Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
ите меня, я б вас подвез домой, а по пути посоветовался бы.
Костенко обернулся: рядом с ним стоял невысокий мужчина в скромном
сером костюме, серой шерстяной водолазке, только туфли из лайковой кожи, с
медными пряжками, видно, очень дорогие.
- С кем имею честь?
- Меня зовут Эмиль Валерьевич, фамилия Хренков, я из кооператива
"Заря", вчера про нас была передача на телевидении, в шестнадцать сорок...
- А какое я имею отношение к кооперации?
- Что, считаете нас акулами капитализма?
- Не считаю. Откуда, кстати, вы меня знаете? Почему здесь ждете?
- Бдительность и страх - категории пересекаемые, товарищ Костенко, -
заметил Хренков. - Простите, если что не так. Просто Ястреб мне сказал,
что вы в этой библиотеке работаете, ну я и подъехал...
Ястреб торговал в киоске "Союзпечати", снабжал "Московскими новостями";
Костенко сажал его дважды: домашние кражи, брал квартиры номенклатуры,
называл себя "Робин Гудом, Народным мстителем". Воровать начал с голодухи,
- отца расстреляли по "ленинградскому делу", мать спилась; вернулся из
лагеря с туберкулезом, пришел домой к Костенко, тот помог ему прописаться;
воры добро не забывают:
завязал, получил киоск, сейчас живет кум королю...
- Что у вас? - спросил Костенко. - Говорите здесь.
- Не согласились бы пойти к нам работать? Помочь в борьбе с рэкетирами,
очень трудно жить, товарищ Костенко.
- Частный сыск хотите создать?
- Что-то в этом роде... Я не смею унижать вас разговором об оплате, но,
как понимаете, денег мы не пожалеем.
- Оставьте телефон, - сказал Костенко.
- Это несерьезно... Ваше министерство против частного сыска, зачем мне
светиться? И так живем, как мишени...
- Тогда до свидания...
- Честь имею, - кивнул Хренков и пошел к "Волге", что стояла поодаль.
Когда он сел за руль и резко (слишком резко) взял с места, чтобы
набрать скорость, проезжая мимо остановки, Костенко вгляделся в окно
машины - лицо человека в темных очках, что устроился на заднем сиденье,
показалось ему знакомым, и не просто знакомым, а очень его в свое время
интересовавшим.
Машинально взглянул на номер "Волги", запомнил; назавтра заехал в ГАИ -
машина принадлежала летчику международных линий Аэрофлота Полякову; в
настоящее время находится в Латинской Америке, доверенности никому не
оставлял. Ребята из Угро проверили: "Волга" Полякова стояла запыленная на
втором этаже кооперативного гаража возле памятника Гагарину. Вечером
Костенко зашел в министерство.
- Слушайте, мужики, как бы мне посмотреть дело об убийстве Зои
Федоровой?
Он просидел с папками до одиннадцати, надо бы Машуне позвонить;
впрочем, она привыкла, что он порою исчезал на неделю - работа. Набрал
номер: "Маняш, я зашел к себе, в министерство... Хм... "К себе"? К ним,
так точнее... Скоро буду. Как ты? - и, не дожидаясь ответа, положил трубку.
- Слушайте-ка, - спросил он дежурного по управлению, - я помню, была
папка с фотографиями свидетелей, где она?
- Осталась на Петровке.
Раньше б сразу же туда рванул, подумал Костенко; годы, а может,
ощущение отлученности от дела; любительство предполагает неторопливость и
право на свободу во времени, только действующий профессионал - физически,
до боли в затылке - ощущает фактор времени, некая вмонтированность в твое
существо внутренних секундомеров...
На Петровку Костенко приехал утром, в девять. Сначала сделали "робот"
того, кто подходил к нему, - Хренкова. Папку искали долго, дело
нераскрытое, п о в и с л о. Как ни странно, Щелоков и Цвигун были в высшей
мере корректны, не гнали, как обычно; порою Костенко казалось, что все они
хотели спустить дело на тормозах, хотя не только Москва гудела, но и Запад
тоже.
Папку нашли только к одиннадцати. Костенко медленно пролистал страницы,
остановился на семьдесят третьей: "Иосиф Павлович Давыдов, театральный
администратор, проживает в Москве, на улице Красных строителей, дом семь,
квартира девять, не судим, образование среднее".
Справка на него пришла довольно быстро, к двум: "Давыдов Иосиф Павлович
выехал из СССР по израильской визе в Вену 29 января 1982 года".
