аккуратно лавируя между
Косыгиным, Сусловым и Брежневым, Андропов, тем не менее, смог убрать
странно звучавшее "при"; появился КГБ СССР; войдя в Политбюро наравне с
Громыко и Устиновым, они создали свое, наиболее оперативное подразделение
в Системе, даже на трибунах кремлевского зала сидели вместе, "могучая
кучка", триумвират.
   Понятие "текучка" Андропов исключил из лексикона, замкнул дела на себя.
   Именно ему на стол пришла информация о генезисе Щелокова: приехал в
Москву с множеством планов по реконструкции системы внутренних дел,
повороту к общественности, связям с творческой интеллигенцией, но
постепенно его окружение начало создавать вокруг новоявленного
генерал-полковника ореол выдающегося партийно-государственного деятеля;
начались подношения - на первых порах безобидные хрустальные вазы с
портретами ко дню тезоименитства, уникальные ружья, а там уж до японской
аппаратуры недалеко, до "мерседесов", "БМВ", квартир родственникам... У
Брежнева было сто семьдесят с в о и х, прикрепленных к кремлевскому
спецпитанию; Щелоков прикрепил к министерскому спецбуфету всех
родственников; теща, Галина Ивановна, гоняла шоферов с пайками: "У, власть
ваша паскудная, даже колбасу не умеет сделать нормальной, один крахмал!
Пожить бы вам, как при царе-батюшке люди жили!"
   Выходить с этими с и г н а л а м и на Брежнева было невозможно: тот
держал на даче подарочные "роллс-ройсы", по двести тысяч долларов каждый,
гоночные звероподобные "альфа-ромео" и штучные "даймлеры"... В коллекции
ружей хранились "Черчилли", "П„рде", "Перле", нет им цены; потом пошли
подношения изумрудами, бриллиантами, сапфирами - в доме повешенного не
говорят о веревке...
   ...Несколько раз Брежнев вызывал Андропова, ласково уговаривал его
принять погоны генерала армии, большую Звезду; тот отказывался наотрез, не
входило в систему его представлений о личности современного политика.
(Сын, Игорь, подарил ко дню рождения одно из первых изданий Плеханова о
роли личности, самый дорогой подарок, перечитывал в который уже раз.)
Брежнев сыграл обиду: "В какое положение ты ставишь меня, в конце-то
концов?!" Андропов пожал плечами: "Но я никогда эту форму не стану
носить". "Да ходи хоть в пижаме!" - Брежнев усмехнулся. А вскоре такие же
генеральские звезды получили Щелоков, Цвигун и Цинев - всех уравнял Леонид
Ильич, никакой разницы между членом Политбюро и рядовыми членами ЦК; вот
как надо сажать либералов на задние лапы, вот оно - искусство византийской
власти...
   Андропова, как и всех в стране, шокировали геройские звезды нового в о
ж д я, литературные и прочие премии, не меньше, чем фильмы о Щелокове,
снимавшиеся к его очередному юбилею; он все чаще вспоминал октябрь
шестьдесят четвертого, слезы Хрущева на Пленуме ЦК, и в сердце его
рождалось ощущение трагической и непоправимой безысходности...
   Он трудно скрывал свое отношение к Щелокову; первому лицу, увы, был
обязан - правила игры; держался, как мог, но именно потому, что внешне
держался вполне спокойно, не имел права в ы п л е с н у т ь, болезнь шла
вовнутрь, жгла его, каждодневно и ежечасно пепелила. Особенно резко
обострилась в семьдесят пятом, когда Шелепин разослал членам Политбюро
записку о новом культе - на этот раз Брежнева... Поддерживать Шелепина
было поздно уже: окруженный Кириленко, Сусловым, Кунаевым, Щербицким,
Романовым, Гришиным, Тихоновым, Гречко, Черненко, Щелоковым, в о ж д ь
теперь был недосягаем. Пришла пора и г р ы: не перечить, когда выносилось
постановление об очередной звезде, не возражать против публикации
теоретических трудов о выдающемся вкладе в сокровищницу, но, наоборот -
зная о настроениях в массах - способствовать этому шабашу честолюбия,
нацелив себя на будущее; воистину, приказано выжить...
   Однажды, занедужив, Андропов приехал домой днем; возле лифта толкались
три милицейских чина, генерал и два подполковника: загружали огромные
вазы, оленьи рога, живопись (портреты щелоковской жены и невестки).
