Генри и Вэл пришли от  новостей  в непритворное смятение и за  обедом
пересказали все остальным директорам. Тот, который с самого начала был про-
тив, разразился  подлинным гневом и  устроил мне яростную выволочку над та-
релкой с жареным палтусом.
      -- Такого никто не мог предвидеть, -- защищал меня Генри.
      -- Кто угодно мог предвидеть, -- язвительно уколол несогласный дирек-
тор, -- что такой легкомысленный  проект  ударит по нашей репутации. Тим  в
одночасье получил слишком много власти, и только Иго  суждение виной проис-
шедшему, только его. Если б ему хватило здравомыслия  указать на опасность,
мы бы выслушали  его  и отвергли заявку. Только  из-за  его бестолковости и
незрелости банк оказался под угрозой убытков, и я требую занести  мою точку
зрения в протокол следующего заседания правления.
      За столом взвинченно перешептывались, но Генри с непоколебимой добро-
сердечностью произнес:
      -- Мы все опозорены, если это позор, и нечестно называть Тима бестол-
ковым, если  он  не предвидел того, что не пришло в голову ни одному из эк-
спертов, составлявших страховой полис.
      Несогласный, однако, без устали твердил свое "Я вам  говорил!" за сы-
ром и  кофе, и я, опустив глаза, терпел его тычки, потому что не мог доста-
вить ему удовольствие увидеть, как я выхожу раньше него.
      -- Что вы собираетесь предпринять? -- спросил меня Генри, когда нако-
нец все молча поднялись и разошлись  по своим местам. --  Каковы ваши пред-
ложения?
      Подразумевалось, что он оставляет меня на том уровне, которого я дос-
тиг, и не отнимает у меня право на решения. Я был ему благодарен.
      -- Завтра  я вернусь  туда, -- сказал я, --  и разберусь в финансовой
ситуации. Подобью цифры. Скорее всего будет полный кошмар.
      Генри удрученно кивнул.
      -- Такой  чудесный конь.  Но никому, Тим, что бы  там ни говорили, не
пришло бы в голову, что у него такой изъян.
      Я вздохнул.
      -- Оливер  просил меня остаться на  завтрашнюю ночь и  на воскресную.
Мне не слишком хочется, но им нужна поддержка.
      -- Им?
      -- С ним Джинни, его дочь. Ей всего семнадцать. Оба страшно пережива-
ют. Это их подкосило.
      Генри похлопал меня по руке и проводил до лифта.
      -- Сделайте,  что сможете, --  напоследок сказал он. -- В понедельник
доложите нам о состоянии дел.
      В субботу утром, перед тем, как я вышел из дому, позвонила Джудит.
      -- Гордон рассказал мне о Сэнд-Кастле. Тим, это  ужасно. Бедные, бед-
ные люди.
      -- Паршивое дело, -- сказал я.
      -- Тим, передай Джинни, что я очень сожалею. Сожалею... дурацкое сло-
во, толкнешь кого-нибудь в магазине и тоже говоришь "сожалею". Милая девоч-
ка... она писала мне пару раз из школы, просто советовалась по-женски, я ее
просила.
      -- Она тебе писала?
      -- Да. Такая прелестная девочка. Такая умная. Но это... это чересчур.
Гордон сказал, что им грозит опасность потерять все.
      -- Я собираюсь сегодня к ним, посмотрю, в каком он состоянии.
      -- Гордон мне сказал. Пожалуйста, передай им, что я их люблю.
      -- Передам. -- Я чуть помолчал. -- Я тебя тоже люблю.
      -- Тим...
      -- Я просто хотел сказать тебе. Ничего не изменилось.
      -- Мы не виделись с вами несколько недель. То есть... я не виделась.
      -- Гордон вошел в комнату? -- догадался я.
      -- Именно так.
      Я улыбнулся дрожащими губами.
      -- Понимаешь, я о тебе все  время слышу. Он о тебе постоянно упомина-
ет, а я переспрашиваю... от этого кажется, что ты поблизости.
      -- Да, -- сказала она совершенно нейтральным голосом. -- Я в точности
понимаю, что вы хотите сказать. Я чувствую в точности то же самое.
      -- Джудит... -- Я резко вздохнул и постарался, чтоб мой  голос звучал
спокойно, под стать ей. -- Передай  Гордону, что я позвоню ему домой, с его
разрешения, если там  что-нибудь случится и потребуется его консультация до
понедельника.
      -- Я  передам. Подождите у телефона. -- Я  услышал, как она повторяет
просьбу, и отдаленный голос Гордона рокочет в ответ, и наконец она сказала:
      -- Да, он говорит, пожалуйста, сегодня вечером мы будем дома,  и зав-
тра большей частью тоже.
