мне казалось, что, если бы  Гревил
хотел отправиться в Голландию, он наверняка полетел бы  туда  самолетом.
Как бы там ни было, он, по всей вероятности, направлялся в Харидж.
   - Здесь  поблизости  есть  бюро  путешествий?  -  сухо  спросил  я  у
механика, которому явно не терпелось поскорее с нами распрощаться.
   - Через три дома, - ответил тот, показывая рукой, - но  машину  здесь
на это время не оставляйте. Я дал ему "на чай",  чтобы  он  не  был  так
строг, и, оставив Брэда присмотреть за  машинами,  заковылял  по  улице.
Бюро путешествий работало точно по расписанию, я вошел и поинтересовался
насчет хариджского парома.
   - Да, конечно, - любовно ответила девушка. - Они курсируют  ежедневно
утром и вечером. Этим занимается  служба  морских  перевозок.  Когда  вы
хотите ехать?
   - Я еще точно не знаю. Она решила, что я глуповат.
   - Значит, так, "Сент-Николас" отправляется в Голландию каждое утро, а
"Конингин Битрикс" - каждый вечер.
   Все мое изумление, видимо, было написано на лице. Я закрыл рот.
   - Что случилось?
   - Нет-нет, ничего. Большое спасибо. Она пожала плечами,  выражая  тем
самым, что чудачества путешественников  недоступны  ее  пониманию,  а  я
двинулся снова к гаражу с новыми подробностями, которые, давая ответ  на
одну маленькую загадку, тут же ставили другую,  а  именно:  каковы  были
намерения Гревила относительно "Королевы  Беатрисы"  -  парохода,  а  не
лошади.

***

   Мы добирались до Лондона, Брэд - на "Ровере", я - на своей машине, со
скоростью, которую даже нельзя было назвать черепашьей. Несмотря на  все
старания, неисправности в ипсуичской мастерской так и  не  устранили,  и
двигатель V8 работал так же, как V4, а то и как VI ,5, насколько  я  мог
судить. Не успели мы выехать из города, как Брэд остановил  машину  и  с
руганью сам полез чистить свечи, но это не помогло.
   - Надо новые, - ворчал он.
   За это время я внимательно осмотрел сумку  с  комплектом  клюшек  для
гольфа, коробку с мячами, дорожный чемоданчик и прочие штуковины.
   Никаких бриллиантов.
   Мы продолжили свой путь. "Ровер" медленно  и  неуверенно  преодолевал
подъемы, вползая на них на самой малой передаче, а я неотступно следовал
за  ним  на  тот  случай,  если  он  совсем  заглохнет.  Я   не   сильно
расстраивался по  поводу  нашего  медленного  продвижения,  лишь  частые
резкие толчки, распространявшиеся вверх  по  моей  покоившейся  на  полу
левой ноге, разбудили отчаянную боль в лодыжке, но это были  пустяки  по
сравнению с тем, что я испытывал по дороге из Ипсуича пять  дней  назад.
"Заживает у меня все по-прежнему быстро",  -  радостно  думал  я.  Самое
позднее во вторник смогу ходить. С трудом, наверное, как машина Гревила.
   Я с грустью размышлял, что, если бы свечи были в порядке, ему  бы  не
пришлось останавливаться, чтобы поставить машину на ремонт, и он  бы  не
шел по той улице Ипсуича в роковой момент. Если бы можно было предвидеть
будущее, не было бы несчастных  случаев.  "Если  бы  только"  -  жалкие,
мерзкие слова.
   В конце концов мы добрались до улицы, где жил  Гревил,  и  нашли  два
свободных места на стоянке, правда, не  напротив  дома,  а  несколько  в
стороне. Утром я говорил  Брэду,  что  переночую  в  Лондоне,  чтобы  на
следующий  день  отправиться  с  Остермайерами  в  Йорк.  Изначально   я
планировал так, что, если мы найдем "Ровер", он перегонит  его  прямо  в
Хангерфорд, а я поеду в Лондон и вернусь домой  после  поездки  в  Йорк.
Однако неподалеку от Ипсуича из-за неполадок со свечами план  изменился.
И теперь Брэд должен был ехать  в  Хангерфорд  на  моей  машине,  а  мне
предстояло  закончить  путешествие  на   поезде.   Автомобилю   Гревила,
правильнее было бы назвать  его  развалиной,  отводилась  роль  уличного
украшения.
