а этой
неделе она будет в  субботу на скачках в Донкастере, и она  слишком занята,
чтобы специально выбирать время для разговора.
      Я отправился на север в Донкастер поездом и встретился с этой леди на
ипподроме, где должны были состояться последние в этом году гладкие скачки.
Она ждала,  как было условлено, у входа для членов клуба, и на ней был при-
метный красный бархатный берет. Она затащила меня в бар, к уединенному сто-
лику, где нас никто не мог прервать.
      Лет пятидесяти,  грубоватая,  подтянутая,  безапелляционная, она была
склонна обходиться со мной как  с  ребенком. Но она же терпеливо  прочитала
мне бесценную лекцию о выгодах владения племенным жеребцом.
      -- Остановите  меня, -- сказала она вначале, --  если я скажу что-ни-
будь, чего вы не поймете.
      Я кивнул.
      -- Отлично. Скажем, вы приобрели коня, который выиграл Дерби, и хоти-
те обратить ваш золотой прииск в капитал. Вы прикидываете, сколько,  по ва-
шему мнению, могли бы выручить за коня, затем делите это  на  сорок и пыта-
етесь продать каждый из сорока паев по этой цене. Возможно, продадите, воз-
можно, и нет. Это зависит от коня. За Троянцем, например, выстроятся в оче-
редь. Но если ваш победитель не чистопороден до отвращения или малоизвестен
вне Дерби, вы получите прохладный отклик и должны будете снизить цену. Пока
понятно?
      -- Гм, -- сказал я. -- Почему именно сорок частей?
      -- Вы что, вообще полный чайник? -- изумилась она.
      -- Поэтому я и здесь.
      -- Ну, что ж. Жеребец  покрывает  сорок кобыл за сезон. Сезон  длится
примерно с февраля по июнь.  Кобыл  привозят к жеребцу, разумеется. Сам  он
всегда остается на месте. Сорок -- это просто обычная норма:  физическая, я
имею в  виду. Некоторые способны и на большее,  но у большинства истощаются
силы. Так что принятое число -- сорок. Теперь, скажем, у вас есть кобыла, и
вы вычислили, что, если случить ее с определенным жеребцом, вы можете полу-
чить жеребенка высшего класса. Тогда вы попытаетесь занять одно из этих со-
рока мест. Эти места  называются  номинациями. Вы обращаетесь за номинацией
либо прямо в конюшню,  где стоит жеребец, либо через такого агента,  как я,
или даже через объявление в газете для заводчиков. Продолжать дальше?
      -- Добивайте, -- кивнул я.
      Она коротко усмехнулась.
      -- Люди, которые вступают в пай на жеребца,  иногда имеют собственных
чистокровных кобыл, от которых  хотят  получить племенное потомство. -- Она
сделала паузу. -- Может быть, я должна объяснить более доходчиво,  что все,
у кого есть пай, автоматически получают номинацию каждый год.
      -- Ага, -- сказал я.
      -- Да. Так что, скажем, у вас есть пай и, следовательно, есть номина-
ция, но у вас нет кобылы,  которую можно послать к жеребцу. Тогда вы прода-
ете вашу номинацию тому, у кого есть кобыла, а остальное вам уже известно.
      -- Я вас внимательно слушаю.
      -- После  первых трех лет номинации могут измениться  в цене и факти-
чески часто  идут с  аукциона, но, конечно, в течение  первых трех лет цены
фиксированы.
      -- Почему "конечно"?
      Она устало вздохнула.
      -- Потому что первые три года неизвестно, каким будет потомство этого
жеребца. Кобылы вынашивают жеребят  одиннадцать  месяцев, и первый помет не
может выступать на скачках, пока не достигнет двух лет. Если вы произведете
подсчет, вы поймете, что жеребец будет стоять в стойле три сезона и, следо-
вательно, покроет сто двадцать кобыл, прежде чем наступит решающий момент.
      -- Верно.
      -- Так что при  фиксированном взносе за жеребца в первые три  года вы
делите стоимость жеребца на сто двадцать, вот и все. Это и есть взнос, наз-
начаемый за жеребца, за то, что  он покроет кобылу. Из этого и состоит сум-
ма, которую вы получаете, если продадите свою номинацию.
      Я прищурился.
      -- Это значит, --  сказал я, -- что если вы продадите  ваши номинации
за три года, то возместите полную сумму вашего первоначального вклада?
      -- Именно так.
      -- А после этого... каждый  раз,  каждый год, когда вы продаете  ваши
номинации, это чистый доход?