Вторая справка пришла из ОВИРа к пяти: "Джозеф Дэйвид, гражданин США,
вылетел сегодня утром рейсом Москва - Нью-Йорк самолетом "Пан Америкэн",
экономическим классом, приезжал по туристскому ваучеру, неделю жил в
Москве, отель "Националь", три дня в Ялте, отель "Ореанда".
Вечером установили всех Хренковых. В кооперативе "Заря" Хренков ни в
штате, ни на договоре не числился. По приметам ни один из семисот сорока
трех человек с такой фамилией не мог быть случайным собеседником Костенко,
ибо никто из установленных Хренковых не имел маленького, едва заметного
шрама на левой брови.
Костенко усмехнулся: "Я как могильщик Литфонда; Митя Степанов
рассказывал, был у них старик, который приходил к больному писателю,
болтал с ним о новостях, если тот был в сознании, сулил счастливую жизнь,
а сам тем временем промерял мизинцем и большим пальцем рост несчастного -
какой длины заказывать гроб... Нормальные люди ищут в лице собеседника
что-то новое для себя, запоминают глаза, манеру улыбаться, а я, словно
легавая, цепляюсь за то, что может впоследствии оказаться с л е д о м.
Наверное, я пропустил множество интереснейших людей, потому что для меня
родинка какая или прыщ важнее глаз, слез, трясущихся пальцев, смертельной
бледности..."
- Дело тухлое, полковник, - заметил заместитель начальника столичного
Угро, - что это тебя потянуло? Или соскучился по работе?
- Хочу маленько поковыряться...
- Пиши рапорт.
- А без рапорта нельзя?
- Ты что, целка? Забыл законы?
Костенко усмехнулся:
- Законы помню, бардак забыл.
Заявление тем не менее написал и отправился к Ястребу.
...Мишаня Ястреб сделал свой киоск совершенно особым: весь в портретах
писателей - Шекспир, Шукшин, Хемингуэй, Толстой, Пушкин, Лермонтов, звезд
кино и эстрады - Высоцкий, Пугачева, Вилли Токарев, Бабкина, Элвис Пресли,
битлы, Тихонов и Броневой; где-то достал мегафон, которым пользуются
экскурсоводы, гоняющие туристов по Москве (бедолаги-провинциалы в магазины
норовят, колбасы ухватить, а их силком в Пушкинский музей - голых римлян
смотреть; сами раздеты, пальто б где к зиме взять), поэтому киоск Мишани
сделался своего рода культурным островком в микрорайоне.
- Кто не купит академический журнал "Вопросы экономики", - вещал Ястреб
своим хриплым голосом, - рискует остаться в неведении, отчего мы катимся в
пропасть!
Старик в фетровой шляпе (отчего наши старики ходят в тапочках,
спортивных брюках, но обязательно при галстуке, в черном пиджаке и
коричневой шляпе?)
усмехнулся:
- Терпеливые, дурни, лентяи и трусы - оттого и катимся.
В очередь, однако, встал.
- Неужели вы упустите возможность приобрести справочник железных дорог?
- продолжал между тем Ястреб. - Да, он прошлогодний! Но что сейчас так
ценится, как старая книга?! Через пять лет она станет уникальной и ее у
вас купят в любом букинистическом за десятку!
- А на хрена эти справочники? - снова пробурчал старик. - Езжай на
вокзал, становись в очередь и прей. В России справочникам верить нельзя,
мы - непредсказуемые...
Торговля шла бойко. Увидев, что очередь разрастается (один стоит, а к
нему трое подлетают, мол, мы раньше свой черед занимали), Костенко понял,
что минут двадцать он потеряет, а времени в обрез (Военная прокуратура
дала справку, что генерал Трехов, тот, что реабилитировал Зою Федорову,
живет в Переславле-Залесском, туда пилить и пилить), обошел киоск,
постучал в дверь и сказал:
- Ястреб, это я. Тот приоткрыл дверь.
- А, полковничек! С кандалами пришел? Погоди, я мигом всех раскидаю,
заходи, гостем будешь...
И внутри киоск у него был как маленький теремок: занавесочки, столик с
тремя резными табуреточками, коечка, покрытая ковром, электроплитка,
турочки из Сухуми - чеканные, ручной работы, то ли медь, то ли латунь; под
прилавком - ротапринтные издания, книги, которые на черном рынке стоят
сотню, не менее.
