аши конкретные  предложения?  Как  нам  спасти
детей, женщин, стариков? Что вы предлагаете для этого сделать? Критиковать
и  злобствовать  всегда  легче.  Выдвинуть  разумную  программу   действий
значительно труднее.
     - Я отвергаю астрологию, - ответил астроном, - но я преклоняюсь перед
астрономией. Меня лишили кафедры в Бонне...
     - Так ты поэтому так злобствуешь, собака?! - закричал Холтофф.
     - Подождите, - сказал Штирлиц,  досадливо  поморщившись,  -  не  надо
кричать, право... Продолжайте, пожалуйста...
     - Мы живем в году неспокойного солнца. Взрывы протуберанцев, передача
огромной дополнительной массы солнечной  энергии  влияют  на  светила,  на
планеты и звезды, влияют на наше маленькое человечество...
     - Вы, вероятно, - спросил Штирлиц, - вывели какой-либо гороскоп?
     -  Гороскоп  -  это  интуитивная,  может   быть,   даже   гениальная,
недосказанность. Нет, я иду от обычной,  отнюдь  не  гениальной  гипотезы,
которую я пытался выдвигать: о взаимосвязанности каждого живущего на Земле
с небом и солнцем... И эта  взаимосвязь  помогает  мне  точнее  и  трезвее
оценивать происходящее на земле моей родины...
     - Мне будет интересно поговорить с вами  на  эту  тему  подробнее,  -
сказал Штирлиц. - Вероятно, мой товарищ позволит вам сейчас пойти в камеру
и пару дней отдохнуть, а после мы вернемся к этому разговору.
     Когда астронома увели, Штирлиц сказал:
     - Он в определенной  степени  невменяем,  разве  ты  не  видишь?  Все
ученые, писатели, артисты по-своему невменяемы. К ним нужен особый подход,
потому что они живут своей, придуманной ими жизнью. Отправь этого чудака в
нашу больницу на экспертизу. У нас сейчас слишком много серьезной  работы,
чтобы тратить время на безответственных, хотя, может быть,  и  талантливых
болтунов.
     - Но он говорит как настоящий англичанин из лондонского радио...  Или
как проклятый социал-демократ, снюхавшийся с Москвой.
     - Люди изобрели радио для того, чтобы слушать. Вот он  и  наслушался.
Нет, это несерьезно. Будет целесообразно встретится с ним через пару дней.
Если он серьезный ученый,  мы  пойдем  к  Мюллеру  или  Кальтенбруннеру  с
просьбой: дать ему хороший паек и эвакуировать в  горы,  где  сейчас  цвет
нашей науки, - пусть работает, он сразу перестанет  болтать,  когда  будет
много хлеба с маслом, удобный домик в горах, в сосновом  лесу,  и  никаких
бомбежек... Нет?
     Холтофф усмехнулся:
     - Тогда бы никто не болтал, если бы у  каждого  был  домик  в  горах,
много масла с хлебом и никаких бомбежек...
     Штирлиц внимательно посмотрел на Холтоффа,  дождался,  пока  тот,  не
выдержав его взгляда, начал суетливо  перекладывать  бумажки  на  столе  с
места на место, и только после этого широко и дружелюбно улыбнулся  своему
младшему товарищу по работе...



                        15.2.1945 (20 ЧАСОВ 44 МИНУТЫ)