      -- Да. Облагаемый налогом, разумеется.
      -- И как долго это может продолжаться?
      Она пожала плечами.
      -- Десять-пятнадцать лет. Зависит от потенции жеребца.
      -- Но это...
      -- Да, -- кивнула она. -- Одно из самых выгодных вложений капитала на
свете.
      Бар за нашими спинами  наполнялся  людьми, они громко разговаривали и
дышали себе на пальцы, спасаясь от промозглого уличного  холода. Урсула Янг
одобрила согревающее в виде виски  с  имбирной настойкой, а себе я  заказал
кофе.
      -- Вы не пьете? -- с легким неодобрением поинтересовалась она.
      -- В дневное время не особенно.
      Она неопределенно кивнула, ее взгляд бегло  обследовал окружающее об-
щество, ее мысли уже вернулись к повседневным делам.
      -- Еще вопросы есть? -- сказала она.
      -- Я обязательно подумаю, как только мы расстанемся.
      Она кивнула.
      -- Я буду здесь  до конца скачек. Если я вам понадоблюсь,  вы найдете
меня около весовой.
      Мы уже  собирались расходиться, когда  в бар вошел человек, чью внеш-
ность, раз увидев, невозможно забыть.
      -- Кальдер Джексон! -- воскликнул я.
      Урсула покосилась через плечо.
      -- Да, это он.
      -- Вы его знаете? -- спросил я.
      -- Его все знают. -- Она говорила подчеркнуто ровным тоном, как бы не
желая выдавать своих мыслей. Та же самая реакция, отметил я, которую он вы-
зывал у Генри, у Гордона и у меня.
      -- Вам он не нравится? -- предположил я.
      -- Ни  то, ни другое. -- Она пожала плечами. -- Он для меня часть об-
щей картины. Судя по тому, что о нем говорят, он иногда добивается потряса-
ющих результатов. -- Она бросила  на  меня быстрый взгляд. -- Наверное,  вы
видели его по телевизору, когда он превозносил значение трав?
      -- Я встречался с ним в июне, -- сказал я, -- в Аскоте.
      -- Бывает. -- Она поднялась со стула, и я встал вместе с ней, искрен-
не благодаря ее за помощь.
      -- Не за  что, -- сказала она. -- Всегда к вашим услугам. --  Она по-
молчала. -- Думаю, нет  смысла  спрашивать, из-за какого жеребца затевалась
эта болтовня?
      -- Извините, нет. Это касается клиента.
      Она слегка улыбнулась.
      -- Вы знаете, где меня искать, если вам понадобится агент.
      Чтобы добраться  до двери, мы должны  были пройти рядом  с Кальдером.
Мимоходом я подумал, узнает ли он меня, вспомнит ли через  столько месяцев.
В конце концов, я не был запоминающейся личностью, просто стандартные шесть
футов без малого, глаза, нос и рот, расположенные примерно в нужных местах,
а сверху темные волосы.
      -- Привет, Урсула, -- сказал  он,  и его голос легко пробился  сквозь
общий гул. -- Ужасно холодный день.
      -- Кальдер.  -- Она кивнула  ему, как знакомому. Его взгляд скользнул
по моему лицу, миновал его и  вновь обратился к моей спутнице. Затем после-
довала классическая сцена узнавания. Он  застыл,  посмотрел  опять на меня,
глаза его удивленно расширились.
      -- Тим,  -- недоверчиво сказал он. -- Тим...  -- И защелкал пальцами,
воспроизводя в памяти трудную фамилию. -- Тим Эктрин!
      Я кивнул. Он обратился к Урсуле:
      -- Вы знаете, что Тим спас мне жизнь?
      Она изумленно выслушала его объяснение, потом изумленно спросила, по-
чему я ей не рассказал.
      -- Разумеется, я об этом читала,  -- сказала,она. -- И была очень ра-
да, что вы уцелели, Кальдер.
      -- Вы больше ничего об этом не слышали? -- спросил я его. -- От поли-
ции, от кого-нибудь еще?
      Он покачал кудрявой головой.
      -- Ничего не слышал.
      -- Мальчик не сделал второй попытки?
      -- Нет.
      -- Вы хоть сколько-нибудь представляете, откуда он взялся? -- спросил
я. -- Я знаю, вы сказали полиции, что не знаете, но... ну, может, вам прос-
то нужно было так сказать.
