Электронная библиотека
Библиотека .орг.уа
Поиск по сайту
Детективы. Боевики. Триллеры
   Детектив
      Сименон Жорж. Плюшевый мишка -
Страницы: - 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  -
Жорж Сименон ПЛЮШЕВЫЙ МИШКА Изд. "Копирайт", г. Москва, 1997 г. OCR Палек, 1999 г. 1. Завтрак у Люсьена и роды египтянки Что-то ему приснилось, это точно, но, как всегда, он не мог бы расс- казать свой сон. Видения мелькали сумбурно, стремительные и расплывча- тые, ему не удавалось уловить их и удержать в памяти до пробуждения. Он пытался восстановить, что же он видел, он доводил себя до полного изне- можения, но... И это было досадно: во сне заключалось что-то очень важ- ное для него, какое-то тайное указание. Что ему запомнилось, так это... Нет, словами не выразишь, они не улавливают сути, противоречат одно другому: запомнилась чья-то враждеб- ность, правда не угрожающая ему ничем, - нет, бездейственная, неопреде- ленная, она исторгала из неживого мира нечто более значительное, чем бездушные тени людей и вещей среди неясного пейзажа. Он не был уверен, снились ли ему люди, но если даже и снились, лиц у них не было. И все же было там, безусловно, что-то очень важное. Его угнетала мысль, что если он не сделает над собой усилие и не вспомнит, то навсегда упустит след. Тем не менее он, как обычно по утрам, точно знал, который час. Сквозь дрему он слышал жужжание пылесоса в глубине квартиры, знал, что нес- колько окон открыто. Ему даже казалось, что он видит сквозь сомкнутые веки и запертую дверь, как ветер надувает занавески в пустых комнатах. Тревожно ожидал он выхода из этой комы, подстерегал шаги Жанины - горничной, что каждое утро, кроме воскресенья, приносит ему кофе. Послы- шалось мелодичное позвякивание фарфора о поднос; обычно она поворачивает дверную ручку и несколько мгновений, выжидает (он никогда не мог понять - зачем?); вместе с запахом кофе в комнату врывается свежий воздух. Жанина, свежая, еще пахнущая мылом, в форменной одежде, подходит к постели и оглядывает его с головы до ног, затем произносит равнодушным голосом: - Восемь часов. Что она думает о нем? Какие испытывает к нему чувства? Что расскажет как свидетельница, если, допустим, событие произойдет сегодня? - В восемь часов я пошла его будить и понесла ему кофе. - Он обычно встает в восемь? - Да нет, по-разному. - Откуда же вы знали, что именно в это утро вам следует разбудить его в восемь? - Он оставил мне в кухне записку. А если б ее потом спросили: - Что это был за человек? Интересно, что бы она ответила? Считает ли она его стариком? Может быть! Ей двадцать четыре года, и в ее глазах сорокавосьмилетний мужчина, конечно же, старик. Его унижало, что цветущая девушка, у которой, ес- тественно, молодые любовники, разглядывает его, лежащего в постели с по- мятым лицом и прилипшими к виску волосами. Любовники у нее были, и она этого не скрывала. Она в доме недавно, месяца четыре или пять. Слуг, кроме кухарки, меняли часто. Его мнения никто не спрашивал. Не его дело. Может быть, оберегали от излишних забот. Жанина - бесчувственный чурбан, ей и в голову не приходит поздороваться и улыбнуться. А ведь она весе- лая! Часто слышишь, как она распевает за уборкой или во все горло хохо- чет с другой прислугой. Ну а он всего лишь хозяин. Как бы и не мужчина. Задавалась ли она когда-нибудь вопросом: почему он спит в этой неуютной комнате, похожей на тюремную камеру? Она раздвигала занавески из сурового полотна. Он надевал халат, ногой нашаривал шлепанцы, но чаще всего ему приходилось нагибаться и вытаски- вать их из-под кровати. Затем, прежде чем приниматься за кофе, он раст- ворял в половине стакана воды порошок висмута. По утрам желудок давал себя знать. Что ж - сам виноват. Но он уже смирился с этим. День начинался ни хорошо ни плохо - день как день. Понемногу Шабо ос- ваивался в собственной шкуре, наслаждался, несмотря ни на что, первым глотком черного кофе. Вот уже много лет