Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
ся
местами в ложе.
Только гораздо позже, с приходом осени, вернулись солнечные деньки, и
золотистым субботним утром я сел в специальный поезд и отправился в Ньюбери
посмотреть смешанные соревнования: две скачки с препятствиями и четыре
гладких.
Придя со станции на ипподром, я обнаружил, что у помещения для взве-
шивания стоит Урсула Янг и внимательно изучает расписание скачек.
-- Привет, -- сказала она, когда я поздоровался. -- Сто лет вас не
видела. Как ссужается?
-- Выгодно.
Она хохотнула.
-- Вы сюда по делу приехали?
-- Да нет. Подышать воздухом и пощекотать нервы.
-- А я рассчитывала встретиться с клиентом, -- она посмотрела на ча-
сы. -- Однако пора и перекусить. Вы со мной пойдете?
Я с ней пошел и купил ей и себе по тонкому ломтику бледного безвкус-
ного мяса, затиснутого меж двух толстых ломтей бледного безвкусного хлеба,
вязнущего на зубах. Вс„ это обернуто было в картон и целлофан и стоило це-
лое состояние. Урсула ела с отвращением.
-- Подавали же раньше настоящие сэндвичи, толстые, сочные, язык прог-
лотишь, их делали вручную, и там всего целая гора. А эту тошнотворную гиги-
ену я не в силах выносить. -- Недоеденные куски сэндвичей в самом деле ва-
лялись кругом на столах. -- Каждая так называемая модернизация -- это от-
ступление от качества, -- сказал мой непримиримый догматик.
Я целиком и полностью с ней согласился, и мы дожевали в безрадостной
гармонии.
-- Как ваша торговля? -- спросил я.
Она пожала плечами.
-- Прекрасно. Отборные годовички идут по диким ценам. Накручивают
много, потому что на них с самого начала уходят большие деньги -- и оплата
жеребцов, и содержание кобыл, потом жеребят, не говоря уже об услугах вете-
ринара и разных случайных расходах. Моих клиентов большей частью устраивают
вторые, третьи, четвертые места, и имейте в виду, что на торгах можно ку-
пить очень хороших лошадей.
Меня развеселил автоматический переход к делу.
-- К слову о ветеринарах, -- перебил я. -- Убийство Яна Паргеттера
так и не раскрыли?
Она горестно покачала головой.
-- На прошлой неделе в Ньюмаркете я разговаривала с его бедной вдо-
вой. Мы столкнулись на улице. От нее, бедняжки, одна тень осталась, еле жи-
ва. Говорит, что недавно спрашивала полицейских, ведется ли еще расследова-
ние, и они уверяют, что да, а она чувствует, что нет. Столько времени прош-
ло, девять месяцев, и если у них тогда не было никаких улик, откуда они те-
перь могут взяться? Она совсем пала духом, вот что ужасно.
Я сочувственно хмыкнул, и Урсула продолжала:
-- Одно хорошо, если можно так выразиться: он застраховал свою жизнь
на приличную сумму и выкупил закладную на их дом, так что вдова с дочерьми
по крайней мере не остались без гроша. Она рассказывала мне, до чего он был
аккуратен в этих делах, и так разрыдалась, бедненькая!
Похоже, Урсулу тоже сильно расстроила эта нечаянная встреча.
-- Давайте я возьму вам еще виски, -- предложил я. -- Чтобы вы утеши-
лись.
Она посмотрела на часы.
-- Ладно уж. Возьмите, только заплачу я. Моя очередь.
За второй порцией выпивки она поведала мне философскираздраженным то-
ном, что прямо сейчас должна была встретиться с клиентом, мелким тренером
стипль-чеза.
-- Он сам дурак, -- заявила она. -- Принимает поспешные решения, дей-
ствует импульсивно, а потом, когда все идет наперекосяк, считает, что его
обманывают, над ним издеваются, и начинает злиться. Хотя может быть очень
милым, когда пожелает.
Меня не особенно интересовал ранимый тренер, но когда я выходил с Ур-
сулой на улицу, он налетел на нее с разгону и буквально вцепился в ее руку.
-- Вот вы где! -- заявил он, точно она не имела права быть нигде,
кроме как рядом с ним. -- Я уже все тут обыскал.
-- Я только на минутку, -- кротко сказала Урсула.
