живы? Кто? Сколько их? Чего они ждут?
   П а л а ч. Боитесь, что прошлое может повториться?
   М а р т а. Очень.
   П а л а ч. Но ведь ваша дочь живет за океаном! И внук там! Вы же за них
страшитесь? Но они нам теперь недоступны... Значит, "я"?! Опять "я"?!
Значит, все же каждый думает лишь о себе?! Если так, то мы, действительно,
будем нужны постоянно! Думаете, я хочу, чтобы вернулось прошлое? Нет, я
его тоже боюсь, потому что никогда не знал, выйду ли из своего кабинета
или окажусь в камере с клопами, дорогая Марта... Но вы правы в одном: я -
профессионал... Я знаю, как переступать через свое "я" во имя "мы"...
Знаете, что такое "мы"? Это рабство, то есть страх. Хотя - точнее -
наоборот: страх, то есть рабство... Как бы вы вели себя, окажись снова
лицом к лицу со мною в камере тюрьмы?
   М а р т а. Я бы покончила с собой.
   П а л а ч. Как? Чем? Вы забыли прошлое, Марта. Тюрьма обрекает на
долгую жизнь - до объявления приговора или звука шарнирно-падающей
гильотины... В тюрьме, в нашей тюрьме, никогда и никто не может кончить с
собой, - слишком это сладко для узника, он не вправе распоряжаться ничем,
а уж тем более своей жизнью... Вы боитесь меня до сих пор, да?
   М а р т а. Да. Я даже страшусь сказать старому генералу, что вы живы...
Он один не боится вас...
   П а л а ч. У него порвется сердце, если вы скажете, что я жив... Вы
слишком добры, чтобы сказать ему об этом...
   М а р т а. Но я все чаще и чаще думаю написать о вас в прокуратуру...
Наверное, я сделаю это...
   П а л а ч. Можете... Только после того, как выйдет наша книга. Вы же
понимаете, что закон обратной силы не имеет, да и доказать вы ничего не
сможете... Мы были гражданами одного рейха, молились одному богу - вы в
камере, я в кабинете, нельзя уйти от себя, Марта...
   М а р т а. Во всем виновата Система?
   П а л а ч. Только она. И чем скорее мы это поймем, тем будет лучше для
будущего.
   Люди рождаются ангелами, дьяволом их делает наша Система, с нее и
спрос..."
   Сорокин вымарал слово "наша", крикнул Пшенкину, разливавшему кофе по
чашкам:
   - Борисочка, душа моя, ну что же тебя так в русизмы тянет? Ты уж,
пожалуйста, ближе к подлиннику будь, у тебя не немцы говорят, а наши
люди... Слышишь меня?
   - Слышу, - ответил Пшенкин каким-то иным, потухшим голосом; он вошел в
комнату с хохломским подносом и, поставив перед Сорокиным чашку
крепчайшего кофе, добавил:
   - Очень хорошо слышу. Только ведь и я не дурак... Не про какую ни
Германию и гестапо вы пишете, а про Россию с ее ГУЛАГом! И у палача имя
русское, и у жертвы... Я ж какой-никакой, а писатель... Хоть и неудачливый
- из-за того, что черт меня дернул на этой земле родиться...
   Сорокин колышаще посмеялся, потом лицо его замерло, он взял ручку и
быстро дописал:
   "П а л а ч. Марта, а вы и впрямь не знали, что ваш любимый прилетал в
нашу страну не первый раз?
   М а р т а. Он никогда не был здесь раньше... Он никогда не лгал мне...
   П а л а ч. Лгал... Он был здесь в двадцатом году. Он работал с нашими
врагами..."
 
 
   15
 
 
   Сорокин потер лицо короткими пальцами, покрытыми щетинистыми волосками,
почувствовал, как к щекам прилила кровь и забила злыми колючими
молоточками, - такими доктор Бензель простукивает нервные корешки,
китайская медицина, спасает ото всех болезней, а пуще всего от старения;
умирать надо здоровым, без гниения, внезапно.
   Бензель работал в Крыму, в санатории ЦК; Сорокин ездил туда каждый год
- до восемьдесят второго, пока был жив Леонид Ильич; при Андропове, когда
начали закручивать гайки, сразу же прекратил; снимал квартиру в Ялте, даже
в интуристовский отель не лез, хотя можно было: пришла пора н е з а м е т
н о с т и, надо отлежаться, долго такое не продержится, слишком надежно
все с х в а ч е н о, вопрос месяцев, пары лет - от силы; перемелется -
мука будет.
