против  Советов.  Поэтому полиция не  мешала появлению ячеек,
никого  из  "бандюков  местного  значения"  -  кулаков  и  поповичей -  не
арестовывала,  намечая при  этом к  вербовке наиболее серьезных украинских
функционеров.
     Пилсудский,  однако,  забыл притчу о том, как опасно выпускать джинна
из  бутылки.  Он только-только стал лидером нового государства,  и  вопрос
оформления  долгосрочной  политической  концепции   оставался   для   него
открытым.   Избыточная  же   антисоветская   э м о ц и о н а л ь н о с т ь
помешала маршалу   серьезно   изучить  украинскую  проблему.  А  она,  как
выяснилось,  могла  быть  изучена  с  двух   сторон,   учитывая   разность
европейских интересов.
     Стратегический замысел берлинских генералов был понятен. В свое время
не  вышло  с  Россией,  но  появилась  Польша,  земля,  входившая в  сферу
стратегии "дранг нах остен".  С  Россией приходилось считаться -  политики
заключили  с  Кремлем  Раппальский договор,  и  армия  вынуждена  была  на
определенном   этапе    подчиниться   правительству,    свернув   открытую
антисоветскую подготовку.  Что  ж,  армия  готова  подождать:  не  умеющий
отступать никогда не  сможет перейти в  наступление.  Не  вышло пока что с
Россией -  почему не попробовать с Польшей! И украинские кулаки, поповичи,
помещики,  банкирские сынки загомонили вдруг о "самостийной и незалежной".
О  той,  где  Петлюра  в  Скоропадский  проходились  шомполами  по  спинам
украинских крестьян.  О той,  где украинские белогвардейцы отбирали хлеб и
скот для вильгельмовской армии.  Люди Коновальца приходили из-за  кордона,
от "головного провода" (главное руководство) ОУН,  приходили (не открывая,
естественно,  что "головной провод" находился в  Берлине и  существовал на
гитлеровские деньги),  говорили о будущем, о том, как придет "самостийная"
власть;  а уносили эти люди из "Края" - Польши - сведения чисто шпионского
характера,  которые поначалу обрабатывались Рико Ярым,  а потом ложились в
сейфы  генерального штаба рейхсвера -  полулегального,  но  тем  не  менее
существовавшего.
     В  тридцатом году,  когда  Гитлер вышел из  подполья и  старый маршал
Гинденбург  начинал  все  более  внимательно присматриваться к  ефрейтору,
когда  пропаганда национал-социалистов открыто призывала к  акциям  против
Востока, когда "Майн кампф", обосновавшая необходимость захвата территорий
на  Востоке,  продавалась в  каждом  книжном  магазине  (а  боевикам НСДАП
раздавалась бесплатно,  чтобы  с  помощью  "цитат  из  великого откровения
национал-социализма обращать  в  новую  веру  заблудших"),  армия  приняла
наконец  решение,   которого  так  ждал   Коновалец:   хозяева   приказали
р а б о т а т ь. Ставка - террор. И прогремели выстрелы по городам и весям
Западной Украины.  Молодые оуновцы (были среди них и обманутые  крестьяне,
но мало их было, единицы), веруя в то, что сражаются они за независимость,
начали палить по польским генералам  и  губернаторам.  Пилсудский  ответил
так,  как было спланировано в Берлине, - ввел в Галиции и по всей Западной
Украине оккупационный режим,  прошелся мечом по  украинским  селам.  Сухой
пороховой  запал  дал  пламя  на  границах  с Советами,  ситуация в Европе
накалилась, а именно это и было нужно нацистам, рвавшимся к власти.
     Это  же  выгодно было и  Пилсудскому:  развязаны руки -  можно карать
всех,  кто был против его военной диктатуры,  поляков-коммунистов в первую
очередь.
     Шеф оуновского руководства в Западной Украине Головинский при встрече
с  человеком  от  Коновальца дал  понять,  что  те  националисты,  которые
скрываются в  Польше,  должны  иметь  программу  на  будущее.  (А  как  ее
объявишь,  программу,  если  просто-напросто требовалось Берлину  ослабить
изнутри режим  Пилсудского,  расшатать его  и  подготовить -  в  удобный и
благоприятный момент - к вторжению извне, чтобы немецкая армия могла выйти
к рубежам России.)