      -- Может быть, когда телефон зазвонит, ты возьмешь трубку.
      -- Может быть.
      Короткое молчание, и я сказал:
      -- Пожалуй, я пойду.
      -- Так до свидания, Тим, --  откликнулась она. -- Дайте нам знать. Мы
оба будем думать о вас весь день, я уж знаю.
      -- Я позвоню, -- сказал я. -- Можешь не сомневаться.
      День прошел в целом скверно, как я и ожидал, а в некоторых отношениях
и еще  хуже. Оливер и Джинни двигались как  бледные автоматы, издавали нес-
вязные восклицания и забывали, куда клали вещи. Обед, в версии Джинни, сос-
тоял из переваренных яиц и пакетов картофельных чипсов.
      -- Мы  не говорили о том, что произошло,  ни Найджелу, ни работникам,
-- сообщил Оливер. -- К счастью, в расписании СэндКастла временное затишье.
Он был очень занят, потому что  почти все его кобылы ожеребились в середине
марта, друг за другом, кроме четырех  и той, что все еще не разродилась. --
Он дернул щекой. -- А что до других жеребцов, то все их кобылы, разумеется,
тоже здесь, и  мы принимаем  их жеребят  и  наблюдаем за  их случением.  То
есть... мы должны продолжать. Мы должны.
      К четырем часам они вдвоем отправились по дворам для вечернего обхода
конюшен, старательно  распрямив  плечи, чтобы предстать перед обслуживающим
персоналом в обычном виде, а я приступил к подсчету цифр, выписанных из до-
кументов Оливера.
      Когда я закончил, итог  оказался  устрашающим, он означал, что Оливер
может до конца  жизни остаться банкротом,  не восстановленным в  правах.  Я
сложил бумаги  в свой портфель  и попытался придумать что-нибудь более кон-
структивное; тут телефон Оливера зазвонил.
      -- Оливер? -- Голос показался мне смутно знакомым.
      -- Он вышел, -- ответил я. -- Нужно что-нибудь передать?
      -- Попросите его перезвонить Урсуле Янг. Я продиктую вам номер.
      -- Урсула! -- удивленно воскликнул я. -- Это Тим Эктрин.
      -- Правда? -- Для нее это тоже было неожиданностью. -- Что вы там де-
лаете?
      -- Просто провожу уик-энд. Могу я помочь?
      Она слегка поколебалась, но затем сказала:
      -- Да,  видимо, вы можете. Боюсь, правда, что  для Оливера это плохие
новости. Большое огорчение, можно сказать. -- Она помолчала. -- У меня есть
подруга, которая держит небольшой конный завод, всего один  жеребец, но до-
вольно неплохой, и она  пришла в восторг, когда узнала, что одна  из кобыл,
записанных на него в этом  году,  носит жеребенка от Сэнд-Кастла. Она  была
так возбуждена, понимаете, жеребенок такого калибра должен был появиться на
свет в ее хозяйстве.
      -- Да, -- сказал я.
      -- Ну вот, она позвонила мне сегодня утром и расплакалась.  -- Урсула
и сама всхлипнула: она могла казаться грубой, но чужие слезы всегда ее рас-
страивали. -- Она сказала, что кобыла ожеребилась сегодня  ночью, когда хо-
зяйка не могла присутствовать. Она сказала, что вчера вечером кобыла не по-
давала признаков, роды, должно быть, прошли легко и быстро, кобыла в поряд-
ке, но...
      -- Но что? --  поторопил я, едва дыша. -- Она сказала,  что жеребенок
-- кобылка -- уже стоял на ножках и сосал, когда она сегодня утром пришла к
деннику кобылы,  и сначала она была вне  себя от  радости, но потом...  по-
том...
      -- Продолжайте, -- убито сказал я. -- Потом она увидела. Говорит, это
было ужасно.
      -- Урсула...
      -- У жеребенка был только один глаз.
      "Боже! -- подумал я. -- Боже милостивый!"
      -- Она  сказала, что на другой стороне ничего  не было. Даже углубле-
ния. -- Урсула опять всхлипнула.  --  Вы передадите Оливеру? Я считаю,  ему
лучше знать. Он расстроится, конечно. Мне так жаль!
      -- Я передам.
      -- Такое случается, я знаю, -- сказала она. -- Но так погано на душе,
когда это случается с твоими друзьями.
      -- Вы правы.
      -- Что ж, до свиданья, Тим. Надеюсь, скоро увидимся на скачках.