   ...Тщательно побрившись (одно из самых любимых занятий; употреблял
опасную бритву золингенской стали, любил рисковый с к р и п металла о
кожу, особенно возле сонной артерии; часто виделось, как металл легко
перерезает пульсирующую синеву; отчего-то возникал явственный запах парной
свинины), Сорокин открыл платяной шкаф, выбрал костюм - как обычно,
скромный, но обязательно американского кроя; одел легчайшую шелковую
сорочку, повязал карденовский галстук, примерил туфли, которые позавчера
привез Никодимов, - отдавал ему, чтобы разносил кто-то из боевиков,
непрестижно надевать новые вещи, уроки английских лордов - дворецкий
должен п о м я т ь костюм и пару раз пройти под дождем в новых лайковых
туфлях, только после этого можно появляться в свете...
   Выйдя из подъезда, Сорокин неторопливо двинулся по улице; остановился
возле будки телефона-автомата, подставил лицо неяркому, осеннему уже
солнцу, пробившемуся сквозь низкий московский смог, постоял так мгновение,
глянул в стекла витрины - там четко отражались те, кто шел у него за
спиной, только после этого снял трубку и набрал номер Варенова; долго
слушал Длинные гудки, дал отбой, набрал другой номер (наружка смогла
сфотографировать через телевик его палец, тыкавшийся в цифры), спросил, не
представившись:
   - Ну, что с Вареным? Не попал, случаем, в к л и н и к у?
   - Мы проверяли, - ответили ему. - Его там нет. Э к с п е р т ы
допускают, что у него мог случиться нервный криз...
   - За городом не появлялся?
   - Нет.
   - С соседями беседовали?
   - Ничего тревожного.
   - А если инфаркт? Лежит в квартире без помощи?
   - У нас есть ключи... Можем зайти... Действительно, вдруг с человеком
беда...
   - Без моего указания - не надо... Дайте помозговать...
   Положив трубку на рычаг, Сорокин резко повернулся, охватив улицу
сузившимися глазами; ничего подозрительного; остановил такси и поехал к
трем вокзалам; там нырнул в туалет, вышел оттуда в очках и кепчонке,
надвинутой на глаза, вскочил в последний вагон электрички; на станции
Кратово соскочил последним, когда состав уже двинулся; по тропинке т р у с
и л - сквозь сосновый бор, любуясь огненными стволами громадных деревьев.
   Остановился он возле дачи с покосившимся забором; на участке работали
три парня спортивного кроя; немецкие овчарки, ринувшиеся было к нему в
рыкающем оскале, признали своего, играючи пошли рядом.
   ...Шинкин Осип Михайлович, лагерный благодетель, который паспортами его
снабдил, работой, квартирой и дачами, сидел за столом красного дерева
(восемнадцатый век; скупил антиквариат в конце шестидесятых;
реставрировал; отправил на свою дачу возле Риги, в дом сына и племянника;
по нынешним подсчетам на каждый вложенный рубль получил не менее двух
тысяч прибыли - пару миллионов, если считать чохом).
   Возле камина в низких, топящих креслах со львами-подлокотниками
устроились три гостя - из Сочи, Грозного и Днепропетровска, руководители
тамошних кланов, тузы.
   Впервые они встретились на совещании У п р а в л е н и я (так Сорокин
предложил именовать их союз) в семьдесят шестом.
   Представив собравшимся "Спиридонова" - под таким псевдонимом Сорокин в
ту пору работал на юге страны, - Шинкин дал ему первое слово.
   - Коллеги, я благодарю нашего друга Гридина (так, в свою очередь, он
называл Шинкина, конспирация и еще раз конспирация) за предоставленную
возможность поделиться соображениями о ситуации в державе, - начал Сорокин
глуховатым баском; от волнения покашливал, словно бы в горле застряла
мягкая рыбья косточка. - Хотя ситуация сейчас подконтрольна и вроде бы
особых оснований для беспокойства нет, но мои эксперты из отдела
перспективного планирования считают, что некоторая нескромность высших
членов У п р а в л е н и я, показное небрежение к законам этой страны - к
законам неписаным, к нашей темени, которая может простить голод, холод,
издевательства власти, но никогда не простит богатство соседа, даже если
оно заработано каторжным трудом, - может оказаться чреватой последствиями.