      Однако он весьма решительно покрутил головой и сказал:
      -- Если бы я мог помочь  в поимке маленького ублюдка, я бы тотчас это
сделал. Но  я  не  знаю,  кто это был. Я, строго говоря, его и не разглядел
толком, но твердо знаю, что я, дьявол побери, его никогда не видел.
      -- Как идут исцеления? -- поинтересовался я. -- Трепетные прикоснове-
ния?
      Его глаза  коротко вспыхнули; с  его точки зрения вопрос, видимо, был
верхом дерзости и невоспитанности, но вспомнив, должно быть, что обязан мне
жизнью, он ответил любезно:
      -- Вознаграждаются. Приятно знать, что приносишь пользу.
      Стандартные ответы, подумал я. Как всегда.
      -- Ваши конюшни полны, Кальдер? -- спросила Урсула.
      -- Если потребуется, всегда есть вакансия, -- обнадежил он. -- Вы хо-
тите послать ко мне лошадь?
      -- У одной моей клиентки есть жеребчик-двухлетка, который едва на но-
гах стоит, и тренер уже отчаялся понять, в чем дело. Она -- в смысле клиен-
тка -- вспомнила о вас.
      -- Я хорошо справляюсь с общей слабостью такого вида.
      Урсула нерешительно наморщила лоб.
      -- Она  переживает, что Ян Паргеттер  сочтет ее вероломной,  если она
отошлет вам своего жеребенка. Паргеттер уже несколько недель его лечит, да,
видно, безуспешно.
      Кальдер увещевающе улыбнулся.
      -- Мы с Яном Паргеттером в хороших отношениях, уверяю вас.  Он иногда
даже уговаривает владельцев посылать ко мне лошадей. Очень мило с  его сто-
роны. Понимаете, мы совместно обсуждаем каждый случай и приходим к соглаше-
нию. В конце концов, мы оба считаем, что первоочередная наша цель -- выздо-
ровление пациента. -- Снова мелькнуло впечатление, что он повторяет заучен-
ные слова.
      -- Ян  Паргеттер -- ветеринар?  -- без особого любопытства спросил я.
Оба посмотрели на меня.
      -- Э-э... да, -- сказал Кальдер.
      -- Он один из тех, кто обслуживает Ньюмаркет, -- добавила  Урсула. --
Очень прогрессивен, не боится пробовать новые средства. Десятки тренеров на
него молятся.
      -- Вы просто спросите его,  Урсула,  -- вмешался Кальдер. -- Ян  под-
твердит, что  не возражает, когда  владельцы посылают ко мне своих лошадей.
Даже если широта его кругозора не распространяется на лечение руками, он по
крайней мере верит, что  я не сделаю пациентам хуже. -- Это  прозвучало как
самокритичная шутка, и мы все улыбнулись.  Мы с Урсу-лой Янг еще минуты две
слонялись по бару, а за нашими спинами Кальдер вежливо отвечал на очередной
бессмертный вопрос.
      -- Да,  -- говорил он, -- всем средствам  против хронического кашля у
лошадей я предпочитаю  отвар лакричного корня, куда добавлено немного инжи-
ра. Вы процеживаете микстуру и подмешиваете ее в обычный корм лошади...
      Дверь за нами закрылась, и голос смолк.
      -- А ведь он, должно быть, устает, все время объясняя свои методы, --
сказали я. -- Удивительно, что он никогда не огрызается.
      Женщина рассудительно заметила:
      -- Кальдер  зависит от телевизионной популярности, хорошего отношения
публики и врачебных успехов, именно в таком порядке. Ему принадлежит конюш-
ня в предместье Ньюмаркета, там около тридцати денников. До того, как Каль-
дер ее купил,  конюшня  была постоянным местом тренировок  --  и сейчас она
почти всегда полна.  Только что заболевшие  или давно заезженные  клячи  --
всех посылают к нему либо от  искренней веры, либо в качестве последней на-
дежды.  Я не  претендую, что  разбираюсь  в лечении  травами, а  что до  их
сверхъестественной целительной силы... -- Она покачала головой. -- Одно не-
сомненно: каковы бы  ни  были его методы, у  лошадей,  покидающих его двор,
обычно куда более здоровый вид, чем у поступающих туда.
      -- Кто-то в  Аскоте говорил, что  он возвращает умирающих  лошадей  к
жизни.
      -- Гм...
      -- Вы в это не верите?
      Она посмотрела  мне прямо в глаза,  мудрая деловая женщина,  всю свою
жизнь посвятившая чистокровным животным.