      Я положил трубку и задумался, как же им сказать об этом. Джинни я так
и не  сказал, только  Оливеру, который сел и спрятал  лицо в ладонях, живая
статуя отчаяния.
      -- Это безнадежно, -- выговорил он.
      -- Еще  нет.  -- Я старался его подбодрить, но сам не верил в то, что
говорил. -- Еще остаются анализы Сэнд-Кастла.
      Оливер тяжело осел на стуле.
      -- Их  уже сделали, они ничем  не помогут. Должно  быть, неправильные
гены очень уж малы. Никто 'Их не увидел, несмотря на мощный микроскоп.
      -- Что вы такое говорите. Они могут разглядеть ДНК, а не только лоша-
диные хромосомы!
      Он с трудом поднял голову.
      -- Даже если и так... гадать придется долго. -- Он  глубоко вздохнул.
-- Я думаю запросить Центр Исследований лошадей в Ньюмаркете, пусть они за-
берут его и выяснят, можно ли что-нибудь найти. Позвоню им в понедельник.
      -- Есть идея, -- осторожно сказал я. -- В общем, это звучит глупо, но
не могло  ли  быть такого, что он просто что-то не то съел? В прошлом году,
то есть.
      Оливер покачал головой.
      -- Я думал об этом. Я, черт возьми, обо всем думал, уж поверьте. Всем
жеребцам дают один и тот же корм, и ни один жеребенок от остальных не полу-
чил повреждений, по крайней мере, мы об этом не слышали. Найджел сам кормит
жеребцов, фураж хранится в том же  дворе, и мы всегда внимательно следим за
тем, что им дается, поскольку они должны поддерживать форму.
      -- А морковь? -- спросят я. -- Я даю морковь всем лошадям в поместье.
Здесь все  так делают.  Морковь -- хорошая пища. Я  покупаю ее центнерами и
храню в первом большом дворе, где основное кормохранилище.  Каждый день на-
бираю полные карманы. Да вы видели. Ротабой, Летописец и Длиннохвостый тоже
ее едят. Морковь ничем не может повредить.
      -- А краска, что-нибудь такое? Что-нибудь новое в стойле, что  вы ус-
троили ради безопасности? Что-нибудь, что он мог сжевать?
      Оливер все качал и качал головой.
      -- Я прикидывал  и  так, и эдак. Стойла  все  абсолютно одинаковые. В
деннике Сэнд-Кастла нет ничего, чего не  было бы в других. Они ничем не от-
личаются. -- Он беспокойно вздрогнул. -- Я ходил туда и проверял, не мог ли
жеребец лизнуть что-нибудь, если вытянет шею во всю длину над  нижней двер-
цей. Там ничего нет, вообще нет.
      -- Ведра для воды?
      -- Нет.  Ведра не всегда используются одни  и те  же. То есть,  когда
Ленни их наполняет, он  не обязательно несет их именно в те  стойла, откуда
забрал. На ведрах не написаны имена жеребцов, если вы это имели в виду.
      Я ничего не имел в виду, просто искал иголку в стоге сена.
      -- Сено... -- сказал я. --  Как насчет аллергии? Может, у него аллер-
гия к чему-то? Может аллергия дать такой эффект?
      -- Никогда ни о чем подобном  не слышал. В понедельник спрошу у людей
из Центра.
      Оливер поднялся, чтобы плеснуть нам чего-нибудь выпить.
      -- Хорошо,  что вы  здесь, -- заметил он. --  Вроде как бездонную яму
прикрыли сетью. -- Он со слабой полуулыбкой подал мне стакан, и у меня соз-
далось определенное впечатление, что он еще не окончательно сломался.
      Потом я  позвонил в  дом Майклзов, и на первый  же звонок снял трубку
Гордон, точно  сидел у теле-вфона. Ничего  хорошего, доложил я,  только вот
Джинни передает Джудит,  что  любит ее. Гордон сказал,  что  Джудит в саду,
рвет петрушку на ужин и он ей передаст.
      -- Позвоните завтра, -- сказал он, -- если мы можем помочь.
      Наш здешний ужин, приготовленный и оставленный  в холодильнике прихо-
дящей домохозяйкой Оливера, заполнил пустоту, оставшуюся от обеда, и Джинни
после него прямиком отправилась спать, сказав, что в два поднимется  и пой-
дет с Найджелом во двор жеребят.
      -- Она дежурит ночами, -- сказал  Оливер. -- Они с Найджелом -- хоро-
шая команда. Он говорит, но Джинни здорово ему помогает, особенно когда три
или четыре кобылы  жеребятся  одновременно. Я  и  сам частенько выхожу,  но
столько всего приходится решать за день, столько бумажной работы, что устаю
зверски. Поем и валюсь спать без задних ног.