В этом смысле мы страна уникальная, и это следует всегда помнить. К
сожалению, ряд наших коллег об этом забыли, что немедленно спровоцировало
Комитет: Лубянке пришлось кое-где шваркнуть лапой. Правда, пока что попали
не в тех, однако может ненароком и нас зацепить...
   Хочу также поделиться достаточно тревожными соображениями по поводу
того, как развивается наше дело. С одной стороны, мы имеем громадный рост
производства, что способствует насыщению потребительского рынка товарами
повышенного спроса, и это - в свою очередь - снижает опасность социального
взрыва, который вполне возможен. Для нас нет ничего страшнее
государственной нестабильности. Лишь параллельность развития нашего
сектора государственному с к р е ж е т у может служить гарантией
устойчивости Системы... С другой стороны, рост нашей активности породил
чрезмерную заорганизованность структуры У п р а в л е н и я.
   И в этом я вижу самую главную опасность, ибо тоталитарные режимы - я
имею в виду Сталина и Гитлера - многое прощают тем, кто далек от политики,
но никогда не потерпят наличия сильной организации... Главным
преступлением Вышинского против государственности был проведенный им
разгром воровских малин; для отчета, конечно, красиво, но для реальной
борьбы с грабежами, домовыми кражами, вооруженным разбоем этот шаг был
самоубийственным, ибо лишил НКВД целой сети осведомителей, через которых
только и можно было получать информацию о подготовке наиболее кошмарных
преступлений... Когда малины были уничтожены, когда нанесли удар по самой
структуре воров в законе, преступность стала зримо расти, причем
преступность самая страшная, то есть неожиданная, спонтанная, совершенно
не подконтрольная... Почему У п р а в л е н и е, подобное нашему, было
невозможно при Сталине? Потому что любую организацию - какой бы она ни
была - следовало уничтожить в зародыше... Людей нашего типа, то есть
истинный цвет нации, ее деловую прослойку, чаще всего уничтожали воры - в
тюремных камерах и лагерях... При сталинском режиме страну морально
убивали и тем, что снабжали лишь избранных, отметив их печатью особости, а
остальных не брали в счет, в и н т и к и, второй сорт, молчаливое
большинство - ибо народ наш, по словам Иосифа Виссарионовича, отличается
долготерпением - ив этом он прав. Процесс раскрепощения, начатый
Маленковым на августовской сессии Верховного Совета пятьдесят третьего
года, когда он снял с крепостных колхозников налоги, - необратим, иначе
страна рухнет... Эксперименты Хрущева нам дорого стоили, поэтому он и
ушел... Но не думайте, что нынешний режим, с которым мы пока что работаем
вполне лояльно, станет терпеть нас, если мы превратимся во всесоюзную
организацию, - этого нам не простят, яблоко от яблоньки недалеко падает...
   Поэтому я предлагаю загодя разукрупниться и создать десять - двенадцать
опорных центров, связанных между собой опосредованно.
   Шинкин заметил:
   - И начнется поножовщина между своими... Ты это предлагаешь? Чтоб мы
уподобились американским коллегам? Нет уж, наша сила в единстве.
   - Мы сохраним единство, Осип Михайлович. Кадры решают все. Мы подберем
людей на ключевые посты, мы будем верстать планы для всех, мы будем
контролировать прибыль наших центров, но если будем ворочаться в стране,
как слон в лавке, нас станут расстреливать из пулеметов - вот вам мой
прогноз... Либо надо загодя поворачивать страну - через наши возможности в
высших эшелонах власти - к возвращению в тоталитаризм, опирающийся на
наших людей, либо превращаться в монолит, но составленный из региональных
центров...
   - Когда мы едины, - возразил "Цавребов" из северо-кавказского
подразделения, - когда мы знаем каждого, когда, наконец, мы верим друг
другу, и эта вера базируется на фундаменте общего интереса, замыкающегося
на Москву, значительно меньше шансов, что в наши ряды войдет чужой...
