едь, тоже жертвы... У нас
виновных нет, у нас одни расплющенные... А ведь стыд есть сострадание...
Сталин-то велел вас к себе привезти, на Ближнюю дачу... А вы в несознанке
были... Каково Абакумову? А? Вы об нем подумайте! О Берии подумайте!
Сталин ваше кино часто смотрел, он "Подруги" любил, повторял, что хочет
побеседовать с глазу на глаз...
   - Ну и как же вы посмели ему отказать?
   - Расскажу. Только вы к нашему следующему собеседованию постарайтесь
припомнить, что с вами было в камере в мае, вскорости после праздника
Первомая... У нас тогда цепочка получится: вы - я, я - вы... Чем не
сенсация?!
   После этой б е с е д ы он провел тщательную р а б о т у: слетал (никому
не доверил) в Краснодар, повстречался с нужными клиентами (его группа
работала в тесном контакте с начальством из Сочи, имевшим в ы х о д ы
наверх; гарантировали передачу цехам необходимых станков и сырья),
договорился со старым д р у ж к о м, что тот отправит в Москву несколько
людей с посылками для актрисы: "Надо побаловать любимицу народа фруктами,
не умеем хранить память, оттого и живем в дерьме, найдите к ней подходы по
своим каналам, посмотрите, с кем она тут контактовала во время гастролей,
оттуда и тяните"; вернувшись в Москву, вышел на тех, кто был знаком с
солистом оркестра МВД Геной Титовым, пустил по Москве информацию о том,
что он не просто квартировал у Федоровой, но выполнял ряд ее поручений
коммерческого характера - купить что, продать, да и, мол, тянуло его с
детства к пожилым женщинам, форма эдипова комплекса. Только после того как
з а ш у р ш а л о в городе, отправился на вторую встречу, дав задание
своей команде искать неудачливого литератора, который сидит без денег,
считая при этом, что в его бедственном положении виноваты вездесущие
враги, а никак не он сам...
 
 
   11
 
 
   - Ты меня хорошо знаешь, Вареный? - переспросил Артист, пробуя лезвие
финки о ноготь большого пальца. - Что замолчал? Комбинируешь? Отвечай! Зря
мыслью танцуешь, проиграл - толкуй.
   - Я ж говорю, по кликухе - знаю.
   - Это понятно. Меня все блатные по кликухе знают. Я спрашиваю, как ты
меня знаешь? Хорошо или понаслышке?
   - Хорошо.
   - Кто тебе про меня говорил?
   - Леня.
   - На Руси полмильона Лень. Кликуха? По какому делу проходил?
   - Косой... В Донецке брал кассу...
   - В Новочеркасске он кассу брал... Кем ты ему был?
   - Я не жопник, не подставлялся... Массаж делал, брюки гладил, подарки
принимал как б л и з к и й...
   - Ну и что он тебе про меня рассказывал?
   - Говорил, что вы ему учитель.
   - Верно говорил. Значит, если ты ему б л и з к и й, то мне ты - ф л е н
д р а, в рот написаю - проглотишь. Так?
   - По закону - да.
   - Сомневаешься, что ль?
   - Я говорю - по закону имеете право.
   - По закону я на все имею право. А ты проглотишь?
   - Вы мне предъявите, в чем я провинился? В чем предмет разбора? Из-за
чего вы начали толковщину?
   - Это не толковщина, Вареный... Это п р о ц е с с... И чтобы ты понял,
отчего я заявляю эту толковщину процессом - хотя мне с тобой толковать не
положено, ты м а с е н ь к и й для меня, такими, как ты, я расплачивался,
на кон ставил, - расскажу тебе случай про то, как два а в т о р и т е т а
пошли в побег... Они шли через мордовскую тайгу, понимая, что их уже
объявили в розыск... Шли по компасу, ели четыре сухаря в день и один кусок
вяленого мяса. И однажды ночью к их костру вышел медведь и попер на одного
из друзей, и шваркнул его лапой по спине... А второй не потек, схватил
тлеющее полено и засадил в глотку медведю и поворотил зверя на себя... А в
этот миг я - да, да, я тебе, если дотолкуемся, спину свою покажу - успел
выхватить из-под рюкзака штык и засадил его медведю в шею... Я не знаю
другого человека, который бы пошел с поленом на медведя, только чтоб друга
спасти... Таких людей на этой грешной земле больше нет, Вареный...
   Таких людей надо оберегать и холить... А вы этого человека убили...
