Анатолий СТЕПАНОВ

                            УСНУВШИЙ ПАССАЖИР




                                    1

     Сначала заныло колено, заныло  сильнее  обычного,  но  терпимо.  Лишь
тревожило, не прерывая сон. Во сне он убаюкал ногу  и  вновь  растворился.
Ненадолго, правда. Судорога жестоко переплела пальцы на  той  же  ноге,  и
боль с окаменелостью поползла от ступни к икре. Надо было ходить. С упрямо
закрытыми глазами он спустил ноги на ковер и, всем  телом  наваливаясь  на
совсем уже не свою ногу, изобразил ходьбу на месте. Сидя. Не  помогло.  Он
встал и окончательно проснулся.
     Уже не пьяный, но еще  не  трезвый,  он,  сильно  хромая,  бродил  по
обширной спиридоновской квартире, не желая признавать ее уют.  Бессловесно
ругая себя, жалел себя же. Сингапур, видите ли, ему понадобился. Что он не
видел в Сингапуре? А так хорошо было дома с Лидкой у милого Черного  моря.
Нет, сорвался, как молодой, на безответный вызов дружка старинного,  козла
старого Альки Спиридонова. Ну допустим, надоело в безделье и с Лидкой один
на один, ну понятно, никогда не был в этом хваленом капиталистическом раю,
ну захотелось, как мистеру Твистеру, увидеть мир, но зачем  же  надо  было
вчера так надираться с еще одним дружком, Романом Казаряном? Тому  хорошо,
дрыхнет вовсю, а встанет - опохмелится и снова  спать.  А  ему  -  дальняя
дорога в таком состоянии.
     Вдруг понял: судорога ушла. Остановился, опасливо пошевелил  пальцами
проклятой ноги. Вроде порядок. Только не думать, что порядок,  а  быстрее,
быстрее в душ, под теплый мелкий дождичек.
     Мок, терся жесткой губкой, вынув вставную челюсть, полоскал  водичкой
испоганенный алкоголем рот. Потом просто в неге стоял  -  тепло  текло  по
нему, дремота накатывала и откатывала.
     Когда он, надевши свежее исподнее и причесавшись, выходил из  ванной,
зазвенел будильник. До такси ровно час.
     На кухонном столе стояла оставленная заботливым  Казаряном  непочатая
бутылка марочного армянского коньяка. Нет, пока нельзя:  расползется,  как
квашня, а не опохмелится для бодрости. Чтобы не  забыть  ее,  родимую,  он
прошел в кабинет, где спал на диване, и спрятал бутылку в  большую  сумку,
приготовленную для путешествия. Попутно и постель убрал.
     Чаю, чаю покрепче. Без желания, по надобности сжевал два бутерброда и
приступил к более приятному. Пил чай с пылу-жару,  обжигаясь  и  торопясь.
Согрелся пищевод, согревшись, освободился  от  спазмы  желудок  и  наконец
пробил благодетельный пот. Вернулся в  ванную,  влажным  полотенцем  вытер
лицо и шею, глянул на себя  в  зеркало  и  увидел,  что  забыл  побриться.
Брился, с отвращением рассматривая вроде бы чужое старческое лицо.
     Спиридоновским спреем  побрызгал  себе  на  щеки  чем-то  непонятным,
ненашенским. Пора одеваться.
     Светло-серая рубашка. Бордовый галстук - Казарян приказал его надеть.
Черные ладные брюки, под Лидкиным присмотром  сшитые  на  заказ.  Твидовый
пиджак - Алькин презент,  привезенный  из  Англии.  Итальянские  мокасины,
купленные по случаю. Модный австралийский плащ, приобретенный в свое время
на муровской распродаже. И наконец роскошная камышовая трость - подарок от
сослуживцев в день его ухода на пенсию. Сумку в руки и вперед.
     В прихожей еще раз оглядел себя в зеркале. Издали. Немолод,  конечно,
но ничего, ничего. Закрыл дверь  на  все  запоры,  предварительно  включив
сигнализацию, и спустился вниз. Ждать такси.