- Уважаемые покупатели, приношу глубочайшее извинение, - возгласил
Мишаня, - пришел фронтовой друг, я вынужден прервать работу на полчаса.
Рекомендую посетить кооперативное кафе "Сладость" - во дворе, третий
подъезд, угостят настоящим кофе, учитесь цивилизации, кафе - место для
любви, разговоров и сделок!
Он захлопнул окошко и сел напротив Костенко.
- Ты мне должен доказать, полковник, что эти ротапринты я получил
незаконно. У меня накладная есть. В БХСС подался?
- Да ладно, - Костенко махнул рукой, - если у нас государство не может
торговлю наладить, так хоть ты их научи... Наши из Угро не тревожат?
- Русский человек за книгу душу отдаст, - ответил Ястреб, - так что с
вашими орлами порядок, работаем в полном контакте... Я им пообещал
вывесить плакат:
"Разыскиваются особо опасные преступники", ручку жали, меня в простоте
не возьмешь...
- Я в отставке, Ястреб... Ни в каком я не в ОБХСС... К тебе пришел по
другому делу...
- А разве в отставке дела бывают? Если ты, к примеру, отставной маршал
- в дурака с адъютантом режешься, генерал - клубнику разводишь, а
полковник - совместительствует, на двести пятьдесят только святой ныне
проживет...
- А если не совместительствую, а для души?
- Полицейский для души наручники надевает, ему это как циркачу гиену
отдрессировать...
- Тоже верно, - согласился Костенко. - Скажи-ка мне, Ястреб, ты
Хренкова давно видел?
- Кого?
- Эмиля Валерьевича Хренкова...
- Не знаю такого. Откуда он?
- Из "Зари".
- Это которые инструментами торгуют? Компьютерами?
- Точно.
- Я оттуда Людку харил, секретаршу ихнюю...
- Старик, а греховодишь.
- Ничего подобного. Тренирую простату. В нашем возрасте это
необходимо... Кто-то рассказывал, как один наш знаменитый поэт к академику
Фрумкину пошел, тот был главным урологом Красной Армии, про него еще
Михалков написал: "генерал из генералов, маршал мочеполканалов"... Поэт
его спрашивает: мол, сколько раз в неделю надо трахаться? А Фрумкин
ответил: "Чтобы трахаться - надо трахаться постоянно"... Если запустишь -
конец... Сломанную руку сколько месяцев человек после гипса разрабатывает!
То-то и оно! А женилка, полковник, не рука! Без руки жить можно, а без
женилки, да еще с простатой, как булыжник, - прямой путь в онкологию.
- Ну-ну, - вздохнул Костенко...
- Нужна девка? - спросил Ястреб. - Отставнику можно. Партийцы не
схарчат, пенсию не отымут...
- Жены боюсь, - ответил Костенко.
- Так тебя ж после молодухи на нее потянет! Спасибо еще скажет,
полковничек...
Ислам надо учить... Многоженство - верх разума. Хочу в мусульмане
податься, татары народ надежный, ей-богу... И звучит красиво: "Михаил
Рувимович Ястреб-заде". За одного этого "заде" мне десять "рувимов"
простят...
- Ты бы не мог эту самую Людку про Хренкова спросить, а?
- Полковник, если я в лагерях за дополнительную пайку не ссучился, то
разве сейчас в сексоты пойду? Костенко закурил:
- Дай слово, что в тебе умрет, что я сейчас открою.
- Даю слово.
- Помнишь артистку Зою Федорову?
- Это которую Щелоков уконтрапупил?
- Кто это тебе сказал?
- Так Нагибин в "Огоньке" напечатал, неужели не читал?
- Читал... Писатель в книге на все имеет право, на то он и отмечен
искрой божьей... Так вот Хренков этот меня интересует именно в связи с
Зоей Федоровой...
- Не сходится, полковничек... Если ты в отставке, то при чем здесь
несчастная Федорова?
- Надо уметь отдавать долги.
- Мне отдай... Мне эта власть задолжала, за всю мою растоптанную жизнь
задолжала...
- Бабок у меня нет, Мишаня. Чем возьмешь?
- Хренков, Хренков, Хренков, - задумчиво повторил Ястреб. - Ну-ка,
покажи ксиву...
Костенко протянул ему пенсионное удостоверение. Ястреб изучил его,
вернул, заметив:
- В ваших падлючих типографиях и не такое можно напечатать...