Он отмахнулся. Это был маленький, крепкий, напористый тип лет сорока;
обветренное лицо прикрывала круглая пасторская шляпа с загнутыми полями.
-- Хочу, чтоб вы его увидели, пока он не под седлом, -- сказал он. --
Да пойдемте же, Урсула. Идите посмотрите на его экстерьер.
Она открыла было рот, чтобы сказать мне хоть слово, но он силком по-
тащил ее прочь, ухватившись за ее рукав и что-то наскоро втолковывая ей в
самое ухо. Она взглядом попросила у меня прощения и с видом мученицы отбыла
в направлении разминочного круга, куда конюхи вывели лошадей, участвующих в
первом заезде, перед тем как завести их в стойла и оседлать.
Я не пошел за ними, а поднялся по ступеням на трибуну главного круга,
на который уже стали выводить оседланных лошадей. Чуть позже в сопровожде-
нии пасторской шляпы, а также и Урсулы появился последний участник состяза-
ния, и я от нечего делать отыскал его в списке. Зумалонг, пятилетний мерин,
тренер Ф. Барнет. Ф. Барнет продолжал читать диссертацию на ухо Урсуле,
выстреливая слова приблизительно с шести дюймов, что раздражало даже меня и
что она выносила стоически. Согласно мигающим цифрам на табло тотализатора,
Зумалонг, по мнению публики, имел средние шансы, и ради интереса я поставил
небольшую сумму на то, что он придет в первой тройке. Во время скачек я по-
терял из виду Урсулу и Ф. Барнета, но Зумалонг пролетел достаточно резво и
пришел третьим, так что я спустился с трибуны туда, где расседлывали лоша-
дей, и понаблюдал за обязательным ритуалом похлопывания-покрупу-после-заез-
да.
Там был Ф. Барнет, который все еще что-то говорил Урсуле и тыкал
пальцем в разные стати своего потного и брыкающегося сокровища. Урсула ин-
дифферентно кивала, сама же зоркими глазами знатока оглядывала мерина с но-
са до кормы. Подтянутая, деловитая, отлично сохранившаяся в свои пятьдесят,
облаченная в пальто цвета ржавчины и коричневый бархатный берет.
Мало-помалу всех лошадей увели, и циклический спад возбуждения мед-
ленно стал переходить в подъем перед следующим заездом.
Совершенно не помню, почему я опять оказался рядом с Урсулой, но на
этот раз она представила меня пасторской шляпе, которая на какое-то время
приостановила свою речь.
-- Это Фред Барнет, -- сказала Урсула. -- Его жена Сьюзен. -- Дород-
ная мамаша в голубом. -- Их сын Рикки. -- Парень чуть повыше отца, темново-
лосый, смазливый.
Я пожал руки всем троим и еще держал руку младшего, когда Урсула сво-
им ясным голосом произнесла мое имя:
-- Тим Эктрин.
Рука мальчика отдернулась от моей, точно обожженная. Я изумленно
взглянул на него, на побелевшее лицо, увидел страх, вспыхнувший в темных
глазах, как напряглось его тело, как охватила его паника... Если б он так
не отреагировал, я бы его не узнал.
-- В чем дело, Рикки? -- спросила озадаченная мамаша.
Враз охрипнув, он буркнул "ни в чем" и оглянулся в поисках спасения,
но слишком понятно было, что я теперь точно знаю, кто он такой, и могу
отыскать его, как бы далеко он ни убежал.
-- Так что вы решили, Урсула? -- вмешался Фред Барнет, возвращаясь к
бизнесу насущному. -- Вы его покупаете? Мне на вас рассчитывать?
Урсула сказала, что проконсультируется со своим клиентом.
-- Но он пришел третьим, --настаивал Фред Барнет. -- Третьим, без ду-
раков. В таком соседстве это очень хороший результат. И он еще выиграет,
говорю вам. Он выиграет.
-- Я расскажу моему клиенту все подробности. Точнее пока ничего не
могу обещать.
-- Но он же вам понравился, разве нет? Слушайте, Урсула, он же спо-
койный, им управлять легко, как раз для любителя... -- И он понесся дальше
в том же духе, а жена его слушала с ласковой улыбкой, не выражавшей абсо-
лютно ничего.
Сыну же, пользуясь отцовской торговлей как прикрытием, я тихо сказал:
-- Я хочу с тобой поговорить, и если ты сейчас от меня убежишь, я
позвоню в полицию.