                       "Стенограмма совещания у фюрера

     Присутствовали Кейтель, Йодль, посланник  Хавель  -  от  министерства
иностранных  дел,  рейхслейтер  Борман,  обергруппенфюрер  СС  Фегеляйн  -
посланник ставки рейхсфюрера  СС,  рейхсминистр  промышленности  Шпеер,  а
также адмирал Фосс,  капитан  третьего  ранга  Людде-Нейрат,  адмирал  фон
Путкамер, адъютанты, стенографистки.
     Борман.  Кто  там  все  время  расхаживает?  Это  мешает!  И  потише,
пожалуйста, господа военные.
     Путкамер.  Я  попросил  полковника  фон  Белов  дать  мне  справку  о
положении "Люфтваффе" в Италии.
     Борман. Я не о полковнике. Все говорят, и  это  создает  надоедливый,
постоянный шум.
     Гитлер. Мне это не мешает. Господин генерал,  на  карту  не  нанесены
изменения на сегодняшний день в Курляндии.
     Йодль.  Мой  фюрер,  вы  не   обратили   внимания:   вот   коррективы
сегодняшнего дня.
     Гитлер. Очень мелкий шрифт на карте. Спасибо, теперь я увидел.
     Кейтель. Генерал Гудериан  настаивает  на  вывозе  наших  дивизий  из
Курляндии.
     Гитлер.  Это  неразумный  план.  сейчас  войска  генерала  Рендулича,
оставшиеся  в  глубоком  тылу  русских,  в   четырехстах   километрах   от
Ленинграда, притягивают к себе от сорока до  семидесяти  русских  дивизий.
Если мы уведем оттуда наши войска, соотношение сил под Берлином  сразу  же
изменится - и отнюдь не в  нашу  пользу,  как  это  кажется  Гудериану.  В
случае, если мы уберем войска  из  Курляндии,  тогда  на  каждую  немецкую
дивизию под Берлином будет приходиться по крайней мере три русских.
     Борман. Надо быть трезвым политиком, господин фельдмаршал...
     Кейтель. Я военный, а не политик.
     Борман. Это неразделимые понятия в век тотальной войны.
     Гитлер. Для того, чтобы нам эвакуировать  войска,  стоящие  сейчас  в
Курляндии, потребуется, учитывая опыт Либавской операции, по крайней  мере
полгода. Это смехотворно. Нам отпущены часы, именно часы - для того, чтобы
завоевать  победу.  Каждый,  кто  может  смотреть,  анализировать,  делать
выводы, обязан ответить себе на один  лишь  вопрос:  возможна  ли  близкая
победа? Причем я не прошу, чтобы ответ был слепым в своей  категоричности.
Меня не устраивает слепая вера, я ищу веры осмысленной. Никогда еще мир не
знал такого парадоксального в своей противоречивости союза, каким является
коалиция союзников. В то время, как цели России, Англии и Америки являются
диаметрально противоположными, наша цель ясна всем нам. В  то  время,  как
они движутся, направляемые разностью своих идеологических устремлений,  мы
движимы одним устремлением; ему подчинена наша  жизнь.  В  то  время,  как
противоречия между ними растут и будут расти, наше  единство  теперь,  как
никогда раньше, обрело ту монолитность, которой я  добивался  многие  годы
этой тяжелой и великой кампании. Помогать разрушению коалиции наших врагов
дипломатическими или иными путями - утопия. В лучшем случае  утопия,  если
не проявление паники  и  утрата  всяческой  перспективы.  Лишь  нанося  им
военные удары, демонстрируя  несгибаемость  нашего  духа  и  неистощимость
нашей мощи, мы ускорим конец этой коалиции, которая развалится при грохоте
наших победных орудий. Ничто так не действует на западные демократии,  как
демонстрация силы. Ничто так  не  отрезвляет  Сталина,  как  растерянность
Запада, с одной стороны, и наши удары - с другой. Учтите,  Сталину  сейчас
приходится вести войну не в лесах Брянска и не на полях Украины. Он держит
свои войска на территории  Польши,  Румынии,  Венгрии.  Русские,  войдя  в
