риваться друг с другом.
      Как и во всех торговых банках, бизнес "Эктрина" весьма и весьма отли-
чался от того, которым занимаются клиринговые банки на Хай-стрит. В "Эктри-
не" никто  и в глаза не видел денег. Здесь не было ни кассиров, ни клерков,
ни счетов, ни платежей, ни изъятий,  и едва ли нашлась бы хоть одна чековая
книжка.
      Здесь было три главных  департамента,  каждый из которых выполнял са-
мостоятельные функции и занимал отдельный этаж. Отдел ценных бумаг имел де-
ло с крупными клиентами, объединениями предприятий, контрольными пакетами и
выпуском дополнительных акций. Отдел банковских операций, где работали мы с
Гордоном, ссужал  деньги предприятиям и отраслям промышленности. Управление
капиталовложений, самый старый  и  большой отдел, специализировался на том,
чтобы как можно выгоднее поместить огромные  инвестиционные фонды благотво-
рительных компаний, пенсий, трестов и профсоюзов.
      Было еще  несколько меньших отделов: административный, который выпол-
нял всю бумажную работу; имущественный, который покупал, продавал, расширял
и арендовал; исследовательский, который совал нос во все дырки; быстро рас-
тущий отдел внешних вложений, а также  служба  Международного  обмена,  где
около десятка молодых фанатиков-колдунов покупали и продавали мировую валю-
ту, каждую минуту рискуя миллионами ради того, чтобы  выгадать десятую долю
процента, и к сорока годам выжигали себя дотла.
      Жизнь всех трехсот  пятидесяти  человек; работающих в "Эктрине", была
целиком посвящена деланию денег. Деньги делались на всем:  на бизнесе, тор-
говле, промышленности, на пенсиях и  рабочих  местах.  Когда люди убеждены,
что занимаются  нужным делом, это придает  им уверенность, и  потому здесь,
внутри, сохранялось стойкое согласие, которому не мешали никакие поверхнос-
тные волнения и каждодневные межотдельские территориальные драчки.
      К тому времени, как  мы с председателем вернулись в улей, он  уже гу-
дел. Тут же в вестибюле председатель  был  атакован  нетерпеливо  ожидавшей
личностью из отдела ценных бумаг, а я поднялся выше этажом, в отдел банков-
ских операций, и  обнаружил,  что там сидит Алек  и  хихикает, уткнувшись в
конторскую книгу.
      Алек, мой  ровесник,  страдал, говоря профессиональным языком, некон-
тролируемой склонностью к легкомыслию. Это в немалой степени украшало жизнь
офиса, но поскольку дворцовые шуты редко прокладывают путь к трону, карьера
Алека со всей очевидностью шла вкривь и вкось. Видимо, окружающие были без-
надежно узколобы. К счастью для Алека, думал я иногда.
      У него было правильное лицо, сливочно-белая  кожа, густо изукрашенная
веснушками, высокий лоб, увенчанный плотной  шапкой  кудрей  цвета пакли. В
синих глазах  за стеклами очков  в золотой оправе всегда теплилась искорка,
на губах играла легкая усмешка. Алек во всем умел находить смешную сторону.
С первого взгляда он нравился почти всем, и только со временем люди начина-
ли задаваться вопросом:  а может, экзаменатор, присудивший ему первое место
в списке закончивших курс правоведения в Оксфорде, был безнадежно слеп?
      -- Что такое? -- спросил я, невольно улыбнувшись в ответ.
      -- Мы дали течь. -- Он  поднял голову и хлопнул по газете, лежавшей у
него на столе. -- Дорогой мой,  -- продолжал он с ехидным удовольствием, --
эта штука  пришла час  тому назад. Похоже, мы подтекаем  из всех дырок, как
проколотый околоплодный пузырь. Течем, как Уэльс.
      Лук в гербе Уэльса... Плачущие валлийцы... вот шут гороховый.
      Алек развернул газету, и все, или почти все, стало ясно.  С некоторых
пор стал выходить (два раза  в  месяц) тоненький листок под названием  "Что
Происходит Там,  Где Не Должно  Происходить". Он тут же обрел популярность.
Им зачитывалась чуть не вся страна, а главное, его внимательно читали в по-
лиции. Приливная волна Уотергейта вызвала к жизни такое явление, как журна-
листские расследования. В этот могучий поток вливалась струйка  и "Что Про-
исходит...". Газетку  решительно атаковали информаторы, которые ТОЧНО сооб-
щали, что  где происходит. Все  расследование сводилось к тому, чтобы выяс-
нить, какова  доля истины  в их информации, но именно  эта задача, как было
известно, выполнялась менее чем тщательно.