- Кстати, о Щелокове... Хоть он мне генерала зарезал, а ведь обещал
звезду дать, но я помню, как он на встрече с детективщиками запонки им
показывал золотые:
"Это подарок великого советского музыканта Ростроповича, моего друга,
он мне их дал перед тем, как его изгнали с Родины... А я их ношу, потому
что придет время - он героем сюда вернется..." Так что прямолинейно и
однозначно ни о ком судить нельзя, Ястреб, даже о Щелокове.
- Это он в застое этакое брякнул?
- Так он после застоя сразу и слетел... В зените своей власти
официально заявил... И еще сказал, что дирижерскую палочку Ростроповича у
себя на столе держит, как напоминание о расейском бездумном
расточительстве, когда сами собственные таланты давим. Мол, что имеем - не
храним, потерявши - плачем...
- Полагаешь, на него напраслину возвели?
- Ястреб, я п о л а г а ю только в том случае, когда имею улики...
Ладно, если вспомнишь что о Хренкове, зайди, чайку попьем.
- Адрес не поменял?
- А кто легавым новые квартиры дает? Я ж не передовик какой или
министр... Ну, пока, Ястреб... Мне нравится, как ты дело развернул...
Учишь государственных идиотов коммерции...
Костенко вышел из киоска, Ястреб тут же открыл окно, высунулся с
мегафоном и моментально собрал очередь. Внезапно закричал: "Полковник,
погоди!"
Сначала Костенко решил было не возвращаться - зачем о т к р ы в а т ь с
я, но потом сказал себе: "Ты отставник, ты никто... Кому ты нужен?
Раскроешься, закроешься, все кончено, жизнь - мимо, конец..."
И - вернулся.
- Слушай, - сказал Ястреб, - в лагере со мной один бес сидел, мы его
раскололи, его в пятьдесят седьмом взяли, подполковником МГБ был, курва...
Мы его сквозь строй гоняли - у-у-у-у... После двадцатого съезда его
окунули, пытал, говорили, пятнадцать вмазали... Так мы ему кличку дали -
Хрен; злой был, отмахивался по форме, за себя стоять умел...
- Хрен? От фамилии, что ль?
- От злобы. Знаешь, как говорят: злая горчица, злой хрен... Фамилия у
него другая была...
- А шрамик на левой брови был?
- Он весь у нас в шрамах ходил... Костенко достал из кармана фоторобот
Хренкова, протянул Ястребу:
- Он?
- Он, курва, чтоб я свободы не видал, он! Ну, сука, а?! Жив, выходит!
- Он не просто жив, Ястреб... Он, сдается, в деле. Ко мне п о д о ш е
л, сославшись на тебя, иначе я б с ним и говорить не стал... Забыл все,
что я тебе показал?
- А ты мне ничего и не показывал, полковник...
...В Переславль-Залесский Костенко приехал в полночь, потому что у
автобуса полетел скат. Менять его - да еще под дождем - дело долгое,
матерное, пассажиры пытались остановить машины, - куда там.
Странные у нас люди, думал Костенко, глядя, как мимо несчастных
пассажиров, чуть не кидавшихся под колеса, проносились "Волги", "Жигули",
"рафики". Стоит поговорить с человеком часок-другой - откроется тебе, Душу
распахнет, последним поделится, а вот помочь незнакомцам, проявить
номинальную культурность - ни-ни.
Почему в нас мирно уживается Бог с Дьяволом? Оттого, видно, история
наша столь трагична: собирали И м п е р и ю кровью, жестокостью собирали,
небрежением к людишкам, во всем превалировала Д е р ж а в н о с т ь, а
ведь происходит это понятие от "держать", то есть "не пускать", а всякое
"непускание" по своей сути грубо и безжалостно, то есть бескультурно...
В какой еще стране так собачатся в очередях, на Рынках, в трамваях, в
какой, как не у нас, доносы на соседей пишут?
Он никогда не мог забыть немецких военнопленных; в сорок шестом
работали на Извозной - строили "ремеслуху". Кирпичи друг другу передают, и
каждый: "битте зер" - "данке шен", как только язык не отваливался за день?
...В Переславле, ясное дело, мест в гостинице не было, их ни в одной
гостинице страны никогда не бывает, если только не запасся предварительной
начальственной бронью или не сунул администратору в лапу; решил подремать
в кресле. Дежурная раскричалась: "Тут что, ночлежка?! А ну вали отсюда, у
меня люди отдыхают!" Он попросил разрешения позвонить в милицию, женщина
разошлась того пуще: "Ты меня не пугай! Пуганая! Вали, говорю! А то сама
милицию вызову, пятнадцать суток враз схлопочешь".