                                    2

     Миновав подъездную эстакаду  амстердамского  аэропорта,  кургузый,  с
маленькими окнами автомобиль обогнул громадное здание  и  через  служебные
ворота въехал на взлетное поле. Уверенно ориентируясь в самолетном  стаде,
он, повертевшись, подкатил к лайнеру нидерландской авиакомпании,  готовому
к отлету - реактивные двигатели его уже подвывали.
     Открылись  дверцы,  и  из  автомобиля  с  двух  сторон   вышли   двое
вооруженных  миниатюрными  автоматами  полицейских,   затем   могучий   их
начальник в штатском и наконец хрупкий, одетый с чиновничьей элегантностью
- темно-серое английское пальто, твердая  шляпа,  модные  на  все  времена
черные башмаки - господин с солидным, размером больше обычного,  кейсом  в
правой руке.
     Самолет стоял у пассажирской трубы, но хрупкий господин  поднялся  по
специальному трапу. У двери  он  остановился,  обернулся  и,  улыбнувшись,
помахал служилой троице свободной левой рукой.
     Самолет и автомобиль взяли с места одновременно: автомобиль -  домой,
самолет - на взлетную полосу.
     Автомобиль выруливал на магистраль, а самолет уже набирал высоту.
     ...Через три часа этот самолет приземлился  в  Шереметьево.  У  трапа
хрупкого господина встречали два омоновца с укороченными  "калашниковыми",
озабоченный   голландец-переводчик   из   посольства    и    представитель
компетентных органов. Переждав, пока остальные пассажиры бодрой гурьбой не
скрылись в здании аэропорта, пятерка двинулась вслед за ними.



                                    3

     Аэропорт Шереметьево пребывал в своей  обычной  лихорадке.  Суетились
евреи, шумели армяне, покорно терпели ожидание украинцы, одновременно  все
вместе стоя в очередях  на  рейсы  в  Вену,  Будапешт,  Тель-Авив,  Париж,
Нью-Йорк.
     А у этой стойки было спокойно: в  юго-восточную  Азию  из  Советского
Союза пока  еще  не  эмигрировали.  Здесь  шла  регистрация  отлетающих  в
Сингапур. Вялые  индусы,  тихие  таиландцы,  неторопливые,  деловые  -  не
континентальные, а островные - китайцы, осторожные наши  соотечественники,
не  эмигрирующие,  все,  как  один,  командировочные.  Правда,   несколько
выламывались из  общей  благопристойности  шестеро  молодых  длинноволосых
людей в вольных одеяниях. Устроившись у подножия холма,  составленного  из
непонятных черных футляров, все шестеро молодцов пили пиво из бутылок.  Из
горла. То  была  рок-группа,  отъезжающая  на  гастроли  удивлять  жителей
дальних  восточных  стран  пронзительностью  громких  голосов  и  красотою
телосложений.
     Сильно немолодой  гражданин  у  высокого  столика,  мучаясь  заполнял
декларацию. Споткнувшись на  пункте  об  иных  ценностях,  которые  нельзя
вывозить, он поднял глаза от бумажки, ища,  с  кем  бы  посоветоваться  по
этому поводу, и встретился взглядом с дамой,  стоявшей  у  противоположной
стороны столика. Дама улыбнулась, приглашая к вопросу. Ничего  себе  дама.
Лет сорока - сорока пяти, бывшая красавица, да и сейчас хороша, моложава.
     - Простите, Бога ради, - сказал гражданин. - А что это значит -  иные
ценности?
     - Да плюньте вы на все и пишите всюду "нет", - посоветовала дама. Еще
