оворил  много
такого, чего говорить не следовало.  Знаешь  ведь,  как  это  бывает,  когда
человек выйдет из себя.
   Он улыбнулся совсем  как  в  старые  добрые  времена,  словно  ничего  не
произошло. Словно мы не стояли в разбитом  фургоне  рядом  со  взмыленным  и
дрожащим Энерджайзом. Словно мое пальто не было разорвано и вымазано в грязи
после слишком близкого соприкосновения со смертью.
   - Стивен, ты же меня знаешь! - сказал Джоди. - У меня же характер - сущий
порох!
   Я не спешил отвечать. Джоди принял мое молчание за знак  согласия  с  его
объяснениями и извинениями и тут же вернулся к более насущным проблемам.
   - Ну вот, для начала надо вывести отсюда нашего приятеля, -  он  похлопал
Энерджайза по крупу. - А пандус опустить нельзя, пока мы не отъедем от  той,
другой машины. - Джоди задумчиво цыкнул зубом. - Надо попробовать. Почему бы
и нет?
   Он выпрыгнул наружу и побежал к кабине. Я заглянул в кабину и увидел, как
Джоди сел за руль, проверил рычаг передачи и нажал на стартер - решительный,
деловой человек, способный разобраться с любой неловкой ситуацией.
   Дизель взревел, мотор заработал. Джоди устроился  поудобнее  и  осторожно
дал задний ход. Фургон содрогнулся и остался  на  месте.  Джоди  надавил  на
акселератор. Через ветровое стекло я видел, что к нам приближаются двое  или
трое людей. Лица у них были удивленные и разгневанные.  Один  из  них  вдруг
бросился бежать к нам, размахивая руками, - классическая  реакция  человека,
который возвращается на стоянку и обнаруживает, что его машина разбита.
   Джоди не обратил на него  внимания.  Фургон  раскачивался,  разбитый  бок
кабины со скрежетом терся о помятого соседа. Энерджайз запаниковал.
   - Джоди, прекрати! - крикнул я.
   Он не обратил на меня внимания. Он еще прибавил оборотов, потом снял ногу
с акселератора, потом снова вдавил его в пол. И так несколько раз.
   Изнутри машины впечатление было такое, словно фургон  раздирают  пополам.
Энерджайз заржал и принялся рваться с привязи, беспокойно переступая острыми
копытами. Я не знал, как успокоить его, и не мог даже подойти поближе, чтобы
похлопать лошадь - если это вообще могло  его  успокоить.  Мои  отношения  с
лошадьми всегда сводились к тому, что я любовался на них издалека  и  угощал
морковкой, когда они были надежно привязаны в деннике. Никто не  учил  меня,
что нужно делать с впавшей в истерику лошадью, которая мечется рядом с  вами
в дергающейся консервной банке.
   Еще  один  жуткий  рывок,  скрежет  -  и  покалеченные   машины   наконец
расцепились. Машина Джоди, более ничем  не  удерживаемая,  рванулась  назад.
Энерджайз поскользнулся, присел на задние ноги, я тоже упал  на  пол.  Джоди
нажал  на  тормоза  и  выпрыгнул  из  кабины  -  прямо   в   объятия   троих
новоприбывших, один из которых был близок к апоплексии.
   Я встал, обобрал с одежды клочки сена и посмотрел  на  свою  четвероногую
собственность, дымящуюся, взмыленную, перепуганную насмерть.
   - Все в порядке, приятель, - сказал я. Это прозвучало  ужасно  нелепо.  Я
улыбнулся, прокашлялся и начал снова:
   - Остынь, старина. Худшее уже позади.
   Энерджайз, похоже, не услышал. Я стал говорить ему, что он  замечательный
конь, что он  только  что  блестяще  выиграл  скачку,  что  он  скоро  будет
чемпионом и что он мне очень нравится. Я говорил,  что  скоро  его  закутают
попоной и поставят в стойло где-нибудь поблизости, хотя я еще не  знаю,  где
именно, но непременно договорюсь, и что кто-нибудь даст  ему  охапку  самого
дорогого сена и ведро очень дешевой воды и, наверно, еще овса и  чего-нибудь
такого. Я говорил ему, что очень жаль, но морковки у  меня  сейчас  с  собой
нет, но в следующий раз я непременно угощу его морковкой.
   Через некоторое время эта болтовня его, похоже, успокоила. Я похлопал его
по шее. Шкура у него была на ощупь мокрая  и  очень  горячая.  Он  встряхнул
головой и шумно фыркнул влажными черными ноздрями, но косить глазом перестал
и дрожать тоже. Я внезапно увидел его новыми глазами: как личность,  которая
в то же время - лошадь.