Он взглянул на меня тоскливыми глазами и не двинулся с места.
-- Мы вместе спустимся к дорожке, чтобы посмотреть следующий заезд,
-- сказал я. -- Там нам не помешают. И ты расскажешь мне: почему. А там
видно будет.
Ему удалось довольно легко улизнуть незамеченным от своих родителей,
которые сосредоточились на Урсуле, и мы с ним прошли через ворота и спусти-
лись к самой скаковой дорожке в центре ипподрома. Он то и дело спотыкался,
точно ноги ему не подчинялись. Мы пошли к последнему барьеру, и он стал
объяснять мне, почему пытался убить Кальдера Джексона.
-- Теперь прямо не верится, что это все в самом деле, -- было первое,
что он сказал. Молодой голос, полный напряжения, слегка неряшливое произно-
шение.
-- Сколько тебе лет? -- спросил я.
-- Семнадцать.
Оказывается, тогда, пятнадцать месяцев назад, я был не так уж далек
от истины.
-- Я и не думал, что еще увижу вас, -- удрученно вырвалось у него,
точно он был захвачен врасплох превратностью судьбы. -- Ведь в газетах пи-
сали, что вы работаете в банке.
-- Работаю. И езжу на скачки. -- Я помолчал. -- Ты вспомнил мое имя.
-- Ну да. Разве такое забудешь? Во всех газетах было.
Несколько шагов мы прошли в молчании. Наконец я сказал:
-- Давай рассказывай.
Он скривился, как от безысходного отчаяния.
-- Ладно. Но если я вам расскажу, вы же им меня не выдадите? Не ска-
жете маме и папе?
Я вытаращил на него глаза, но его озабоченное лицо ясно выражало, что
он сказал именно чистую правду: его не тревожило, что я сообщу полиции, он
боялся, что узнают родители.
-- Смотря по тому, что произошло.
Он вздохнул.
-- Ну, у нас была эта лошадь. То есть у папы. Он купил годовичка, за-
являл его на скачки как двухлетку и трехлетку, но на самом деле он годился
для скачек с препятствиями, а тогда еще показал себя средне. -- Он передох-
нул. -- Индийский Шелк, вот как его звали.
Я нахмурился.
-- Индийский Шелк? Разве не он победил в марте этого года на скачках
в Челтенхеме?
Парнишка кивнул.
-- Золотой Кубок. Самая верхушка. И ведь ему только семь, он еще
сколько лет будет одним из лучших. -- В мальчишеском голосе сквозь горькое
смирение пробивался затаенный гнев.
-- Но теперь он больше не принадлежит твоему отцу?
-- Вот именно. -- Горечь стала отчетливей.
-- Продолжай, -- велел я.
Он молчал и дергал кадыком, но наконец я услышал:
-- Ну, как раз два года назад, когда Индийскому Шелку было пять, он
легко выиграл гонку Эрмитажа здесь, в Ньюбери, и все прочили ему Золотой
Кубок еще в прошлом году, а папа говорил, что он еще не вошел в силу и что
надо дать ему время. Понимаете, папа очень гордился этим конем. Из тех, ко-
торых папа тренировал, он был лучше всех, и при этом не чей-то, а его соб-
ственный. Не знаю, можете ли вы это понять.
-- Я понимаю.
Он искоса взглянул мне в лицо.
-- Ну, Индийский Шелк заболел. То есть непонятно было, что у него бо-
лит. Он просто стал терять быстроту. Даже дома не мог перейти в галоп, не
мог одолеть других лошадей из папиного двора, а ведь он их круглый год пе-
регонял. Папа не мог заявлять его на скачки. И тренировать его уже не полу-
чалось. И ветеринар ничего такого не нашел. Взяли на анализ кровь и прочее,
давали ему антибиотики и слабительное, потому что думали, что у него глис-
ты, но все без толку.
Мы подошли к последнему барьеру и стояли теперь на жесткой траве, а
пара-тройка энтузиастов, толкаясь, слезли с трибуны и встали рядом с нами,
чтобы понаблюдать бегущих лошадей в непосредственной близости.