     В  тридцать третьем году,  через  два  месяца после прихода к  власти
Гитлера,  в  Берлине состоялось совещание,  на котором помимо Коновальца и
Ярого  присутствовали чины  СС,  абвера  и  гестапо.  Бледный от  волнения
Коновалец  хрустел  пальцами.  "Советник"  Ярый,  получивший чин  в  СС  и
назначенный  куратором  "украинского вопроса",  похлопывал  Коновальца  по
колену,  словно добрый отец,  выведший наконец сына в люди.  Впрочем, и он
волновался,  ибо в  люди-то  он вывел себя,  сделав в  свое время точную и
д а л е к у ю  ставку на другого.
     Коновалец,  считавший,  что  сейчас  наконец сбудутся его  мечты,  не
ведал,  что  за  три  дня  перед этим  совещанием у  одного из  помощников
Гейдриха  состоялось  иное,  у з к о е,  на  котором  была  сформулирована
"теория стратегического обмана".
     "Играйте украинскими шалунами,  -  говорил  эсэсовцам штандартенфюрер
Риче,  -  посулите  им  Киев  как  столицу,  обещайте создание независимой
Украины.  Встречаясь  с  казачьими  эмигрантами,  предлагайте им  создание
великого государства от  Запорожья до  Волги -  мы  порвем все соглашения,
когда восторжествует мировая идея германской расы.  Обман в  данном случае
будет  прощен  провидением,  ибо  мы  обманываем белорусских,  украинских,
русских  "недочеловеков",  заселяющих  плодороднейшие  земли  и  владеющих
несметными запасами руды  и  угля.  Все  что  угодно,  лишь бы  отторгнуть
Украину от России.  Пусть они верят нам,  пусть верят.  Лишь бы делали то,
что  угодно интересам богоизбранной расы немцев.  История нам простит все,
если  мы  свершим  задуманное...   Увлекайте  их  идеей  национализма:   в
столкновении  с   нашей   расовой  теорией  любой   национализм  исчезнет,
испарится,   как   лужа  под   ясным  полуденным  солнцем.   Помогайте  им
сформулировать требования: "самостийность", "соборность" - любые их бредни
должны быть оформлены в доктрину с помощью наших экспертов. Чем громче они
будут  сейчас заявлять о  себе,  тем  легче  потом  их  будет изолировать:
распоясавшийся варвар не может не вызывать глубокой и устойчивой неприязни
арийцев.  Гегемонизм - а мы настаиваем на гегемонии нашей расы - отвергает
все иные формы национализма.  Время работает на нас,  не бойтесь лепить из
глины колосса -  в него нельзя вдохнуть жизнь,  его легко разбить, толкнув
плечом: черепков не соберешь..."
     И  вот на совещании с  гестапо,  абвером и  чинами СС Коновальцу было
предложено пересмотреть план  работ,  выведя  на  первое  место  террор  и
диверсии против СССР: время "веймарских игр в демократию" кончилось, фюрер
пришел   к   власти   под   знаменем   антисоветизма.   ОУН   предлагалось
отрегулировать постоянные организационные контакты с  абвером  и  наладить
разведывательную сеть  в  Центральной Европе  и  на  Балканах.  Именно  по
инициативе Ярого в  свое время Коновалец обратился в  рейхсвер за помощью:
он  создавал помимо берлинского "главного провода" ОУН отделения в  Берне,
Праге,  Вене и широкую сеть филиалов во всем мире - тридцать пять надежных
антибольшевистских националистических организаций,  не вызывавших сомнений
у полиции, оказались первыми действующими разведцентрами абвера.
     Именно после  этого совещания Рико  Ярый  отправил в  "Край" Романа -
брата  Ярослава  Барановского,   ближайшего  помощника  полковника  Андрея
Мельника. Роман имел встречу с шефом "провода" "Края" Головинским, который
вскоре  после  этого  при   обстоятельствах,   странных  лишь  при  первом
рассмотрении, был схвачен польской полицией и убит.
     Зверь  рождает  зверя.  Гитлер  как  политическая личность породил  в
Европе целый  ряд  подражателей.  Поглавник усташей Павелич взял  курс  на
террор.  Первыми от  его  пуль  погибли коммунисты -  и  сербы и  хорваты.
"Железная гвардия" в  Бухаресте стала  призывать к  "крови  и  очищению" -
первыми  были  замучены румынские коммунисты;  "скрещенные стрелы"  Салаши
появились в  Венгрии:  начались убийства демократов;  Бандера  и  Мельник,
каждый по-своему,  "поставили на террор" - убивали украинских коммунистов,
нелегально переходили границу,  жгли  дома колхозных активистов,  стреляли
из-за угла, насильничали.