   Мы переложили все содержимое багажника Гревила в мою машину,  точнее,
этим занимался Брэд, а  я  в  основном  наблюдал.  Потом  Брэд  взял  из
"Ровера"  большой  коричневый  конверт,  мою  дорожную   сумку,   и   мы
направились по темной дорожке  к  дому.  Немедленно  зажглись  фонари  и
раздался лай. Из  соседних  домов  никто  не  обратил  на  это  никакого
внимания. Я открыл три замка и осторожно вошел, но, как и прежде, стоило
мне выключить "собаку", в доме стало тихо и безлюдно. Отказавшись от еды
и напитков, Брэд отправился домой к  своей  матушке,  а  я,  усевшись  в
кресло Гревила,  открыл  большой  коричневый  конверт  и  прочел  все  о
Ваккаро, который и в самом деле оказался большим негодяем.
   Содержимое  конверта  состояло  в  основном  из  копии   развернутого
заявления Ваккаро, но к  нему  прилагался  листок,  исписанный  почерком
Гревила:

   "Рамон Ваккаро  разыскивается  в  штате  Флорида,  США,  за  торговлю
наркотиками. Подозревается в нескольких убийствах, жертвы -  в  основном
пилоты, решившие вырваться из сетей наркобизнеса. Ваккаро не оставляет в
живых тех, кто может проболтаться. Эти  сведения  получены  мною  от  до
смерти напуганной вдовы одного из пилотов. Она не  придет  на  заседание
комиссии, но сообщила мне  достаточно  много  достоверных  подробностей,
чтобы я мог ей верить.
   Ваккаро заманивал пилотов частных самолетов солидными барышами, затем
после одного удачного перелета в  Колумбию  они  попадались  к  нему  на
крючок, вновь и вновь соглашались на полеты,  до  тех  пор  пока  им  не
становилось жутковато от получаемых ими огромных сумм денег. Потом  этих
несчастных застреливали на пороге их  собственного  дома  из  проходящей
мимо машины, без шума благодаря глушителю, без свидетелей и без улик. Но
у всех этих пилотов были собственные маленькие самолеты - слишком  много
совпадений. Вдова сказала, что  ее  муж  страшно  боялся,  но  опомнился
слишком поздно. Она вновь вышла замуж, живет в  Лондоне,  всегда  горела
жаждой мести и не поверила своим глазам,  когда  в  газете  промелькнула
статейка под  названием  "Игорный  дом  семьи  Ваккаро"  с  фотографией.
Семейка! Она пришла в муниципалитет инкогнито, и там ей  порекомендовали
обратиться ко мне.
   Перед нами не стоит задача признать  Ваккаро  виновным.  Мы  лишь  не
должны давать ему лицензию. Вдова советовала не называть того,  кто  ему
откажет, - он опасен и мстителен, но нельзя же заставить  замолчать  всю
комиссию. Вероятно, полиция Флориды заинтересуется его местонахождением.
Экстрадиция ?"

   Я позвонил Эллиоту Трелони домой, туда,  где  он  проводил  выходные,
рассказал о найденных записях  и  прочел  их,  после  чего  он  невольно
присвистнул и тяжело вздохнул.
   - Но Ваккаро не убивал Гревила, - сказал я.
   - Нет, - ответил он с очередным вздохом. - Как прошли похороны?
   - Все хорошо. Благодарю вас за цветы.
   - Я только сожалею, что не смог сам выбраться:  рабочий  день,  да  и
ехать неблизко...
   - Все прошло хорошо,  -  вновь  повторил  я,  и  это  соответствовало
истине, поскольку в целом я был рад своему одиночеству.
   -  Вы  не  возражаете,  -  неуверенно  начал  он,  -  если  я  устрою
богослужение в память Гревила? Как-нибудь в течение ближайшего месяца?
   - Конечно, нет, - тепло отозвался я. - Это было бы замечательно.
   Он  рассчитывал,  что  я  пришлю  записи  о  Ваккаро  с  посыльным  в
полицейский суд в понедельник, и поинтересовался, играю ли я в гольф.

***

   Утром, после проведенной в черно-белой кровати Гревила  ночи,  полной
сновидений, я, взяв такси, отправился в  гостиницу  к  Остермайерам.  Мы
встретились в вестибюле, как и договаривались накануне вечером.
   Они были в отличной форме. Марта выглядела  неотразимо  в  сшитом  на
заказ красном шерстяном платье и  норковом  манто;  Харли  был  в  новой
английского стиля шляпе, с непринужденной улыбкой, биноклем и программой
скачек. Они уже предвкушали приятные события дня, и  на  лице  Харли  не
было даже тени иногда возникавшего у него неудовольствия.