      -- Что там пишут? -- спросил я; а кто бы не спросил?
      -- Если оставить в стороне резвые намеки, -- сказал Алек,  -- сообща-
ют, что кто-то в "Эктрине" продает конфиденциальную информацию.
      -- Продает...
      -- Точно так.
      -- О контрольных пакетах?
      -- Как ты догадался?
      Я подумал о человеке из отдела ценных бумаг,  который нетерпеливо пе-
реминался с  ноги на ногу в ожидании возвращения  председателя. Я знал, что
только крайняя необходимость могла заставить его сойти вниз по лестнице.
      -- Дай посмотреть. -- Я  отобрал  у Алека газету. Заметка, без  затей
озаглавленная "Ну и ну", состояла всего из четырех абзацев, и в первых трех
с пленительной авторитетностью объяснялось, что в торговых банках менеджеры
по инвестициям  имеют возможность узнавать  на раннем этапе про скупку кон-
трольных пакетов акций, организуемую их фирмой. Однако менеджер по инвести-
циям не имеет ни малейшего права пользоваться такой информацией, полученной
частным образом, хотя это может позволить ему сделать  состояние своим кли-
ентам.
      Цены на акции компании,  которую  вот-вот должна купить другая компа-
ния, обычно возрастают. Если кто-то скупит их по низкой цене перед тем, как
пойдут слухи о слиянии фирм, он сможет отхватить приличный куш.
      Но именно эта прибыль  и дала бы понять, что кто-то в  торговом банке
ведет себя  непрофессионально. Ни один менеджер  по инвестициям не  стал бы
навлекать на себя неприятности таким путем.
      "Однако, -- спрашивалось в статье, -- что происходит в торговом банке
"Поль Эктрин Лтд"? Три раза за последний год контрольные пакеты, курируемые
этой престижной фирмой, заблаговременно перехватывались энергичными покупа-
телями, а лишь затем акции попадали в руки заинтересованных сторон. Покупка
сама по себе не может быть прослежена до менеджеров по  инвестициям "Эктрин
Лтд", но нам сообщили, что информация исходила изнутри "Эктрин" и  кто-то в
нем торгует золотыми новостями -- за наличные либо за долю в прибылях".
      -- Это все измышления, -- решительно сказал я,  возвращая Алеку газе-
ту. -- У них нет ни единого факта.
      -- Вечно ты как холодной водой окатишь! -- пожаловался он.
      -- А ты бы хотел, чтобы это было правдой? -- с интересом спросил я.
      -- А что, хоть оживилось бы местечко.
      Тут, полагаю, и кроется различие  между  Алеком и мной. Для меня  это
место всегда  было живым, хотя впервые я появился  здесь (восемь лет назад)
отнюдь не по своей воле; идея  впихнуть меня в банк исходила от моего дяди.
Моя мать к этому времени разорилась, ее квартиру судебные исполнители обод-
рали догола, унеся все,  кроме  телефона (который был собственностью службы
связи) и кровати. В  том, что мать разорилась, никто повинен не  был, кроме
нее же самой,  и дядя прекрасно это знал, как и я. Что не помешало ему пус-
тить в ход самый беспардонный шантаж.
      -- Я рассчитаюсь с ее долгами и улажу дела с  пособием,  если ты при-
дешь к нам и будешь работать в банке.
      -- Но я  не хочу.
      -- Я знаю. И  знаю, что ты, дурак эдакий, сам попытаешься  ее поддер-
жать. Но если ты это сделаешь,  она разорит тебя точно так же, как разорила
твоего  отца.  Дай  банку шанс! Если через три месяца ты все еще будешь его
ненавидеть, я тебя отпущу.
      Так что, как я  ни отбрыкивался, мне все же пришлось пойти  по стопам
прадеда, деда и дяди, и через три месяца меня отсюда не утянули бы на арка-
не. Наверное, это было у меня в крови. Все задиристое  подростковое презре-
ние, которое я испытывал к "денежным мешкам", все надменное неодобрение мо-
их студенческих  лет,  отрицательное  отношение,  завещанное моим неудачни-
ком-отцом, растаяло, как  дым. Сначала появилось понимание, потом интерес и
наконец восторг. Искусство управления деньгами  теперь  держало  меня,  как
опиум наркомана, и эта работа стала для меня высшим из наслаждений, доступ-
ных смертному.
