Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
раз люди
беседуют, нельзя перебивать; взгляд Степанова, однако, поймал сразу,
шагнул к столу, приготовился з а п о м и н а т ь, хотя блокнотиком не г р
е б о в а л.
- Что хочешь? - спросил Степанов. - Давай закажем пельмени и копченую
курицу, это у них фирменное... Пельмени, словно в "Иртыше"... Помнишь?
- Это в подвале, напротив Минфлота? Где теперь "Детский мир"?
- Да... Ты ж там с нами в ы с т у п а л... Помнишь, как Левой Кочарян
отметелил пьяного Волоху?
- Тоже умер...
- Мне сказали... Мины рвутся рядом... Смерть одногодок перестала
удивлять...
Ужас ухода друзей стал нормой...
- Водку здесь подают? Степанов хмуро усмехнулся:
- За валюту. Спасибо, что хлеб еще за рубли отпускают... А водку
выпросим... У директора Федорова, они тут с Генераловым добрые... Никогда
мы взятку, кстати говоря, не победим... Идеалист был Ленин... Полагал, что
эту генетическую язву можно исправить законом, судом или - пуще того -
расстрелом... Ясак триста лет несли, потом триста лет борзыми щенками
платили, при Леониде Ильиче бриллианты были в цене, а сейчас кому чем не
лень... Вечное в нас это... Лишь российский интеллигент никогда никому не
давал, оттого и страдал всегда... Впрочем, Некрасов шефу тайной полиции
Дубельту з а с а ж и в а л - измудрялся в винт проигрывать, за это
цензорский штамп на Чернышевского получил, нигде такое невозможно, вот
она, наша особость, в этом - спору нет - мы совершенно особые...
- А ты Федорову какую взятку даешь, что он тебе водку за рубли
отказывает?
- Дружбу я ему даю Слава... Дружбу и восхищение...
Федоров словно бы почувствовал, что говорят о нем, вырос как из-под
земли, весь словно бы вибрирующий (так напряжен внутренне), смешливо
поинтересовался, когда в городе начнут стрелять; "То есть как это не
начнут?! Смешишь, барин! Мы без этого не можем"; деловито рассказал два
анекдота, один страшнее другого, оттого что и не анекдоты это вовсе, а
крик душевный; в водке, подморгнув усмешливо, громко отказал; прислал
графин с "соком"; самая настоящая "лимонная".
- Поразительный бизнесмен, - заметил Степанов. - Начал на пустом месте,
за пару лет вышел в лидеры, партсобраний с коллективом не проводит, а
дисциплина - как в армии... Впрочем, нет, там про нее стали забывать...
Тебе, кстати, фамилия Панюшкин ничего не говорит?
- На слуху, но толком не знаю...
- Поразительной судьбы человек... В двадцать первом, после введения
нэпа, ушел в оппозицию: "Ленин предает социализм, кооператоры - акулы
капитала, им место в концлагере, а не в столице"... Его и предупреждали, и
уговаривали добром, - ни в какую: "Требую чрезвычайного съезда!" Дело
кончилось тем, что Дзержинский его о к у н у л на Лубянку. Спас Сталин, -
отправил на н и з о в к у в провинцию, спрятал до поры. Вернул в
тридцатых, провел через испытание - говорят, поручил Панюшкину, - купно с
управляющим делами ЦК. Крупиным уничтожить Николая Ивановича Ежова... А у
того - за полгода перед казнью - советские люди должны были учиться
"сталинским методам работы"... После этого Панюшкин стал послом в Китае и
США, а засим возглавил отдел ЦК, который формировал наш загранкорпус, всех
тех, кто кибернетику считал происками космополитов, а генетику - вместе со
всякими там буги-буги, Пикассами, Хемингуями и Ремарками - сионистским
заговором. И стал на Руси самым великим писателем Бубеннов вместе с
Павленко и Суровым... А ведь Бунин в ту пору был еще жив... Да и Платонов
улицы подметал - не в Париже, а здесь, на родине, в Москве...
- Я другое сейчас в библиотеке нарыл, Митяй, - откликнулся Костенко. -
Я убедился в том, что большинство сталинских министров, кого он привел к
власти в тридцатых, были родом из бедняцких крестьянских семей... Почитай
некрологи - убедишься...
- Это ты к тому, что после нэпа бедняками остались лишь те, кто водку
жрал и рвал на груди рубаху: "даешь всеобщее равенство?!" Тогда как
справный мужик всей семьею вкалывал на земле? Ты про это?