   Шофер, уже не тот, что был в среду, подал к дверям огромный роскошный
"Даймлер" в точно указанное время и со всеми атрибутами, подчеркивавшими
их благосостояние, чета Остермайеров расположилась на заднем сиденье,  а
я - на переднем, возле шофера.
   Шофер, представившийся Симзом, любезно сложил мои костыли в багажник,
заверив, что это не составило ему труда, когда я стал  его  благодарить.
Похоже,  костыли  были   единственной   деталькой,   слегка   омрачавшей
безоблачное настроение Марты.
   - Нога вас все еще беспокоит? Майло говорил, что ничего серьезного.
   - Нет, ничего, мне уже гораздо лучше, - честно сказал я.
   - О, слава Богу! Это не помешает вам выступать на Дейтпаме?
   - Конечно, нет, - заверил я ее.
   - Мы так рады, что теперь он принадлежит нам. Он просто очарование.
   Я без труда нашел что сказать в  подтверждение  достоинств  Дейтпама,
пока мы, лавируя среди потока машин, выезжали на магистраль M1,  ведущую
на север.
   - Майло  говорил,  что  Дейтпам  мог  бы  участвовать  в  состязаниях
"Каризма Чез" в следующую субботу в Кемптоне. Что вы  думаете  по  этому
поводу? - поинтересовался Харли.
   - Это для него было  бы  неплохо,  -  спокойно  ответил  я,  мысленно
проклиная Майло. Я уже рискнул проскакать галопом, но ни  один  врач  на
свете  не  допустит  меня  по  состоянию   здоровья   через   неделю   к
соревнованиям,  потому  что  скакать  на  лошади  в  полтонны  весом  со
скоростью тридцать с лишним миль в час было делом далеко не шуточным.
   - Не исключено, что Майло предпочтет, чтобы он выступил  в  следующем
месяце в Челтнеме, - рассудительно заметил я, подкидывая идею. - Или  на
соревнованиях "Золотого кубка Хеннесси" двумя неделями позже.
   "Через шесть недель я уже наверняка буду в форме, а через четыре -  к
Челтнему - сомнительно".
   - Потом еще будут скачки сразу после Рождества! - с радостным вздохом
воскликнула Марта. - Все это так  увлекательно.  Харли  обещал,  что  мы
сможем приехать, чтобы посмотреть на его выступления.
   Они еще с полчаса болтали о лошадях, а потом  поинтересовались,  знал
ли я что-нибудь о некоем Дике Тэрпине.
   - Да, конечно.
   - Кто-то говорил, что он скакал в Йорк. Я абсолютно ничего не поняла.
Я рассмеялся.
   - Это было пару веков назад. Дик Тэрпин  был  разбойником,  настоящим
злодеем и, стремясь скрыться от  правосудия,  хотел  ускакать  на  своей
лошади Блэк Бесс на север. Его схватили в Йорке и бросили в тюрьму,  где
потом он в течение двух недель устраивал нечто вроде  пышных  приемов  -
пил и развлекался с городской знатью, которая  приходила  посмотреть  на
знаменитого грабителя в кандалах. Затем  его  повесили  в  местечке  под
названием Нейвзмайр, где теперь ипподром.
   - О Боже мой! - воскликнула Марта. Эта история совсем не  развеселила
ее. - Как это мрачно.
   Между тем мы, свернув с автострады M1, направлялись на  северо-восток
к старой и весьма оживленной магистрали А1, и я  подумал,  что  ни  один
здравомыслящий человек не поехал бы из Лондона в Йорк на  машине,  когда
этот путь можно проделать на поезде. Но ведь Остермайерам не  надо  было
самим вести машину.
   - Нас с вами ждут на обед, Дерек, - сказал Харли, когда мы подъезжали
к городу.
   "Ждут" на языке Остермайера означало  приглашение.  Я  пытался  слабо
протестовать, выражая некоторые сомнения.
   - Нет-нет, серьезно. Вчера вечером я разговаривал с лордом Найтвудом,
сказал ему, что мы приедем с вами. И он тут же предложил пригласить  вас
на обед. Обед дается по случаю того, что их  именем  собираются  назвать
соревнования.
   - Какие соревнования? -  поинтересовался  я.  Имя  Найтвуд  было  мне
незнакомо.
   - Вот, пожалуйста. - Харли зашелестел газетой с  программой  скаковых
состязаний. - Соревнования на приз Йоркского университета. Лорд  Найтвуд
возглавляет университет, является президентом  или  директором,  словом,
первым человеком. Он известный человек в Йоркшире. В общем, вас ждут.