      -- Как ты думаешь, кто это делает? -- спросил Алек.
      -- Если кто-нибудь делает.
      -- Дыма без огня  не бывает, -- категорически заявил он. --  Три раза
за год... многовато для случайного стечения обстоятельств.
      -- Держу пари, что все это стечение обстоятельств на совести газетчи-
ков. Они попросту закидывают удочки -- вдруг что клюнет. Даже не говорят, о
каких сделках идет речь, ходят вокруг да около.
      Беда в том, что сама по  себе история могла скверно отразиться на ре-
путации банка. Клиенты быстро  разбегутся,  если перестанут нам доверять, а
"Что Происходит..." частенько  оказывалась  права, так что для беспокойства
были основания. Генри Шиптон до конца рабочего дня просидел в  зале заседа-
ний, руководя внеочередным  совещанием директоров, а из центра круги разош-
лись по всем отделам. К вечеру практически все в здании  прочитали заметку,
и хотя кое-кто, подобно Алеку, воспринял ее легкомысленно,  она дала неожи-
данный побочный эффект. О Гордоне Майклзе позабыли.
      Я всего дважды объяснял насчет "гриппа" и пилюль: только два человека
и поинтересовались. Когда  под угрозой благополучие банка, разве кого будет
беспокоить купание в фонтане, даже если купальщик забыл снять пиджак  и яв-
лялся он ни больше ни меньше, как директором отдела банковских операций.
      На следующий день я обнаружил, что выполнять работу за Гордона  -- не
в игрушки играть. До сих пор я мог своей властью оформлять ссуды на опреде-
ленные суммы,  а все,  что сверх того, было целиком  в ведении Гордона. Для
служащих моей категории это означало, что я мог составить договор  на любую
ссуду, если верил, что клиент надежен и должным образом выплатит  капитал и
проценты. Но если я судил неверно и клиент останется без  гроша, заимодавцы
потеряют и свои деньги, и веру в мою компетентность. А  поскольку заимодав-
цем чаще всего являлся сам банк, я старался не нарываться.
      Однако при Гордоне я вряд ли мог натворить много бед, возможности мои
были все-таки ограничены. А вот  сам  Гордон не был ограничен ничем,  разве
что  насчет  рискованных миллионных ссуд он обыкновенно консультировался  с
другими членами правления.  Как уже говорилось, открытость была нормой. Эти
неофициальные консультации по времени чаще всего совпадали с ленчем, на ко-
торый директора, как было заведено, собирались вместе в отдельной директор-
ской столовой.  В пять минут первого Гордон смотрел  на часы, довольно улы-
бался шел туда, где его  ждала  дружеская компания, томатный сок и  жареная
баранина; часом позже о возвращался, прояснив и упорядочив свои мысли.
      Я получил на время  работу Гордона, но не место в правлении,  так что
был лишен прелестей ленча; так как на нашей конторской лужайке  именно Гор-
дон был пастухом, у меня под  рукой не оказалось советников его уровня. Со-
веты Алека отличались либо глубочайшей проницательностью, либо маниакальным
безрассудством; но никогда нельзя было угадать заранее -- чем именно. Слиш-
ком уж рисковые Золушки попадали на бал по мановению Алековой волшебной па-
лочки.
      Потому-то Гордон был склонен отводить попечению  Алека только "верня-
ки",  а  прочих  Золушек отправлял ко мне и как-то сказал с улыбкой, что на
этой работе нервы либо  костенеют, либо рвутся; в то время я  посчитал, что
он слегка преувеличивает. Однако я понял, что он имел в  виду, столкнувшись
без него с задачей, которая лежала  нетронутой на его столе: заявка на суб-
сидирование серии мультипликационных фильмов.
      Было бы слишком просто отвергнуть  ее...  вместе  с Утенком Дональдом
или там  Микки-Маусом. Не добрую долю доходов банк  получал в качестве про-
центных платежей от тех, кому ссужал деньги. Если мы не дадим взаймы, мы не
заработаем. Орел или решка. Я набрал номер и пригласил полного надежд муль-
типликатора прийти со своими предложениями  в  банк.  Большинство  проектов
Гордона было наполовину завершено. Самым крупным на данный момент был дого-
вор из трех пунктов, согласно которому требовалось предоставить ссуду в че-
тыре миллиона на расширение пекарни. Зная, что Гордон  разрабатывал его не-
делю,  я  попросту начал оттуда, где остановился  Гордон:  позвонил  людям,
предположительно имеющим средства, и спросил, заинтересованы  ли они подпи-
саться на "Райскую пиццу" домашней выпечки.  Сам  банк,  согласно  расчетам
Гордона, вкладывал в это дело только триста тысяч, что заставило меня заду-
маться, а не ожидал  ли он втайне, что массы опять переметнутся  к обычному
хлебу.
