поделаешь, такова жизнь.
      -- Она чудесная девочка, -- сказал я. Он бросил на меня взгляд, в ко-
тором я прочитал любовь к дочери и непонимание ее нужд.
      -- Могу ли я надеяться, -- задумчиво сказал он, -- что вы по пути до-
мой проедете мимо Хай Викомб?
      -- Ну что ж, -- любезно сказал я. -- Проеду.
      В результате я  довез  Джинни до школы, выслушав  по  дороге ее точку
зрения на введенную новой директрисой программу  обязательного бега трусцой
("Все наши  груди шлепают вверх и вниз, чертовски  неудобно и абсолютно от-
вратительно выглядит..."),  и ее мнение  о Найджеле ("Папа думает, будто он
до того хорош, что без него уже и солнце не встанет, а я бы  сказала, что с
кобылами он хорошо справляется, они все  прямо цветут, а вот что парни выт-
воряют за его спиной, это никого не касается. Они курят  в кормохранилищах,
только представьте! Все это сено  кругом...  А Найджел ничего не видит.  Он
плохой управляющий..."),  и ее взгляд  на жизнь вообще ("Не могу дождаться,
когда вылезу из школьной формы и из общей спальни и буду сама себе хозяйка,
и на уроках мне плохо;  все  кругом перепуталось. Почему так все  перемени-
лось? Я привыкла быть счастливой, по крайней мере я не была несчастливой, а
нынче мне все больше так кажется. И ведь нет, это не потому, что мама уеха-
ла, или  не особенно  потому, ведь она никогда со  мной не сюсюкала, всегда
говорила мне, чтоб я закрывала рот,  когда ем, и так далее... и вам, навер-
ное, надоело слушать все эти глупости...").
      -- Нет, -- сказал я искренне. -- Не надоело.
      -- Я даже не красивая, -- безнадежно пожаловалась она. -- Я могу втя-
гивать щеки, пока плохо не станет, но никогда не буду  бледной,  и худой, и
интересной.
      Я окинул взглядом  еще  по-детски круглое личико, тронутые персиковым
пушком щеки и беспокойные глаза.
      -- Практически  никто не бывает  красивым в пятнадцать лет, -- сказал
я. -- Слишком рано.
      -- Что значит -- слишком рано?
      -- Ну, -- начал я, -- скажем, в двенадцать ты еще ребенок, и плоская,
и неразвитая, и так далее, а лет так в семнадцатьвосемнадцать ты уже совсем
взрослая и созревшая. И только подумай, какие изменения претерпевает за это
время твое тело. Внешность,  желания,  умственный кругозор, все вообще. Так
что в пятнадцать, когда пройдено не больше половины пути, еще  слишком рано
знать точно, на что будет похож  конечный продукт. И если тебя это устроит,
ты выглядишь сейчас так, будто через год или два станешь красивой, по край-
ней мере не совсем уж нестерпимо уродливой.
      Какое-то время она сидела в непривычном молчании, а потом спросила:
      -- Зачем  вы сегодня  приезжали? То есть -- кто  вы такой? Если можно
спросить?
      -- Конечно, можно. Я что-то вроде советника по финансам. Я  работаю в
банке.
      -- А... -- Это прозвучало слегка разочарованно, но дальнейших коммен-
тариев не  последовало, и вскоре она дала мне  прозаические и четкие указа-
ния, где находится школа.
      -- Спасибо, что подбросили, -- сказала она, вежливо пожимая мне руку,
когда мы прощались у автомобиля. -- Всегда рад служить.
      -- И спасибо... -- Она поколебалась. -- Вообще спасибо.
      Я кивнул, и она полушагом, полубегом поспешила присоединиться к груп-
пе других девочек, заходящих в здание. На мгновение оглянувшись, она быстро
помахала мне рукой, и я ей  ответил тем же. Чудесная девочка, думал я, нап-
равляя машину  домой.  Щенок о пяти ногах, а кто им не был в этом возрасте?
Ни умом, ни красотой она еще не выделялась, и ее будущее было чистой песча-
ной дорожкой, на которой жизнь оставит свои следы.


      ГОД ПЕРВЫЙ: ДЕКАБРЬ

      "Спортивная жизнь" украсилась броскими заголовками "ОЛИВЕР НОЛЕС, КО-
РОЛЬ СЭНД-КАСТЛА [Сэнд-Кастл -- Песчаный замок (англ.)]"; в других ежеднев-
ных изданиях новость появилась под менее пышными шапками,  но стала ведущей
темой на страницах, посвященных скачкам.