   Я осознал, что никогда прежде не оставался наедине с  лошадью.  На  самом
деле, это странно. Энерджайз ведь  был  уже  двенадцатой  принадлежащей  мне
лошадью. Но владельцы скаковых  лошадей  обычно  заходят  к  своим  питомцам
только на минутку и всегда в сопровождении тренера или конюха. А в  основном
они видятся с лошадьми только в паддоке, на глазах у всего  света,  да  там,
где лошадей расседлывают после скачки, снова  в  толпе  друзей  и  знакомых,
которые спешат поздравить победителя.  Владельцы,  которые  сами  верхом  не
ездят, - как я, например, - редко проводят в обществе своих  лошадей  больше
пяти минут подряд.
   Сейчас, в этом фургоне, я провел вместе с Энерджайзом больше времени, чем
за все пять месяцев, что я им владел.
   А у Джоди явно были проблемы. Один из  мужчин  привел  полисмена,  и  тот
что-то деловито писал в своем блокноте. Интересно, свалит ли Джоди  вину  на
меня? Если он все  еще  надеется,  что  мои  лошади  останутся  у  него,  он
постарается это замять. Ну, а если он поймет, что я все-таки их забираю,  он
изойдет ядом! Я, улыбаясь про себя, тихо обсуждал все это с Энерджайзом.
   - Сам не знаю, - говорил я ему, - почему я до сих пор  не  сказал  Джоди,
что мне известно о другом его обмане. Но пока что оно обернулось к  лучшему.
Понимаешь, ведь все эти мелкие проделки, в которых он  признался,  не  более
чем пена.
   Энерджайз успокоился и  устало  опустил  голову.  Я  смотрел  на  него  с
сочувствием.
   - Речь ведь идет не о нескольких  сотнях  фунтов,  -  сказал  я.  -  А  о
тридцати пяти тысячах.

Глава 2

   Владелец разбитой машины принял мои извинения, вспомнил, что  его  машина
застрахована,  и  решил  в  суд  на  нас  не  подавать.  Полисмен  вздохнул,
перечеркнул свои записи и удалился. Джоди  опустил  пандус  своего  фургона,
вывел Энерджайза и поспешно увел его в сторону конюшен. А  я  подобрал  свой
бинокль, снял пострадавшее пальто и задумчиво направился в весовую.
   Целых десять минут все было  тихо-спокойно  -  до  тех  пор,  пока  Джоди
вернулся из конюшни и обнаружил, что я своего распоряжения  насчет  него  не
отменил.
   Он нашел меня в небольшой толпе, стоявшей на веранде перед весовой.
   - Эй, Стивен!  -  начал  он.  -  Ты,  видно,  забыл  им  сказать,  что  я
по-прежнему на тебя работаю!
   Он не проявлял ни малейшего беспокойства - только легкое  раздражение  по
поводу моей забывчивости. На миг я готов был сдаться при мысли о том,  какая
буря сейчас разразится. И снова принялся малодушно  убеждать  себя,  что  он
ведь действительно хороший  тренер  и  мои  лошади  действительно  время  от
времени берут призы... Я мог бы просто внимательно следить за счетами,  так,
чтобы он знал об этом... А что  до  всего  остального...  Легко  ведь  можно
сделать так, чтобы в будущем меня не обкрадывали...
   Я набрал воздуху в грудь. Теперь или никогда!
   - Я не забыл, - медленно произнес я. - Я своего  решения  не  отменял.  Я
забираю лошадей.
   - Чего?!
   - Я их забираю.
   Неприкрытая ненависть, отразившаяся на его лице, потрясла меня.
   - Ублюдок!
   Люди начали оборачиваться в нашу сторону. Джоди выкрикнул  еще  несколько
нелицеприятных эпитетов, очень громко и отчетливо. Я  краем  глаза  заметил,
как вокруг запорхали белые блокнотики репортеров, и решился  пустить  в  ход
единственное, что могло заставить Джоди заткнуться.
   - Сегодня я ставил на Энерджайза на тотализаторе.
   - Ну и что? - тут же ответил Джоди, прежде чем до  него  дошло,  что  это
может значить.
   - Я закрываю свой счет у Дженсера Мэйза. У Джоди был такой вид, словно он
готов меня растерзать, но он снова не  спросил,  почему.  Он  стиснул  зубы,
покосился на репортеров - на этот раз он был им явно не  рад  -  и  прошипел
очень тихо и угрожающе:
   - Если ты что-то скажешь, я подам на тебя в суд за клевету!
   - За оскорбление личности, - автоматически поправил я.