      А еще у  него  на столе,  скромно  прикрытый папкой, лежал  роскошный
глянцевый проспект --  приглашение  принять участие в многомиллионном стро-
ительстве в Бразилии. На проспекте Гордон, думая о  своем, нацарапал каран-
дашом уйму вопросительных знаков и  пару  пометок типа: "Дать иль не  дать?
Помни, Бразилия! Хватит ли у них кофе??" Наверху первой страницы было реши-
тельно начертано красным: "Предварительный ответ в пятницу".
      Был уже  четверг. Я  взял проспект и пошел в  конец коридора. Там был
другой офис, побольше,  где  за одним из семи  столов  сидел человек, почти
равный Гордону по положению. И  здесь  пол был застелен пушистым ковром,  и
мебель еще приличествовала суммам,  распределяемым  наверху, но вид из окна
был уже  не тот. Не фонтан, но  освещенный солнцем  купол собора Св.  Павла
возвышался, как яйцо Фаберже, над белокаменным муравейником Сити.
      -- Проблемы? -- спросил Почти-Равный Гордону. -- Чем могу помочь?
      -- Не знаете, хотел ли Гордон в дальнейшем связываться вот с этим? --
спросил я. -- Он не говорил?
      Коллега Гордона просмотрел проспект и покачал головой.
      -- Кто там сегодня с вами работает?
      -- Только Алек. Я спрашивал его. Он не знает.
      -- Где Джон?
      -- В отпуске. А Руперта нет из-за жены.
      Коллега кивнул. Жена Руперта была при смерти. Ей  было двадцать шесть
лет. Нелепо и жестоко.
      -- Я этим займусь, -- сказал  коллега. -- А вы проверьте, куда Гордон
запускал щупальца.  Поспрашивайте  в  исследовательском  отделе, во Внешних
Вложениях, везде. Составьте собственное мнение. Если посчитаете, что овчин-
ка стоит выделки, обратитесь к Вэлу или Генри.
      Вэл был  шефом Гордона,  а Генри был Генри Шиптоном.  Я увидел, что и
вправду здорово возвысился, став Гордоном. И не знал,  радоваться или огор-
чаться тому, что возвышение это временное.
      Весь остальной день я слонялся по банку с этим проспектом и в резуль-
тате узнавал не столько о Бразилии, сколько о нервотрепке по  поводу статьи
в "Что Происходит...". Банкиры занимались самокопанием.  На вытянутых лицах
был написан тревожный вопрос: "А вдруг кто-нибудь... по неведению... упомя-
нул о переходе фирмы в другие руки в присутствии заинтересованной стороны?"
Как мне представлялось, ответ был краток: такого быть  не могло. Скрытность
-- вторая натура банкиров.
      Если газетная статья правдива, вовлечены были трое: продавец, покупа-
тель и информатор;  и, разумеется, ни  покупатель, ни информатор  не  могли
действовать по неведению или случайности. В тайниках души, как черви, копо-
шатся жадность и злой умысел. Если кто-то был заражен ими, он это знал.
      Гордон, похоже, никого не спрашивал насчет Бразилии. Что ж, ничего не
поделаешь, придется "составить собственное мнение". Было бы полезно узнать,
что думают на  этот счет другие коммерческие банки, шестнадцать акцепторных
домов:  Шродерс,  Гамбро, Морган Гринфилл, Клейнворт Бенсон, Хилл  Самуэль,
Варбург, Роберт Флеминг, Сингер и Фридландер... Все они,  подобно "Поль Эк-
трин", в кризисной ситуации имели право обращаться за  помощью в Английский
банк.
      Коллеги Гордона в этих банках, должно быть, ломали головы над  тем же
проспектом. Что в перспективе: выгодное помещение  миллионного капитала или
миллионы, пущенные на ветер? Рисковать или нет? Так что же делать?
