ы   напоминают  колонну  несколько  одряхлевших  агнцев,
ведомых на  заклание). Время от времени  навстречу путникам попадаются такие
же группы растерянных знаменитостей, возглавляемых товарками Лореданы, столь
же улыбчивыми и столь же непреклонными. Зал Шуберта, зал  Баха и прочие залы
уже приветливо  распахнули  двери,  готовые принять в  свои чрева доверчивых
знатоков.
     А вот и зал Диккенса. И пусть он не так велик, как музыкальные залы или
зал Ливия,  но  и  здесь имеются  ряды  черных  изящных  кресел,  снабженных
вертящимися (и верткими) подставками  для бумаг и наушниками для синхронного
перевода. Перед креслами находится возвышение, на котором красуется  длинный
стол; в  центре  сиротливо  сгрудились  четыре микрофона  и  четыре  бутылки
минеральной  воды.  Рядом со столом  имеется трибуна,  увенчанная еще  одним
микрофоном.
     Неутомимая   Лоредана   устремляется  к   трибуне   и   бодро  извещает
столпившихся  в дверях специалистов о еще одной  "незначительной  проблеме".
Организаторы гарантировали (на лице ее вновь появляется озорная и кокетливая
улыбка) синхронный перевод, однако по техническим причинам  в  данный момент
придется ограничиться переводом  на латинский.  Правда, ведь в конце  концов
(она энергично всплескивает нежными пухлыми ручками и тут же выразительно их
роняет) латынь -- самый универсальный язык в мире.
     Это  жизнерадостное  заявление   вызывает  недовольную  тираду  некоего
Э.Попо,  которого,  похоже,  никто   не  знает.  Зато  бурно  приветствуется
Порфирием  Петровичем,  великим  докой в  области интуиции. Наш просвещенный
читатель наверняка помнит,  что именно этот человек  проник в душу  студента
Раскольникова, заставив беднягу признаться  в содеянном кровавом убийстве  и
раскаяться.
     --  Roma caput mundi[9],  --  провозглашает  полковник  карабинеров  и,
решительно грохоча сапогами,  проходит в  первый ряд, где и располагается  с
видимым удовольствием.

     [9] Рим -- столица мира (лат.).

     Вслед  за  ним рассаживаются  и  остальные.  Три  знаменитых  детектива
занимают  места  в президиуме, по-братски  поделив  микрофоны  и  бутылки  с
минеральной  водой.  Зал  разражается  громкими   аплодисментами.  Четвертый
микрофон и четвертая бутылка  достаются неприметному  господину  в  твидовом
пиджаке.  Он  говорит с  едва уловимым  оксфордским  акцентом. Некоторые  из
собравшихся ошибочно принимают его за Фило Вэнса[10].

     [10] Сыщик-любитель, герой романов С.С. ван Дайна.