   - Кого вы имеете в виду?
   - Ястреба.
   - Мне эта кликуха неизвестна.
   - Это не кликуха. Фамилия.
   - Я такого не знал. Зря вы мне выдвигаете это обвинение. Если
недостаточно моей клятвы, скажите, когда и где это было, я выставлю алиби,
и, если вы мне не поверите, можете пригласить кого хотите для официального
разбора.
   - Подумай еще раз, Вареный. Я отдаю себе отчет в том, что ты не был
скрипачом в этом деле, не ты вел соло, ты шел вторым, стоял на шухере,
ждал в машине - это мне понятно... Но то, что замазан его кровью, для меня
ясно.
   - Жизнью клянусь, не мазался!.. Ничего об этом Ястребе не знаю!
   - Хорошо... Что ты делал неделю назад?
   - На даче дох.
   - На малине, что ль?
   - Нет... Мы малин не держим... Нормальная дача...
   - А потом?
   - Потом был в деле.
   - В каком?
   - Отношения к Ястребу не имеет. По закону могу не отвечать, другое
число.
   - Хорошо... Кто подтвердит, что ты д о х на даче? Семь дней назад, день
и ночь, главное - ночь?
   - Нянька.
   - Блатная?
   - Нет.
   - Какая же ей вера? Ты выставь мне свидетеля, который ботает по фене и
готов ответить перед нашим законом, я ж не один буду решать, со мной еще
два авторитета в деле...
   - Официально заявляю: няньку можно взять в т о л к, она проверенный
человек, покрывать ложь не станет.
   - Мне нянька не нужна... Мне твой пахан нужен, Вареный. Я ему хочу этот
вопрос задать. Если он тебя отмоет и даст м а з у, я пойду по другому
следу.
   - По закону я не имею права отдавать пахана. И вам это известно лучше,
чем мне, потому что вы не просто законник, но и авторитет...
   - Пеняй на себя, - задумчиво ответил Артист и, не спуская глаз с
Вареного, медленно, словно бы с натужной болью, откинулся на спинку стула.
- Где телефон?
   - А что? - Вареный подался к нему. - Зачем? Кому вы хотите звонить?! Не
верите?!
   Я ж официально клянусь! Абсолютно официально!
   - Где телефон? - повторил Артист и поднялся; он сыграл усталость,
позволив Вареному увидать опущенные плечи, обвисшие руки, склоненную набок
голову, - все эти минуты говорил с напряжением, сейчас настала разрядка;
ну, прыгай на спину, Вареный, уникальный шанс, я ж к телефону иду, а в т о
р и т е т о в вызову, придет твой последний час, не пропусти мгновение...
   Он шел медленно, шаркающе передвигая ноги; только б не переиграть;
любой вор - артист, только опытный - талантливей, а шестерка - как
провинциальный конферансье с прошлогодними анекдотами, разрешенными к
публичному исполнению цензурой.
   Артист ощутил движение за своей спиной за долю секунды перед тем, как
услышал его; пружинисто пригнулся; массивная пепельница грохнула в дверь;
он шарнирно развернулся и п р и н я л Варенова на грудь; тот словно бы
летел следом за пепельницей, выставив лобастую голову, чтобы опрокинуть
врага, заломать шею, разбить лицо об пол, а потом подтащить к телефону и
вызвать с в о и х, для совсем иной уже толковищи.
   Артист ударил Варенова ребром ладони по загривку; тот рухнул кулем,
распластавшись по полу обмягчевшим телом.
   Ухватив Варенова за чуб, Артист поднял его голову, заглянул в
побелевшее лицо; веки дрожали, значит, беспамятство играл; ударил лицом об
пол, раз, два... пять, снова посмотрел на веки: лежали ровно, восково.
   Медленно разжал пальцы; голова грохнулась на паркет; пошел в ванную,
набрал воды в стакан и заглянул на кухню; телефон стоял на подоконнике,
моргала красная лампочка автоответчика; нажал кнопку костяшкой
указательного пальца, убавил громкость, прослушал голоса, записал номера
телефонов, куда просили позвонить, пошел в комнату и вылил воду на голову
Варенова. Тот дрогнул, заскребся; Артист вернулся на кухню, тщательно
вытер стакан полотенцем, оставил на столе.
   Закурив, неторопливо повернулся: Варенов стоял на пороге, раскачиваясь,
как пьяный; кровь текла по лицу.
   - Иди сюда, - сказал Артист. - Снимай трубку и набирай телефон...