      "СЭНД-КАСТЛ ПОСТАВЛЕН  В  СТОЙЛО".  "СЭНД-КАСТЛ ОСТАЕТСЯ В БРИТАНИИ".
"СЭНД-КАСТЛ НЕ ПРОДАЕТСЯ ПО ЧАСТЯМ".  "СЭНД-КАСТЛ  КУПЛЕН  ЧАСТНЫМ ЛИЦОМ ЗА
ОГРОМНУЮ СУММУ". История в каждом случае излагалась коротко  и просто. Один
из лучших коней  года приобретен владельцем малоизвестного до этого конного
завода. "Я очень счастлив, -- по общим отзывам, признался Оливер  Нолес. --
Сэнд-Кастл -- это находка для британского коневодства".
      Стоимость покупки, как говорили все газеты, была "в  районе пяти мил-
лионов фунтов", а некоторые добавляли: "финансирование было приватным".
      -- Что ж, -- сказал за обедом Генри, складывая "Спортивную жизнь", --
немногие из наших ссуд наделали такого шуму.
      -- Хлопушка, -- пробормотал упрямый несогласный  директор, по случай-
ности в этот день сидевший рядом со мной.
      Генри не услышал; вообще он сегодня был в духе.
      -- Если один из жеребят примет участие в Дерби, мы  отправимся болеть
за него  всей конторой. Что скажете,  Гордон? Пятьдесят человек  в открытых
автобусах!
      Гордон согласился, криво улыбаясь и явно надеясь, что его не заставят
на самом деле выполнять свое обещание.
      -- Сорок кобыл,  -- мечтательно проговорил Генри, -- сорок жеребят...
Определенно один из них должен попасть в Дерби.
      -- Э-э,  -- сказал я с апломбом новообращенного.  -- Сорок жеребят --
это чересчур. Тридцать пять -- и то уже неплохо. Некоторые кобылы "не заце-
пят", как говорится.
      Генри выказал легкую тревогу.
      -- Это что же, значит,  пять  или шесть взносов нужно будет  вернуть?
Это не повредит программе Нолеса по возмещению ссуды?
      Я покачал головой.
      -- За коня такого  калибра,  как Сэнд-Кастл, все взносы выплачиваются
наперед. Услуги подлежат оплате  независимо  от результата. Таков порядок в
Британии и,  разумеется, в Европе. В Америке в  ходу система "нет жеребенка
-- нет взноса", даже за элитных жеребцов. То есть считаются живые жеребята.
Живые, на ножках и сосущие.
      Генри расслабился, откинулся на спинку стула и улыбнулся.
      -- Вы действительно узнали многое,  Тим,  с тех пор как началась  эта
история.
      -- Это увлекает.
      Он кивнул.
      -- Я  знаю, это необычно,  но что вы скажете насчет непосредственного
присмотра за  деньгами банка? Будет  Нолес возражать, если вы наведаетесь к
нему время от времени?
      -- Не думаю. Не в общих интересах.
      -- Отлично. Так и поступим. Будете докладывать о  течении дел. Должен
сказать, что ни одна лошадь никогда не производила на меня такого впечатле-
ния, как Сэнд-Кастл в тот день.
      Генри так откровенно восхищался жеребцом, что "Эктрин" в конце концов
авансировал Оливеру  Нолесу три из  пяти миллионов, а оставшиеся два внесли
частные вкладчики. Анализ семени был великолепен, владелец получил плату, и
жеребец стоял во  дворике  в Хартфордшире  рядом  с Ротабоем, Летописцем  и
Длиннохвостым. Декабрь своим чередом подходил к Рождеству, деревья по всему
Лондону засверкали лампочками, и по вечерам уныло валил  мокрый снег. Пови-
нуясь минутному импульсу, я отправил Кальдеру Джексону открытку с красивыми
рельефными малиновками, желая ему всякого добра, и чуть ли не  по возвраще-
нии с почты получил (на  адрес  офиса) послание (картинку с лошадью  работы
Стаббза) с искренней благодарностью и просьбой, если меня это заинтересует,
какнибудь навестить его усадьбу.  В таком случае не могу ли я  позвонить --
телефон прилагается.
      Я позвонил. Он был приветлив и гораздо более непринужден, чем обычно.