   - Чего?
   - Клевета  -  это  то,  что  распространялось  письменно,  а  оскорбление
наносится устно.
   - Короче, если ты что-нибудь скажешь, я тебя привлеку!
   - Ты настоящий друг! - заметил я. Глаза Джоди сузились.
   - Для меня было большим удовольствием нагреть тебя как можно круче!
   Наступила тяжелая пауза. Я внезапно  проникся  отвращением  к  скачкам  и
подумал, что лошади никогда уже не будут доставлять мне такого удовольствия,
как раньше. Три года простодушной радости развеялись, как дым.
   В конце концов я просто сказал:
   - Энерджайза оставь здесь. О перевозке я  позабочусь.  Джоди  с  каменным
лицом развернулся на каблуках и скрылся в весовой.
   С перевозкой проблем не было. Я договорился с молодым шофером, владельцем
транспортного предприятия, состоящего из одной машины - его собственной, что
он заберет Энерджайза в свою конюшню, а на  следующий  день  отвезет  его  к
тренеру, которого я подыщу.
   - Темно-гнедой конь. Почти черный, - сказал я. -  Сторож  вам  скажет,  в
каком он деннике. Конюха при нем, скорее всего, нет.
   Оказалось, что шофер, он же владелец фирмы,  может  подыскать  и  конюха,
чтобы тот присматривал за Энерджайзом.
   - Все с ним будет в порядке, - сказал он. - Не тревожьтесь.
   Он привез на ипподром еще двух лошадей, одна  из  которых  участвовала  в
последней скачке, и пообещал мне, что вернется, когда отвезет ее в  конюшню,
где-то через час после окончания скачек. Мы обменялись телефонами и адресами
и ударили по рукам.
   Потом я - скорее из вежливости, чем потому,  что  мне  хотелось  смотреть
остальные заезды, - вернулся в ложу, принадлежащую человеку,  который  перед
тем угощал меня ленчем и вместе со мной любовался победой моей лошади.
   - Стивен, где же вы были? А мы вас ждали, чтобы отметить победу!
   Чарли Кентерфильд, хозяин ложи, встретил меня с распростертыми объятиями,
с бокалом шампанского в одной руке и сигарой в другой. Еще восемь или десять
гостей сидели за большим столом, застеленным  белой  скатертью,  на  которой
теперь вместо остатков ленча красовались  полупустые  бокалы  с  шампанским,
программки сегодняшних скачек, бинокли,  перчатки,  сумочки  и  билетики  от
букмекеров. В воздухе витал слабый аромат гаванских сигар и хорошего вина, а
за плотно закрытой стеклянной дверью находился балкон, с которого открывался
вид на ипподром, продуваемый декабрьским ветром.
   Четыре заезда были позади, оставалось еще два. Середина  дня.  Промежуток
между кофе с коньяком и чаем с пирожными. Все довольные  и  веселые.  Уютная
комнатка, дружеская болтовня с легким налетом снобизма.
   Милые, порядочные люди, которые никому не делают ничего плохого.
   Я  вздохнул  про  себя  и  ради  Чарли  постарался   изобразить   хорошее
настроение. Я пил шампанское и выслушивал поздравления по  поводу  блестящей
победы Энерджайза. Мы все ставили на него... Дорогой Стивен, какая  удача...
Какой замечательный конь... Какой замечательный тренер этот Джоди Лидс...
   - Угу, - ответил я довольно сухо. Но этого никто не заметил.
   Чарли предложил мне сесть на пустой стул между  ним  и  дамой  в  зеленой
шляпке.
   - На кого бы вы поставили в этой скачке? - поинтересовался он.
   Голова у меня была абсолютно пуста.
   - Я не помню, кто участвует в этом заезде. Чарли немедленно сменил тон. Я
и раньше замечал за ним такое: мгновенная реакция на  новые  обстоятельства.
Видимо, в этом и крылся ключ к его колоссальному  деловому  успеху.  Он  мог
лениво сидеть в кресле, добродушно потягивать сигару и растекаться воздушным
пудингом, но разум его непрерывно работал. Я криво улыбнулся.
   - Давайте пообедаем вместе, - предложил Чарли.
   - Сегодня вечером?
   Он кивнул.
   Я поразмыслил.
   - Давайте.
   - Хорошо. Скажем, в "Парксе", на Бошам-плейс, в восемь.
   - Договорились.
   Мы с Чарли уже несколько лет были чем-то средним между хорошими знакомыми
и друзьями. Мы радовались друг другу при случайных встречах, но  нарочно  не
встречались. Сегодня он впервые пригласил меня в свою ложу.  Приглашение  на
обед означало окончательный переход на новый уровень.