     Но  это  вовсе  не  знаменитый  специалист  по  расследованию  убийств,
совершенных  в  запертых  комнатах.  Лоредана,  жеманно  поводя  глазами,  с
показным смущением поясняет, что доктор Уилмот --  главный редактор  журнала
"Диккенсиана", в котором с 1904  года публикуются все  лучшие исследования о
творчестве  великого  писателя.  Будучи ведущим специалистом в этой области,
доктор Уилмот станет председательствовать на предстоящем обсуждении. Всякий,
кто пожелает  сделать замечание  или  задать  вопрос с  места, получит такую
возможность. Надо лишь поднять руку.
     Лоредана еще раз  обольстительно улыбается,  на сей  раз  в  ее  улыбке
сквозит удовлетворение от исполненной миссии, и сходит с трибуны.
     Председатель несколько нервно поправляет галстук-бабочку. В шестом ряду
уже маячит чья-то рука.
     -- Да? -- спрашивает председатель.
     Это  все  тот же  таинственный  Э.Попо.  Он  вскакивает  и  раздраженно
выпаливает:
     -- Предполагается, что всем известен предмет обсуждения?!
     Лоредана, презрев опасность в виде то и дело сползающих с плеч бретелек
платья, вихрем взлетает на трибуну.
     -- Вовсе нет. Прошу извинить меня за оплошность,  это целиком моя вина.
Я должна была сразу сказать. Текст ТЭД будет прочитан целиком и...
     -- Текст  чего? -- рявкает Попо.  Любезность и способность к дедукции у
этого джентльмена явно ниже средних.
     -- В специальных исследованиях, посвященных  "Тайне  Эдвина Друда", это
общепринятое  сокращение,  --  мягко  поясняет  доктор  Уилмот.  И  дабы  не
оставлять никаких сомнений, добавляет: -- Т -- тайна, Э -- Эдвин, Д -- Друд.
     --  Ааа,  --  удовлетворенно  откликается  с  первого   ряда  полковник
карабинеров и с видом победителя оглядывается на зал.
     Достойная  Лоредана,  которой  посыльный  только  что  вручил  какую-то
записку, снова решительно оттесняет доктора Уилмота от микрофона.
     -- Итак, полный текст романа... то есть полный текст написанных глав...
эээ... будет  прочитан во время заседаний.  Таким образом, участники,  равно
как и президиум...
     Но  похоже, бедняжка  вдруг  потеряла  нить рассуждений.  Возможно, это
связано  с  внезапным  озарением, посетившим  достойную особу,  --  Лоредана
неожиданно поняла, что именно ей и придется читать вслух  текст  пресловутой
ТЭД.
     --  Дело в  том... -- Несчастная  явно  пребывает  в замешательстве. --
Спонсоры...  то есть  компании-организаторы,  в  целях достижения наибольшей
эффективности  пригласили известного диктора -- весьма  талантливую актрису,
но, к сожалению, она...
     -- Не в состоянии прибыть сюда  по независящим от нее  обстоятельствам,
--  с улыбкой заканчивает сидящий  в президиуме Огюст Дюпен. Столь блестящее
заключение он, похоже,  сделал, заглянув в листок бумаги, который подрагивал
в руках вконец расстроенной Лореданы.
     -- Элементарно, мой дорогой Дюпен, -- улыбается Холмс,  тщетно стараясь
скрыть досаду.
     Третий  член  президиума  --  Жюль  Мегрэ[11]  в это  время  благодушно
раскуривает трубку (к его облегчению, на световом табло над выходом из  зала
весело  мерцает   надпись   "КУРИТЬ   РАЗРЕШАЕТСЯ").   Добившись   желаемого
результата, мсье Мегрэ по-отечески обращается к Лоредане:

     [11] Комиссар парижской полиции, герой произведений Ж.Сименона.

     -- Почему бы вам, дорогуша, самой не прочесть первую главу? Уверен, все
присутствующие...
     Зал оглашают бурные аплодисменты, исполненные сочувствия и одобрения. И
воодушевленная Лоредана решает остаться на трибуне. Доктор Уилмот с поклоном
передает  ей небольшую книгу в цветной суперобложке и,  повернувшись к залу,
напоминает, что роман выходил в свет ежемесячными выпусками начиная с апреля
1870 года и оборвался на шестом выпуске.
     --  Выпуск первый,  -- с выражением  провозглашает Лоредана.  --  Глава
первая.

(ТЭД. Глава I. Рассвет)

2

     Так кончается  первая глава.  Крайне короткая.  И  Лоредана, чье чтение
после нескольких заминок приобрело вскоре изящную беглость, явно собирается,
не мешкая, перейти  ко  второй  главе. В  1870  году  юные особы с  таким же
нетерпением перелистывали страницы в точности такой же книжки, премило надув
губки и радуя глаз викторианскими  манерами.  Наконец-то новый  Диккенс! Уже
пять долгих лет, минувших после  выхода в свет "Нашего общего друга", из-под
пера знаменитого  писателя не появлялось  ничего нового, и широкие массы его
почитателей,  включая саму  королеву, находились  с тех пор  в  нетерпеливом
ожидании.
     Но  присутствующие  собрались  в  этом зале вовсе  не  для того,  чтобы
послушать  выразительное  чтение   Лореданы.  Любезный  читатель  не  должен
забывать,  что в элегантных черных креслах расположились  дотошные,  если не
сказать фанатичные,  исследователи. Их отношение к происходящему  понятно: с
деловой   точки   зрения   они   взяли    на    себя   обязательства   перед
спонсорами-японцами;  кроме того, каждый из  детективов, стремясь не уронить
свое доброе имя, не  желает упускать  ни одной детали сплетенных между собой
загадок  ТЭД.  И  конечно,  как хорошо  известно читателю,  кое-кто из  этих
достойных  представителей  сыскного  сословия  не  преминет  воспользоваться
случаем и побравировать своими и впрямь выдающимися способностями.
     Поэтому взмахом  руки доктор Уилмот  охлаждает  рвение Лореданы и  дает
слово Шерлоку Холмсу, который уже энергично машет своей знаменитой лупой.
     -- Мне  хотелось бы прояснить один  вопрос,  -- объявляет специалист по
фосфоресцирующим собакам. -- Человек, спешащий в храм и подхватывающий слова
хора  "Егда приидет  нечестивый"[12],  --  это  тот же  самый  человек,  что
покидает на рассвете опиумный притон? Хотел бы обратить ваше внимание на то,
что автор прямо не говорит об этом.