"Подъезжайте", --  сказал он, и мы  условились на следующее  воскресенье. Я
сказал Гордону, куда собираюсь. Мы работали над межбанковской  ссудой в де-
вять с  половиной миллионов на  пять дней, которая выдавалась конкуренту, и
для этого мало что требовалось сверх нескольких телефонных  звонков и прос-
того обещания. Мои волосы почти уже не вставали дыбом от размаха и скорости
таких дел, и сам я на днях, заручившись лишь устным согласием Вэла и Генри,
выдал семь миллионов ссуды на сорок восемь часов. Штука заключалась  в том,
чтобы не одалживать на более долгий срок, чем мы сами будем способны занять
необходимые фонды:, если проморгаем, нарвемся на риск выплачивать более вы-
сокие проценты, чем ползаем по ссуде; процесс, физически ранящий Вэла Фише-
ра. Был в  прошлом случай, когда  из-за клиента, задержавшего  выплату,  он
должен был занять несколько миллионов на  восемнадцать  дней  под  двадцать
пять процентов, и он так никогда от этого и не оправился.
      Большинство наших сделок не  были  столь тяжеловесными, и следующей в
моей повестке дня стояла просьба ссудить двадцать пять тысяч фунтов челове-
ку, который изобрел  корзинку для ненужных бумаг, приспособленную к исполь-
зованию в  автомобилях. Он нуждался в  средствах для раскрутки.  Я прочитал
письмо Гордону, который быстро повернул большой палец книзу.
      -- Жаль, -- сказал я. -- Это крайне необходимая вещь.
      -- Слишком мало просит. -- Гордон поместил левую руку меж колен и за-
жал ее там. -- Так пропадали изобретения и посерьезней.
      Я согласился с ним и написал короткую записку с выражением сожаления.
Вскоре после этого Гордон оторвал взгляд от своих бумаг и спросил меня, что
я делаю на Рождество.
      -- Ничего особенного, -- сказал я.
      -- Не собираетесь к вашей матушке в Джерси?
      -- Она в круизе по Карибскому морю.
      -- Мы  с Джудит были бы не прочь... -- он прочистил горло, -- если бы
вы присоединились  к нам. Приезжайте на  сочельник, останетесь дня  на три,
четыре. Только если захотите, разумеется. Не могу сказать, что у  нас будет
много развлечений... но, во всяком случае, мы вас приглашаем.
      Благоразумно ли,  подумал я, провести рядом  с Джудит три  или четыре
дня, когда три или четыре часа в Аскоте отозвались таким  мучительным иску-
шением? Благоразумно ли, когда один ее вид пробуждает  такое физическое же-
лание, оставаться столько ночей -- так  близко -- под ее кровом? Глупее не-
куда.
      -- Благодарю вас, --  сказал я, -- с удовольствием. -- И  подумал: ты
чертов дурак, Тим Эктрин, и если тебе будет больно, то  лишь  по твоей соб-
ственной дурацкой вине.
      -- Вот и хорошо, -- сказал  Гордон, и, похоже, он вправду так считал.
-- Джудит обрадуется. Она боялась, что вы собираетесь  праздновать с друзь-
ями помоложе.
      --Я ни с кем не договаривался.
      Он удовлетворенно кивнул и вернулся к своим занятиям, а я стал думать
про Джудит, которая хочет, чтоб я  оставался с ней, потому что, если бы она
не хотела, меня бы не пригласили. Будь я в здравом рассудке, я знал бы, что
идти не должен, но я знал, что пойду.


      Усадьба Кальдера Джексона в Ньюмаркете, куда я попал в следующее вос-
кресенье, оказалась образцом  рекламной  продукции, в которой каждая мелочь
была продумана, дабы угодить публике до тошноты. Сам двор, прямоугольник, с
трех сторон огороженный зданиями, украшала декоративная  зеленая лужайка, в
центре которой росло причудливое дерево, а перед денниками  с малыми интер-
валами расставлены были ярко  раскрашенные  вазоны, сейчас пустые, без цве-
тов. Еще имелись разбросанные там и сям парковые скамьи, и  узорные решетки
ворот и оград в виде завитков  черного железа, и заметная издали арка с вы-
пуклой надписью наверху: "Приют Отдохновения -- здесь".
      Сбоку, за пределами главного двора, стояло  маленькое отдельное стро-
ение, выкрашенное в  ровный белый цвет.  На двери был  большой  выступающий
красный крест с единственным словом под ним: "Приемная".
      Двор и приемная были первое, что  попадалось  на  глаза  посетителям;
дальше, загороженный деревьями, стоял собственно дом Кальдера Джексона, бо-
лее укрытый от  любопытных  глаз, чем его бизнес.  Я  припарковался рядом с
другими машинами на полоске асфальта и пошел звонить  в колокольчик. Парад-
ную дверь открыл слуга в белой форме. Дворецкий или санитар?
      -- Прошу вас, сэр, -- почтительно сказал он, когда я представился. --
Мистер Джексон вас ожидает.