не спал он у себя в комнате, прижившись вот в этой, рядом со своим врачебным кабинетом. Раньше здесь была кладовая, затем сюда поставили больничную койку - на тот случай, если комунибудь из его пациенток понадобится несколько часов отдыха после изнурительного обсле- дования или непредвиденного осложнения, прежде чем ее отправят домой или в клинику. Узкое высокое окно выходило в сад, поодаль виднелись старинные кир- пичные конюшни, переоборудованные под гаражи. Ночью шел дождь. В полчетвертого, когда он вернулся домой, уже моро- сило. Он приехал на такси из клиники и был так измотан, что, прежде чем лечь, налил себе стакан коньяку. Опавшие листья сплошь покрывали газон. Оголенный платан выглядел поч- ти непристойно; на березе еще дрожало несколько листиков. Он взял свою одежду и белье со стула, где оставил их накануне, прошел через смотровую, где гинекологическое кресло занимало чуть ли не всю се- редину помещения. Окна его рабочего кабинета были открыты. Было холодно. Хлопотала дру- гая горничная - он так и не узнал ее имени, она приходила по утрам уби- рать квартиру. Голова у нее была повязана платком, она проводила Шабо взглядом, не сказав ни слова. Словно он уже стал призраком. А как бы эта свидетельствовала о нем? - Вам не показалось, что он чем-то озабочен? Вопросы, как правило, задают дурацкие. - Трудно сказать. Обычно он бледный, а сегодня утром веки у него были красноватые, будто он... Будто он - что? И вообще - неужели ни ей, ни Жанине не интересно и даже не кажется странным, отчего он спит на железной койке, позади смот- ровой, когда у него есть уютная, даже роскошная спальня? Да, ей будет о чем порассказать, потому что он вернулся и спросил у нее: - Моя жена встала? - Кажется, она в кухне, заказывает обед. - А мадмуазель Лиза? Это его старшая. - Я слышала, как она заводила мотороллер минут десять назад. - А мадмуазель Элиана, думаю, еще спит? - Я ее не видела. Ну а что касается Давида, его сына, тот сейчас на пути к лицею Жансо- на де Сайи, в двух шагах отсюда, на улице Помп. Иногда ветер доносит до квартиры гомон - в лицее перемена... Он и сам не знал, для чего все это спрашивает. Он не слушал ее отве- тов и уже проходил через приемную. Пройдя через двойную застекленную дверь, он очутился в другом мире - в мире своей семьи; прошел один коридор, затем - другой, услышал за дверью женские голоса, издали увидел неубранную постель в своей спальне и наконец вошел в ванную и заперся на задвижку. А что, если бы вместо прислуги в этот вечер, или завтра, или все рав- но когда допросили бы его самого, требуя от него отчета в словах и пос- тупках? Каким было бы его собственное свидетельство, какое бы он дал им представление о себе, будучи заранее убежден, что они ничего не поймут? - Так значит, вы были у себя дома, в своей квартире по улице Ан- ри-Мартэн... Конечно, так и есть. В своей квартире из двенадцати комнат, из-за ко- торой ему завидует большинство его собратьев, а иные и осуждают за нее. Не мог же он сказать в свое оправдание, что он ее не выбирал. Нет, никто не заставлял его снимать эту квартиру, держать четыре человека прислуги и тем более иметь три машины в гараже. Он сам этого хотел, по крайней мере вначале, хотел жить не только вблизи от Булонского леса, но именно на улице Анри-Мартэн, с ее садами и оградами, с ее шоферами, постоянно занятыми наведением лоска на лимузи- ны, припаркованные у края тротуара. Желание поселиться здесь было вызва- но детским воспоминанием, потому что однажды весенним утром он случайно набрел на тенистую улицу, и ему показалось, что здесь-то и живут мирной и счастливой жизнью. Это было не так, но для того чтобы узнать, так ли это, потребовался опыт. Нет, мирной и счастливой жизни не бывает. Нигде. Ванна наполнялась, запотело зеркало. "Но вы же сами... " Пусть так! Он сам выбирал каждый предмет обстановки, в особенности для своего рабочего кабинета - он хотел, чтобы мебель в нем была основа- тельная