     Убийство министра внутренних дел Польши Пирацкого на  уютной и  тихой
улице Фокзал, в ста метрах от беломраморных ступеней японского посольства,
было организовано "новой волной" ОУН во  главе с  Бандерой.  Убийство было
х и т р ы м,  выгодным ультраправым:  польские легионы были передвинуты  с
западных   границ  страны  на  восток  -  исподволь,  хитро  и  планомерно
реставрировались времена "санитарного кордона" против большевизма;  тысячи
польских и украинских коммунистов были брошены в тюрьмы; террор в Западной
Украине  принял  размеры  неслыханные  -  украинские  селения,  окруженные
войсками, затаились, понимая, что их ждет расправа кровавая и беспощадная.
     Бандера,   будучи  "третьей  картой",  которую  разыгрывали  разведки
Берлина  и  Варшавы,  дал  п о в о д  для  этой  расправы  -  потому-то  и
сохранили ему жизнь.
     В   тюрьме  Бандера  честолюбиво  рассуждал  о  будущем;   он  заново
"исследовал" гибель Головинского и  пополз среди арестантов слух:  "Тут не
без Коновальца".  И  решил Бандера рвать с  Коновальцем и  создавать свой,
новый ОУН.  Об  этих разговорах Бандеры и  его  друзей узнал Ярый.  Это не
могло не интересовать гестапо и абвер:  эмигрантский костолом,  потерявшей
влияние в  "Крае",  Берлину не  нужен  -  зряшный перевод денег.  И  через
несколько лет -  торопиться в разведке негоже - Коновалец, разворачивая на
улице  Роттердама пакет,  переданный ему  портье,  был  разорван на  куски
бомбой. По  с т р а н н о м у  недоразумению Ярослав Барановский, помощник
Андрея Мельника,  брат того Романа,  который  з а л о ж и л  в свое  время
Головинского,  через полчаса после убийства Коновальца зашел в его отель и
спросил,   не  возвращался  ли  Коновалец,   причем  назвал   он   фамилию
с е к р е т н у ю,  под которой Коновалец приехал в Роттердам. Барановский
был арестован,  но вскоре за недостатком улик выпущен. Комбинация нацистов
с  убийством  Коновальца,  рассчитанная  точно  и дальновидно,  сработала:
теперь и Бандера и Мельник пойдут в  Берлин,  "поливая"  друг  друга.  Они
будут  искать  в Берлине судей и арбитров.  Так Ярый выиграл ОУН,  который
постепенно  разваливался  на  два:  ОУН-Б  (младобандеровский)   и   ОУН-М
(старомельниковский).  Пока  Бандера  сидел  в  тюрьме,  Ярый  по указанию
Берлина санкционировал "избрание" Мельника вождем "главного  руководства".
Наличие двух сил предполагает присутствие постоянного координатора.  Когда
Бандера вышел из тюрьмы после краха Польши, он сразу же ринулся к Ярому, и
тот,  поначалу унизив его  п с е в д о н и м о м  "Консул-2", потом одарил
п о н и м а н и е м  и  д р у ж б о й  абвера.  Бандера получил  деньги  и
провел второй  конгресс  ОУН,  на  котором себя избрал вождем,  а Мельника
заклеймил наймитом и мерзавцем. Работы у Ярого прибавилось, и он радовался
этой работе: два дня в неделю он проводил в беседах с людьми Мельника, два
- с людьми Бандеры.  И те и другие гнали информацию. Информация была нужна
ежечасно:   время,  отпущенное  на  подготовку  к  операции  "Барбаросса",
подходило к концу.
     Рико  Ярый  держал Бандеру как  силу мобильную и  резкую.  Именно его
людей он отправил в Нойхаузен,  под Бреслау,  -  там началось формирование
специального   батальона   СС    "Нахтигаль".    Германский   командир   -
обер-лейтенант  Херцнер,  украинский  -  Роман  Шухевич  при  политическом
руководителе Оберлендере.
     Мельника  использовали  как  консультанта,  перепроверяя  через  него
данные Бандеры.  Он,  так же как и Бандера,  формировал походные группы по
десять -  пятнадцать человек,  приданные армии,  которые сразу  же  начнут
помогать эсэсовцам расстреливать коммунистов и комсомольцев Украины.