Вспомнил, что секретарь утром оставил на столе записочку, - у министра
внутренних дел сегодня день рождения; поздравлять - мука; говорить
обязательные в таких случаях слова - язык не повернется, учиться
начальственно-лакейской науке не уважать себя было противно его существу;
поступаться можно многим, только не основополагающими принципами; решил
дать телеграмму; впрочем, это еще рискованнее - Щелоков немедленно покажет
всем: "мы с Андроповым неразливанны"...
   Он держал в своем огромном сейфе (остался в кабинете от Дзержинского)
   оперативную информацию не только на Гречко, Рашидова, Кунаева,
Щелокова, с Запада приходили сообщения и о других; о Первом Лице тоже:
когда, где, кто, сколько.
   Этой информацией Андропов не мог делиться ни с кем; она жгла руки и
рвала сердце; порою его охватывало гулкое, безнадежное отчаяние.
   Желание выйти на трибуну Пленума становилось все более неподвластным
ему, хотя он прекрасно понимал, что тщательно подобранное большинство
освищет его и сгонит с позором, прокричав при этом начальственным
уголовникам, обиравшим страну, подобострастное "многия лета", - а
внутренние войска Щелокова позаботятся о том, что должно произойти следом
за такого рода выступлением.
   Все чаще и чаще он ощущал себя пленником обстоятельств; в ушах звенело
постоянно повторяемое Сусловым и Брежневым: "Только психи могут выступать
против того спокойствия, которое наконец воцарилось в стране; несчастным
надо помогать в больницах"; с каким трудом удалось спасти от психушки
Виктора Некрасова?!
   Генерала Петра Григоренко травил лично Епишев, ставленник Брежнева,
второй человек в Министерстве обороны, к о м и с с а р: "Сумасшедшего надо
лечить, он не ведает, что несет!"
   Сын и дочь принесли Андропову книги Бахтина - дворянин,
репрессированный, ютился в каком-то крохотном городишке, жил впроголодь.
   Андропов прочитал книгу Бахтина в воскресенье, а в понедельник приказал
найти квартиру для писателя: "Нельзя же так разбрасываться талантами, это
воистину великий литературовед".
   Позвонили от Суслова (непонятно, кто н а с т у ч а л?!); разговор с
Михаилом Андреевичем был достаточно сложным, главный идеолог считал
Бахтина опасным, чересчур резок в позиции, бьет аллюзиями. Андропов,
однако, был непреклонен:
   "Михаил Андреевич, я подчинюсь лишь решению секретариата ЦК, речь идет
о выдающемся художнике, не так уж у нас много таких, истинную цену
"выдающемуся стилисту" Маркову вы знаете не хуже меня".
   А на стол каждый день поступала информация о крахе экономики страны, о
тотальной коррупции и взяточничестве, но при этом мелькали такие имена,
которые составляли цвет брежневской гвардии, его надежду и опору, - табу,
не тронь, сгоришь!
   Глухой ропот в народе и был р о п о т о м - не страшно, пусть себе,
главное, чтоб недовольство не оформилось в идею, не стало Словом. А Словом
владеют интеллигенты, кому Бог силы не дал - наградил умом, а ум -
разрушительная сила, от него горе, верно Грибоедов писал...
   Суслов внимательно читал сводки, держал руку на пульсе происходящего,
изучал критические выступления инакомыслящих, особенно Солженицына,
Сахарова и братьев Медведевых; труды Чалидзе и Некрича вниманием не
баловал - ч у ж а к и; с Солженицыным во многом соглашался и поэтому все
жестче и круче требовал принятия мер против него. Андропов провел через
Политбюро повторное решение: КГБ не вправе провести ни один арест, не
получив на то соответствующего постановления Прокуратуры; наиболее
заметный диссидент может быть арестован лишь по согласованию или
постановлению ЦК; "слово партии прежде всего". Казалось бы, простецкое
решение, однако прохождение было трудным: номенклатурные мудрецы раскусили
андроповский ход, - тот умывал руки, легко ставя над собой и ЦК, и
правоохранительный орган, призванный надзирать за соблюдением норм,
записанных в кодексах и Конституции...
   Чем жестче был нажим Суслова, тем последовательнее Андропов подчеркивал
в своих выступлениях, что КГБ работает под руководством партии и выполняет
лишь указания ЦК, - никакой возврат к тридцать седьмому или пятьдесят
второму году невозможен, каждый шаг подотчетен...