      Задавать прямые вопросы не хотелось и пришлось потратить время на вы-
уживание сведений из слухов и сплетен.
      Наконец я отнес  проспект Вэлу Фишеру, главе Банковских Операций, ко-
торый обычно сидел за одним из столов напротив Генри Шиптона, двумя этажами
выше нас.
      -- Ну хорошо, Тим, а как вы сами думаете? -- спросил Вэл, гладенький,
обходительный, обаятельный коротышка с нервами изо льда и стали.
      -- Очевидно, у Гордона были сомнения,  -- сказал я. -- Я не знаю, ка-
кие, да и никто, похоже, не знает. Одно из  двух:  либо  стоит  послать  им
предварительное согласие, а  потом разведать побольше, либо же просто дове-
риться инстинкту Гордона.
      Он едва заметно усмехнулся.
      -- И что же делать?
      Ах, что делать?
      -- Думаю, нам следует довериться инстинкту Гордона, -- сказал я.
      -- Отлично.
      Он кивнул, а я отправился восвояси и написал вежливое письмо в Брази-
лию, выражая  сожаление. И, возможно, еще шесть  или семь  лет я не  узнаю,
правильно решил или ошибся.
      Азартная игра  -- эти долгосрочные  ссуды. Вы отпускаете хлеб свой по
водам и ждете, что когда-нибудь он вернется к вам, намазанный маслом и дже-
мом. А если не вернется? Что ж, очень жаль.


      ГОД ПЕРВЫЙ: ИЮНЬ

      Гордон позвонил три  недели спустя, судя по голосу, совершенно здоро-
вый и бодрый. Я  невольно оглянулся на его стол, безмолвный и  чистый, пос-
кольку все бумаги с него перекочевали ко мне.
      -- Мы с Джудит хотели бы поблагодарить вас... -- начал он.
      -- Ну что вы, -- сказал я. -- Как ваше здоровье?
      -- Попусту трачу время. Такая нелепость. Но дело вот в чем: нас приг-
ласили на  следующий четверг  на скачки в Аскот и  предложили снять ложу на
половинных  паях.  Мы считаем, что там  может  быть забавно... У нас  шесть
мест. Не  хотите ли присоединиться? Как  наш гость, разумеется.  В качестве
благодарности.
      -- Звучит заманчиво, -- сказал я. -- Но...
      -- Никаких "но", -- прервал он. -- Если вас это устроит, Генри возра-
жать не будет. Он сам туда  явится. Он согласен, что вы заслужили денек от-
дыха, и теперь решение за вами.
      -- Тогда меня это более чем устраивает.
      -- Отлично. Если у вас нет  визитки, не смущайтесь. Мы не на Королев-
ской трибуне.
      -- Если и вы такое наденете... У меня есть визитка, осталась от отца.
      -- Ага. Отлично. Тогда так. В час дня в четверг, время ленча. Я приш-
лю в  офис  входные  билеты  для вас. Мы с Джудит будем очень рады, если вы
придете. Мы вам очень благодарны. Очень. -- Голос его вдруг зазвучал как-то
стесненно, в трубке щелкнуло, и связь отключилась.
      Мне было интересно, много ли он  помнит про белые лица, но при Алеке,
Руперте и  Джоне, которые все слышали, спросить  я не  мог. Может быть,  на
скачках он мне скажет. А может, и не скажет.
      Ездить на скачки я давным-давно отвык. Однако в  детстве мне пришлось
провести несчетные часы в очереди к тотализатору, пока  моя мать, изнемогая
от радостного  азарта,  выкладывала  стопками банкноты, ставила сбережения,
отложенные на потом, на случай, на черный день, и просаживала все это почем
зря.
      -- Я выиграла! -- сияя, оповещала она всех вокруг, размахивая неоспо-
римо выигравшим билетом; а пачки проигравших в том же заезде засовывались в
карман, а позже выбрасывались в урну.
      А мой отец в это время пил в баре, где со всеми был на короткой ноге,
дружелюбный, чистосердечный, великодушный и не  слишком  умный  человек.  В
конце дня родители отвозили меня домой в "Роллс-Ройсе" с наемным шофером, и
мы всю дорогу счастливо пересмеивались, и пока я не стал  достаточно взрос-
лым, не задавался вопросом, есть  ли  дно  у  этого рога изобилия. Я был их
единственным ребенком, и они подарили  мне  очень  счастливое детство, нас-
только счастливое, что  при мысли о  каникулах мне представлялись