      -- Умирающие, -- сказала она, -- термин относительный,  когда дело не
заканчивается смертью.
      Я оценил это по достоинству и слегка поклонился.
      -- Но  если быть справедливой, -- добавила она,  -- я знаю, наверное,
что он полностью и навсегда вылечил десятилетнюю племенную  кобылу от коли-
та, который обыкновенно приводит к смертельному исходу.
      -- Он обихаживает только скаковых лошадей?
      -- О  нет, он возьмет всякую животинку, от  пони до случайной лошади.
Но это все ценные лошади, для хозяев, я имею в виду. Не думаю, что лечебни-
ца Кальдера слишком уж дешевая.
      -- Непомерные цены?
      -- И этого я не слышала. Справедливые, полагаю, если считаться  с ре-
зультатами.
      Мне показалось, что о Кальдере  Джексоне  я узнал чуть ли не  больше,
чем о  паях на жеребцов, но у меня, в конце концов, был к нему обоснованный
интерес. Отчего-то хочется,  чтобы жизнь, которую ты спас, приносила реаль-
ную пользу миру. Не могу сказать, что это логично, но так оно и есть. Я был
рад, когда оказалось, что  Кальдер  действительно лечит лошадей, пусть даже
его собственными неортодоксальными способами; но если я желал при этом теп-
лее отнестись к нему как к личности, у меня мало что вышло.
      Урсула Янг отправилась по своим делам, и хотя мне в этот день еще по-
падались на  глаза  и она, и Кальдер, я не подошел к ним поговорить. Я вер-
нулся в Лондон поездом, утром в воскресенье просидел два часа на телефоне и
в полдень того же воскресенья выехал в Хартфордшир на поиски  Оливера Ноле-
са.
      Столетней постройки кубический особняк из красного кирпича имел нежи-
лой вид.  На мой  вкус, его могли бы оживить  вьющиеся растения, но Оливеру
Нолесу были не по  душе  смазанные контуры: бескомпромиссная аккуратность и
чистота обнаженных линий отличали решительно каждый уголок его владений.
      Его земля была поделена на  множество  загонов  различных размеров, и
каждый окружен безукоризненно ровной оградой из  белых перекладин. Содержа-
ние их, как  я  прикинул, затормозив перед крыльцом  на  дорожке из гравия,
сквозь который не пробивалось ни единой травинки, должно  было обходиться в
целое состояние. Несколько кобыл с  жеребятами  паслись  в дальних загонах,
склонив головы к траве, вынюхивая последние ломкие стебельки умирающего го-
да. День сегодня был холодный, пасмурное солнце уже  опускалось за отдален-
ные холмы,  под застывшим небом сгущались  зимние сумерки, в  сыром воздухе
пахло прелью, дымом горящих поленьев и палой листвой.
      Никаких опавших  листьев  как  таковых  не  наблюдалось. Ни цветочных
клумб, ни декоративных  живых изгородей, ни деревьев окрест. Бесплодный ум,
подумал я, стоит за делом, цель которого -- пло-дотворение жизни.
      Оливер  Нолес,  собственной персоной отворивший на мой стук  парадную
дверь, оказался приятным худощавым мужчиной, по  виду образованным, быстрым
в движениях, с  манерами одновременно властными и учтивыми. Привык командо-
вать, определил я; это у него в крови.  Положительный, прямодушный, владеет
собой. К тому же в его сдержанности есть своеобразное обаяние.
      -- Мистер Эктрин? -- Улыбаясь, он пожал мне руку. -- Должен признать-
ся, я ожидал кого-нибудь... постарше.
      На это есть несколько ответов, к примеру, "время об этом позаботится"
или "завтра стану  постарше", но они  не показались мне  уместными.  Вместо
этого я сказал: "Я представлю отчет". Это должно было его успокоить и в са-
мом деле успокоило, и он пригласил меня в дом.
      Можно было предсказать, что  интерьер  будет таким же тягостно опрят-
ным. Просмотренные газеты  и журналы складывались стопкой в отведенное мес-
то. Мебель старинная, хорошо отполированная, латунные  ручки сияют, персид-
ские ковры вызывают почтение. Хозяин провел меня в гостиную, ко  торая слу-
жила ему и кабинетом; стены в ней были густо увешаны фотографиями жеребцов,
кобыл и жеребят, и из окна, за широкой площадкой, посыпанной  гравием, была
видна арка, выходящая на обширный конюшенный двор.