-- Я-то большей частью был в школе, понимаете, -- сказал Рикки. -- То
есть каждый вечер я возвращался домой, но мне надо было готовиться к экза-
менам, и домашней работы было полно, и я на самом деле не очень-то и хотел
знать, что там с Индийским Шелком. Я думал, папа зря так суетится, и лошадь
просто подхватила какой-нибудь вирус, и все пройдет. Но ему только станови-
лось хуже, и однажды мама заплакала. -- Он вдруг остановился, как будто это
и было самое худшее. -- Я никогда не видел раньше, чтобы так плакали, --
сказал он. -- Наверное, вам кажется, что это смешно, но это страшно меня
расстроило.
-- Мне не кажется, что это смешно.
-- Ну, все равно. -- Но, видимо, он почувствовал себя уверенней. --
Так случилось, что Индийский Шелк совсем ослаб, однажды просто упал на до-
роге и есть отказывался, и папа был в полном отчаянии, потому что ничего
нельзя было сделать, а мама не могла вынести мысли, что его пошлют на живо-
дерню, и тут позвонил один тип и предложил его купить.
-- Купить больную лошадь? -- не поверил я.
-- Не думаю, что папа собирался признаваться, насколько лошадь плоха.
Собственно говоря, Индийский Шелк к этому времени стоил ровно столько,
сколько на живодерне дают за тушу, а это не очень много. А тот малый пред-
ложил чуть не вдвое. Но он сказал, что знает, мол, Индийский Шелк больше не
может выступать на скачках, и он просто будет за ним хорошо ухаживать, от-
правит пастись на прекрасные луга, пусть это займет много времени... Но это
означало, что папа больше не будет оплачивать счета ветеринара, они с мамой
не будут видеть, как Индийскому Шелку становится все хуже и хуже, и мама не
будет бояться, что из него сделают собачьи консервы, и они позволили его
забрать.
Лошади второго заезда вырвались на дорожку и галопом пролетели мимо
нас; на солнце сверкнули яркие цвета жокеев.
-- И что было потом? -- спросил я.
-- Несколько недель -- ничего. Вроде бы мы стали забывать. А потом
кто-то сказал папе, что Индийского Шелка опять тренируют и он выглядит ве-
ликолепно. Папа не мог поверить.
-- Когда это произошло?
-- В прошлом году, как раз перед... перед Аскотом.
На земле у барьера уже собралась целая толпа, и я оттянул парнишку
вдоль дорожки чуть подальше, в ту сторону, куда должны были бежать лошади.
-- Давай дальше.
-- Ну, как раз подошли мои экзамены. И я считал, что они очень важны,
что от них зависит вся моя дальнейшая жизнь, понимаете?
Я понимал.
-- И папа узнал, что человек, который купил Индийского Шелка, отпра-
вил его ни на какие не на луга, а прямиком к Кальдеру Джексону.
-- Ага! -- сказал я.
-- И тот человек сказал, что Кальдер Джексон обладает даром целителя,
как волшебник, и он прочего коснулся Индийского Шелка, и тот поправился.
Только подумайте... И папа был в жутком состоянии, потому что кто-то ему
советовал послать лошадь к Кальдеру Джексону, когда все было так плохо, а
папа попросил не молоть ерунды и не лезть к нему со всякими шарлатанами. И
мама сказала, что он должен был послушаться ее, потому что она тогда гово-
рила, мол, почему бы и нет, ведь хуже уже .не будет, а папа отмахнулся, и
они поругались, и она опять плакала... -- Он захлебывался словами, история
лилась из него быстрей, чем он успевал ее рассказывать. -- И я не мог рабо-
тать, ни о чем думать не мог, они только об этом и говорили, и я пришел на
первый экзамен, и просто сидел там, и все, и понял, что провалился, и знал,
что провалю все остальные, потому что не мог сосредоточиться... А потом
как-то вечером Кальдер Джексон выступал по телевизору и сказал, что посове-
товал своему другу купить полумертвую лошадь, потому что люди, которым она
принадлежала, просто бросили ее умирать, потому что они не верили в целите-
лей, как и большинство людей, и он надеется, что лошадь в один прекрасный
день будет, как прежде, в отличной форме благодаря ему, и я знал, что он
говорит об Индийском Шелке. И он еще сказал, что собирается на следующий
четверг в Аскот... и тут папа закричал, что Кальдер Джексон просто украл
лошадь и все это грязное мошенничество. Оно, конечно, неправда, но в тот
момент я ему верил... и так возненавидел Кальдера Джексона, что уже не мог
рассуждать разумно. Понимаете, я стал считать, что это из-за него плакала
мама, из-за него я провалил экзамены, а папа потерял единственную настоящую
лошадь, которая у него раз в жизни появилась, и я захотел его убить.