Винить меня нечего, я упреждал... Или отдай добром Хрена, я с ним
толковищу наедине проведу...
   Произнося эту фразу, глаз с лица Варенова не спускал, ждал, как
отреагирует на слово "Хрен"; тот дрогнул; попался, сука...
   ...К Костенко позвонил отсюда, от Варенова, когда тот ушел смывать
кровь в ванную; продиктовал телефон: - Вроде бы сейчас живет по этому
номеру...
   ...Костенко сразу же связался со Строиловым, сказал, что едет к нему,
пусть ждет; Строилов дождался, тут же установил адрес по телефонному
номеру; через двенадцать минут туда, на Парковую, отправили бригаду; через
пятьдесят три минуты муровцы засекли неизвестного, вышедшего из дома
"объекта"; неизвестный (лет тридцати пяти, блондин, голубоглазый, рост
примерно сто семьдесят пять, одет в кожаную куртку и черные брюки, особых
примет не замечено, на мизинце правой кисти массивное золотое кольцо)
остановил частника и, профессионально проверившись, сел в машину (номерной
знак МЕУ 74-81). Машина взяла направление в центр; возле большого барского
дома на Потаповском неизвестный, не отпуская водителя, быстро прошел во
двор и скрылся в подъезде двухэтажного с т р о е н и я. (После Октября во
дворах красивых ампирных громадин, законченных как раз накануне
переворота, таких уродцев понатыкали во множестве; и старорежимную красоту
приятно изговнять, мстительно п р и г н у в до уровня безликого равенства,
да и в графу "заботы о повышении благосостояния трудящихся" вполне
вписывается реляция про то, что увеличили Жилфонд, - в такую трущобину
можно вселить двенадцать семей, на каждую - по комнате, экономия налицо:
одна стена - капитальная, барская, три других - в один кирпич, не
замерзнут, батарею поставим.)
   В с т р о е н и и "неизвестный" пробыл не более пятнадцати минут;
наружка, оставленная на Потаповском, приняла в наблюдение молодого парня,
вышедшего из темного подъезда через минуту после "неизвестного"; две
машины продолжили прослежку частника. "Неизвестный" расплатился с ним
возле дома семь на улице Строителей, вошел в четвертый подъезд; судя по
тому, что зажглись окна на третьем этаже, он жил в квартире номер
двенадцать; установили имя и фамилию:
   Владимир Аркадьевич Никодимов, сорок четвертого года рождения, русский,
не судим, образование незаконченное высшее, работает на договоре в
москворецком торге, разведен; жена, Никодимова Валерия Юрьевна, сорок
девятого года рождения, инструктор Росконцерта по организационным вопросам.
   Парень, вышедший следом за Никодимовым, был взят в наблюдение под
кличкой Длинный. Его д о в е л и до Варсонофьевского переулка; там жила
Валерия Юрьевна Никодимова. Пробыв у нее десять минут (устанавливать не
пришлось, на двери была табличка с фамилией и инициалами), Длинный
вернулся домой в двадцать три сорок семь и больше никуда не выходил;
фамилия Страхов, зовут Геннадий...
   Установку по жильцам всех квартир на Парковой (судя по номеру телефона,
который дал Артист, там жил Сорокин) Костенко и Строилову принесли в пять
утра на чердак дома, стоявшего напротив того подъезда, из которого вчера
вечером вышел Никодимов. Н у ж н ы х фамилий - ни Сорокина, ни Хренкова -
среди жильцов не оказалось.
   - Что будем делать? - спросил Строилов.
   Не отрываясь от окуляров бинокля, Костенко ответил; - Ждать. ...Ждали
до восьми.
   - Глаза не слипаются? - спросил Строилов, растирая лицо своими
донкихотскими, длиннющими пальцами.
   - Слипаются.
   - За кофе, может, съездить?
   - Потерпим.
   - Хотите отдохнуть?
   - В лицо его знаю один я...
   - Думаете, мог бороденку отпустить?
   - Мог... Судя по всему, у него очень развито чувство опасности... Но я
не могу взять в толк: зачем ему следить за нами?! - Костенко опустил
бинокль, закурил, потер покрасневшие глаза и недоумевающе, с нескрываемой
растерянностью поглядел на Строилова.
   - Я постоянно задаю себе этот же вопрос.
   - Кто ему мог рассказать, что вы теперь ведете дело Ястреба? Кто?
   - Об этом знают восемь человек, все наперечет...