   Пожалуй, он мог не правильно истолковать мою рассеянность. Но я все равно
хорошо к нему относился, а потом, ни один человек в здравом  уме  не  станет
отказываться от обеда в  "Парксе".  Надеюсь,  ему  не  придется  пожалеть  о
пропавшем впустую вечере...
   Гости Чарли понемногу принялись  разбегаться  -  они  отправились  делать
ставки на следующую скачку. Я взял забытую  на  столе  программку  и  понял,
почему Чарли так интересовался моим мнением: в этой скачке  с  препятствиями
участвовали двое из лучших фаворитов, и газеты обсуждали ее  уже  в  течение
нескольких дней.
   Я поднял голову и встретился взглядом с  Чарли.  В  глазах  у  него  было
любопытство.
   - Ну, так который из двух?
   - Крепитас.
   - Вы на него ставите? Я кивнул.
   - Уже поставил. На тотализаторе. Чарли фыркнул.
   - Я предпочитаю букмекеров. Чтобы  заранее  знать,  сколько  я  получу  в
случае выигрыша. - Если учесть, что его ремеслом были банковские инвестиции,
это было вполне логично. - Только сейчас мне неохота спускаться вниз.
   - Могу поделиться с вами своей ставкой.
   - А сколько вы поставили? - осторожно спросил Чарли.
   - Десять фунтов. Он рассмеялся.
   - А ходят слухи, что вы мыслите исключительно в пределах трех нулей!
   - Это профессиональная шутка, - сказал я. - Ее не правильно понимают.
   - А что имеется в виду?
   -  Я  иногда  пользуюсь  прецизионным  токарным  станком.  Он   позволяет
установить   точность   в   пределах   трех   нулей   -    после    запятой.
Ноль-ноль-ноль-один. Одна  десятитысячная  дюйма.  Это  мой  лимит.  Большая
точность мне недоступна.
   Чарли хмыкнул.
   - А на лошадей вы тысячами не ставите?
   - Бывало пару раз.
   На этот раз он явно расслышал сухость в моем голосе. Я небрежно  встал  и
направился к стеклянной двери, ведущей на балкон.
   - Они уже выходят на старт, - сказал я.
   Чарли молча вышел на балкон вслед за мной, и мы стояли рядом и  смотрели,
как  две  звезды  заезда,  Крепитас  и  Уотербой,   гарцуют   мимо   трибун,
сдерживаемые своими жокеями.
   Чарли был чуть ниже меня, гораздо плотнее и лет на  двадцать  старше.  Он
носил превосходные костюмы так, словно привык к  ним  с  детства,  и  никто,
слыша его мягкий, густой голос, не догадался бы, что его отец был  водителем
грузовика. Чарли никогда  не  скрывал  своего  происхождения.  Напротив,  он
гордился им, и гордился по  праву.  В  согласии  со  старой  образовательной
системой его послали в Итонский колледж, как мальчика из местного округа, на
деньги муниципального совета, и Чарли сумел наряду с образованием приобрести
там также правильное произношение и  светские  манеры.  Его  золотая  голова
несла его по жизни, как волна несет умелого пловца, и то, что он родился под
самыми стенами  знаменитого  учебного  заведения,  вряд  ли  было  такой  уж
случайностью.
   Другие его гости тоже вышли на балкон, и Чарли переключился на них. Я  их
плохо знал - в основном в лицо, и кое о ком  что-то  слышал.  Для  случайной
встречи вполне достаточно, для более близкого знакомства маловато.
   Дама в зеленой шляпке коснулась моей руки зеленой перчаткой.
   - Уотербой выглядит чудесно, не правда ли?
   - Чудесно, - согласился я.
   Она широко улыбнулась мне, близоруко щурясь из-за толстых очков.
   - Вы не могли бы сказать, сколько предлагают сейчас за них букмекеры?
   - Пожалуйста.
   Я поднял бинокль и  навел  его  на  таблички  букмекеров,  сидящих  перед
трибунами чуть справа от нас.
   - Насколько я вижу, Уотербой - один к одному, Крепитас - пять к четырем.
   - Вы так любезны! - тепло ответила дама в зеленом Я перевел бинокль  чуть
дальше и  нашел  Дженсера  Мэйза.  Он  стоял  в  середине  ряда  букмекеров,
толпившихся вдоль перил, отделяющих трибуны для участников  от  общих  мест.
Худощавый человек среднего роста, с крупным острым носом, в стальных  очках,
с манерами епископа. Он никогда мне особенно не нравился,  и  беседовали  мы
исключительно о погоде. Но я ему полностью доверял - а это было очень глупо.
