все
остальное, что было  при  нем:  ключи,  часы,  носовой  платок,  кольцо,
мелочь,  ботинки,  носки,  куртку.  Как  выяснилось,  остальную  одежду,
изодранную и окровавленную, уже сожгли. От меня требовалось  расписаться
за все взятые вещи, поставив напротив каждой из них галочку.
   Их вывалили из большого коричневого пластикового  пакета,  в  котором
они хранились. На пакете с обеих сторон было  написано  белыми  буквами:
"Больница св. Екатерины". Я положил ботинки,  носки,  носовой  платок  и
куртку снова в пакет и вновь крепко завязал  его,  потом  сунул  большую
связку ключей, часы, кольцо и деньги себе в  карман  и  наконец  раскрыл
записную книжку.
   На первой странице  Гревил  написал  свое  имя,  домашний  телефон  в
Лондоне  и  служебный  телефон,  но  никаких  адресов.  Внизу  страницы,
напротив пометки "При несчастном случае  звонить",  он  вписал:  "Дереку
Фрэнклину, брату, ближайшему родственнику".
   Эту записную книжку я как-то послал ему на  Рождество:  их  выпускала
Ассоциация  жокеев  совместно   с   Обществом   жокеев-инвалидов.   Меня
неожиданно тронуло то, что он пользовался  именно  этой  книжкой,  в  то
время как у брата наверняка было  много  других.  Написанное  на  первой
странице мое имя заставило задуматься о том, как он  в  действительности
ко мне относился: неужели мы так много значили друг для друга, сами того
не подозревая?
   Я с грустью положил записную книжку в другой карман брюк. Я  подумал,
что следующим утром мне придется позвонить к нему в офис и сообщить  эту
мрачную новость. Раньше мне никого известить не удастся, так  как  я  не
знал ни имен, ни телефонов тех, кто с ним работал. Знал я лишь то, что у
брата не было партнеров, поскольку он неоднократно повторял,  что  может
вести свое дело только сам, что партнеры  часто  готовы  вцепиться  друг
другу в горло, а ему это было совершенно ни к чему.
   Все подписав, я намотал завязки пластикового пакета себе  на  руку  и
потащился с ним и со своими костылями вниз, в  приемное  отделение,  где
тем ранним воскресным утром почти никого не было. Не было там и Брэда, и
его обещанной записки у дежурного. Мне оставалось лишь сесть и ждать.  Я
нисколько не сомневался, что  он  в  конце  концов  придет,  как  всегда
мрачный, сутулый и неторопливый, и я не ошибся.
   Он заметил меня издалека, подошел и, остановившись  футах  в  десяти,
спросил:
   - Так я пойду за машиной, что ли?
   Я кивнул, и он, развернувшись, вышел. Брэд  весьма  немногословен.  Я
медленно последовал за ним, пиная костылем болтавшийся у  меня  на  руке
пластиковый пакет. Если бы я соображал быстрее, то мог отдать его Брэду,
но, похоже, я всегда туго соображал.
   На улице ярко светило теплое октябрьское  солнце.  Я  вдохнул  свежий
ароматный воздух и, отойдя от двери, приготовился еще немного подождать,
но в этот момент меня совершенно неожиданно яростно сбили с ног.
   Я даже не заметил, кто это был; только что стоял,  бездумно  опираясь
на свои костыли, и вдруг, получив страшнейший удар в  спину,  растянулся
лицом вниз на черном  асфальте  перед  больницей.  Пытаясь  спастись,  я
инстинктивно опустил левую ногу, и она, подвернувшись  под  моим  весом,
причинила мне бессмысленные муки. Упав плашмя на живот, я был  словно  в
тумане и слабо соображал, что кто-то выбил у меня  костыль  и,  забросив
его куда-то в сторону, дернул за болтавшийся у меня на руке пакет.
   Потом он, а, судя по  силе  и  напору,  это  мог  быть  только  "он",
упершись ногой мне в спину, навалился на меня всем  своим  весом.  Грубо
заломив мне руку за спину, он резанул по пластиковому пакету, а заодно и
по моей руке. Я почти не чувствовал боли. Мучения, причиняемые лодыжкой,
затмили все остальное.
   - Эй! Эй ты! - услышал я чей-то приближавшийся голос, и мой  обидчик,
вскочив с меня, унесся прочь так же быстро, как и появился.
   Это Брэд пришел ко мне на помощь. В любой другой день здесь  было  бы
много людей, но не воскресным утром. Такое впечатление,  что  вокруг  не
было ни души. И прибежал только Брэд. "
   - Вот дьявол, - раздался сверху голос Брэда. - Ты в порядке?