     Но о  том,  что на Мельника возлагались и  другие задачи,  не имеющие
отношения к войне,  но имевшие зато прямое отношение к войне честолюбий, к
постоянной  сваре  между  ведомствами  Гиммлера,   Розенберга,  Геринга  и
Бормана,  майор СС Рико Ярый не знал и  знать не мог,  как не знал этого и
сам Мельник.



     ГАННА ПРОКОПЧУК                                                  (II)
     _____________________________________________________________________

     В   немецкой  комендатуре  Ганну   выслушали  внимательно:   никакого
сравнения с Богдановичем.  Чиновник был любезен до того, что спросил даже,
закуривая, не помешает ли фрау Прокопчук запах табака:
     - Я курю черный табак, очень ядовитый и резкий.
     - О, что вы, я люблю "Житан", - вымученно улыбнулась Ганна.
     Чиновник понимающе кивнул:
     - Запах мужчины. Война обделила несчастных женщин...
     - Я, признаться, сама курю... Нет, это не запах мужчины, черный табак
ассоциируется у  меня с  солнцем:  наши заказчики из Бразилии курят именно
такой табак.
     - Надоели  холода,  -  так  же  утверждающе кивнул  холеный чиновник,
внимательно просматривая документы Ганны.
     - Наверно,  потом я буду тосковать о снеге, но сейчас я мечтаю о том,
чтобы было постоянное тепло.
     - Но  просите  пропуск в  генерал-губернаторство,  где  зимой  сейчас
холодно.  Впрочем, в немецких домах зимой сейчас тоже прохладно. Трудности
с углем - война...
     - Да,  ужасно, - согласилась Ганна послушно, потому что чиновник этот
сразу показался ей человеком серьезным и честным; было что-то в его облике
грустное,  сосредоточенное,  и  еще  Ганне понравилось,  что  он  необидно
"угадывает" ее  -  так  могут  понимать женщину  только  сильные и  добрые
мужчины.
     - Госпожа Прокопчук,  я  внимательно ознакомился с вашей просьбой.  Я
понимаю ваше состояние,  я  сам отец.  Однако,  -  он  заметил,  как Ганна
подалась вперед,  и  успокоил ее,  -  нет,  нет,  мы  не отказываем вам...
Просто-напросто  следует  соблюсти формальность:  мы,  немцы,  знаете  ли,
невероятные формалисты.  Сейчас  в  Париже  будет  создано бюро  по  делам
украинцев...
     - Наподобие русского?
     - Да,  в  какой-то  мере.  А  вы что,  знаете людей из отдела русской
эмиграции?
     - Я была у господина Богдановича.
     - И?
     - Он ответил, что занимается только подданными Российской империи.
     - Он  ответил вам правильно.  Вы  же  знаете,  как англичане пытаются
нарушить нашу экономическую дружбу с  Советами,  -  поэтому нам приходится
быть  особо внимательными к  российскому отделу,  чтобы не  дать козырей в
руки врагов. Украинские представители по вашему делу снесутся с нами, и, я
думаю,  мы им поможем. Рю Пуасси, 42. Там квартира господина Прокоповича -
обратитесь сегодня же.


     Чиновник,  беседовавший с Ганной, был руководителем референтуры РСХА,
которая  занималась  украинцами  во  Франции.  Уже  год,  как  референтура
собирала   материалы   на   председателя  петлюровской  "Украинской  рады"
Прокоповича: тот не очень скрывал свою антипатию к Германии и Гитлеру - за
тяжкие годы эмиграции прозрел.  Сначала он  надеялся на Францию и  Англию.
Ждал,   когда  те  загонят  в   угол  Советы  -   экономическим  бойкотом,
дипломатическим непризнанием, самим фактом своей "разумной и доброй" мощи.
Однако по  прошествии лет,  а  особенно после разгрома Польши,  Прокопович
понял:  ничего Запад не  сделает для его "Рады",  нечего на них надеяться;
если уж за себя постоять не могут,  как за других постоят?!  И  Гитлер был
ему  неприятен.  Всем  эмигрантам,  которые жили в  рейхе,  было запрещено
продавать в магазинах и выдавать в библиотеках "Майн кампф" Гитлера и "Миф
XX века" Розенберга (не хотели,  чтобы даже "карманная эмиграция" узнала о
конечных целях  великой Германской империи).  Но  Прокопович сумел достать
эти  труды и  изучить их  с  карандашом в  руке.  Он  понял,  что Гитлер и
Розенберг готовят украинцам,  как,  впрочем,  и русским,  судьбу, подобную
той,  которую  британцы навязали неграм  в  Африке.  Поэтому Прокопович от
всяких  контактов с  Андреем  Мельником и  Степаном Бандерой категорически
отказался.