   Когда он был на отдыхе в Кисловодске, позвонил дежурный по КГБ:
"Выставка абстракционистов снесена бульдозерами".
   Обычно сдержанный, научившийся прятать истинные чувства под личиной
снисходительного юмора, Андропов тогда сорвался:
   - Какой идиот посмел сделать это?! Какой кретин решился на эдакий
неотмываемый вандализм?! Дежурный аккуратно кашлянул в трубку:
   - Указание члена Политбюро ЦК товарища Гришина...
   ...Андропов располагал информацией, что ряд м о л о д ы х были
противниками вторжения в Чехословакию; тридцатисемилетний секретарь
Ставропольского горкома Горбачев встретился со своим соучеником по
юридическому факультету Млынаржем, ставшим секретарем ЦК Чехословацкой
компартии при Дубчеке; во время беседы поддерживал "Пражскую весну",
бесстрашно говорил, что "нас ждет такой же процесс, надо к нему готовиться
загодя"; человека этого Андропов запомнил, такие - редки, увы; куда как
легче бездумно повторять лозунги, никто не подкопается...
   Стань эта информация известна Брежневу и Суслову, никогда бы Горбачев
не был передвинут в ЦК...
   Так же, как и тогда, в Кисловодске, Андропов сорвался в разговоре по ВЧ
с Андреем Павловичем Кириленко; осень семьдесят девятого года, проблемы
Афганистана: - Хотите, чтобы мы получили свой Вьетнам?! Понимаете, к каким
последствиям приведет высадка наших войск в Кабул?! Отдаете себе отчет,
что мы там завязнем?! Это же любительство, а не политика!
   Однако (и в этом Андропов, как и все люди его поколения, был убежден)
он не смел даже допускать и мысли о том, чтобы саботировать решение
большинства; все чаще вспоминал слова Троцкого, стоившие ему жизни: "Права
или не права партия, но это моя партия, и я обязан выполнять все ее
решения..."
   А Брежнев между тем, купаясь в сусловской пропаганде, уверовал в себя
окончательно, любовался авторскими экземплярами с в о и х книг, оглаживая
тяжелой рукой сафьяновые переплеты, перечитывал страницы, шевеля
потрескавшимися губами, и как-то по-детски дивился своей смелости в
отдельных пассажах (Суслов отредактировал те фразы, в которых
"писательская бригада" забивала положения об инициативе и собственности;
инициативу Михаил Андреевич пропустил, "собственность" почеркал: "Век
должен пройти, прежде чем наше общество согласится на то, чтобы спокойно
обсуждать смысл русского слова "частная", слишком много н а с л о е н и
й"). Иногда Брежнев засыпал со своей книгой на коленях; Виктория Петровна
тихо плакала, глядя на любимого; победив Шелепина, Леонид Ильич резко
сдал; раньше надо было постоянно чувствовать мышцы спины, быть собранным,
пружинным; теперь же, ощутив над-мирность, одинокую, плывущую величавость,
он позволил себе расслабиться, а это бьет по организму - настоящий
спортсмен умирает во время тренинга, тот, кто лег на диван, - уходит
раньше...
   Он лишь изредка зажигался, становясь прежним Брежневым: то, когда Алиев
преподнесет перстень, - очень идет лидеру рабоче-крестьянской партии, то,
раскатывая по дорогам дачи на штучном лимузине, отделанном внутри красным
деревом, - новый подарок Хаммера, то, включая макет Москвы, усеянный
драгоценными самоцветами светофоров.
   Будет ошибочным считать, что Брежнев не знал о ситуации в стране. Знал,
дети ему говорили. Он, однако, достаточно устал от тридцатилетней
изматывающей борьбы за лидерство; теперь борьба кончилась; Андропов
бессилен предпринять что-либо, ибо окружен его гвардией - Цвигун и Цинев
не спускают с него глаз; рядом с Устиновым сидит верный ему Епишев, первый
заместитель, комиссар, без его визы ничто и никто не двинется в армии;
Щелоков - хоть и безумствует со своими артистами, что мутят в стране воду
(жили б как все, а то сами нервничают и народ баламутят, безумцы), -
крепко держит в руках аппарат внутренних войск, а с тех пор, как Зять стал
его первым заместителем, каждый шаг ш а л у н а известен в доме, да и дети
за него горой, балует их, позволяет все, что захотят; не надо бы так, но,
с другой стороны, если мы не имели молодости, прошла в борьбе за хлеб
насущный, который только должность гарантировала, то им-то можно пожить
всласть, жизнь ведь быстролетна...