      Мы тоже пошли спать довольно рано, и я проснулся в  просторной госте-
вой комнате с высоким потолком, когда еще стояла глухая тьма. Это было одно
из  тех  мгновенных пробуждении, когда нечего и  надеяться  быстро  заснуть
опять, и я вылез из постели  и подошел к окну, которое выходило на конюшен-
ный двор.
      Я видел только крыши, и сторожевые огни, и  маленький участок первого
двора. Видимой суеты не было, часы мои показывали половину пятого.
      Я прикинул, как отнесется Джинни к  тому, что я присоединюсь к ней во
дворе жеребят; затем оделся и вышел.
      Они все были там: Найджел, Оливер и Джинни, все в одном стойле с рас-
пахнутой дверью, где на боку, на соломе, лежала кобыла. При  моем приближе-
нии все  повернули головы, но особенно не удивились  и не стали приветство-
вать.
      -- Это Плюс Фактор, -- сказал Оливер. -- Жеребенок будет от Сэнд-Кас-
тла.
      Голос его был спокойным; так  же  держалась и Джинни, и я  догадался,
что они еще ничего не сказали Найджелу об уродствах. На  их  лицах еще была
надежда, точно им верилось, что вот этот наконец будет такой как надо.
      -- Она на подходе, -- тихо сказал Найджел. -- Приготовьтесь.
      Кобыла издала хрюкающий звук, и ее  вздувшиеся  бока  напряглись.  Мы
стояли молча, наблюдали и не  вмешивались.  Показалось  копытце,  обтянутое
поблескивающей полупрозрачной пленкой, за ним очертания  длинной, узкой го-
ловы, потом очень быстро последовал  весь  жеребенок,  шлепнулся на солому,
окутанный испарениями, пленка разорвалась, свежий воздух проник в легкие, и
новая жизнь началась вместе с первой трепетной судорогой вздоха.
      "Изумительно!" -- подумал я.
      -- Он в порядке?  -- нагибаясь, спросил Оливер, уже не в  силах сдер-
жать откровенную тревогу.
      -- Само собой. -- Найджел пригляделся. -- Чудесный жеребеночек. Толь-
ко передняя ножка согнута...
      Он встал  на колени рядом с  жеребенком, который уже  неловко силился
приподнять голову, и  нежно подставил руки, чтобы помочь высвободить согну-
тую ножку из пленки и распрямить  ее. Он коснулся ее... и замер. Мы увидели
все.
      Нога не была согнута. Она кончалась культей у колена. Дальше  не было
кости, не было щетки, не было копыта.
      Джинни рядом со мной всхлипнула, захлебнулась и резко выскочила в от-
крытую дверь,  во тьму. Сделала неуверенный шаг, второй  -- и бросилась бе-
жать, бежать в никуда, бежать от настоящего, от будущего, от непредставимо-
го. От беспомощного маленького создания, лежащего на соломе.
      Я бежал  за ней, прислушиваясь к ее шагам,  шуршащим по гравию, потом
перестал их слышать и  понял, что она свернула на траву. Я  побежал медлен-
нее,  следуя  за  ней по дорожке к выгульному дворику, не видя ее, но зная,
что она где-то на тропе между загонами. Глаза мои медленно привыкали к тем-
ноте, и наконец я увидел ее неподалеку: она стояла на  коленях  у одного из
столбов и глухо рыдала в полном, недетском отчаянии.
      -- Джинни, -- шепнул я.
      Она вскочила и бросилась ко мне, точно к спасителю, с силой вцепилась
в меня,  ее  тело содрогалось от плача, лицом она зарылась в мое плечо, и я
крепко ее обнял. Мы стояли так,  пока не прошел приступ, пока, вытащив пла-
ток из кармана джинсов, она не смогла заговорить.
      --  Одно  дело знать теоретически, -- выдавила  она  голосом,  полным
слез; ее тело все еще судорожно  вздрагивало. -- Я читала те письма. Я зна-
ла. Но видеть... это другое дело.
      -- Да, -- сказал я.
      -- И это значит... -- Она несколько раз вздохнула, пытаясь взять себя
в руки. -- Это значит, что мы потеряем наш завод. Так ведь? Потеряем все?
      -- Я еще не знаю. Слишком рано что-то утверждать.
      -- Бедный папа. -- Слезы медленно текли по ее щекам, но это был безо-
бидный дождь после урагана. -- Не знаю, как он сможет это перенести.