   "Едва ли", - подумал я. Он пошел и принес мне отброшенный костыль.
   - У тебя рука  в  крови!  -  воскликнул  он.  -  Ты  что,  не  хочешь
вставать?
   Я не был  уверен,  стоит  ли,  но,  похоже,  ничего  другого  мне  не
оставалось. Когда  я  наконец  более-менее  поднялся,  он,  хладнокровно
посмотрев на мое лицо, заявил, что нам лучше  вернуться  в  больницу.  И
поскольку спорить не хотелось, мы так и сделали.
   Сев на одно  из  крайних  сидений,  я  подождал,  пока  боль  немного
стихнет. И когда у меня  в  голове  прояснилось,  я  подошел  к  столику
дежурной и объяснил, что произошло.
   Дежурившая в приемном отделении женщина пришла в ужас.
   - Неужели кто-то украл у вас пластиковый пакет!  -  воскликнула  она,
округлив глаза. - Ведь всем в округе известно, что это за пакеты. В  них
всегда кладут вещи тех, кто умер или поступил в  больницу  в  результате
несчастного случая. Конечно, все знают, что в них могут оказаться деньги
и драгоценности, но я никогда не слышала, чтобы у кого-то  украли  такой
пакет. Какой ужас! И  на  какую  же  сумму  вас  обокрали?  Вам  следует
обратиться в полицию.
   От бессмысленности  этого  совета  я  вдруг  почувствовал  усталость.
Какой-то хулиган позарился на вещи покойника, и в полиции мои  показания
будут числиться  среди  множества  других  нераскрытых  дел  об  уличных
грабежах. Насколько я понял,  я  вдруг  оказался  в  категории  немощных
людей, например, старушек, и, как бы мне ни было тошно от этой мысли, на
своих костылях я именно так и выглядел.
   Превозмогая боль, я поплелся  в  уборную  и,  открыв  холодную  воду,
подставил под нее свою кровоточащую руку. Рана оказалась скорее широкой,
чем глубокой, и ее можно было считать царапиной. Я со вздохом  промокнул
бумажным полотенцем сочившуюся кровь, снял все еще намотанные у меня  на
руке бело-коричневые обрезки пакета и выбросил их в корзину для  мусора.
"До чего же нелепое и удручающее продолжение получило то, что  произошло
с моим братом", - устало думал я.
   Когда я вышел  на  улицу,  Брэд  с  определенной  тревогой  в  голосе
спросил:
   -  Ты  собираешься  ехать  в  полицию,  что  ли?  Заметно  было   его
облегчение, когда я, отрицательно покачав головой, ответил:
   - Только если ты сможешь подробно описать того, кто на меня напал.
   По его лицу трудно было догадаться, сможет он или нет. Я подумал, что
смогу спросить его об этом потом, по дороге домой, но когда спросил,  то
получил следующий ответ:
   - На нем были джинсы и такая вязаная шапочка. И еще у него  был  нож.
Лица я не видел - он вроде был ко мне спиной, но нож блеснул на  солнце,
понимаешь? Все произошло так быстро. Я думал, тебе -  крышка.  Потом  он
убежал с пакетом. Я скажу, тебе здорово повезло.
   Я вовсе не считал, что мне повезло, но все относительно.
   Выдав все это, что для него было длинной речью, Брэд, по обыкновению,
ушел в молчание. Интересно, что подумает грабитель,  когда  увидит  свои
трофеи - бесполезные для него ботинки, носки, носовой платок и куртку, о
потере которых,  если  хорошенько  подумать,  не  стоило  и  заявлять  в
полицию. Все, что  с  Гревилом  могло  быть  ценного,  наверняка  в  его
бумажнике, еще раньше попавшем в руки какого-то другого хищника.
   На мне все еще были рубашка, галстук и свитер.
   Пиджак я не надевал. На костылях в свитере было гораздо удобнее,  чем
в пиджаке. Бессмысленно было гадать, залез бы вор в карманы  моих  брюк,
если бы не крик Брэда, или пырнул бы  меня  ножом  под  ребра.  Кто  мог
сейчас об этом сказать? Я знал наверняка, что с  ним  не  справился  бы,
однако в любом случае  его  трофеи  оказывались  скудными.  Кроме  вещей
Гревила, у меня была лишь моя кредитная карточка и небольшое  количество
денег в бумажнике - привычка ходить налегке.