   Когда однажды Андропов т р о н у л на Политбюро вопрос о теневой
экономике, о том, что в ряде регионов страны произошло сращивание
разветвленной мафии с аппаратом Системы, причем в Сочи, как и в
Днепропетровске и Ростове, нити ведут к воротам государственных дач,
Брежнев повторил обычное:
   - Не надо раскачивать лодку... Обобщения - опасны... Можно разбираться
с отдельными случаями, но делать в ы в о д ы - преждевременно, пусть
аппарат работает спокойно, он наша надежда и опора...
   Суслов молчал: с о з д а в образ Брежнева, он оказался им же и
раздавленный; голосовал против предложения Андропова; арест директора
Елисеевского магазина ЧК пришлось проводить без санкции члена Политбюро
Гришина - не позволил бы; так же - без санкции партийного руководства -
был взят сочинский городской голова Воронков; началась о б х в а т ы в а ю
щ а я, внешне, правда, незаметная, затаенная атака на брежневскую
коррупцию; Андропов п о д в и н у л к этой работе Прокуратуру, вычленив
изо всех замов одного - Найденова; подсказал ему направление удара,
снабдил материалами, но сам в эту драку не лез - за Медуновым и иже с ним
стоял аппарат, не сладить, сомнут...
   ...Случай действительно закономерен в такой же степени, как закономерна
случайность.
   Лениво отмахиваясь от текущих дел, новый в о ж д ь подолгу жил на своих
дачах, все чаще и чаще просил показывать ему те фильмы, которые полюбил с
молодых еще лет; растрогался после "Тихого Дона", повелел наградить
исполнителя главной роли орденом Ленина и званием народного артиста СССР -
одновременно, такого раньше не бывало: "уж больно хорошо этот Мелихов
играет, надо отметить"; после любимого "Зигмунда Колосовского" посмотрел
"Подруги" с Зоей Федоровой; поплакал; Андропов, узнав об этом, нажал:
Викторию Федорову, дочь актрисы и адмирала, выпустили в Штаты, к отцу;
"угодно духу хельсинкских соглашений, Белый дом оценит такой жест Москвы".
   Кто-то, запамятовал, кто именно (наверное, дети), похлопотали за саму
Зою Федорову в восемьдесят первом: "мать не пускают в гости к дочери, в
Америке может начаться очередная кампания"; Брежнев поинтересовался,
сколько актрисе лет; ответили, что за семьдесят; сказал - обратиться к
помощнику по культуре Голикову, разберется; тот р а з о б р а л с я: "с
ней дело плохо, организовала побег дочки, сейчас имеет дело с отказниками,
говорят, через ее руки проходят миллионы, распределяет деньги тем, кто
ждет выезда, да и ей помогают, рука руку моет".
   Брежнев повелел, чтобы уточнили; можно б помочь: старуха, какой от нее
вред?
   В одночасье начался скандал в доме - на этот раз с артистом Буряцей;
краем уха Вождь услышал, как говорили, что ц ы г а н знаком и с Зоей
Федоровой; того, что касалось близких, не забывал никогда, становился
внимательным, постоянная сонливость слетала вмиг, глаза делались прежними,
зоркими; начинал подолгу смотреть на свое отражение в зеркале - перед
каждым Пленумом так с о б и р а л с я (вспомнил, как брат, крепко поддав,
позволил себе шутку: "Лень, про тебя говорят - "бровеносец в потемках";
отлучил на время; дурак, знай, что можно позволять при гостях).
   - Пока во всем не разберутся, никуда эту Федорову не отпускать, -
сказал, как отрезал.
   Между тем, наблюдая за ростом коррупции и мафии, понимая, что страна
катится в пропасть, Андропов, закрепив свои позиции в Прокуратуре, решил,
что настало время переходить к решительным действиям, ибо вся Москва уже
говорила о том, что дочь Генерального секретаря проводит дни и ночи в
обществе Буряцы, а тот, как сообщали информаторы, связан с людьми,
имевшими выходы на коррумпированное подполье; сделки заключались
миллиардные, был задействован высший эшелон Системы.