- А про что ж еще? Именно про это... Сталин привел к власти тех, для
которых главный смысл жизни: "скопи домок"... А при этом - "разори
хозяйство": И Даля они - по безграмотности своей - не читали, а ведь тот
писал: "Только расход создает доход"...
- При Сталине, Митя, Даль был запрещен, это я доподлинно в своей
библиотеке выяснил... Знаешь, почему?
- Доподлинно - нет, но догадываться - догадываюсь.
- Ну - и?
- Никто так любовно не разъяснял несчастному русскому человеку - в
массе своей лишенному права на собственность, - что такое "земля",
"хозяин", "купец", "выгода", "предпринимательство", "труд", "закон",
"право", "найм", "рубль"...
- Сходится, - вздохнул Костенко. - Несчастный народ, лишенный права на
понимание истинного смысла самых животворных понятий...
- Это точно, несчастный...
Сладостно выцедив л и м о н н у ю, Костенко усмехнулся:
- Тот, кто пьет вино и пиво, тот наемник Тель-Авива... Видал майки
"памятников"?
Ничего поэзия, а? Рифмоплеты из общества трезвенников сочиняли, не
иначе...
Слушай, Мить, ты когда Щелокова впервые увидел?
- Что-то через полгода после того, как он въехал на Огарева, шесть.
- А когда он вам про запонки Ростроповича говорил? Что, мол, гордится
великим русским музыкантом и все такое прочее?
- В самый разгар шабаша, Славик... Меня это, кстати, здорово удивило...
Нет, поначалу обрадовало... Удивило- потом уже... По тем временам такого
рода ремарка требовала мужества.
- Не помнишь, это уже после того было, как его молодцы забили насмерть
андроповского чекиста в метрополитене?
- Не "е г о", а "в а ш и"... Ты ведь при нем третью звезду получил, нет?
- Это ты меня хорошо подсек, - усмехнулся Костенко. - И поделом: нет
лучшего адвоката человеку, чем он сам...
- Не сердись.
- Так ведь поделом... За это сердиться грех... Ястреба давно видел?
- Года три назад... Он в полном порядке, мне кажется...
- Его убили, Мить... Из-за меня...
- То есть?
- Давай его помянем...
Выпили; закусывать было как-то неудобно; подышали корочкой теплого еще
калача.
Закурив, Костенко сказал:
- Я снова начал дело Зои Федоровой крутить...
- Ты ж в отставке... Ешь, пельмени остынут... Почему "из-за тебя"?
- Я расскажу, если хочешь...
- Хочу.
- А с Цвигуном тебе видаться не приходилось?
- Приходилось.
- Когда?
- По-моему, в начале семидесятых... Потом он себе подобрал бригаду
писателей, они ему романы шлепали и сценарии... Настоящий разведчик,
прокладывал дорогу в литературу Леониду Ильичу, великому стилисту...
- Тебе к а ж е т с я, что это он прокладывал дорогу Брежневу? Или есть
факты на этот счет?
- Хронология - это факты... Сначала он стал выпускать свои боевики в
кино, а вскорости Брежнев захотел поучить писателей тому, как надо
создавать настоящую литературу... - Степанов вздохнул. - До чего ж мы
гуттаперчевы, а? Но Цвигун не производил впечатлений злодея... Вполне
доброжелательный мужик... Все, кто его знал, относились к нему с симпатией.
- В последние годы он не изменился?
- Вроде бы - да.
- А в чем? Глаза стали другими? Ищущими? Испуганными? Затаенными?
Мерцающими?
Изменилась походка? Манера речи?
- Когда я видел его в последний раз - кажется, в Доме литераторов это
было, - он сидел в ресторане с друзьями, за рюмочкой и - крашеный был...
Не седой, каким я его помнил, а густо-каштановый...
- Сколько ему тогда было?
- Не помню... Хотя, погоди-ка, он вроде бы с геройской звездой сидел...
А ему дали Героя в шестьдесят два года, странно как-то, после юбилея...
- Брежневские книги появились уже? Я про восемьдесят первый спрашиваю,
когда Зою Федорову убили...
- Боюсь соврать, Славик... Почему ты вернулся к этому делу? Отставникам
разрешили работать по расшитым делам?
- Думал - да. Выяснилось - нет... Меня всегда ж а л один эпизод: в
подъезде, где жила Зоя Алексеевна, лифтеры - во время ремонта - нашли в
шахте пакеты с долларами... Не помню точно сумму, не в этом дело, завтра
буду знать... Один пакет - над выходом из кабины шестого этажа, другой -
на четвертом... Рядом...