   Я оставил эти мысли и, чтобы отвлечься от боли в  лодыжке,  задумался
над тем, что мог Гревил делать в  Ипсуиче.  Может,  его  уже  с  пятницы
кто-то ждал? Как он туда  приехал?  Если  он  где-то  там  оставил  свою
машину, то как мне удастся ее найти, учитывая  то,  что  я  не  знал  ни
номера, ни марки? Был ли у  него  по-прежнему  "Порше"?  "Ну  кто-то  же
должен знать, - стараясь не отягощать себя проблемами, решил я. - У него
в офисе, в гараже возле дома, кто-нибудь из друзей. В конце концов,  это
не моя забота".
   В течение трех часов езды до Хангерфорда  Брэд  сказал  лишь,  что  в
машине кончается бензин, это было тут же исправлено, и затем, в получасе
от дома, что, если я хочу, он неделю с удовольствием повозит меня.
   - Завтра утром в половине восьмого, - предложил я, прикидывая время.
   Он буркнул в ответ что-то типа "да", и я принял это за согласие.
   Брэд подвез меня к дому, как  и  раньше,  помог  вылезти  из  машины,
протянул костыли, запер машину и отдал мне ключи, так и не  проронив  ни
слова.
   - Спасибо, - сказал я.
   Не глядя мне в  лицо,  он  кивнул  головой,  повернулся  и  неуклюжей
походкой направился к дому своей матери. Я смотрел ему вслед.  Возможно,
этот человек с  трудным  характером,  совершенно  не  умеющий  ладить  с
людьми, сегодня утром спас мне жизнь.

Глава 2

   На протяжении трех лет я снимал нижний этаж старого дома на  повороте
с центральной улицы, проходившей через весь древний городишко. Спальня с
ванной выходили на восток, на улицу, а просторную комнату, служившую для
всех остальных целей, заливали лучи заходящего солнца. Вокруг  дома  был
маленький, окаймленный ручьем  сад,  общий  с  хозяевами  дома,  пожилой
супружеской парой, жившей наверху.
   Мать Брэда долгие годы приходила к  ним  убирать  и  готовить;  Брэд,
когда у него было настроение,  занимался  ремонтом  дома,  рубил  дрова.
Вскоре после того, как я там поселился, мать и  сын  как-то  ненавязчиво
предложили свои услуги и мне, что меня  очень  устраивало.  Жизнь  текла
легко и спокойно; однако если говорить о доме, как о том месте, где твое
сердце, то жил я в Даунсе, где гуляет  ветер,  на  конных  дворах  и  на
захватывающих дух скаковых кругах, где я работал.
   Войдя в тихую комнату, я сел на диван, обложив ногу  льдом,  смотрел,
как вдали за ручьем садится  солнце,  и  думал,  что  скорее  всего  мне
следовало бы остаться в больнице в Ипсуиче. Левая нога  от  колена  вниз
жутко болела, и становилось  ясно,  что  падение  не  прошло  даром  для
полученной мною в четверг травмы, а здорово  усугубило  ее.  Мой  хирург
собирался уезжать на выходные в Уэльс, но я сомневался, что  услышал  бы
от него что-нибудь еще, кроме "А что я вам говорил?".  В  конце  концов,
приняв очередную таблетку обезболивающего и сменив ледяной  компресс,  я
стал соображать, сколько сейчас времени в Токио и Сиднее.
   Я позвонил туда в полночь, когда в этих  городах  было  уже  утро,  и
удачно дозвонился до обеих сестер. "Бедный  Гревил,  -  грустно  сказали
они. - Делай так, как сочтешь лучше. Положи от нас цветы.  Держи  нас  в
курсе дела".
   "Хорошо", - пообещал им я. "Бедный Гревил", - искренне  не  унимались
они. Потом они сказали, что в любое  время  будут  рады  видеть  меня  в
Токио, в Сиднее, что у их детей, как и у мужей, было  все  хорошо,  а  у
меня? Все ли хорошо у меня? Ах, Гревил, бедный Гревил!
   Я уныло положил трубку. Семьи распадаются,  и  некоторые  распадаются
так, что и не соберешь. Я знал сестер лишь по фотографиям,  которые  они
иногда присылали на Рождество. А они даже не узнали моего голоса.
   Утром, делая все не торопясь, поскольку это было самое  приятное,  я,
как и накануне, надел рубашку, галстук, свитер, ботинок на правую  ногу,
носок - на левую. Несмотря на то что Брэд пришел на пять минут раньше, я
был уже готов.
   - Мы едем в Лондон, - сказал я. -  Вот  карта  с  отмеченным  на  ней
местом. Как ты думаешь, сможешь найти?
   - У меня есть язык, - ответил он, уставившись на  лабиринт  дорог.  -
Думаю, да.
   - Тогда заводи.