     С Прокоповичем несколько раз  б е с е д о в а л и  "доброжелатели" из
земляков, убеждали  его  в  необходимости  сотрудничества с новой властью,
советовали  в л и я т ь  на Берлин  постепенно,  самим  фактом  диалога  с
национал-социалистами,  говорили,  что  германский национализм как идейное
течение в конечном счете не  сможет  не  принять  национализм  украинский,
направленный  не  вовне,  а  вовнутрь,  в  свою  нацию,  ни в коей мере не
претендующий на мировое или европейское лидерство.
     Прокопович не  внимал  советам украинских посредников,  состоявших на
штатной службе в  "Антикоминтерне" -  филиале геббельсовского министерства
пропаганды, или у полковника Мартина, в секторе агитации СС, или у доктора
Тауберта,  в  восточном отделе министерства пропаганды,  или у  профессора
Менде - главного розенберговского эксперта, руководителя восточного отдела
Германского института по изучению заграницы.  Он теперь отстаивал уж и  не
политическую  линию,   а  просто-напросто  личное  свое  достоинство.   Не
признаваться же,  право,  что все эти годы брошены псу под хвост и дело, в
которое он верил, - химера и вздор?! (Когда он найдет силы признаться себе
в  этом,   гестаповцы   у с т р о я т   ему  летом   сорок  второго   года
и н ф а р к т  м и о к а р д а  со смертельным исходом.)
     Но  в  июне  сорок  первого  года  референт,  занимавшийся парижскими
украинцами,  хотел знать о Прокоповиче все, прежде чем сформулировать свои
рекомендации  Берлину.  Для  этого  надо  собирать  материал:  гестапо  не
торопится,  когда речь идет о людях типа Прокоповича.  Вопрос надо изучить
со   всех  сторон,   исследовав  все  возможности.   Ганна  будет  принята
Прокоповичем:  об  этом позаботятся люди из  его окружения,  завербованные
гестапо еще  в  начале тридцатых годов.  Запись беседы с  этой талантливой
украинкой ляжет  в  сейф  референта.  Люди  типа  Прокоповича с  каждым не
говорят -  они разборчивы в знакомствах. Ганна Прокопчук относится к числу
тех,  перед кем он может открыться неведомой гранью:  глядишь,  именно эта
грань  сделает  парижского украинца  удобным  для  охвата  его  секретными
службами рейха.
     ...Референт, однако, ошибся: бывший украинский лидер, выслушав Ганну,
сказал, тяжко вздохнув:
     - Не ждите от меня помощи, милая. Я бессилен сделать что-либо, потому
что марионеткой быть не умею,  я  Прокопович,  а  не Лаваль.  Мы для них -
ничто... Горько: я это понял слишком поздно, когда изменить ничего нельзя,
ибо  сидеть на  двух стульях допустимо на  банкете -  не  в  политике.  Не
гневайтесь, я человек конченый.
     Когда   Ганна   вышла   из    кабинета   Прокоповича,    грустный   и
доброжелательный секретарь  (агент  гестапо,  он  поддерживал  контакты  с
руководителем ОУН-М Мельником -  естественно, с санкции и по указанию СД -
для того,  чтобы консультировать и анализировать все высказывания, мнения,
замечания, поведение бывшего главы "Рады") тихо и проникновенно сказал ей:
     - Госпожа Прокопчук,  мой вам братский, искренний совет: кому ж его и
дать-то вам,  украинке,  как не мне, украинцу... Подружитесь с германцами.
Видимо,  не скоро истинные патриоты нашей с вами родины обретут такую силу
и  такую самостоятельность,  что  помочь вам  смогут в  горе  не  словом -
делом...  Они вернут вам и Никитку и Янека...  Подружитесь,  родная, право
слово, подружитесь с немцами, они вас не дадут в обиду...



     РАНИМАЯ И ТРЕПЕТНАЯ ДУША АРТИСТА
     _____________________________________________________________________

     Трушницкий закрыл дверь осторожно,  но  петли были  плохо смазаны,  и
поэтому маленький домик, в котором он снимал комнату, наполнился протяжным
и тонким скрипом.
     Трушницкий даже зажмурился,  представив себе, как этот страшный скрип
разбудил старуху Ванду,  пана  Ладислава и  маленьких Никиту и  Янека.  Он
замер у  двери и  осторожно вслушался в  темную тишину дома,  но