   Аккуратные попытки подтолкнуть к действиям Щелокова успехом не
увенчались: тот тормозил дело, говорил, что надо тщательно перепроверить
полученные сообщения, возможно, кто-то хочет бросить тень на семью Вождя,
можно допустить, что все это - дьявольская работа сионистских западных
спецслужб, которые страшатся гигантского авторитета, завоеванного в мире
добрым гением Леонида Ильича, - понятно, что это бесит противника,
следовательно, возникшая ситуация должна быть подконтрольна лишь ЧК, а
никак не Министерству внутренних дел.
   Андропов согласился с такого рода концепцией Николая Анисимовича,
попросил его, однако, не отказываться от совместных проработок отдельных
эпизодов, и в тот же день поручил Цвигуну осуществлять руководство
операцией, заметив при этом, что на нем, Семене Кузьмиче, лежит прямая
ответственность за то, чтобы Генеральный секретарь был в абсолютном
неведении о происходящем: "никто не вправе попусту нервировать Леонида
Ильича, нам слишком дорого его спокойствие".
   Этим он отрезал все пути Цвигуну и Щелокову идти с челобитной к
Брежневу: "сами принимайте решения, сами выносите рекомендации, решать
буду не я, а ЦК, слишком сложное дело..."
   Андропов понимал, что каждый его шаг и поступок подконтрольны; он жил в
состоянии постоянной круговой обороны; неожиданный для всех арест Буряцы,
проведенный Прокуратурой и следственным отделом КГБ в январе восемьдесят
второго года, - вскоре после того как была ограблена укротительница тигров
Ирина Бугримова, казалось бы, частный эпизод, стоявший, тем не менее, в
одном ряду с делом Федоровой, - повел к непредсказуемым последствиям.
   (Как только Андропова с помпой проводили из ЧК на место Суслова, новое
руководство КГБ сразу же передало Буряцу уголовному розыску со строжайшим
указанием Щелокова подойти к делу неординарно...
   Казалось бы, скандал был погашен, но, тем не менее, Брежнев по-прежнему
не принимал Щелокова, хотя тот нажал на следователей, и статья, по которой
Буряца был взят КГБ и Прокуратурой, была заменена на другую, значительно
более легкую...
   А перемещение Андропова вверх означало, что он теперь обязан курировать
не только идеологию, но и внешнюю политику, - то есть своих прежних коллег
по триумвирату, Громыко и Устинова; разделяй и властвуй; в Кремле они
теперь сидели поврозь - Громыко и Устинов, как всегда, вместе, Андропов -
возле спящего Брежнева и бойкого Черненко; ЧК, таким образом, от борьбы с
коррупцией была устранена; на этот раз пронесло...)
   Борьба за власть входила в решающую фазу, и, ясно, победить в этой
борьбе обязаны Черненко или Гришин, но никак не Андропов, - ч у ж а к.
   ...Хренков, он же Витман, он же Сорокин, узнал об этом через вновь
налаженные связи: ниточки-то высоко тянулись, вокруг д е т е й бродили
свои люди, выходившие на вельможных массажистов, ясновидящих, поваров,
министров, секретарей, певцов, к а т а л, педикюрш, гадалок, портных,
скорняков, танцоров, актрис, фарцовщиков, академиков и шоферов - вот они,
истинные источники информации, да здравствует информационный взрыв!
 
 
   13
 
 
   - Полагаете, что я должен отвечать на ваш вопрос? - Костенко закурил,
не спуская глаз со Строилова. - Это что-то новое в сыске... Раньше каждый
из нас имел право не называть своих источников информации...
   - Вы и сейчас обладаете таким правом, Владислав Романович, - ответил
капитан. - Тем более, вы не состоите в штате... Речь идет о другом...
Варенов исчез...
   - То есть? Убили, что ль?
   - Нет...
   - Входили в квартиру?
   - Нет. В квартиру пока не входили, чтобы не засветить... Но на
телефонные звонки он не отвечал - ни утром, ни днем, в квартире царит
полнейшая тишина, из з н а к о м ы х нам боевиков в подъезде никто не
появлялся...
   - Через чердак могли попасть!
   Строилов кивнул, посмотрев при этом на своих молодых коллег:
   - Именно эту возможность мы и просчитали... На чердаке обнаружили
следы, ночные следы, которые вели от подъезда Варе