      -- Не впадай в отчаяние. Если есть способ спасти вас, мы его найдем.
      -- Вы имеете в виду... банк?
      -- Я всех имею в виду.
      Она вытерла глаза, высморкалась и наконец, сделав шаг назад, высвобо-
дилась из моих рук, достаточно сильная, чтоб покинуть убежище. Мы  не спеша
вернулись во  двор жеребят и не нашли  там никого,  кроме лошадей. Я  отпер
закрытую верхнюю дверцу стойла Плюс Фактора и заглянул  внутрь; увидел, что
кобыла безропотно стоит там, а жеребенка нет, и задумался, чувствует ли она
грызущую тоску потери.
      -- Папа и Найджел забрали его, так? -- спросила Джинни.
      -- Да.
      Она кивнула,  довольно легко это приняв.  Смерть для нее  была частью
жизни, как для  всякого  ребенка, который рос рядом  с  животными. Я закрыл
дверь стойла  Плюс  Фактора,  и  мы с Джинни пошли обратно в дом, а небо на
востоке светлело, и занимался новый день, воскресенье.
      Работа в  поместье  продолжалась.  Оливер звонил различным владельцам
кобыл, присланных для случения с другими тремя жеребцами,  сообщал, что же-
ребята родились  живыми и здоровыми, кроме  одного, который умер  в утробе,
весьма сожалею. Голос его звучал твердо, ровно, властно; многоопытный капи-
тан вернулся на мостик, и видно было, как в его истерзанную душу час за ча-
сом возвращается твердость. Я восхищался им; я собирался всеми силами бить-
ся за то, чтобы дать уйму время, чтобы достичь компромисса  и предотвратить
окончательный крах.
      Джинни, приняв душ и позавтракав, облачилась в юбку и свитер и отпра-
вилась с утренним визитом к Уотчерлеям. Вернулась она, улыбаясь; такова уп-
ругость юности.
      -- Обе  их кобылы  чувствуют себя лучше, -- доложила  она, -- и Мэгги
говорит, ходят  слухи, будто у Кальдера Джексона дела  пошли хуже, его двор
наполовину пуст. Радости Мэгги нет предела, по ее словам.
      У меня мелькнула мысль, что и для Уотчерлеев крах Оливера будет озна-
чать возвращение к ржавчине и сорнякам, но вслух я заметил:
      -- Должно быть, мало сейчас больных лошадей.
      -- Мэгги говорит, мало больных лошадей с богатыми хозяевами.
      После обеда Джинни заснула на диване и выглядела  такой подетски без-
мятежной, а когда проснулась, на нее накатила ночная боль.
      -- Ой, вы знаете... -- По ее лицу поползли слезы. -- Мне снилось, что
ничего не было. И что этот жеребенок -- только сон, всего лишь сон...
      -- Ты и твой отец, -- сказал я, -- вы оба храбрые люди.
      Она шмыгнула и утерла нос тыльной стороной ладони.
      -- Вы хотите сказать,  -- задумалась она, -- что бы ни  случилось, мы
не потерпим поражение?
      -- Угу.
      Она всмотрелась в меня и чуть погодя кивнула.
      -- Если даже и так, мы начнем сначала. Мы будем работать. Он уже пос-
тупал так раньше, вы знаете.
      -- У вас обоих есть этот дар.
      -- Хорошо, что вы приехали. -- Она смахнула подсыхающие слезы со щек.
-- Бог знает, что бы тут было без вас.
      Я пошел  с ней  по дворам с вечерним обходом;  уборка и кормление шли
своим чередом.  Джинни, как обычно, сходила  на склад, набила  карманы мор-
ковью и то и дело совала ее кобылам, весело переговариваясь с парнями, при-
лежно выполнявшими поденную работу. Никто из них, видя и слыша ее, не мог и
представить, что на нее рушатся небеса.
      -- Вечер добрый, Крис, как сегодня ее копыто?
      -- Здравствуй, Денни. Ты его что, утром завел?
      -- Привет, Пит. У нее такой вид, будто она со дня на день ожеребится.
      -- Добрый вечер, Шон. Как у нее дела?
      -- Эй, Сэмми, она сегодня хорошо ест?
      Парни отвечали  ей так, будто говорили с самим  Оливером, открыто и с
уважением, и по большей части не прерывали своего занятия. Когда мы покида-
ли первый двор, я на мгновение  оглянулся, и мне вдруг показалось, что один
из работников был Рикки Барнет.
      -- Кто это? -- спросил я Джинни.
      Она проследила за  моим взглядом и  увидела парня, который