раз улыбнулась и добавила: - Какие у нас, у советских  людей,  могут  быть
ценности?
     - Социалистические, - напомнил он. - А  про  полсотни,  что  у  меня,
писать?
     - Пишите. Это вам на такси, когда возвращаться будете. - Ответом дама
подготовила вопрос и спросила: - Надолго за бугор?
     - На две недели, - ответил гражданин. Вновь склонившись над  листком,
после  паузы  негодующе  воскликнул:  -   Черт   бы   их   подрал,   чинуш
бессмысленных!
     - Первый раз за рубеж? - заботливо поинтересовалась дама.
     - За настоящий - в первый, - признался он.
     А по виду не скажешь. Строгий плащ. Ладный твидовый пиджак, хорошие и
хорошо глаженные черные брюки, изящные мокасины, рубаха и галстук в  цвет,
богатая камышовая трость через локоть - приличный европейский уровень.
     - Куда? - спросила она.
     - В Сингапур. - Гражданин освобожденно расписался  внизу  бумажки.  -
Ух!
     - Отмучились? Тогда пойдемте на контроль. Мы попутчики.
     В двух проходах маялись допившие пиво рокеры: контролерши не полюбили
их с первого взгляда. И естественно, нелюбовью за нелюбовь - лабухи шумели
нервно и ненавистно.
     Немолодой гражданин поглядел на это дело и укорил ретивых стражниц:
     - Да что вы их тираните, бабоньки? Ребята на работу едут.
     - Знаем мы их работу! -  зловеще  объявила  одна  из  контролерш.  И,
обратив нелюбовь на гражданина,  добавила,  не  обращаясь  ни  к  кому:  -
Адвокатов у нас здесь развелось как собак нерезанных.
     - А вот хамить не  надо,  -  сказала  из-за  спины  гражданина  дама.
Негромко сказала, но  так,  что  контролерша,  почувствовав  в  ее  голосе
уверенный партийно-начальственный металл,  в  момент  заткнула  фонтан.  В
связи с этим контроль мгновенно прошли.
     Рок-группа, гражданин и дама, компактным образом  преодолев  багажную
заставу, вышли на границу. Здесь бумажки были проще и понятней, и  поэтому
с  формальностями  покончили  быстро.  Только  юный   пограничник   слегка
задержал:  бдительно  и  всерьез  сравнивал  фотографии  на  паспортах   с
оригиналами.
     -  Вот  мы  и  за  границей,  Александр  Иванович,  -  сказала   дама
гражданину, когда они ступили на ничью территорию.
     - Меж границами. А вы, Галина Георгиевна,  наблюдательны,  -  ответил
Александр Иванович.
     -  Не  наблюдательна  -  дальнозорка.  Годы  сказываются.  Ну  а   вы
наблюдательны или дальнозорки? - спросила Галина Георгиевна и стремительно
улыбнулась.
     - Я любопытен, - признался Александр Иванович. Увидев  цветочницы  на
тонких ножках, вдруг пропел тихонечко и очень точно: -  А  на  нейтральной
полосе цветы необычайной красоты.
     - Ну уж! - усомнилась Галина Георгиевна насчет  необычайной  красоты,
глянула на часы и предложила: - Во фри-шоп? Времени у нас навалом.
     - Это где на валюту торгуют? Без меня, Галина Георгиевна. Я пустой.
     - Я вам жвачки куплю, - пообещала она и удалилась.
     Без дамы Александр Иванович позволил себе немного хромать и опираться
на трость. Он брел по кругу, пока  не  добрался  до  лестницы,  ведущей  в
буфет. Подумал, вздохнул и пошагал по лестнице вверх.