   - То-то и оно... Оттого и страшно...
   Костенко снова уперся в окуляры бинокля и сжался: Хренков, он же
Сорокин, неотрывно смотрел ему в глаза - протяни руку, тронешь.
   - Он, - прошептал Костенко.
   Строилов неожиданно для самого себя съежился, опасливо поднес к губам
"воки-токи" и прошептал:
   - Человек в спортивном костюме - тот, кто нам нужен. Не спускать с него
глаз.
   Делайте фотографии. Докладывайте о маршруте постоянно...
   ...Строилов-старший посмотрел на мокрые еще фотографии человека в
спортивном костюме, трусившего по улице, откашлялся, положил пергаментную
руку на птичью свою грудь и тихо сказал:
   - Это он, Сорокин, мой следователь...
   В десять часов тридцать минут Валерия Юрьевна Никодимова зашла в
кабинет своего начальника с текстом телекса в Нью-Йорк. Адресат - Джозеф
Дэйвид; американца срочно вызывали на переговоры о концертном турне
советских актеров по Соединенным Штатам.
   В одиннадцать сорок Костенко подвезли с Петровки домой - отключиться
хоть на пару часов, не спал всю ночь.
   Во дворе было ч и с т о; в подъезде тоже; однако взгляд его -
тренированный, всезамечающий, особенно в ситуациях экстремальных -
отчего-то задержался на деревянной дверочке, закрывавшей электрическую и
телефонную разводку на лестничной клетке. Костенко даже не понял, что его
к о л ь н у л о; зашел в пустую квартиру, прочитал Маняшину записку про
то, что и в какой последовательности надо подогреть, вынес табуретку на
лестничную клетку ("вот ведь ужас, какие слова напридумывали, а?! сами
себя к тюрьмам толкаем, - "клетка"; какая же у нас чудовищная,
беспросветная судьбина"), ёсторожно встал на нее, приоткрыл зелененькую
дверочку пошире и сразу же заметил возле своей разводки маленькую
пластмассовую присосочку; надел очки, зажег спичку; "Мэйд ин Гонконг";
("Вот так номер! Значит, и мои разговоры пишут?! Кто?!")
   ...Вместе со Строиловым приехал эксперт из НТО; пока смотрел присоску и
"пальчики", капитан, выпив чашку крепчайшего кофе (бессонная ночь сделала
его лицо серым, глаза, окруженные с и н е-ж е л т ы м, провалились, такие
у здоровых людей с тяжкого похмелья бывают), заметил, хрустко потянувшись:
   - Заезжал ваш знакомец Ромашов, из комитета, сказал, что нам высылают
все материалы следственного дела по Сорокину... Пистолет у него был...
Именно "Зауэр"... Подарен лично Абакумовым... Изъят при аресте, где
находится сейчас - неизвестно.
   ...Позвонили с Петровки:
   - Добрый день, товарищ полковник, это дежурный по...
   - Я сплю, - перебил Костенко, - позвоните через два часа...
   - Так к вам же капи...
   Костенко осторожно положил трубку на рычаг, пояснив:
   - Не надо знать тем, кто нас слушает, что капитан Строилов находится
сейчас у меня... Интересно, определит эксперт, куда подтянут этот
телефонный жучок? Или он может передавать текст моих разговоров на
расстоянии?
   Оказалось - на расстоянии, до километра; сиди себе в машине и катай на
диктофон.
   Ну бандиты пошли! Ну техническая оснащенность! Сыщикам бы такую!
   Костенко зашел к соседям, оттуда позвонил на Петровку; дежурный
сообщил, что Злой (так называли Сорокина в сводках наружного наблюдения)
был прописан на Парковой под фамилией Витман; после пробежки был дома,
никого не принимал, только что вышел из квартиры и в настоящее время
приехал в Безбожный переулок, к Пшенкину Борису Михайловичу, литератору...
   В два часа позвонили из Ярославля: фотографии Никодимова и Страхова,
переданные по фототелеграфу в редакцию областной газеты, предъявлены той
старушке, у которой останавливался слесарь кооперативного гаража Окунев и
его неизвестный спутник. Старушка (Цыбунина Анна Максимовна) опознала в
Геннадии Страхове человека, приезжавшего вместе с ее покойным постояльцем.
Однако после того, как к ней зашли соседки, показания изменила, сказав
участковому, что это не точно:
   "могла и ошибиться, глаза-то старые, слепые"...