и строгая, какую он любил - или воображал, что любит. Он спорил с декоратором и о спальне, настаивал на низкой и широкой кровати, вроде тех, что видишь только в кино. Это было незадолго до рождения Давида. Теперь Давиду шестнадцать. И понадобилось куда меньше шестнадцати лет, чтобы просторная постель, покрытая шелком цвета давленой земляники, стала для него чужой. И вея эта мебель, все убранство квартиры - книги, картины, безделушки - перестанут однажды составлять фон его жизни. Переженятся дети. У Лизы, старшей, почти все решено. Ей безразлично, что об этом думают родители, и она поговаривала, что, если они будут мешать ей жить, как ей хочется, она уйдет из дому. За ней потянется Элиана. Потом - Давид. Но в любом случае, если его вскоре не станет, жена не сможет оставить за собой такую квартиру. Тогда каждая вещь, каждый предмет обстановки уйдет отсюда и затеряется в мире чужих. Вещи - тоже свидетели, свидетели, уже пережившие себя. Даже если они на какое-то время останутся на прежних местах и по видимости ничего не изменится, все равно они утеряют всякий смысл. "Почему вы... " Слишком много "почему" и слишком мало удовлетворительных ответов, вернее, никто, кроме него самого, не найдет их удовлетворительными. Ну, взять хотя бы то, что он решил спать в каморке, на железной кро- вати... Правда, он поостерегся объявить, что переселился окончательно. Были такие периоды, когда его вызывали в клинику каждую ночь. Несколько родов одновременно. При каждом телефонном звонке жена просыпалась, а по возвращении он снова ее будил. А в те редкие утра, когда он мог поспать подольше после бессонной ночи, ей приходилось осторожно, чтобы не разбу- дить его, выскальзывать из спальни, где она даже не могла заняться своим туалетом. Но не в том была настоящая причина, и она знала это не хуже него, да- же если притворялась, будто все дело в ночных вызовах. Нет, он ни в чем не упрекал ее. Как и она его. Дело было куда серьезнее. Сколько времени это тянется? Немногим больше четырех лет. И все это время Кристина не могла не знать, что у него интимная связь с новой сек- ретаршей, Вивианой Доломье, что часть ночи он проводит у нее. Она знала, что не случайно Вивиана поселилась рядом с ними, на Сиамс- кой, за испанской церковью. Но утверждать, будто секретарша заняла место его жены, было бы невер- но. Нет, она не заняла ничьего места. Она заполнила пустоту. Ну, а отче- го эта пустота... Что бы сказала Кристина следователю? Что думают его собственные дети? Лиза, старшая, держится почти вызывающе, во всяком случае, настроена иронически, вчера вечером был даже неприятный случай. Но не только из-за нее он провел ночь беспокойно. В последнее время, как нарочно, участи- лись досадные мелочи, словно судьбе доставляло удовольствие отравлять ему жизнь, внося в нее боль и тревогу. Вчера вторая половина дня у него в кабинете и в приемной была напря- женной. Около семи часов ему позвонила из клиники мадам Дуэ, старшая акушерка: - У меня неприятности с одиннадцатой палатой, профессор. Она требует, чтобы вы немедленно пришли. Утверждает, что успеет долететь до Каира ночным рейсом до начала родов... - В каком она состоянии? - Легкие боли с интервалами, еще ничего определенного. Она все время плачет и говорит о муже, то пофранцузски, то на родном языке... - Еду. Секретарша, что все время была подле него, поняла, в чем дело. Уже много дней они были озабочены. Речь шла о юной женщине, едва ли девят- надцати лет, она и с виду походит на ребенка, на куклу; ее муж - египет- ский дипломат. Сначала она приходила с мужем на улицу АнриМартэн. Муж, узнав о ее беременности, без конца осыпал себя упреками - он был уверен, что она, такая тоненькая и хрупкая, неспособна родить, и заранее казнился, что убивает ее. - Нет, вы действительно думаете, доктор, что ей это по силам? Она улыбалась мужу, восхищенно глядя на него огромными темными глаза- ми. Лежа в гинекологическом кресле, она не