   Он стоял, опираясь на перила,  опустив  голову,  и  беседовал  с  кем-то,
находившимся на трибунах для участников.  Его  собеседника  загораживала  от
меня толпа народа. Потом толпа рассосалась, и я увидел, что  беседует  он  с
Джоди.
   Вся фигура Джоди выражала крайнюю степень раздражения. Он что-то  яростно
говорил Дженсеру. Дженсер  отвечал  ему  скорее  успокаивающе.  Когда  Джоди
сердито махнул рукой и  удалился,  Дженсер  поднял  голову  и  проводил  его
взглядом, с лицом скорее задумчивым, чем озабоченным.
   Дженсер Мэйз достиг той  стадии  в  карьере  букмекера,  когда  удачливый
одиночка превращается в главу крупной и респектабельной фирмы.  Для  игроков
Дженсер  Мэйз  был  уже  не  человеком,  а  учреждением.  К  югу  от  Глазго
существовало множество букмекерских контор, носящих его имя,  и  недавно  он
объявил, что  во  время  следующего  сезона  будет  спонтировать  скачки  на
короткую дистанцию для трехлеток.
   Тем не менее на больших скачках он по-прежнему стоял в  ряду  букмекеров,
чтобы лично разговаривать с самыми богатыми клиентами и не позволять  другим
букмекерам их переманивать. Чтобы вовремя раскрывать  свою  акулью  пасть  и
заглатывать новых неосторожных рыбешек.
   Я поморщился и опустил бинокль. Я, наверно, никогда не  узнаю,  на  какую
сумму меня обокрали Джоди с Дженсером. Что до моего  самоуважения,  от  него
они оставили только жалкие крохи.
   Скачка началась. Суперскакуны боролись  не  на  жизнь,  а  на  смерть,  и
Крепитас обошел Уотербоя на целый корпус. На тотализаторе  мне  должны  были
выплатить небольшую сумму за него и довольно значительную -  за  Энерджайза.
Но двух выигрышей в один день было недостаточно, чтобы развеять мое  уныние.
Я отказался от чая с пирожными, поблагодарил Чарли за ленч, простился с  ним
до вечера и спустился к весовой, посмотреть, не осенит ли  меня  вдохновение
насчет нового тренера.
   Кто-то догнал меня сзади и схватил за руку.
   - Слава богу, я вас нашел!
   Это был молодой шофер, которого  я  нанял,  чтобы  перевезти  Энерджайза.
Запыхавшийся и очень озабоченный.
   - В чем дело? Фургон сломался?
   - Нет... Слушайте, вы сказали, что ваша лошадь черная, да?  В  смысле,  я
ничего не напутал?
   - Что с ним?! - пожалуй, от волнения мой голос сделался чересчур резким.
   - Ничего.., по крайней мере.., с ним - ничего. Но только лошадь,  которую
оставил мне мистер Лидс, - это рыжая кобыла.
   Я отправился с ним в конюшню. Сторож по-прежнему улыбался, довольный тем,
что у кого-то что-то не так.
   - Ну да, - с удовольствием подтвердил он. - Лидс уехал  с  четверть  часа
тому назад в наемном фургоне и увез одну  лошадь.  Сказал,  его  собственный
фургон разбился, а Энерджайза он оставляет по распоряжению владельца.
   - Лошадь, которую он оставил, - не Энерджайз! - сказал я.
   - Ну, а я чего сделаю? - с достоинством возразил сторож.
   Я обернулся к молодому человеку.
   - Рыжая кобыла с большой белой проточиной? Он кивнул.
   - Это Асфодель. Она участвовала в первом заезде. Ее тренирует Джоди Лидс,
но она не моя.
   - И что же мне с ней делать?
   - Оставьте ее здесь, - сказал я. - Мне очень жаль. Пришлете мне  счет  за
труды.
   Шофер улыбнулся  и  сказал,  что  я  ему  ничего  не  должен.  Это  почти
восстановило мою веру в человечество. Я поблагодарил его за то, что он  меня
разыскал. Мог бы ведь по-тихому увезти эту  кобылу,  а  потом  прислать  мне
счет. Молодой человек  был  шокирован  моим  цинизмом.  Я  подумал,  что  до
знакомства с Джоди я таким не был.
   Джоди все-таки забрал Энерджайза.
   Я полыхал медленным гневом. Злился я отчасти на себя самого. Как я  этого
не предусмотрел? Ведь если он был готов заставить Энди-Фреда переехать меня,
первая неудача наверняка бы его не остановила! Он твердо  решил  взять