                                    4

     В буфете уже безумствовала рок-группа, все члены которой,  как  один,
стояли  в  очереди.  Александр  Иванович  через  их   головы   глянул   на
впечатляющий ряд бутылок с разнообразными напитками и с  ужасом  вспомнил,
что бутылка армянского коньяка вместе с сумкой ушла в багаж. А самое время
поправиться: полностью трезв и совершенно без сил.  И  не  купишь  ведь  -
последнюю сотню в официальной бумажке обозначил.
     - Три дня не ел, а выпить так хочется, - произнес он тихо в отчаянии.
     Самый волосатый (судя по этому - лидер) из  рокеров  живо  обернулся,
узнал их защитника и доброжелательно возгласил:
     - За чем дело встало? Поторчим, папик!
     - Я старый дурак, всю наличность в  декларации  указал,  -  признался
Александр Иванович.
     - Дяденька, да вы что?  -  страшно  развеселился  лидер.  -  Нынче-то
октябрь девяностого - самое время нарушать, пока гайки не закрутили.
     - Боитесь, что обратно не  пустят?  Пустят,  пустят,  не  волнуйтесь.
Выпустили, вот что удивительно!
     - Считаешь, что имеет смысл рискнуть? - слегка посомневался Александр
Иванович,  но,  ободренный  подтверждающим  кивком  лидера,  попросил:   -
Возьмите мне полторашку, а?
     -  Чего?  -  поинтересовался  его  вкусами  лидер,  беря   протянутый
четвертной.
     - Чего, чего. Водки, конечно, -  слегка  обиделся  на  непонятливость
собеседника Александр Иванович.
     Решительно сдвинули два столика, уселись всемером.  Господи,  неужели
до конца жизни милиционером быть? И сам не заметил, как устроился  спиной,
где автомат, к стене и лицом к входу: тыл обезопасил  и  обзор  обеспечил.
Зачем? Александр Иванович  вздохнул  и,  стараясь  не  смотреть  на  вход,
приложился к водочке. Лабухи,  интеллигентно  пропуская  газ  через  носы,
неспешно смакуя, сосали шампанское.
     - Прикольный кайф! - с удовлетворением оценили напиток барабаны.
     - Бухалово в оттяжку, - подтвердила диагноз бас-гитара.
     - Как на тусовке, - подвел итог лидер.
     - По-русски вы умеете? - вежливо осведомился  Александр  Иванович.  -
Или мне начать на фене болтать?
     - А можете? - удивился лидер.
     Александр Иванович не  счел  нужным  отвечать  на  этот  вопрос.  Сам
спросил:
     - Тебя как зовут?
     - Дэн, мой любезный папик.
     - На русский переведи.
     - Дмитрием предки обозначили.
     - Тогда уж не Дэн, а Дэм.
     - Дэм - это семеновское издательство, а Дэн - имя.
     - Кличка, - поправил его Александр Иванович.
     - А крутой чувачок, - понял Дэн.
     -  Зови  меня  просто  Александр  Иванович.  -  Поговорил,  пропустил
побыстрее неопределенность предощущения, и вот он, процесс поправки: кровь
по жилочкам, тепло под рубашкой,  ощущение  удобства  и  свободы,  чистота
цветов  и  резкость   наблюдаемой   картинки.   Мир   прекрасен,   и   еще
большая-большая жизнь впереди, несмотря на шестьдесят с хвостиком.
     В буфет неторопливо вошел отряд. Впереди - переводчик, затем господин
в  твердой  шляпе,  сопровождаемый  двумя  омоновцами  с   автоматами,   в
арьергарде - представитель компетентных органов.
     - Ничего себе мажора спецназ свинтил! -  удивился  вокал,  от  нечего
делать наблюдая появление отряда.
     -  Господина  не  арестовали,  господина  сопровождают,  -   возразил
разобравшийся  в  лабуховском  сленге   Александр   Иванович,   первым   и
всеобъемлюще прочитавший про эту группу.
     - Это почему? - усомнился вокал.
     - У арестованного кейс отобрали бы, - пояснил Александр Иванович  для
начала.
     Господин  в  твердой  шляпе  и  представитель  компетентных   органов
уселись, переводчик направился к стойке, омоновцы  остановились  у  стола.
Переводчик без  очереди  отоваривался  у  буфетчицы  пепсиколой,  омоновцы
перекрестно наблюдали за двумя входами, представитель  внимательно  изучал
лица посетителей буфета, а господин скучал.
     Не  снимая  перчатки,  господин  левой  рукой  наполнил  свой  стакан
пепси-колой, с наслаждением попил. Остальные члены отряда не пили.
     - Серьезный груз у господина, - сказал Александр Иванович. -  Кейс-то
на наручнике.
     - А вы кем будете, Александр Иванович? - строго спросил Дэн.
     - Я-то? Я пенсионер.
     В буфет ворвалась  бурная  Галина  Георгиевна,  придирчиво  осмотрела
присутствующих, увидела Александра Ивановича, обрадовалась и возмутилась:
     - Посадка идет, а вы здесь водку пьете!