   В три часа Строилов собрал оперативное совещание; прежде чем идти с
докладом к высокому начальству, решил связать все эпизоды воедино,
постараться выработать версии; первое слово предоставил Костенко.
   Тот поднялся, оглядел членов оперативной группы (мальчишечки совсем,
лица хорошие, с такими можно идти в разведку; куда тебе в разведку?
отходил; а может, нет еще?), горестно вздохнул и, спросив у капитана
разрешения закурить, начал д о к л а д ы в а т ь:
   - Я признателен нашему руководителю, капитану Строилову, за
предоставленную возможность поделиться своими соображениями по тому узлу
проблем, который ва...
   нам предстоит развязать... А не выйдет - будете... будем рубить...
Итак, первый осмотр квартиры Зои Алексеевны Федоровой, проведенный
двенадцатого декабря восемьдесят первого года, показал, что в комнатах не
было следов борьбы, насилия и грабежа. Обстановка в шкафах и тумбочках не
была нарушена; найдены пустые коробочки из-под колец с товарными ярлыками
- от тридцати до трехсот пятидесяти рублей, изъяли двенадцать кассет,
бывших в употреблении, - лежали в тумбочке возле кровати, нашли сберкнижку
на имя Федоровой - вклад сто девяносто семь рублей восемьдесят девять
копеек... В стенке - при тщательном осмотре - найдены еще две кассеты,
"Лоу Войс" и "Панасоник", кулон желтого металла с белым камнем, брошь,
перстень. С журнального столика изъят отпечаток пальца на дактилоскопию.
   В корреспонденции, лежавшей на пианино, обнаружено четыреста сорок
рублей; десять золотых коронок; около балкона нашли изделия из белого и
желтого металла:
   шесть пар запонок, подвеску, серьги, кольца, браслеты... Что-то еще
было - точно не помню... На следующий день осмотр квартиры продолжался...
Нашли конверт с двумя тысячами рублей, еще несколько колец, гарнитур из
браслета, двух колец и кулона... Следовательно, версия грабежа должна была
отпасть сама по себе...
   Однако кто-то сверху требовал работать именно эту версию... Почему? У
меня нет ответа... Незадолго до гибели Зоя Алексеевна получила письмо...
Вскрыв его она обнаружила свой портрет из журнала - с выколотыми глазами;
там же была записочка: "Грязная американская подстилка, тебя ждет именно
такая смерть за предательство Родины!". Вскорости она получила еще один
свой портрет с идентичной записочкой... Заметьте, выстрелили ей в затылок,
пуля вышла через глаз... Однако версию политического убийства нам
отрабатывать не давали... Один из допрошенных мною сотрудников ВЦСПС - он
посещал несколько раз Зою Алексеевну - обличал ее в своих показаниях: "Я
слушал разговоры тех людей, которые у нее собирались, - о пытках,
расстрелах и мучениях в так называемых "сталинских лагерях" и словно бы
погружался в грязь. Однажды я не выдержал и сказал: "Как вам не смрадно
жить прошлым?!" В ответ на это она обозвала меня стукачом и сексотом...
Больше я у нее не бывал..." Одна из допрошенных показала: "Федорова очень
плохо говорила о товарище Сталине - даже после того, как убрали Хрущева и
снова начали писать правду, каким великим стратегом был Иосиф
Виссарионович. И вообще у нее слишком часто бывали какие-то странные
типы... Раз я у нее встретила отвратительного еврея с длинным носом...
Может, ее сионисты убили?"
   Строилов усмехнулся, процитировав злую эпиграмму на одного литератора:
"И сам-то ты горбат, стихи твои горбаты, кто в этом виноват? Евреи
виноваты".
   Костенко кивнул:
   - Тем не менее мы и эту версию пытались отрабатывать... А вот ее
квартиранта, солиста ансамбля песни и пляски МВД некоего Геннадия
Семеновича, нам удалось допросить только один раз; сверху жали: "хватит,
надоело, не туда гнете"... Он утверждал, что познакомила его с актрисой -
в семьдесят седьмом году еще - администратор московского эстрадного
объединения общества слепых, а у меня были сведения, что эту самую
администраторшу кто-то аккуратно к солисту подвел...
   Кто? Я вышел на краснодарский след, тоненький, пунктирный, но -
многообещающий... Однако из Краснодара позвонили руководству, скорее всего
Медунов: "Не цепляйте честных людей"... Я не утомил вас, товарищи?
   Ответили, как школьники, завороженным единым вы