выпускала из своей руки руку мужа и старалась не морщиться, когда врач причинял ей боль. Сначала они приходили раз в месяц, потом раз в неделю. Пять дней на- зад ее мужа неожиданно вызвали в Каир - Бог весть, по какому делу. - Скажите ему, профессор, что он не имеет права ехать туда теперь, как он может бросать меня в такой миг!.. Одну... Я уверена, что стоит ему очутиться там - и его уже не отпустят обратно... Вы не знаете нашего правительства... Здесь мой муж говорит все, что взбредет ему в голову... Должно быть, о его словах стало известно в Каире, и вот... Она непременно хотела лететь с ним в Каир: - Даже если мне придется рожать в самолете - не я первая... Шабо вынужден был намекнуть ей, что, возможно, роды будут осложненны- ми. Он был недоволен анализами, и все время опасался выкидыша. Такова была его профессия. Она требовала спокойствия, уверенности в себе, умения убедить. И он носил маску. Не успел муж уехать, как в девять вечера юная египтянка явилась в клинику с чемоданом. - Кажется, начинается... Она была возбуждена и так боялась, что Шабо провел ночь у ее постели, держа ее за руку. Утром он настоял, чтобы она вернулась домой, чуть ли не силой отправил ее в сопровождении сиделки. - Вам еще по крайней мере три дня. Вчера она пришла снова, с тем же чемоданом, набитым вещами и бельем. Она уже не понимала, на каком она свете и чего хочет. Мадам Дуэ выбрала для нее самую добрую из сиделок, мадмуазель Бланш, и сама забегала каж- дые четверть часа, чтобы поддержать и утешить пациентку. Почему именно в этот вечер муж не позвонил из Каира? - Я уверена, что его посадили в тюрьму. Вы просто не знаете, как это бывает. Я хочу к нему. Есть десятичасовой рейс... Случай необычный. А впрочем, разве каждая пациентка не является в ка- кой-то мере особым случаем? Прежде чем уйти из кабинета, Шабо нажал на телефонные кнопки и услышал голос своей дочери Элианы. - Дома ли мама? - Она должна вернуться около половины восьмого. - Я еду в клинику и навряд ли вернусь к обеду. - До свиданья. Он спустился по лестнице, сопровождаемый Вивианой, и она села за руль. Уже довольно давно, с тех пор как он попал в аварию, возвращаясь ночью из клиники, он избегал править в темноте. Полно, так ли? Мог ли он поклясться, что это правда? Во всяком случае, после той аварии фары автомобилей наводили на него панический страх. Но даже просто очутиться одному на улице ему казалось теперь почти так же страшно. Нет, он не был болен. Последняя кардиограм- ма была успокаивающей. Если порою он и чувствовал боль в груди, он знал, чем она вызвана, да, впрочем, и не боялся умереть. Даже хотел смерти. Тем не менее он нуждался в том, чтобы кто-нибудь был рядом, и, может быть, к этой потребности прибавилась своего рода лень, которая никак не сказывалась на его работе, а касалась только мелочей повседневной жизни. Его подавляли все эти рассуждения с самим собой по поводу Жанины, горничной, забота о том, что станется с мебелью... Но он ничего не мог с собой поделать. Клиника была недалеко, на Липовой улице, тоже почти на краю Булонско- го леса. Здесь он был у себя: он был владельцем клиники, при том что другие были в какой-то мере совладельцами. Это была самая современная в Париже клиника акушерства и гинекологии, а его клиентки - самые богатые женщины и знаменитости. Машина въехала в ворота, описала дугу по саду и остановилась у подъезда, освещенного двумя матовыми фонарями. Мадмуазель Роман, старая директриса в шелковистых сединах, еще сидела за стеклянными дверями своего кабинета. На втором этаже в коридоре его поджидала мадам Дуэ: - У нее появились поясничные боли, ярко выраженные. И все же она по-прежнему настаивает на своем отлете, она полагает, что мы, как в прошлый раз, утром все равно отправим ее домой. Он надел белый халат, вошел в палату, все его движения точны и нето- ропливы, голос убедителен. Через час пациентка немного успокоилась и, кажется, смирилась: - Ведь вы меня