Тяжкое слово упало, как камень, и поток внезапно остановился, и толь-
ко эхо звенело в октябрьском воздухе.
-- Так ты провалил экзамены? -- спросил я, выждав минуту.
-- Ну да. Большинство. Но я пересдал их под Рождество и получил хоро-
шие оценки. -- Он тряхнул головой и заговорил тише и спокойнее. -- Даже в
тот вечер я уже был рад, что вы не дали мне его зарезать. Я хочу сказать...
я поломал бы всю свою жизнь, я понял это потом. И все зазря, потому что па-
па не получил бы лошадь обратно, что бы я ни сделал, ведь это же была за-
конная продажа.
Я раздумывал над его словами, а в отдалении лошади выстраивались в
ряд, готовясь к старту трехмильного стипль-чеза.
-- Я, наверное, спятил, -- сказал мальчишка. -- Сейчас даже понять не
могу. То есть я же не способен вот так запросто убить человека, правда. Это
как будто был вовсе не я, а другой.
Юность, в который раз подумал я, может натворить дел.
-- Я взял на кухне мамин нож, -- сообщил он. -- Она так и не поняла,
куда он делся.
Интересно, хранится ли он еще в полиции. С отпечатками пальцев Рикки
на рукояти.
-- Я не знал, что в Аскоте будет столько народу, -- продолжал парень.
-- И столько ворот на ипподроме. В Ньюмаркете гораздо меньше. Меня просто
трясло, я боялся, что упущу его. Я собирался сделать это раньше, понимаете,
когда он подъедет. Я ждал у дороги, бегал по тротуару туда-сюда, как псих,
понимаете, я действительно был психом, все выглядывал его, а в рукаве лежал
нож и жег мое тело, так же как мысли жгли мозг... И тут я заметил его голо-
ву, все эти кудряшки, он переходил дорогу, я бросился вслед, но опоздал, он
уже вошел в ворота.
-- И потом, -- догадался я, -- ты просто ждал, когда он выйдет?
Он кивнул.
-- Там кругом было полно народу. Никто меня не замечал. Я рассчитал,
что если он прошел со станции этим путем, то здесь же должен пойти обратно.
Мне даже ожидание долгим не показалось. Пролетело в один миг.
Многоцветная волна лошадей поднялась над ближайшим барьером, рухнула
и с грохотом покатилась к нам. Земля гудела под копытами, воздух звенел от
брани жокеев, мощные тела взмывали над живой изгородью, волна пота, усилий,
скорости заполонила глаза, уши, разум, ударила по сердцу, как внезапное чу-
до, и пропала, схлынула, оставив по себе тишину. Я несколько раз спускался
к самим препятствиям, чтобы посмотреть, как это выглядит вблизи. Я видел
это и здесь, и на других ипподромах, и неистовый прилив возбуждения все еще
был для меня полон прелести и новизны.
-- Кто нынешний владелец Индийского Шелка? -- спросил я.
-- Мистер Чакворт из Бирмингема, -- ответил Рикки. -- Иногда его мож-
но встретить на скачках, и всегда он рассусоливает насчет Индийского Шелка.
Но это не он купил его у папы. Он купил позже, когда конь уже был в поряд-
ке. И дал настоящую цену, как мы слышали. От этого только хуже стало. И
горько, и жалко.
-- А кто купил лошадь у твоего отца?
-- Я его не видел... Фамилия его Смит. А имя какое-то смешное. Не
помню. Смит. Друг Кальдера.
-- Может быть, -- пораженно спросил я, -- его звали Дисдэйл Смит?
-- Точно. Похоже на то. А вы откуда знаете?
-- Он в тот день был в Аскоте, -- сказал я. -- Там же, на тротуаре,
как раз рядом с Кальдером Джексоном.
-- Он там был? -- Рикки явно потерял самообладание. -- Чертов сукин
сын! Все он врал про свои прекрасные луга!
-- А кто говорит правду, когда продает или покупает лошадей? -- рито-
рически спросил я.
У дальнего поворота дорожки показались скакуны, устало заходящие на
второй круг.
-- Что вы собираетесь делать? -- спросил Рикки. -- Ну