      -- Денники кобыл, -- сказал он, проследив за моим взглядом. -- За ни-
ми  денники  жеребят.  3а ними площадка для случки, а в дальнем ее краю еще
денники жеребцов. Коттедж моего старшего конюха, затем общежитие для работ-
ников, вон те крыши в низине. -- Он остановился. --  Может  быть, вы хотите
осмотреть?
      -- Очень хочу, -- сказал я.
      -- Тогда пойдемте. -- Он повел  меня к заднею двери, захватив по пути
пальто и свистнув черную охотничью собаку. -- Ну-ка, Сквибс, пойдем, стари-
на, -- сказал он, с нежностью глядя, как его пес  в  экстазе скребет лапами
порог. -- Глоток свежего воздуха тебе не повредит.
      Мы пошли к конюшенной арке втроем. Сквибс носился  кругами и зигзага-
ми, уткнувшись носом в гравий.
      -- Это у нас самое  тихое  время  года,  -- сказан Оливер Нолес. -- У
нас, разумеется, есть здесь свои кобылы, и еще несколько на  содержании. --
Он  посмотрел  на  мое лицо, проверяя, понял ли я, и решил все равно объяс-
нить. --  Они принадлежат владельцам,  которым негде их держать. Нам платят
за их содержание.
      Я кивнул.
      -- Потом  у нас есть  жеребята, которых кобылы родили прошлой весной,
и, разумеется, три жеребца. Общее число на данный момент семьдесят восемь.
      -- А следующей весной, -- спросил я, -- к вашим жеребцам будут прибы-
вать кобылы?
      -- Правильно. -- Он кивнул. --  Их привозят сюда за месяц или за пять
недель до того, как  должны появиться на свет те жеребята, которых  они уже
вынашивают, чтобы они  оставались около жеребцов в течение следующего меся-
ца. Они рожают жеребят здесь, ведь жеребята слишком нежны, чтобы сразу пос-
ле рождения отправляться в путь.
      -- И... как долго они остаются здесь?
      -- Около трех месяцев, а дальше мы надеемся, что кобыла  с жеребенком
вне опасности.
      -- Так что пауза небольшая, -- заметил я. -- Между...  ээ... беремен-
ностями?
      Он взглянул на меня с вежливой насмешкой.
      -- Кобылы  могут забеременеть уже через  девять дней после  того, как
ожеребятся, но мы обычно считаем, что это рановато для случки. Половая охо-
та -- течка, как вы бы назвали -- длится шесть дней, потом наступает интер-
вал в пятнадцать дней, затем опять  шестидневная течка, и на этот раз мы их
случаем. -- Он добавил: --  Природа  не  машина,  и этот цикл не работает с
точностью до минуты. У некоторых кобыл течка длится всего два дня, у других
вплоть до одиннадцати. Мы стараемся, чтобы кобыла была покрыта два  или три
раза, пока она в течке, тогда  больше шансов, что она понесет. Многое зави-
сит от суждения конюха, и у  меня как раз сейчас работает замечательный па-
рень, у него на кобыл шестое чувство, можно сказать.
      Он быстро провел меня  через  первый большой прямоугольный двор, мимо
денников, в которых были открыты верхние половинки двойных дверей -- оттуда
с любопытством высовывались длинные темные лошадиные морды, -- и через про-
ход в дальнем конце, который вел во второй двор почти такого же размера, но
там двери были сплошь закрыты.
      -- Ни  один из  этих денников в настоящее время  не занят, -- пояснил
хозяин, обведя  рукой кругом. -- Эти места понадобятся  к тому времени, как
прибудут кобылы.
      За вторым двором располагался третий, гораздо меньше, и там двери то-
же были закрыты.
      -- Денники жеребят,  -- объяснил Оливер Нолес. -- Сейчас, разумеется,
они все пусты.
      Черный пес семенил впереди нас, зная дорогу. Вслед за денниками жере-
бят открылся широкий проход между двумя  маленькими  загонами  примерно  по
пол-акра каждый, а в конце прохода слева выросло довольно обширное строение
с рядом окон под самой крышей.
      -- Случный сарай, -- лаконично прокомментировал  Оливер Нолес, извле-
кая из  кармана брюк увесистую связку ключей и  отпирая дверцу, вделанную в
огромные раздвижные  ворота. Он жестом  пригласил меня внутрь, и я очутился
на голом бетонном полу, окруженном белыми стенами с  окнами высоко наверху,
через которые слабо светило гаснущее солнце.
      -- В  течение сезона пол  здесь, разу