   Я поблагодарил его. Выбора у меня практически не было, хотя,  если  я
буду несдержан, званый обед в сочетании с отсутствием  тренировок  может
привести к тому, что у меня возникнут проблемы  с  весом.  Но  я  словно
слышал взволнованный голос Майло:
   "Ради Бога, сделай все, о чем бы ни попросили Остермайеры".
   -  Кроме  этого,  здесь  еще  будут   проводиться   соревнования   за
"Йоркминстерский кубок", - продолжал Харли, просматривая программу, -  и
"Сивик Прайд Чэленж". Ваш Дазн Роузез принимает  участие  в  скачках  на
приз Йоркского замка.
   - Это лошадь моего брата, - поправил я.
   - Мы помним, - усмехнулся Харли.
   Симз подвез нас прямо к входу  в  клуб.  "Иметь  личного  шофера  так
удобно, что это легко может стать вредной привычкой, - думал я, принимая
протянутые мне  с  важным  видом  костыли.  -  Не  возникает  проблем  с
парковкой машины. Есть кому отвезти тебя домой, когда ты на костылях. Но
постоянное ощущение присутствия кого-то постороннего, ни о чем толком не
поговоришь... Нет уж, спасибо - обойдусь даже без верного Брэда".
   Говорят, нужно ставить на первую попавшуюся лошадь.  Или  на  первого
жокея. Или на первого тренера.
   Первым, кого мы заметили, был Николас  Лоудер.  Как  я  с  удивлением
отметил, он был сильно встревожен, увидев меня, после того как мы у него
на глазах появились из "Даймлера".
   - А вы-то здесь как оказались? - бесцеремонно спросил он. - Вам здесь
делать нечего.
   -  Вы  знакомы  с   мистером   и   миссис   Остермайер?   -   вежливо
поинтересовался я, представляя их. - Они только недавно купили Дейтпама.
Сегодня я их гость.
   Он свирепо сверкнул глазами, но сказать  здесь  было  нечего.  Лоудер
кого-то ждал - видимо, одного из владельцев лошадей, пока  тот  брал  из
специально отведенного окошка эмблему клуба, и,  как  только  дело  было
закончено, они вместе отправились  на  ипподром,  не  сказав  больше  ни
слова.
   - Ну и ну! - с негодованием воскликнула Марта. - Если  бы  Майло  так
вел себя, мы бы забрали у  него  своих  лошадей,  прежде  чем  он  успел
опомниться.
   - Это еще не моя лошадь, - заметил я. - Пока.
   - А что вы намерены делать, когда она станет вашей?
   - То же, что и вы, наверное, хотя это и не входило в мои планы.
   - Правильно, - решительно одобрила Марта.
   Я никак не мог понять ни поведения Лоудера, ни его реакции.  Если  он
хотел, чтобы я сделал ему  одолжение,  то  есть  позволил  продать  Дазн
Роузез и Джемстоунз кому-нибудь из тех, кто держал у него своих лошадей,
чтобы оставить их у себя  в  конюшне,  его  отношение  ко  мне  хотя  бы
отдаленно должно было напоминать отношение Майло к Остермайерам.
   Если же Дазн Роузез был допущен к соревнованиям официально, то почему
Лоудер боялся, что я буду среди зрителей?
   "Чертовщина какая-то", - думал я. Понял я лишь одно - для  одного  из
ведущих тренеров, каким он считался,  Лоудер  явно  недостаточно  владел
искусством скрывать свои чувства.
   Харли  Остермайер   сказал,   что   обед,   организованный   Йоркским
университетом, должен состояться в  банкетном  зале  для  членов  клуба,
расположенном в трибуне. Я показал, как туда пройти, внутренне  радуясь,
что сегодня вместо обычного свитера решил надеть приличный костюм. "Хотя
бы по моему внешнему виду не будет  заметно,  что  я  оказался  в  числе
приглашенных на торжество волею случая", - с облегчением думал я.
   Там уже собралось некоторое количество людей. Держа в  руках  бокалы,
они увлеченно беседовали возле длинной буфетной стойки, рядом с  которой
были расставлены столы и стулья. Всю эту часть зала временно  отгородили
белым решетчатым заборчиком.
   - А вот и  Найтвуды,  -  сказал  Остермайер.  Радостно  кудахча,  они
представили меня высокому седовласому, приятному  на  вид  человеку  лет
семидесяти,    каждая    морщинка    которого,    казалось,     источала
доброжелательность. Лорд тепло пожал мне руку как другу Остермайеров,  с
которыми он, похоже, обедал во время своего визита в "альма-матер" Харли
- Пенсильванский университет. Харли был спонсором одной из его кафедр  и
весьма известным человеком в Питтсбурге, Пенсильвания.