      Дворецкий.
      Интересно было  увидеть драматическую шевелюру в домашней обстановке,
напоминавшей чрезвычайно  разросшуюся  хижину  былых времен. Мне запомнился
громадный зал, дубовые балки, пол, вымощенный плитняком, ковры, мебель тем-
ного дуба,  огромный кирпичный очаг, в  котором горели толстые  колоды... и
Кальдер, идущий навстречу с широкой улыбкой и распростертыми объятиями.
      -- Тим!  -- воскликнул он, оживленно пожимая .мне  руки. -- Очень рад
вас видеть, очень, очень рад.
      -- Приятно знать, что это так,  -- сказал я. -- Пойдемте к огню. Иди-
те, согрейтесь. Не хотите выпить глоточек?  И... о... это мой друг... -- он
указал на другого человека, уже стоящего у камина, -- ...Ян Паргеттер.
      Друг и я обменялись кивками  и  прочими  телодвижениями, обычными при
встрече незнакомцев, но имя  щелкнуло в моем мозгу, как будто где-то  я уже
что-то подобное слышал, но не мог точно вспомнить.
      Кальдер Джексон зазвенел бутылками и стаканами и, справившись у меня,
протянул мне щедрую порцию шотландского виски.
      -- А вам, Ян? -- осведомился он. -- Добавить настойки?
      Ах, да, вспомнил я. Ветеринар.  Ян  Паргеттер,  ветеринар, который не
возражает против сотрудничества с нелицензированными коллегами.
      Ян Паргеттер  заколебался, но все  же протянул свой стакан, словно не
устояв перед приятным искушением.
      -- Только немного, Кальдер, -- предупредил он. -- Я должен идти.
      По моим прикидкам, ему могло быть лет сорок; солидный, вызывающий до-
верие, светлые седеющие волосы, пышные усы и вид человека, который  к жизни
относится по-хозяйски. Кальдер объяснил, что именно я отвел нож, нацеленный
на него в Ас-коте, и Ян Паргеттер сделал ожидаемые замечания  насчет удачи,
быстрой реакции и -- кто мог хотеть убить Кальдера?
      -- Вообще это был незабываемый день, -- сказал Кальдер, и я согласил-
ся с ним.
      -- Мы  все сорвали  куш на Сэнд-Кастле, -- сказал  Кальдер. --  Жаль,
что его так скоро поставили в стойло.
      Я усмехнулся.
      -- Может быть, мы еще сорвем куш на его сыновьях.
      Насколько мне было известно, особенного секрета не составляло, откуда
взялись средства  на покупку жеребца,  но раскрывать этот секрет было делом
Оливера Нолеса, а не моим. Я понимал, что Кальдер мог  заинтересоваться, но
этика банкира, как обычно, заставила меня промолчать.
      -- Великий конь,  --  сказал Кальдер с тем  же  воодушевлением, что и
тогда, в ложе Дисдэйла. -- Один из величайших.
      Ян Паргеттер согласно  кивнул, потом одним глотком прикончил свою вы-
пивку и сказал, что ему пора.
      -- Дайте мне знать, как там этот пони, Кальдер.
      -- Да, конечно. -- Кальдер проводил отбывающего гостя до двери и пох-
лопал его по плечу. -- Спасибо, что навестили, Ян. Очень вам признателен.
      Было слышно, как за Паргеттером закрылась парадная дверь. Потирая ру-
ки, вернулся  Кальдер и сказал, что хотя  на улице  и холодно, мне,  должно
быть, интересно осмотреть усадьбу, пока не прибыли на ленч остальные гости.
И вот мы двинулись в обход квадрата с открытой стороной, и Кальдер, перехо-
дя от  стойла к стойлу, давал мне короткую справку о болезни и видах на бу-
дущее каждого пациента.
      -- Этот пони  поступил только вчера... предполагалось, что он возьмет
приз, но посмотрите:  мутные глаза тусклая  шерсть, общий упадок  сил.  Мне
сказали, что у него  уже несколько недель не прекращается понос. Я  их пос-
ледняя надежда, так они сказали. -- Он философски улыбнулся. -- Не понимаю,
почему больных лошадей не присылают ко мне как к первой надежде. Но что де-
лать, обычно пытают счастья сначала у  профессиональных ветеринаров. Нельзя
их упрекать, наверное.
      Мы двинулись вдоль ряда.
      -- Эта кобыла поступила три недели назад, кашляла кровью. Я  был пос-
ледней надеждой ее хозяина. -- Он снова улыбнулся. -- Уже идет на поправку.