Очень что-то близенько, понимаешь? Словно кто-то версию нам
навязывал... Мы было сунулись по начальству, да тут же сразу и
обожглись... Намекнули, будто этот эпизод ушел к людям Цвигуна... И - с
концами... Мой коллега - его потом из Москвы перевели - намекал, что, мол,
держал в руках кончик... Какой именно - не открыл... Но вроде бы ему
запретили отрабатывать ту версию...
- Почему?
- Не знаю...
- И сейчас молчит?
- Может быть, сейчас-то и сказал бы, но - умер...
- Жена? Дети?
Костенко хохотнул:
- Митя, ты нас не знаешь... И никогда не узнаешь... Мы, Митя,
молчуны... Нас так жизнь научила... Чтобы жена и дети были живы, надо
молчать... Намертво... Мы ж комбинаторы, ходим по темному лабиринту... И
не знаем, откуда ударят... А особенно больно бьют свои, понимаешь?
Костенко вдруг резко поднялся, стремительно осмотрел зал.
- Ты что? - Степанов удивился.
- Отсюда по "межгороду" позвонить нельзя?
- Куда?
Костенко сел, как сломился:
- Хороший вопрос... Позвонить надо в Узбекистан... А куда именно - не
знаю...
Хотя бы на Петровку, а?
(О том, что "держал кончик", ему сказал полковник Савицкий, тот,
которого - после того, как раскассировали группу - перевели в Ригу; там и
умер от цирроза печени; Павлова п о д в и н у л и в Узбекистан, а Павлов с
Савицким крепко дружил, ему мог открыться, только ему, никому больше.)
...Как всегда, выручил майор Глинский; позвонил в крошечный кабинетик
ресторанного бухгалтера через десять минут, продиктовал телефон полковника
Павлова (генерала, значит, так и не дали, отметил Костенко, а ведь сулили,
на кресте божились); живет в Ташкенте; "Капитан Строилов сбился с ног, вас
ищет, если будет спрашивать, что сказать?" - "Промолчи". - "Он въедливый".
- "А ты будь умным"...
...Услыхав сонный голос Павлова, Костенко понял, что в Ташкенте сейчас
раннее утро; извинился:
- Я могу к тебе вылететь, если подтвердишь, что Савицкий рассказывал
про к о н ч и к...
Зевнув, Павлов поинтересовался:
- Ты уже на пенсии?
- Да.
- А я еще нет... Так что приезжай через три месяца и двадцать семь
дней...
- Будет поздно.
- Это твой вопрос, Костенко.
- Ответ понял.
- Ждал другого?
- В общем-то - да.
- Зря. Все возвращается на круги своя... Не бейся жопой об асфальт, мой
тебе добрый совет...
Костенко вернулся к столу, посмотрел на пустую бутылку; Степанов понял
его:
- Поздно уже... Едем ко мне на чердак. Там и добавим...
Степанов жил на двенадцатом этаже, один; дети теперь наведывались к
нему редко - свои заботы; в одной комнате пытался работать, освободив
крохотный пятачок на письменном столе, захламленном старыми верстками,
записями и корреспонденцией; вторая комнатка, заваленная книгами
(стеллажей не хватало), горнолыжными ботинками, альпинистскими пуховками,
мыслилась как спальня, хотя обычно обваливался он у себя в кабинете на
узенькую кушетку, застланную буркой, которую ему подарил на Домбае Миша
Лотоков, самый ранимый и нежный черкес изо всех, кого так любил Степанов;
больше разве что любил Магомета Конова, но тот не черкес, тот человек
мира, личность особой ковки, таких бы менеджеров нам с миллион - не дали б
завалить перестройку... За что нам такой удел: отдавать на закланье молоху
нищей и злобной зависти лучших людей страны?!
- Посмотри, что в холодильнике, - сказал Степанов, - а я выдам пару
звонков, газета идет в печать, мои работают до утра...
В холодильнике было три плавленых сырка, немного масла, несколько яиц и
два ломтика колбасы. В морозилке лежала ледянющая бутылка "посольской",
две свекольных котлеты и куриная нога.