   Кивнув, он немного помог мне залезть  на  заднее  сиденье  и  проехал
семьдесят миль в оживленном потоке машин в молчании. Затем,  вопя  через
свое окошко на уличных торговцев, он пересек Холборн и, свернув пару раз
не туда, сам догадался, куда надо ехать. Мы оказались на шумной улице за
углом Хэттон-Гарден.
   - Вот, - показывая рукой, сказал он. - Номер пятьдесят шесть. Вот это
здание.
   - Великолепно.
   Он помог мне вылезти из машины, подал костыли  и  дошел  со  мной  до
тяжелой стеклянной двери, чтобы помочь мне открыть ее.  В  вестибюле  за
столиком сидел мужчина  в  фуражке,  олицетворявший  охрану.  Он  грозно
спросил меня, какой мне нужен этаж.
   - "Саксони Фрэнклин", - сказал я.
   - Имя? - вновь спросил он, сверяясь с каким-то списком.
   - Фрэнклин.
   - Меня интересует ваше имя! Я объяснил, кто я. Он поднял брови,  взял
телефонную трубку и, нажав кнопку, сказал:
   - Пришел некий мистер Фрэнклин, он сейчас поднимется.
   Брэд поинтересовался, где можно поставить машину, и тот ответил,  что
за домом есть двор. Брэд сказал,  что  подождет  меня,  что  я  могу  не
беспокоиться и не торопиться.
   До шестого этажа этот современный дом тесно окружали  его  причудливо
украшенные викторианские соседи, но он возвышался над ними еще  четырьмя
стеклянными этажами.
   Как оказалось,  "Саксони  Фрэнклин"  была  на  восьмом.  Лифт  плавно
доставил меня наверх, и, помогая себе локтями,  я  вошел  через  тяжелые
двойные стеклянные двери в вестибюль,  где  находились  стол  дежурного,
несколько кресел для посетителей и двое полицейских.
   За  полисменами  стояла  женщина  средних   лет,   выглядевшая   явно
взволнованной.
   Я тут же решил, что о  смерти  Гревила  уже  стало  известно  и  мне,
вероятно, не стоило приезжать, однако, похоже, стражи порядка были здесь
совсем по другой причине.
   Взволнованная леди, окинув меня отсутствующим взором, сказала:
   - Это не мистер Фрэнклин. Охранник сообщил,  что  поднимается  мистер
Фрэнклин.
   Я немного рассеял подозрения полицейских, сказав вновь,  что  я  брат
Гревила Фрэнклина.
   - Да, - подтвердила женщина. - Брат у него действительно есть.
   Их взгляды упали на мои костыли.
   - Мистер Фрэнклин еще не пришел, - сообщила мне женщина.
   - Э... А в чем дело? - спросил я.
   Никто не выразил желания объяснить. Тогда я обратился к женщине:
   - Простите, я не знаю, как вас зовут.
   - Эдамс, - смущенно ответила она. - Аннет Эдамс. Я  личный  секретарь
вашего брата.
   - К сожалению, - медленно произнес я, - мой брат  сегодня  вообще  не
придет. С ним произошел несчастный случай.
   По моему голосу Аннет Эдамс поняла, что последуют печальные  новости.
Классическим  жестом  она  положила  руку  на  сердце,  словно   пытаясь
остановить его в груди, и тревожно спросила:
   - Какой несчастный случай? Авария? Он ранен?
   Она безошибочно прочла ответ по моему лицу и,  нащупав  другой  рукой
одно из кресел, бессильно опустилась в него, потрясенная.
   - Вчера утром он скончался в больнице, - сказал я, обращаясь и к  ней
и к полисменам. - В прошлую пятницу на него рухнули строительные леса. Я
был с ним в больнице.
   Один из полицейских обратил внимание на мою бездействующую ногу.
   - И вы тоже пострадали, сэр?
   - Нет. Я получил травму в другом месте. Я не был свидетелем того, как
с ним это случилось, а был возле него, когда он  умирал.  Меня  вызвали,
позвонив по телефону из больницы.
   Переглянувшись, полисмены наконец решили объяснить, почему они здесь.
   - В выходные кто-то ворвался в этот офис, сэр.
   Миссис Эдамс обнаружила это, придя на работу сегодня рано утром.  Она
нас и вызвала.
   - Какая разница? Теперь это не имеет  никакого  значения,  -  сказала
леди, заметно бледнея.
   - Там полный разгром, - продолжал полицейский, - но миссис  Эдамс  не
знает, что украдено. Мы ждали вашего брата, чтобы он мог нам сказать.