   Сорокин улыбнулся:
   - Даю гарантию, что стукач немедленно станет известен группе моих
экспертов, вы неоднократно имели возможность убедиться в этом... Кстати,
хотел бы сообщить, что стоимость нейтрализации скомпрометировавших себя
работников У п р а в л е н и я резко возросла... Прошу предусмотреть в
годовом бюджете новые расценки.
   - Сколько стоит устранение? - уточнил сочинский "Лузгунов".
   - Нейтрализация, - нажал Сорокин, - стоит сейчас как минимум десять
тысяч... В особо экстренных случаях или же в условиях повышенного риска
стоимость возрастает до двадцати.
   - Из кого состоит контингент тех, кто занимается черной работой? -
спросил "Цавребов".
   - Планированием и подготовительной работой по нейтрализации, - еще
круче нажал Сорокин, хотя говорили на открытой веранде ресторана, снятого
на весь день, подслушку не наладишь, - занимаются младшие братья (так
называли между собой воров в законе). За это им, да и за охрану наших
интересов мы теперь обязаны отчислять пять процентов от чистой прибыли -
на премиально-представительские расходы... Прежняя ставка - три процента -
стала нереальной, растет инфляция, цинк (так назывался рубль) теряет
истинную цену... Естественно, непосредственным исполнением р а б о т ы
младшие коллеги не занимаются, эти благородные люди живут по з а к о н у,
и мы не можем не уважать их традиции... Я встречался с авторитетными
руководителями их подразделений, мы провели конференцию в Кисловодске, они
поставили меня в известность, что вопрос найма исполнителей черновой
работы по-прежнему надежно отработан...
   - Думаю, в этом пункте мы согласимся с просьбой экспертов, ставки
поднимем, - заключил Шинкин. - А вот как решим с децентрализацией?
   - Я против, - сказал "Грызлов" из Днепропетровска. - Я согласен с
высказанным опасением: может начаться свара между своими.
   Проголосовали: предложение Сорокина забаллотировали.
   Вернулись к его доводам значительно позже, когда ЧК арестовала
директора Елисеевского гастронома Соколова и начала охоту за руководителем
московского торга Трегубовым; тот держался, как мог, - все же председатель
ревизионной комиссии МГК, депутат Верховного Совета России; в разговоре с
посланцем Шинкина горестно заметил: "Идиотство какое-то, право! словно я о
себе думаю! Я же раб плана, мне каждый день надо Венгрию накормить! Да,
да, именно так - Москва по численности населения сродни целой стране! А
откуда брать товар?! Попробуй не поставь в город колбасу и мебель - тут же
на ковер! Вот и приходится вертеться!
   Тому сунь, у этого возьми - попробуй иначе, сразу полетишь с кресла!
Система делает из людей преступников"...
   Тогда - на второй всесоюзной конференции У п р а в л е н и я,
собравшейся в Пятигорске, - Сорокин предложил смелый проект:
   - При том, что младшие братья делают свое дело, и делают его отменно, в
новых условиях следует переориентировать работу моих экспертов... Расценки
на нейтрализацию чужих снова повысились, и мы не можем не поднять ставки -
спокойствие работы того стоит... Но я бы предложил резко увеличить
расценки на приобретение новых друзей в Системе - до миллиона рублей!
Значительно легче контролировать ситуацию сверху, чем рубить засохшие
сучья снизу... И треска много, и чужих глаз предостаточно...
   - Миллион - не штука, - согласился Шинкин, - в конце концов наша чистая
прибыль составляет четырнадцать миллиардов... И все это вкладывается в
воспроизводство, мертвым грузом не лежит... Сколько людей с в е р х у
придется зарядить?
   - Не менее пятидесяти, - ответил Сорокин - Я готов защищать эту цифру с
карандашом в руке...
   Шинкин тогда посмеялся:
   - С карандашом не надо, "Спиридонов". Зачем грифелем бумагу мазать?
Следы могут остаться... Ты ж в кармане солнечный компьютер носишь, на нем
и доказывай...
   Пятьдесят миллионов Сорокину выделили, возразил лишь "Азилов" из
Самарканда:
   "Деньги будут практически бесконтрольны, не очень, конечно, большие, но
все же копейка рубль бережет".
   Шинкин удивился:
   - Предлагаешь, чтоб "Спиридонов" у министров и секретарей обкомов
расписки брал?