Жаль Митьку, подумал Костенко; хотя он сам избрал свой удел; неужели
все люди творчества обречены на одиночество? Живут в себе, внутри
постоянно движется что-то, ищет выхода, мучает; я-то его не всегда могу
терпеть, а как женщина? Ей другое потребно, ей хочется всегда и во всем
покорной ясности, надежности, изначальных гарантий... Да, "гарантии"
скорее мужское понятие, завязано на политику и бизнес... Политика - одно;
мужчина и женщина - другое, непересекаемость... Кто это сказал: "Только
гений не боится жены"? А-а, это Митька вспоминал Твардовского...
Костенко включил газ, вымыл сковородку, порезал тоненько плавленые
сырки, положил их в расплавившееся масло (какой-то неестественный белый
цвет, раньше было желтое, да и теперь на базаре бабы желтое продают, с б и
т е н ь, только стоит дорого), отодвинул письма, нераспечатанные еще
конверты, блокноты с л е т я щ и м и Митькиными записями и накрыл стол:
- Митяй, жду!
Тот пришел через пять минут, разлил по рюмкам, кивнул на маленькое
поляроидное фото длинноносой голубоглазой женщины в очках:
- Давай за нее... Татьяна... Чудо... Единственная - после Нади, - кого
я любил... Люблю...
- Расстались?
- Да...
- Твердо?
- Не от меня зависит... "Старость - это большое кораблекрушение..."
Знаешь, чьи слова?
- Нет.
- Де Голля... Сказал моему партнеру по бизнесу Алексу Масковичу, тот у
него начальником разведки Северного фронта был...
- Давай за светлую память Левушки Кочаряна жахнем, Митяй...
- Мы ж пили...
- Он заслуживает того, чтобы повторить, ш т у ч н ы й был человек...
Жахнули; прошло медленно, с теплом; Костенко подошел к плите, разбил
яйца, "сейчас сказочной яичней угощу; по-прежнему сам кормишься, бедолага;
смотри, в старости надо режим блюсти, откроется язва - не встанешь".
- "Жизнь моя, иль ты приснилась мне". За одну такую строку поэт обречен
на бессмертие... Костенко поставил сковородку на стол:
- Давай с пылу, с жару... Вкусней, небось, чем если по тарелкам
раскладывать...
- Ужасно рад, что ты позвонил, Славик... Я днем парю, а здесь, ночью,
один, отдаю концы...
- Переезжай к нам...
- Я особь прячущаяся, Слав... Мне себя постоянно слушать надо:
заворочается что внутри - я мигом к машинке... Спать вам с Манюней не
дам...
- Слушай, Мить, помнишь, в восемьдесят первом, когда я позвонил после
убийства Федоровой, ты сказал чтоб я в это дело не лез, голову сломаю...
Объясни, отчего так резанул?
- Думаешь, помню?
- Надо вспомнить.
- Черт его знает... Время было зыбкое, Славик... Не было в нашей
истории более мягкого и безотказного человека, чем Брежнев... Когда у его
сослуживца по Молдавии, у предсовмина Рудя, сын умер, Виталик, аспирант
Бауманского училища, похоронен рядом с Высоцким, кстати, говоря, Брежнев
приехал на панихиду и плакал, как ребенок... Он злого близким не делал,
Слав... Чем мог помочь - помогал, если, конечно, удавалось к нему
пробиться... А - глядишь ты, и в Чехословакию войска ввел, и в Афганистан,
и Сахарова при нем сослали, и Некрасова с Ростроповичем и Барышниковым
страна лишилась...
- Трагедия тоталитаризма: великой страной правил неграмотный человек...
- Ты, кстати, на Ваганьковское сходи... Посмотри могилу Щелоковых...
Две гильзы:
и она застрелилась, и он... Там же и могилка бабки, матери его жены...
Осталась сиротой, беспомощная, неухоженная... Повесилась...
- Щелоков, кстати, был не злобный... Старался добро делать... Но разве
это качество определяет лидера и его команду? Добрый человек - не
профессия, а данность...
- Злодей - хуже, - отрезал Степанов. - Знаешь, когда Брежнев пережил
свою первую трагедию? Молодым еще человеком... Дочь, десятиклассница,
сбежала из Кишинева с артистом цирка Евгением Милаевым... Да, да, тот,
который потом героем соцтруда стал... Почти одногодкой Брежнева был и
уволок девчонку из дома первого секретаря молдавского ЦК... Представляешь?
Скандал... И, говорят, именно Щелоков предложил это дело не таить, а сразу
же доложить Сталину... Расчет был сметливый - у вождя дочь Светлана номера
откалывала, сын Василий пил по-черному, а Яков и вовсе в плен попал...