   - Господи, Боже мой, - судорожно повторяла Аннет.
   - Здесь есть кто-нибудь еще? - спросил я ее.  -  Может  быть,  кто-то
сделает вам чай? - "Прежде чем ты упадешь в обморок", -  добавил  я  про
себя, но вслух не сказал.
   Аннет едва заметно кивнула, показав глазами на  дверь,  расположенную
напротив стола. Я решительно направился туда и попытался ее открыть. Она
не поддавалась - ручка не поворачивалась.
   - Она электронная, - слабым голосом  объяснила  Аннет.  -  Необходимо
знать правильный номер...
   Она откинула  голову  на  спинку  кресла  и  сказала,  что  не  может
вспомнить, какой номер должен быть сегодня: его часто меняли. Она  вроде
бы прошла через дверь с полицейскими, и та захлопнулась за ними.
   Один из полисменов, подойдя к двери, решительно  забарабанил  по  ней
кулаком с криком "полиция", что тут же возымело желаемый эффект. Он  без
обиняков заявил возникшей в дверном проеме молоденькой  женщине  о  том,
что ее босс скончался, что миссис Эдамс чуть не упала в обморок и ей  бы
очень не помешал сейчас горячий, крепкий и сладкий чай.
   Ужаснувшись,  молодая  женщина  удалилась,  унося  с  собой  страшную
новость, полисмен блокировал электронную дверь, приставив к  ней  взятый
из-за стола дежурного стул, чтобы она не закрылась.
   Я получил возможность получше разглядеть обстановку, которая  сначала
показалась мне сплошь серой. На светлом  зеленовато-сером  ковре  стояли
угольного  цвета  кресла   и   черный   матовый   стол   некрашеного   и
неполированного   дерева.   Чуть   сероватые    стены    были    увешаны
многочисленными геологическими картами в рамках, одинаковых по  размеру,
черных и тонких. Прижатая  стулом  дверь  и  другая  такая  же,  но  еще
закрытая были покрашены в тот же цвет, что и стены. Все это,  освещаемое
утопленными в  потолок  лампами,  выглядело  и  лаконично,  и  изысканно
являясь правдивым олицетворением характера моего брата.
   На миссис Аннет Эдамс, которая все еще не  могла  прийти  в  себя  от
такого количества неприятностей в понедельник утром, была  угольно-серая
юбка, кремовая блузка и жемчужное ожерелье. Темноволосая, она  выглядела
лет на пятьдесят, и, судя по остановившемуся взгляду, я  решил,  что  ее
смятение никогда не пройдет.
   Молодая женщина вскоре вернулась с ярко-красной дымящейся чашечкой, и
Аннет Эдамс послушно сделала несколько глотков, слушая, как  полицейские
рассказывали мне, что преступник поднялся сюда не в том  главном  лифте,
что для посетителей, а в другом, в глубине здания, которым  пользовались
служащие расположенных на всех этажах офисов. В него можно было войти  с
заднего вестибюля, который, в свою очередь, выходил во двор, где  стояли
машины, то есть где сейчас предположительно ждал Брэд.
   Бандит скорее всего проехал на десятый этаж,  забрался  по  служебной
лестнице на крышу, ухитрился спуститься снаружи  на  восьмой  и,  разбив
окно, проник внутрь.
   - Что значит "ухитрился"? - спросил я.
   - Мы не знаем, сэр. Как  бы  там  ни  было,  он  не  оставил  следов.
Возможно, он воспользовался веревкой.
   Полицейский пожал плечами.
   - Мы там еще внимательно не смотрели. Мы решили узнать, что  пропало,
прежде чем.., э... Понимаете, нам бы не хотелось тратить время на всякую
чепуху.
   Я кивнул. "Вроде пропавших ботинок Гревила", - добавил я про себя.
   - Здесь, в окрестностях Хэттон-Гарден,  повсюду  ювелирные  магазины.
Нам то и дело звонят по поводу взломов и ограблений.
   - Тут в офисе много камней, - добавил другой  полицейский,  -  однако
сейф цел, и миссис Эдамс говорит, что из других хранилищ вроде бы ничего
не пропало. Только у мистера Фрэнклина был ключ от сейфа,  где  хранятся
самые ценные шлифованные камни.
   "Никаких ключей у мистера Фрэнклина нет.  Все  его  ключи  у  меня  в
кармане. И, пожалуй, можно об этом сказать", - решил я.
   При виде этой, должно быть, очень хорошо знакомой ей связки ключей  у
миссис Эдамс  навернулись  слезы.  Она  поставила  чашку,  огляделась  в
поисках салфетки и разрыдалась.
   - Знач