- Где хоть милиция, объясните.
- Иди да ищи, я тебе в гиды не нанималась.
- Сука, - сказал Костенко, - гадина...
- Товарищи! - женщина заверещала тонко, пронзительно. - Бандит! На
помощь!
Двери пооткрывались, выскочили постояльцы - кто в длинных сатиновых
трусах, кто в кальсонах, только один выглянул в пижаме и тут же дверь
захлопнул.
Костенко машинально просчитал, что дверей отворилось восемь, а номеров
- тринадцать. Дежурная рыдала в трубку: "Милиция? Коль, это ты?! А ну,
давай сюда наряд! Бандюгу забери, у меня свидетели, гони быстро".
Колей оказался крепыш сержант, он с порога спросил дежурную:
- Где хулиган?
- Вон, гад! Грозился, матерно обзывал... Правда, мужчины? - спросила
она постояльцев.
Те отвечали невразумительно, смотрели, однако, на происходящее с
интересом.
- Поехали, - сказал сержант. - Там разберемся. - Дежурной бросил: -
Составь заявление, и чтоб свидетели подписались.
- Вы сначала проверьте мои документы, - попросил Костенко.
- В отделении проверим.
- Проверим здесь, - сказал Костенко и протянул ему свою полковничью
пенсионную книжку.
Коля долго изучал ее, потом сказал зрителям:
- Расходитеся, граждане, театр здесь, что ль?!
- Нет, а в чем дело? - сказал тот, что вышел в кальсонах. - Вы нам
по-гласному все объясните... Нас ото сна оторвали... За спиной у народа
теперь нельзя, не разрешим...
- Молчи, "народ"! - отрезал сержант. - Как на рынке виноградом
спекулировать, так, понял, "индивидуал", я твой номерок давно заприметил,
а если скандал, на "народ" киваешь...
Люди молча и быстро разошлись по номерам.
Костенко предложил сержанту сесть рядом:
- Пусть гражданочка дежурная возьмет ключи, и давай-ка посмотрим пять
номеров - есть там постояльцы или пустуют?
- Коля, он меня матерно обзывал и грозил глаз вырвать! - испуганно
заплакала администраторша.
Костенко спросил сержанта:
- По какой статье дамочка проходила?
Сержант понизил голос:
- Так вы с контрольной проверкой, что ль, товарищ полковник?
Услыхав последнее слово, дежурная заплакала еще пуще:
- Начальник, не губи, не губи, начальник, дам я тебе номер, но он же
бронированный, без исполкома не могу я, запрет мне на эти номера, вдруг
начальство нагрянет, их селить надо, не губи...
- Агентов надо выбирать понадежнее, - заметил Костенко сержанту, - она
ж взятки за номера берет. По нонешним временам вы ее не отмоете, придется
сажать, как ты ей будешь в глаза смотреть? Да и сам под монастырь
попадешь... Смотри, парень...
- А я чего? - спросил сержант, потупив очи долу, - я ничего такого с
ней не имею... А без присмотру гостиницу оставлять нельзя: скопление, мало
ли чего может случиться...
...Утро было солнечным, небо - высокое, синь непроглядная, какое-то
странное ощущение невесомой массы; ассоциировалось с вселенской тишиной,
миром, бессмертием и безмятежным вечным покоем... Хотя вечный покой скорее
приложим к кладбищу, если идти от "передвижников"... Все двоякотолкуемо,
нет одной правды и никогда не будет; приближение к правде - слагаемость
множества мнений...
До того домика, в котором жил отставной генерал Трехов, можно добраться
на автобусе, что ходил раз в Два часа, или топать семь километров вдоль по
берегу Плещеева озера - оно искрило мелкой зыбью, сентябрьский камыш
казался бархатным, стайки чирков пролетали стремительно, как реактивные
истребители: брать пример с Божьей твари и подвешивать - под копию с нее -
атомные бомбы... Эх люди, люди, порожденье крокодилов... Жуки - прообраз
танка, крот - сапер, воистину из ничего не будет ничего; проецируем Божью
тварь на мощь разрушения, вгрызание в глубь самих себя, подкрадывание к
дьяволу, который сокрыт в каждом...
На третьем километре на поднятую руку откликнулся наконец шофер
бензовоза - молоденький парень, воло