   Показывая всем  своим  видом  интерес  к  разговору,  я  слушал,  что
творится в мире, и отметил про себя заслуги города  Йорка  в  стремлении
поддержать "скаковую индустрию".
   - Вы еще не знакомы с моей женой? - рассеянно спросил лорд Найтвуд. -
Дорогая, - он коснулся локтя стоявшей к нам спиной женщины, - ты помнишь
Харли и Марту Остермайер? А это их друг, Дерек  Фрэнклин,  о  котором  я
тебе говорил.
   С  улыбкой  повернувшись  к  Остермайерам,  она  с   готовностью   их
поприветствовала, а затем протянула мне руку со словами:
   - Очень приятно. Я рада, что вы смогли прийти.
   - Здравствуйте, леди Найтвуд, - вежливо ответил я.
   Она едва заметно улыбнулась мне,  демонстрируя  свое  умение  владеть
собой.
   Женой лорда Найтвуда была Кларисса Уильяме.

Глава 10

   Кларисса знала, что увидит меня, - в этом не было сомнений, и если бы
она хотела скрыть от меня, кто она такая, то  могла  бы  заблаговременно
придумать себе какое-нибудь недомогание.
   - Мне кажется, я видела вас по телевизору, когда вы стали победителем
"Золотого кубка", - любезно говорила она.
   Я вспомнил, как она молниеносно взмахнула этой жуткой кийогой,  и  ее
смятение чувств во вторник, четыре дня назад. Похоже,  она  не  боялась,
что я выдам ее. Да и в самом  деле,  что  я  мог  такого  сказать?  Лорд
Найтвуд, мой брат был любовником вашей жены? Самое подходящее начало для
веселого торжества.
   Тем  временем  лорд  представлял  Остермайеров   профессору   физики,
который, поблескивая глазами, сказал, что,  поскольку  он  единственный,
кто        по-настоящему        увлекается        скачками         среди
профессорско-преподавательского  состава,  его  привлекли  к   церемонии
внесения флага, несмотря  на  то  что  на  ипподроме  оказалось  человек
пятьдесят студентов, готовых принять участие в  этом  мероприятии  любой
ценой.
   - Дерек закончил университет, - тут же сказала Марта для  поддержания
разговора.
   Профессорский взор скосился в мою сторону.
   - Какой университет?
   - Ланкастерский, - коротко ответил я, вызывая  тем  самым  смех.  Все
сразу же вспомнили длившиеся долгие годы войны Алой и Белой  розы  между
Йорками и Ланкастерами.
   - И какое же отделение?
   - Независимые исследования. Его внимание резко возросло.
   - Что такое независимые  исследования?  -  спросил  Харли,  видя  его
заинтересованность.
   - Студент сам составляет себе программу и придумывает основную  тему,
-  объяснил  профессор.  -   Такое   отделение   существует   только   в
Ланкастерском университете, и на него принимают лишь по восемь студентов
в год. Слабовольным или слабохарактерным это не под силу.
   Найтвуды с Остермайерами молча слушали, и  я  почувствовал  некоторое
смущение. "Тогда я еще был молод", - думал я.
   - Какую же тему вы себе выбрали? - поинтересовался профессор,  теперь
уже с любопытством ожидая ответа. - Что-нибудь связанное с лошадьми?
   Я покачал головой.
   - Нет.., э... "Причины и следствия войн".
   - Мой дорогой друг, - с теплотой  в  голосе  обратился  ко  мне  лорд
Найтвуд, - за обедом вы сядете возле профессора.
   Он почтительно удалился, уводя с собой свою супругу и Остермайеров, а
оставшийся со мной профессор спросил, что меня привлекает в скачках.
   Не  знаю,  намеренно  или  случайно  Кларисса  была  на   расстоянии,
неудобном для беседы со мной на протяжении всего обеда,  и  я  не  делал
никаких попыток заговорить с ней. Обед фактически  закончился  во  время
или сразу после первого забега,  несмотря  на  то  что  всех  приглашали
вернуться к чаю. Я провел день за привычным для себя занятием - наблюдая
за тем, как лошади разминались, становились на дыбы и состязались в силу
своих природных данных. В каждой из них была заложена воля к победе,  но
у некоторых  она  выражалась  сильнее:  чаще  всего  в  яростную  борьбу
вступали и выходили победителями те, что были  подвержены  непреодолимым
порывам вести  за  собой  дикий  табун.