     [12] Так в  русском переводе "Тайны Эдвина Друда".  Как показано  ниже,
этот перевод неточен.

     Редактор "Диккенсианы" понуро вздыхает. Если все станут так придираться
к каждому слову, то обсуждение может затянуться до бесконечности.
     -- Интересный вопрос, -- вежливо соглашается  он, -- но  я предпочел бы
не вдаваться сейчас  в его обсуждение. Пока мы вполне можем принять на веру,
что курильщик  опиума  и  регент  --  одно и  то  же лицо.  Диккенс не сразу
раскрывает его имя, и этот персонаж (весьма эффектный прием, должен сказать)
предстает перед нами в ореоле таинственной неоднозначности или, если хотите,
двойственности.  Но, --  добавляет с  легкой  улыбкой  мистер  Уилмот,  -- в
последующих главах эта двойственность частично получит объяснение.
     -- Благодарю. -- Холмс тоже улыбается в ответ, правда, довольно  кисло.
-- Этого я и опасался.
     --  Слишком простое объяснение,  -- доносится  хриплый голос  с  задних
рядов.
     С минуту  все недоуменно  молчат, обдумывая эту туманную реплику. Некая
элегантная  дама, воспользовавшись  возникшей  паузой, обращается  к  патеру
Брауну:
     -- Значит, подразумевается, что этот  человек и есть "беззаконник"[13]?
Я имею в виду курильщика опиума.

     [13]  Именно  это  слово   соответствует  английскому  "wicked  man"  в
приведенном  ниже стихе  из  Иезекииля,  начало  которого цитируется в конце
первой главы романа Диккенса.

     -- С  моей точки зрения, -- застенчиво отвечает патер Браун, недоуменно
вертя в руках микрофон, который вручила ему расторопная Лоредана,  --  автор
совершенно явно намекает на это. Но...
     -- Слишком  явно, слишком  явно,  --  ворчливо произносит  все  тот  же
хриплый голос.
     -- ...но, -- продолжает священник, не повышая голоса, --  этот намек не
носит искусственного  характера. Вечерня в англиканской литургии открывается
именно этим стихом из Иезекииля (18:27); таким образом, эти слова у Диккенса
совершенно естественны. Можно еще добавить, что полный текст стиха открывает
новые  возможности  для  толкования.  "И  беззаконник,  если  обращается  от
беззакония своего, какое делал, и  творит суд и правду, -- к жизни возвратит
душу свою".  Следовательно, у него есть надежда на спасение, несмотря на его
греховную тайну.
     --  Почему  греховную?  --  удивляется  элегантная дама. --  Мой  брат,
главный  консультант в Ареццо[14], рассказывал  мне, что во времена Диккенса
пристрастие к наркотикам не  считалось  чем-то  предосудительным и позорным.
Опиум  представлял  собой  весьма  распространенное  обезболивающее,  и  его
употребление наркоманы не считали чем-то особенно постыдным.

     [14] Город в Центральной Италии на реке Арно в области Тоскана.

     Дорогой  читатель, нам стоит  призвать на  помощь терпимость и  чувство
такта, дабы не надерзить этой непонятливой  особе.  Бедняжка  не поняла, что
тайна курильщика опиума никак не связана с его пагубным пристрастием.
     В следующее мгновение все  тот  же  Э.Попо (который важно сообщает, что
некогда  служил  в  парижской префектуре, а ныне  состоит на службе у миссис
М.Беллок Лаундес в  качестве  частного детектива) спешит продемонстрировать,
что он понял еще меньше.
     --  Mais si secret  il y a?[15] --  вопрошает он. -- А  если здесь есть
секрет,  то  разве он  не  кроется  в  тех  словах,  что пытается  разобрать
интересующий нас персонаж в бормотании хозяйки притона?

     [15] Но есть ли здесь секрет? (фр.).