Кашель почти  прошел. Хорошо ест, прибавила в весе.  -- Кобыла лениво щури-
лась на нас, пока мы брели мимо.
      -- Вот кобылка-двухлетка, -- сказал Кальдер, заглядывая поверх нижней
дверцы. -- Вся была в инфицированных язвах, чахла шесть недель, пока не по-
пала сюда. Антибиотики  оказались бесполезны. Теперь язвы подсыхают и затя-
гиваются. Вполне удовлетворительно.
      Мы прошли дальше.
      -- Здесь чей-то любимец, помню только, что из Глочестершира. Не знаю,
смогу ли что сделать, хотя, конечно,  попытаюсь. У него, по сути, одна беда
-- возраст.
      И дальше:
      -- Вот звезда трехдневных соревнований. Попал  сюда из-за периодичес-
кой крови в моче; непереносимость к антибиотикам. Ему явно было очень боль-
но, и он никого к  себе не  подпускал. Но теперь он в порядке. Он еще оста-
нется здесь на некоторое время, но я уверен, что болезнь излечима.
      Трехлетний жеребец, выиграл скачки в  прошлом  июле,  но потом начали
лопаться кровеносные сосуды, и это  продолжалось,  несмотря  на лечение. Он
здесь две недели. Последняя надежда, естественно!
      У следующего стойла он сказал:
       Не смотрите на  нее, если вы брезгливы. Бедная несчастная кобыленка,
она так слаба, что не может держать голову, и все кости выпирают из-под ко-
жи. Какое-то болезненное истощение. Анализ крови не показывает, что там та-
кое. Не знаю, смогу ли вылечить ее. Дважды прикасался к ней руками -- и ни-
чего. Не... чувствую. Иногда это затягивается надолго. Но  я не отступлюсь,
надежда есть всегда!
      Он повернул кудрявую голову и указал на другое стойло чуть впереди.
      -- Дальше тут есть жеребчик, который пробыл здесь два месяца и только
недавно откликнулся. Его хозяева были в отчаянии, и я, признаться, тоже, но
вот три  дня  назад я вошел в его стойло и почувствовал, что с моих ладоней
стекает сила и входит в него, и на следующий день наступило улучшение.
      У себя дома он говорил гораздо свободней и естественней и  меньше на-
поминал лектора, цитирующего заученный текст, но все равно, когда речь заш-
ла о целительных прикосновениях, я почувствовал ту же недоговоренность, что
и в  Аскоте.  Я  был неверующим, вот что. Я бы никогда в жизни не доверился
знахарю без диплома,  возможно, потому, что только один раз непосредственно
сталкивался с изысканиями в области  "прикосновений":  мой  близкий друг по
колледжу, у которого  обнаружили  неоперабельный рак, пошел к целительнице,
как к последней надежде. Услышал он  от нее только одно: он умирает, потому
что хочет умереть. Стоя во дворе  Кальдера, я живо вспомнил гнев друга, ко-
торый я  разделял. Интересно, могла бы та женщина  утверждать, что и лошади
чахнут потому, что хотят умереть?
      -- Существуют ли  болезни,  с которыми  вы  не можете справиться?  --
спросил я. -- Которые вы не беретесь лечить?
      -- Боюсь,  что да, -- Он удрученно улыбнулся.  -- Есть коечто, напри-
мер, поздняя стадия  ламинита  и... корь... -- Он  покачал  головой. -- Это
смерть.
      -- Вы меня разочаровали.
      -- Очень жаль. Понимаете, ламинит --  это  воспаление  копыта,  такое
состояние ноги, когда кость начинает крошиться и лошади под конец  не могут
стоять от  боли в ногах.  Они ложатся,  а лежащая лошадь  может прожить  не
больше нескольких дней. --  В голосе его слышалось сожаление. -- А  то, что
называют корью... -- продолжал он,  --  это  страшная инфекция, смертельная
для жеребят. Она  вызывает что-то вроде  пневмонии с абсцессами  в  легких.
Жутко заразная. Знаю один конный завод  в Америке, где в один день потеряли
семьдесят жеребят.
      Я слушал с ужасом.
      -- А в Англии она есть? -- спросил я.
      -- Встречается, но широко не распространена. Она не поражает взрослых
лошадей. Даже трехмесячные или  чуть  постарше жеребята уже в безопасности.
-- Он помолчал. -- Некоторые малыши, конечно, выживают, но у них, вероятнее
всего, останутся рубцы в легочной ткани, которые ослабляют дыхание и делают
лошадей непригодными для скачек.
      -- Есть против нее вакцина?
      Он снисходительно улыбнулся.
      -- В области  конских нед