют
жертву.  А когда я отделяю злаки от плевел и продолжаю искать преступника,
меня  загоняют  в  угол  -  демократично,  свободно,  с  уважением к  моей
личности...  С кем я решил бороться?  С кем ты решил схлестнуться,  Берг?!
Тебе-то,  казалось бы,  стыдно заглатывать наживку из  тех  слов,  которые
составляют строчки нашей  "самой демократической конституции".  Лично  мне
беззаконие сейчас нравится больше закона:  за то,  что я отступил, министр
назначит мне  незаконно высокую пенсию -  об  этом,  видимо,  Кройцман уже
позаботился...   Бедный  Люс...  Прости  меня...  Все-таки  я  всегда  был
предателем. От этого нельзя излечиться, как от тупости".
     Вдруг Берг рывком поднялся из  ванной и,  не  вытеревшись полотенцем,
побежал в  кабинет к  телефону.  Он  еще раз заглянул в  отдел полицейской
хроники и набрал номер дежурного по полиции.
     - Это   прокурор  Берг...   Скажите,   в   каком   районе   находится
Генекштрассе, семь?
     - На востоке, - ответил дежурный, - возле зональной границы...
     - Это неподалеку от Чек Пойнт Чарли?
     - Совершенно верно.
     Берг позвонил к Гельтоффу.
     - Доброе утро, майор.
     - Доброе утро,  господин прокурор,  - ответил Гельтофф и посмотрел на
часы: пять минут назад к нему звонил Штирлиц и назначил встречу.
     - Я хочу сейчас приехать к вам по одному занятному делу.
     - Я жду вас,  господин прокурор,  через два,  а еще лучше через два с
половиной часа...
     - Хорошо.  А  пока  я  попрошу  вас,  поручите кому-нибудь  из  ваших
помощников сопроводить меня в одно место. С экспертами.
     - А вы... Разве вы не в...
     - В общем-то да,  я в отставке,  но я еще не сдал дела...  Тут у меня
возникла одна идея...  Я ее осуществлю и сдам дела,  я ведь еще не получил
официального ответа на мою просьбу об отставке...


                                    2

     - Холтофф, здравствуй, - сказал Штирлиц, - извини, что я так внезапно
тебя вызвал.  Мне срочно нужны материалы в  связи с  этим делом,  -  и  он
положил п