                                    5

     Уже  расселись  по  местам,  уже  проследовал  в   пилотскую   кабину
озабоченный и суровый экипаж, уже дарили улыбки направо и налево  гуляющие
по проходу стюардессы, уже начали подвывать двигатели.
     В полупустом  салоне  устраивались  по  желанию.  Александр  Иванович
пожелал быть рядом с Галиной Георгиевной, а  рок-группа  -  поблизости  от
них. Рокеры главные футляры сдали в багаж, в салон же взяли ручную  легкую
акустику.
     Теперь бы на взлетную  полосу.  Но  дверь  все  не  закрывали,  ждали
кого-то.
     Наконец к трапу (Александр Иванович и Галина  Георгиевна  смотрели  в
иллюминатор) подлетела черная с московским  номером  "Волга",  из  которой
прямо-таки выпорхнул до невозможности элегантный субъект и  бойко  взбежал
по ступеням. В салоне он, ни на кого не глядя, проследовал в первый класс.
     - Дипломат, - догадалась Галина Георгиевна.
     - И большой говнюк, по-моему, - грубо дополнил Александр Иванович. Не
нравились ему дипломаты. Зятек у него дипломатом был, женин брат. Про того
он уже точно знал, что говнюк.
     - Говнюк он, может быть, и  говнюк,  -  свободно  согласилась  Галина
Георгиевна, - но его ждали. Сейчас полетим.
     -  Не  его,  -  уверенно  возразил  Александр  Иванович  и  кивнул  в
иллюминатор.
     В эллипсоидной раме иллюминатора была любопытная  картинка:  знакомый
отряд в рутинном порядке двигался к трапу. Омоновцы остановились у  первой
ступеньки и замерли, подобно почетному караулу. Представитель и переводчик
пожали господину руку, и господин,  имея  в  правой  руке  кейс,  в  левой
придерживая шляпу, молодецки взбежал наверх.
     Господин проследовал путем дипломата. Тотчас глухо  лязгнула  тяжелая
дверь, герметизируя салон, и сразу же самолет тронулся с места.
     Подрожав от напряжения и набираемой мощи на старте  взлетной  полосы,
самолет сначала быстро побежал, а потом поднялся в воздух,  ощутимо  меняя
положение салона из горизонтального на полувертикальное.
     Закладывало  уши.  Александр  Иванович   недовольно   открывал   рот,
освобождаясь  от  неприятных  ощущений.  Галина  Георгиевна  снимала   эти
ощущения другим способом - оживленно заговорила:
     - Слава Богу, полетели!
     -  Полетели,  полетели,  на  головку  сели!  -  пролепетал  Александр
Иванович.
     - Это вы к чему? - подозрительно поинтересовалась она.
     - Репетирую. В гости к внучке лечу.
     Действительно, к внучке. Но не к своей, к сожалению. Не было у  него,
старого пня, своей. Вот и пристроился  любить,  как  свою,  спиридоновскую
Ксюшку. Бескорыстно радостную улыбку при виде  его,  счастливое  удивление
миру, открываемому ежеминутно,  беззащитное  маленькое  гибкое  и  сильное
тельце, нежные ребрышки под ладонью... Он встряхнулся и вспомнил:
     - Курить хочется.
     - А я не видела ни разу, чтобы вы курили.
     -  Шесть  штук  в  день  по  расписанию,   не   считая   чрезвычайных
обстоятельств.
     - Взлет для вас - чрезвычайное обстоятельство?
     - Для  меня  чрезвычайное  -  знакомство  с  вами,  -  с  неожиданной
галантностью шарахнул он по ней комплиментом.
     - Ну и ну! - изумилась она. - Вот ведь мужчины бывают!
     - Вы просто, мадам, слегка одичали  в  вашей  партийно-номенклатурной
среде, - сказал Александр Иванович. - Вы ведь от комсомола и далее  везде?
Угадал?
     - Почти. До последнего времени.
     - А сейчас?
     - Сейчас работаю в Международном женском фонде.
     - Тоже неплохо.
     - Вы меня обидеть хотите? - все-таки завелась Галина Георгиевна.
     Александр Иванович сморщился, делая виноватое лицо, затем,  улыбаясь,
сообщил:
     - Зубоскалю  просто  по  дурацкой  привычке.  Вы  уж  простите  меня,
старика.
     - Прощаю, старичок, - не простила она.
     Салон вернулся наконец в  горизонтальное  положение,  потухло  табло,
запрещавшее застегиваться и  курить.  Александр  Иванович  освободился  от
ремня безопасности и, достав пачку "Уинстона", закурил. Вообще-то он курил
"Беломор",  но   вчера   вечером   Казарян,   принеся   блок   "Уинстона",
демонстративно вывалил все его запасы папирос в мусоропровод.
     - Пенсии на "Уинстон" хватает? - полюбопытствовала злопамятная Галина
Георгиевна.
     Александр  Иванович  ответить  не   успел,   потому   что   над   ним
Люцифером-совратителем повис волосатый Дэн:
     - На грины приобретен фирменный флакон. Поторчим, папик?
     Александр Иванович  как  бы  в  нерешительности  обернулся  к  Галине
Георгиевне. Та, в обиде еще, агрессивно поддержала Люцифера-совратителя:
     - Давайте, давайте, папик!
     - Ну, уж  если  дама  рекомендует...  -  Александр  Иванович  кое-как
выбрался из кресла, встал  в  проходе,  положил  Дэну  руку  на  плечо,  с
деревянной интонацией Ершова - мхатовского Несчастливцева  изрек:  -  Идем
туда...
     - Куда? - охотно обернувшись Аркашкой, визгливо перебил Дэн.  -  Куда
ведет меня мой жалкий жребий!
     Барабаны уже  разжились  у  стюардессы  стаканами.  Фирменный  флакон
оказался бутылкой "Балантайна", которая была разлита мгновенно: каждому по
сотке. Трое, облокотившись о спинки переднего ряда,  готовились  к  приему
стоя, трое сидели. Александр Иванович пристроился в кресле  через  проход.
Повертел желтую жидкость в стакане, поинтересовался между прочим:
     - Закусить, запить, занюхать?
     - Огорчаете, - действительно огорчился Дэн. - Из папика переходите  в
мажоры.
     - Что ж, не буду огорчать, - решил Александр  Иванович,  махнул  дозу
целиком  и,  содрогнувшись,   занюхал   твидовым   рукавом.   Шестерка   с
удовлетворением и  по  достоинству  оценив  сию  акцию,  припала  к  своим