Тиран жалел тех, кто оказывался в его ситуации, норовил приблизить - хоть
в этом был человечен... Кстати, незадолго до гибели Федоровой я видел, как
Цвигун в Доме кино ей руку целовал... А ведь к Федоровой, говорят, не
только дочь вождя заезжала, но и те, кого она любила... И в это же время
ваши забили до смерти андроповского человека в метро... Свара... А Щелоков
и Цвигун - дети гнезда Леонидова... Понимаешь, какая передряга была?
Видимо, поэтому я тебе и сказал это... Кстати, ты книжку Вики Федоровой
читал?
- Конечно, нет!
- Могу дать.
- Где достал? Степанов удивился:
- Разве не говорил? Вика подарила, Зоина дочь, я ж ее в Америке нашел...
Костенко отодвинул бутылку:
- Митяй, больше не пьем... Я тебя сейчас допрашивать стану, ладно? С
меня даже хмель соскочил: она ж - свидетель!
Сняв пиджак, он набрал свой номер, сказал Маше, что задержится у
Степанова, поинтересовался, кто звонил, удивился тому, что капитан
Строилов два раза спрашивал, не терпится р е з в у н ч и к у, и, положив
трубку, придвинулся к другу:
- Постарайся вспомнить все мелочи, имена, детали, Митяй, это для нас,
легавых, главные у ц е п ы.
...Через минуту после того, как Костенко положил трубку, неизвестный
мужчина вышел из "Волги", стоявшей возле дома полковника с выключенными
фарами, валко двинулся к автомату и, набрав номер, не представляясь,
сказал:
- Эмиль Валерьевич, сейчас Славик у некоего Степанова... Его постоянно
разыскивает капитан Строилов, мадам Машуня сама никому не звонила. Пока
все...
...Выслушав сообщение б о е в и к а, Хрен поднялся с широкой тахты,
застланной громадной шкурой уссурийского тигра, подошел к звукосистеме и
включил запись Вагнера. Он долго стоял возле колонок, которые рождали
неземной, возвышенный эффект звучания, густо, ощутимо заполнявшего
квартиру: в свое время он сломал стену, разделявшую две комнаты, получился
зал; тахта, небольшой секретер, шведская стенка, сделанная из карельской
березы, и - все, ничего лишнего.
Поэтому музыка была абсолютной, поглощающей пространство, властвующей...
Хрен сел к секретеру, подвинул стопку голубоватой финской бумаги,
достал "паркер" и начала чертить схему. Сначала он написал букву "К", от
нее провел линии к трем "Б", поставил в кружки буквы "Д", "Я", "Л", "С";
получилась система: Костенко - боевики - Дэйвид - Ястреб - Люда - слесарь.
Себя он обозначил "А"; завязал все линии на себе.
Да, увы, допущен ряд ошибок; я позволил себе поддаться эмоциям. Я
поверил записям бесед Костенко по телефону: "катимся в пропасть, правые
тащат нас к сталинизму, поворот общества к концепции люмпена: "Пусть хоть
трижды гений, но если живет лучше меня - сажать его на кол, все должны
быть равны". Я переоценил его критику Системы, восхваление кооперативов
как единственной альтернативы выходу из тупика, я слишком доверился его
нападкам на темень и остолопство миллионов наших обломовых, которые
никогда не научатся работать, быдло, без кнута не умеют, прав был Сталин,
знал чернь, как никто... Я плохо подготовился к операции с человеком,
который держит в голове те нити к Зое, которые мне неведомы и без которых
мое дело не зазвучит так, как могло бы... Почему он снова полез в
расследование после нашей встречи? Что подтолкнуло его к этому? Узнал
Дэйвида? Ночью? Стекла затемнены... Да и столько лет прошло... Нереально...
Тогда - почему? Подтолкнул Степанов? С нейтрализацией Ястреба, Людки и
слесаря все концы обрезаны, нитей, ведущих ко мне, нет... А если?
И он дописал еще несколько букв: "П", "С", "В" - Пшенкин - Строилов -
Варенов. А букву "Д" обвел еще одним кружком и поставил в центр большого,
с завитушками, вопросительного знака...
Смяв лист бумаги, посмотрел на свет второй - не осталось ли следов;
сколько раз корил себя за то, что приучился нажимать, как заставляли в
первом классе; посмотрел и третий лист; здесь - чисто; первые два сжег,
пепел спустил в унитаз, вернулся на тахту и, закрыв глаза, долго лежал,