не бросите, профессор? - Я вернусь через час-другой. В случае необходимости знают, где меня найти. - Вы уверены, что это произойдет сегодня ночью? Ну что он мог ей ответить? Он зашел еще в две-три палаты, вернулся к машине, Вивиана ждала за рулем. - Куда поедем? - спросила она, нажимая на стартер. У них были общие привычки: когда они вместе обедали, то обычно выби- рали один из полудюжины ресторанчиков, где было спокойно и хорошо гото- вили. Погруженный в свои мысли, он забыл ей ответить, и она предложила: - К Люсьену? Старинное бистро на улице Фоссе-Сен-Бернар. У них там был постоянный уголок. Их вкусы знали. Они не походили ни на влюбленных, ни на супру- жескую пару. Так, они никогда не переходили на "ты" - ни на людях, ни в минуты близости. Глядя на них, можно было скорее подумать, что в обязан- ности молодой женщины входит присматривать за своим спутником и обере- гать его от малейших неприятностей. Говорили они мало, большей частью о пациентках, о его лекциях, о предстоящем докладе на каком-нибудь зарубежном конгрессе. Пока он шел и садился за столик, она спешила к телефону - первая ее забота, куда бы они ни пришли. Не только в клинике "Липы" всегда должны были знать, где найти Шабо в случае необходимости, но и в Институте ма- теринства в Пор-Рояле, где он преподавал и курировал нескольких пациен- ток. Сверх того у него бывали пациентки из американского госпиталя в Не- йи. - Я бы посоветовала вам, прежде чем мы займемся меню, выпить для раз- рядки мартини. Она знала, что в этот час он нуждался в разрядке. Украдкой она разг- лядывала его, и зачастую он задавался вопросом, есть ли в этом ее обык- новении хоть капля нежности к нему. И была ли у нее эта нежность хотя бы вначале, когда она приехала из Ла-Рошели, где во время войны расстреляли ее отца и только что умерла мать? Тогда она и поступила к нему на служ- бу. Восхищение - да, несомненно было. А также недоумение, вызванное отк- рытием, что никто о нем не заботится, что на его плечи взваливают всю тяжесть ответственности и даже в его ближайшем окружении склонны доба- вить ему новых забот. - Очень сухого мартини и портвейна, Жюль! Вивиана открыла сумку и достала из упаковки розовую таблетку - она знала, какие лекарства он принимает в определенные часы и что он не мо- жет без них обходиться. В ресторане было скудное освещение - только лампы на столиках. Обеда- ло человек пятнадцать, время от времени из кухни выходил хозяин и здоро- вался за руку с вновь прибывшими. - Ваше здоровье! Постарайтесь забыть о клинике до конца обеда. Уж слишком он был добросовестен. После долгих лет работы он так и не стал равнодушным, в этом он завидовал иным из своих собратьев; вот и сейчас, изучая меню, он не переставал тревожиться о маленькой египтянке. Вивиана коснулась его руки. Он поднял голову и увидел свою дочь Лизу, входящую в ресторан с молодым человеком. Шабо никогда ничего не скрывал и не прятался. И все же в подобном по- ложении он очутился впервые. Когда дочь, заметив их, сделала ему знак рукой, он покраснел. Знакомые считали, что Лиза похожа на него. Может быть, и так. У нее были такие же ярко выраженные скулы, тот же тяжелова- тый подбородок, и волосы отливали рыжиной, как у него. Когда она была девочкой, ее мать говорила: - Она так же решительна, как отец, и у нее та же особенность - вне- запно уходить в себя, как будто ее здесь нет... Но он не находил в ней ничего своего. Она уже давно ускользнула от него, это вышло само собой, она еще девочкой привыкла делать все, что ей хочется. После двух бакалаврских экзаменов она поступила в Сорбонну, но уже

Страницы: 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  -


Все книги на данном сайте, являются собственностью его уважаемых авторов и предназначены исключительно для ознакомительных целей. Просматривая или скачивая книгу, Вы обязуетесь в течении суток удалить ее. Если вы желаете чтоб произведение было удалено пишите админитратору