     Председатель  откашливается  и поворачивается к  Мегрэ, который усердно
набивает свою трубку и, кажется, полностью поглощен этим процессом.
     -- Такая интерпретация вашего бывшего коллеги, возможно...
     -- Совершенно верно. Но мы должны признать, что данный текст,  особенно
в переводе...  гм...  на латынь,  способен  сбить  с  толку.  Поскольку  наш
персонаж действительно прислушивается к  бормотанию  женщины, можно подумать
(не  без  умысла  со стороны  автора), что его  возглас  "Нет, ничего нельзя
понять!" вызван разочарованием. Ключ к  решению этой маленькой загадки лежит
в "мрачной усмешке"  и "удовлетворенном кивке головы", а его поведение перед
уходом из притона свидетельствует, что он вовсе не стремится выведать чей-то
секрет, но, напротив, сам боится выдать какую-то ужасную тайну.
     --  Слишком явная  тайна,  слишком  явная  тайна, -- снова  вмешивается
хриплый голос.
     Читателю,   несомненно,  не  терпится  узнать,  кому   принадлежат  эти
провокационные замечания, но,  увы, имя этого  человека никому не  известно.
Томас  де Куинси  в своем  знаменитом эссе "Убийство как  вид искусства"[16]
именует  его просто  "Жаба  в  норе"  (так  назывался в лондонских трактирах
бифштекс,  запеченный в тесте),  но пусть  прозвище  не  вводит  читателя  в
заблуждение  --  этого  человека не стоит  недооценивать. В действительности
Жаба --  дотошный  знаток  убийств,  ненасытный  гурман  криминальных  тайн.
Преисполнившись отвращением к незамысловатым и легкораскрываемым  лондонским
убийствам,  он  в один прекрасный день предпочел провинцию.  Это чрезвычайно
требовательный и  сверхкритичный эксперт, от которого и в дальнейшем следует
ожидать едких реплик.

     [16]  Томас де  Куинси  (1785--1859) -- английский писатель-эссеист. На
русский язык переведено  лишь самое известное его произведение --  "Исповедь
англичанина, употребляющего опиум".

     И   вот  Дюпен,  который  уже  давно  проявляет  признаки   нетерпения,
склоняется к микрофону.
     -- Ничего не  имею против намеков,  первых впечатлений  и взаимосвязей,
бурь явных  и  скрытых --  они  впоследствии  могут  привести  к  интересным
результатам.  Но  мне  хотелось бы  обратить  внимание на то, что до сих пор
никто  не поставил чисто технический вопрос о времени  и месте действия. Где
находится опиумный притон? Где находится собор? Сколько требовалось времени,
с  учетом возможностей  тогдашних транспортных  средств, чтобы добраться  из
притона до  собора? И согласуется  ли  оно с отрезком времени,  указанным  в
романе?
     Ропот проносится по рядам внушительного собрания знатоков  всевозможных
расписаний и любителей  ежеминутно  поглядывать  на  часы.  Все они  не  раз
докапывались до истины на основании  крошечного несоответствия в хронологии.
И   редактор  "Диккенсианы"  немедленно  удовлетворяет  вспыхнувшее  в  зале
любопытство.
     --  Опиумный притон  находится  в  Лондоне.  У нас  есть  свидетельства
заслуживающих  доверия очевидцев,  что, когда  Диккенс собирал  материал для
своей книги, он посетил  один из таких  притонов. Хозяйка и посетители этого
притона стали прообразами персонажей романа. Притон расположен неподалеку от
порта  в печально известном районе  Шедуэлл, а точнее, в... Впрочем, вряд ли
это имеет отношение к делу.
     Но,  любезный  читатель, мы  не  можем  не упомянуть о том, что  притон
находился не просто в Шедуэлле, а рядом с Рэтклифской дорогой, да-да, именно
там, где произошли  "Убийства  на  Рэтклифской  дороге",  которые  де Куинси
провозгласил "национальным достоянием" и  таким образом восстановил в глазах
Жабы  авторитет лондонских  убийц. Нужно добавить, что  Диккенс знакомился с
этим замечательным районом английской столицы  в сопровождении представителя
Скотленд-Ярда, который под именем  Баккета  появляется на  страницах другого
романа[17] И это первый инспектор-детектив в английской литературе.

     [17] Инспектор Баккет -- персонаж романа Диккенса "Холодный дом".