прямое соприкосновение ч "не родиной", уже ослаблены и  -  в  определенной
мере - деморализованы. Но не на русских  и  не  на  американцев  я  сейчас
обращаю максимум внимания. Я обращаю свой  взор  на  немцев!  Только  наша
нация может одержать и обязана одержать  победу!  В  настоящее  время  вся
страна стала военным лагерем.  Вся  страна  -  я  имею  в  виду  Германию,
Австрию, Норвегию, часть Венгрии и Италии, значительную часть  Чешского  и
Богемского протектората, Данию и часть Голландии. Это  сердце  европейской
цивилизации. Это концентрация мощи - материальной и духовной. В наши  руки
попал материал победы. От нас, от военных, сейчас зависит,  в  какой  мере
быстро мы используем этот материал во  имя  нашей  победы.  Поверьте  мне:
после первых же  сокрушительных  ударов  наших  армий  коалиция  союзников
рассыплется.  Эгоистические  интересы  каждого  из  них  возобладают   над
стратегическим видением проблемы. Я  предлагаю  во  имя  приближения  часа
нашей победы следующее: шестая танковая армия СС начинает контрнаступление
под Будапештом,  обеспечивая  таким  образом  надежность  южного  бастиона
национал-социализма в Австрии и Венгрии, и подготавливая  выход  во  фланг
русским - с другой. Учтите, что именно там, на юге, в Надьканиже, мы имеем
сейчас семьдесят тысяч тонн нефти.  Нефть  -  это  кровь,  пульсирующая  в
артериях войны. Я скорее пойду на сдачу Берлина, чем на потерю этой нефти,
которая гарантирует мне неприступность Австрии, ее общность с  итальянской
миллионной группировкой Кессельринга. Далее: группа армий "Висла",  собрав
резервы,  проведет  решительное  контрнаступление   во   фланги   русских,
использовав для этого Померанский плацдарм. Войска рейхсфюрера СС, прорвав
оборону  русских,  выходят  к  ним  в  тыл   и   овладевают   инициативой:
поддерживаемые Штеттинской  группировкой,  они  разрезают  фронт  русских.
Вопрос подвоза резервов для Сталина -  это  вопрос  вопросов.  Расстояния,
наоборот, за нас. Семь оборонительных линий, укрывающих Берлин и  делающих
его  практически  неприступным,  позволят  нам  нарушить  каноны  военного
искусства и перебросить на запад значительную  группу  войск  с  юга  и  с
севера.  У  нас  будет  время:  Сталину  потребуется  два-три  месяца  для
перегруппировки резервов,  нам  же  для  переброски  армий  -  пять  дней;
расстояния  Германии  позволяют  сделать  это,  бросив   вызов   традициям
стратегии.
     Йодль. Желательно было бы все же увязать  этот  вопрос  с  традициями
стратегии...
     Гитлер. Речь идет не о деталях, а о целом. В конце концов,  частности
могут быть всегда решены в штабах  группами  узких  специалистов.  Военные
имеют  более  четырех  миллионов  людей,  организованных  в  мощный  кулак
сопротивления. Задача состоит в том, чтобы организовать этот мощный  кулак
сопротивления в сокрушающий удар  победы.  Мы  сейчас  стоим  на  границах
августа 1938 года. Мы  слиты  воедино.  Мы,  нация  немцев.  Наша  военная
промышленность вырабатывает вооружения в четыре раза больше,  чем  в  1939
году. Наша армия в два  раза  больше,  чем  в  том  году.  Наша  ненависть
страшна, а воля к победе неизмерима. Так я спрашиваю вас - неужели  мы  не
выиграем мир путем войны? Неужели военный успех не родит политический?
     Кейтель. Как сказал рейхслейтер Борман, военный сейчас одновременно и
политик.
     Борман. Вы не согласны?
     Кейтель. Я согласен.
     Гитлер.  Я  прошу  к  завтрашнему  дню  подготовить  мне   конкретные
предложения, господин фельдмаршал.
     Кейтель. Да, мой фюрер. Мы  подготовим  общую  наметку,  и,  если  вы
одобрите ее, мы начнем отработку всех деталей."