   Так, мол, и так, миллион получил, служу Советскому Союзу?!
   ...На прошлогодней встрече, когда экстренно съехались ведущие члены
руководства У п р а в л е н и я, Сорокин поставил вопрос о том, кого
следует считать с о ю з н и к о м, - в свете совершенно неожиданных
перестроечных процессов, разворачивавшихся в стране.
   - Да, конечно, Система была, есть и будет стержнем нашего общества, -
говорил он. - Поскольку народ исстари воспитан так, что без разрешения
первого лица - будь то страна, республика, область, город или район - ни
одно деяние не может быть проведено сквозь этажи исполнительной власти, мы
должны безоговорочно поддерживать аппарат - лишь в этом залог нашего
благополучия. Да, бесспорно, Сталин виноват во многом, он был излишне
догматичен, спора нет, но то, что он понял - "без железной руки с этим
народом не совладать, искомый вариант - диктатура, то есть реанимация
абсолютной монархии, когда вместо одного богопомазанника правит
двадцатимильонная партия, но ведомая опять-таки одним человеком, а в т о р
и т е т о м" - делает ему честь; в этом гарантия того, что мы еще вернемся
к переосмыслению этой личности во всех ее противоречиях... Кто станет
нашим главным противником? Это теперь понятно: кооперативное движение,
хрупкая мечта гражданина Бланка, сиречь Ульянова-Ленина... К счастью, наши
друзья в Системе за последние месяцы научились силовым приемам
демократической борьбы: они не только задействовали Министерство финансов
с его антикооперативным прессом, но и бросили против этих деятелей
управляемые ими средства массовой информации... Они не закрывают
кооперативы - не надо резких поворотов; они просто ставят их в такое
положение, когда лучше самим закрыть дело подобру-поздорову.
   Когда ряд изданий ныне постоянно обсуждает суммы заработков
кооператоров - а на фоне нашей традиционной нищеты это вызывает к ним
понятную ненависть самих широких слоев населения, - можно не бояться их
подъема. Мы исходили и пока что продолжаем исходить из того, что при всех
возможных передрягах Система сможет сохранить само„ себя и не поддастся
кооперативным "рыночникам", ибо реальное появление свободного рынка в этой
стране означает конец нашей деятельности.
   Кто еще выступает против кооперативного движения? "Демократический
фронт"? У них нет серьезной программы. Левые группы? Они поддерживают
кооператоров, но левые не страшны до тех пор, пока разобщены и сражаются
друг с другом за честолюбивое лидерство, конечно, "Память" могла бы стать
самым надежным партнером, накал ее ненависти к кооператорам безудержен,
поскольку те бросили вызов общинной доктрине, провозгласив примат
деятельной Личности, если бы не вызывающая защита ими идей фашизма,
абсолютной монархии и достаточно бескультурный антисемитизм...
 
   "Азилов" из Узбекистана бросил реплику:
   - При чем здесь фашизм, монархия и антисемитизм?! Они ненавидят всех,
кроме русских! Их вопли уже поспособствовали тому, что наша активность в
Прибалтике блокируется местными коллегами! Думаете, этого не случится у
нас, в Средней Азии?! В Закавказье?! На Украине?! Поддерживая их, Система
может оказаться в границах Московии! Они же необразованны и лишены страсти
бизнеса! Они не понимают, что все железнодорожные артерии, связывающие
нашу экономику с Западом, проходят через Украину и Белоруссию! А там тоже
проснулось национальное сознание, чему во многом способствовали именно
вопли "Памяти"...
   "Азилова" поддержал "Арсен".
   Как всегда, накал страстей снял Шинкин:
   - Казалось бы, - он усмехнулся, - я должен был первым выступить против
того, чтобы работать с "Памятью"... А я, наоборот, такую идею
поддерживаю...
   Действительно, эта группа много глупит, но зато она фанатична, а это
сейчас угодно... Как и то, чтобы искать виновных за развал экономики в
чужих, но никак не в самих себе. Это привлекает к ним толпу, а с толпой
шутки плохи: в армию забривают именно толпу... Так что я бы попробовал с
ними поработать... Подвести к ним п о д д а ю щ и х с я ученых и
публицистов, цивилизовать их, перенести направление главного удара с
евреев на кооператоро