     Не  следует проходить  и  мимо того  факта,  что  некоему коллекционеру
вскоре  после  смерти  писателя  пришла в голову  счастливая  идея  посетить
описанный в романе притон. И там он обнаружил ту самую "неопрятную кровать".
Не долго думая, коллекционер купил кровать за один  фунт  и  переправил ее в
свой дом в США, где на нее можно полюбоваться и сейчас.
     --  Что  касается  города,  где  расположен  собор,  --  продолжает тем
временем  свои  разъяснения  доктор  Уилмот, -- то  в  романе он  называется
Клойстергэм.  Однако все  исследователи  единодушно  сходятся  в том, что на
самом деле это Рочестер, где великий писатель провел  часть  своего детства,
где он обдумывал некоторые бессмертные сцены "Пиквикского  клуба" и  где ему
предстояло умереть  9 июня 1870 года.  Время действия романа относится, судя
по всему, к  сороковым годам, когда железнодорожное сообщение с Лондоном еще
не было полностью введено. Из текста самой  ТЭД  следует,  что тридцать пять
миль, отделяющие Клойстергэм от Лондона, преодолевались частично  на поезде,
частично на дилижансе и поездка занимала три часа.
     -- Но... --  Полковник карабинеров подкручивает  усы. --  Это означает,
что  обвиняемый не  мог покинуть  Лондон раньше часу дня. А учитывая, что он
поспел как раз к вечерней службе, возникает  вопрос "Что он  делал  до этого
времени?"
     -- Хороший  вопрос.  --  Мистер Уилмот несколько удивленно  смотрит  на
полковника. -- Но он так и остался без ответа.  Это тем более досадно, что с
подобной же ситуацией мы сталкиваемся и в двадцать третьей главе, последней,
имеющейся в  нашем распоряжении.  Снова этот...  все-таки  не обвиняемый,  а
скорее   подозреваемый...   покидает  на  рассвете  опиумный   притон,  а  в
Клойстергэм возвращается дневным, а точнее сказать, вечерним поездом.
     Доктор Уилмот с  улыбкой оглядывает  зал, но  в его  голосе чувствуется
непреклонность серпа, готового скосить все поднятые руки.
     -- Кстати  о  времени:  наверное,  нам нужно двигаться дальше, так что,
если наша милая помощница соблаговолит вновь приступить к чтению...
     На мгновение пухлые щечки Лореданы заливаются жарким румянцем, но голос
ее остается столь же звучным, как и прежде.
     -- Глава вторая.

(ТЭД. Глава II. Настоятель и прочие)

3

     На этой двусмысленной  ноте завершается вторая  глава. Мы уверены,  что
читатель  не  преминул  отметить  гениальную  игру  слов  в заголовке[18]  и
восхитительную  сцену,  в которой Диккенс, словно  ткач-виртуоз, переплетает
нити своего замысла. Мы  не должны забывать, что умение выстраивать подобные
сцены составляет саму суть искусства любого романиста, и мастерство писателя
определяется тем,  насколько неназойливо подводит он нас к развязке, которая
ни в коем случае не должна напоминать неожиданный фокус. (Надо заметить, сам
Диккенс был весьма неплохим фокусником-любителем и никогда не упускал случая
повеселить детей своими магическими способностями.)

     [18]  В  оригинале глава II  называется  "A Dean, and Chapter  also" --
непереводимая  игра  слов.  Dean --  настоятель,  chapter  --  1)  глава; 2)
коллегия  каноников  собора (англ.). То  есть  заглавие можно  перевести как
"Настоятель, и глава тоже" или "Настоятель, он же коллегия каноников".

     Но  специалисты   по  преступлениям  уже  трудятся  вовсю,  переваривая
обильную информацию, предоставленную второй  главой. Давайте же вслушаемся в
их дискуссию.
     По правде говоря, никто не произносит ни слова, поскольку Шерлок Холмс,
переговорив с председателем, решительно покидает  президиум и занимает место
в зале. Но  почему? Словно заметив наше удивление, доктор  Уилмот объявляет,
что знаменитый  сыщик сделает  заявление чуть  позже.  Место Холмса занимает
Порфирий  Петрович,  пристав  следственных  дел  из  Санкт-Петербурга, столь
блистательно зарекомендовавший себя в деле Раскольникова.
     С задних рядов кресел раздается хриплый голос Жабы:
     --  Так  что вы  скажете о  великой  тайне  Джаспера?  Не будете  же вы
утверждать, будто думаете, как все те простаки, что очертя  голову бросились
по  ложному следу? -- Жаба сразу же переходит в насту