     Когда совещание кончилось и все приглашенные разошлись, Борман вызвал
двух стенографистов.
     - Пожалуйста, срочно расшифруйте то, что я вам  сейчас  продиктую,  и
разошлите от имени ставки всем высшим офицерам вермахта...
     "В своей исторической речи 15 февраля в  ставке  наш  фюрер,  осветив
положение на фронтах, в частности, сказал: "Никогда еще мир не знал такого
парадоксального в своей противоречивости союза,  каким  является  коалиция
союзников." Далее... "



                  "КЕМ ОНИ МЕНЯ ТАМ СЧИТАЮТ?" (ЗАДАНИЕ)

                             (Из партийной характеристики на члена НСДАП с
                        1933 года фон Штирлица,  штандартенфюрера  СС  (VI
                        отдел    РХСА):    "Истинный    ариец.    Характер
                        нордический, выдержанный. С товарищами  по  работе
                        поддерживает  хорошие  отношения.   Безукоризненно
                        выполняет  служебный  долг.  Беспощаден  к  врагам
                        рейха.  Отличный  спортсмен:  чемпион  Берлина  по
                        теннису. Холост; в связях, порочащих его,  заметен
                        не был. Отмечен наградами фюрера и благодарностями
                        рейхсфюрера СС...")

     Штирлиц приехал к себе,  когда  только-только  начинало  темнеть.  Он
любил февраль: снега почти  не  было,  по  утрам  высокие  верхушки  сосен
освещались солнцем и казалось, что уже лето и можно уехать на Могельзее  и
там ловить рыбу или спать в шезлонге.
     Здесь, в маленьком своем коттедже в Бабельсберге,  совсем  неподалеку
от Потсдама, он теперь жил  один:  его  экономка  неделю  назад  уехала  в
Тюрингию к племяннице - сдали нервы от бесконечных налетов.
     Теперь у него убирала молоденькая дочка хозяина кабачка "К охотнику".
     "Наверное, саксонка, - думал Штирлиц, наблюдая за  тем,  как  девушка
управлялась с большим пылесосом в гостиной, - черненькая, а глаза голубые.
Правда, акцент у нее берлинский, но все равно она, наверное, из Саксонии".
     - Который час? - спросил Штирлиц.
     - Около семи...
     Штирлиц усмехнулся: "Счастливая девочка... Она может  себе  позволить
это "около семи". Самые счастливые люди на  земле  те,  кто  может  вольно
обращаться со временем, ничуть не опасаясь за  последствия...  Но  говорит
она на берлинском, это точно. Даже с примесью мекленбургского диалекта..."
     Услышав шум подъезжающего автомобиля, он крикнул:
     - Девочка, посмотри, кого там принесло?
     Девушка, заглянув к нему в маленький кабинет, где он сидел  в  кресле
возле камина, сказала:
     - К вам господин из полиции.
     Штирлиц поднялся, потянулся с хрустом и пошел в прихожую.  Там  стоял
унтершарфюрер СС с большой корзинкой в руке.
     - Господин штандартенфюрер, ваш шофер заболел, я привез  паек  вместо
него...
     - Спасибо, - ответил Штирлиц, - положите в холодильник.  Девочка  вам
поможет.
     Он не вышел проводить унтершарфюрера, когда тот уходил  из  дома.  Он
открыл  глаза,  только  когда  в  кабинет  неслышно   вошла   девушка   и,
остановившись у двери, тихо сказала:
     - Если герр Штирлиц захочет, я могу остаться и на ночь.
     "Девочка впервые увидала столько продуктов,  -  понял  он,  -  бедная
девочка".
     Он открыл глаза, снова потянулся и ответил:
     - Девочка... половину колбасы и сыр можешь взять себе без этого...
     - Что вы, герр Штирлиц, - ответила она, - я не из-за продуктов...
     - Ты влюблена в меня, да? Ты от меня без ума? Тебе снятся мои седины,
нет?
     - Седые мужчины мне нравятся больше всего на свете.
     - Ладно,  девочка,  к  сединам  мы   еще   вернемся.   После   твоего
замужества... Как тебя зовут?
     - Мари... Я ж говорила... Мари.
     - Да, да, прости меня, Мари. Возьми колбасу и не кокетничай.  Сколько
тебе лет?
     - Девятнадцать.
     - О, совсем уже взрослая девушка. Ты давно из Саксонии?
     - Давно. С тех пор, как сюда переехали мои родители.
     - Ну иди, Мари, иди отдыхать. А то я боюсь, не начали бы они бомбить,
тебе будет страшно идти, когда бомбят.


     Когда девушка ушла, Штирлиц закрыл окна тяжелыми  светомаскировочными
шторами и включил  настольную  лампу.  Нагнулся  к  камину  и  только  тут
заметил, что поленца сложены именно так, как он любил: ровным колодцем,  и
даже береста лежала на голубом грубом блюдце.
     "Я ей об этом говорил. Или нет... Сказал. Мимоходом... Девочка  умеет
запоминать, - думал он, зажигая бересту, - мы все думаем  о  молодых,  как
старые учителя, и со стороны это, верно, выглядит очень смешно.  А  я  уже
привык думать о себе как о старике: сорок семь лет..."
     Штирлиц дождался, пока разгорелся огонь в камине, подошел к приемнику
и включил его. Он услышал Москву: передавали  старинные  романсы.  Штирлиц
вспомнил, как однажды Геринг сказал своим штабистам: "Это непатриотично  -
слушать вражеское радио, но временами  меня  так  и  подмывает  послушать,
какую ахинею они о нас несут". Сигналы о том, что Геринг слушает вражеское
радио, поступали и от его прислуги, и от шофера. Если  "наци  N  2"  таким
образом пытается выстроить свое алиби, это свидетельствует о его  трусости
и полнейшей неуверенности в завтрашнем дне. Наоборот, думал  Штирлиц,  ему
не стоило бы скрывать того, что он  слушает  вражеское  радио.  Стоило  бы
просто  комментировать  передачи,  грубо  их  вышучивать.  Это   наверняка
подействовало бы на Гиммлера, не отличавшегося особым изыском в мышлении.
     Романс  окончился  тихим  фортепианным  проигрышем.   Далекий   голос
московского диктора, видимо, немца, начал передавать частоты,  на  которых
следовало слушать передачи по пятницам и средам. Штирлиц записывал  цифры:
это было донесение, предназначенное для него, он ждал уже шесть  дней.  Он
записывал цифры в стройную колонку: цифр было много, и, видимо,  опасаясь,
что он не успеет все записать, диктор прочитал их во второй раз.
     А потом снова зазвучали прекрасные русские романсы.
     Штирлиц достал из книжного шкафа томик Монтеня, перевел цифры в слова
и соотнес эти слова  с  кодом,  скрытым  среди  мудрых  истин  великого  и
спокойного французского мыслителя.
     "Кем они считают меня? - подумал он. - Гением или всемогущим? Это  же
немыслимо..."
     Думать так у Штирлица были основания, потому что задание,  переданное
ему через Московское радио, гласило:

     "А_л_е_к_с_-_Ю_с_т_а_с_у.
     По нашим сведениям, в Швеции и Швейцарии  появлялись  высшие  офицеры
службы  безопасности  СД  и  СС,  которые  искали  выход  на   резидентуру
союзников. В частности, в Берне люди  СД  пытались  установить  контакт  с
работниками Аллена Даллеса.  Вам  необходимо  выяснить,  являются  ли  эти
попытки  контактов:  1)  дезинформацией,  2)  личной  инициативой   высших
офицеров СД, 3) выполнением задания центра.
     В  случае,  если  сотрудники  СД  и  СС  выполняют  задание  Берлина,
необходимо выяснить, кто послал их с  этим  заданием.  Конкретно:  кто  из
высших руководителей рейха ищет контактов с Западом.
                                                               А_л_е_к_с".

     Алексом  был  руководитель  советской  разведки,  а  Юстасом  -   он,
штандартенфюрер  Штирлиц,  известный  в  Москве   как   полковник   Максим
Максимович Исаев только трем высшим руководителям...


     ...За шесть дней перед тем, как эта телеграмма попала в руки  Юстаса,
Сталин, ознакомившись с последними донесениями советской секретной  службы
за кордоном, вызвал на "Ближнюю дачу" начальника разведки и сказал ему:
     - Только подготовишки от политики могут считать Германию окончательно
обессиленной, а потому не опасной... Германия  -  это  сжатая  до  предела
пружина, которую должно и можно сломить, прилагая равно  мощные  усилия  с
обеих  сторон.  В  противном  случае,  если  давление  с   одной   стороны
превратится  в  подпирание,  пружина  может,  распрямившись,   ударить   в
противоположном направлении. И это будет сильный удар, во-первых,  потому,
что фанатизм гитлеровцев  по-прежнему  силен,  а  во-вторых,  потому,  что
военный потенциал Германии отнюдь не  до  конца  истощен.  Поэтому  всякие
попытки   соглашения   фашистов   с    антисоветчиками    Запада    должны
рассматриваться нами как реальная возможность.  Естественно,  -  продолжал
Сталин, - вы должны отдать себе отчет в том, что главными фигурами в  этих
переговорах  будут  скорее  всего  ближайшие  соратники  Гитлера,  имеющие
авторитет и среди партийного аппарата, и среди народа. Они, его  ближайшие
соратники,  должны  стать   объектом   вашего   пристального   наблюдения.
Бесспорно, ближайшие соратники тирана, который  на  грани  падения,  будут
предавать его, чтобы спасти себе жизнь. Это аксиома в  любой  политической
игре. Если вы проморгаете эти возможные процессы -  пеняйте  на  себя.  ЧК
беспощадна, - неторопливо закурив, добавил Сталин, - не только  к  врагам,
но и к тем, кто дает врагам шанс на победу, вольно или невольно...


     Где-то далеко завыли сирены воздушной тревоги,  и  сразу  же  залаяли
зенитки. Электростанция  выключила  свет,  и  Штирлиц  долго  сидел  возле
камина.
     "Если закрыть вытяжку, - лениво подумал он, - через три часа я  усну.
Так сказать, почил в  бозе...  Мы  так  чуть  не  угорели  с  бабушкой  на
Якиманке, когда она прежде времени закрыла печку, а в ней еще  были  такие
же дрова - черно-красные, с такими же голубыми огоньками. А  дым,  которым
мы отравились, был бесцветным. И совсем без запаха... По-моему..."
     Дождавшись, пока головешки сделались совсем черными  и  уже  не  было
змеистых голубых огоньков, Штирлиц закрыл вытяжку и зажег большую свечу.
     Где-то рядом рвануло подряд два больших взрыва.
     "Фугаски, - определил он. - Большие фугаски.  Бомбя