ии это сделают срочно. Правда, стоить будет несколько
дороже.
   - Сделай это, Фил, - попросил я. - Я ничего не смогу решить, пока  не
буду знать наверняка.
   - Хорошо. Ты скоро сюда приедешь?
   - Дела Гревила  занимают  так  много  времени.  Приехать  я  смогу  в
выходные, но трубку, наверное, пришлю тебе с кем-нибудь пораньше.  Надо,
чтобы она была у тебя завтра.
   - Хорошо бы, - согласился он. - Тогда завтра к  вечеру,  может  быть,
стали бы известны результаты. Самое позднее - в пятницу.
   - Договорились и.., только не говори об этом Майло.
   - Не скажу, но почему?
   - Он рассказал Николасу Лоудеру, что  мы  проверяли  Дазн  Роузез  на
транквилизаторы, и Николас Лоудер, позвонив  мне,  готов  был  разорвать
меня на части.
   - О Господи!
   - Я не хочу, чтобы он знал об анализах на кокаин. Я  имею  в  виду  и
того, и другого.
   - Можешь быть спокоен, - серьезно ответил Фил, - от меня они об  этом
не узнают.
   "Самая худшая из дилемм", - подумал я, кладя трубку.
   Являлся кокаин стимулятором или нет? Распорядители конных  состязаний
не считали его стимулятором и не проверяли на него. Если я верил  в  то,
что он никак не влияет на скорость, можно со спокойной  душой  продавать
Дазн Роузез Остермайерам. Если я считал, что просто так он бы не победил
на соревнованиях в Йорке, то о спокойной душе не могло быть и речи.
   "Саксони Фрэнклин" нуждалась в деньгах Остермайеров.
   В худшем случае, если бы я получил в банке деньги  по  чеку,  а  Дазн
Роузез больше уже не побеждал и Марта с Харли  как-то  узнали,  что  мне
было известно о том, что лошади давали кокаин,  я  мог  распрощаться  со
всеми "Золотыми кубками" и "Большими национальными призами",  которые  я
еще надеялся выиграть на Дейтпаме. Остермайеры не простили бы  то,  чего
простить нельзя.
   Мне казалось, что Дазн Роузез бежал в Йорке довольно  целеустремленно
и отчаянно боролся до самого конца. Теперь я уже не был в  этом  уверен.
Возможно, он побеждал во всех четырех скачках в состоянии "невесомости",
как выражался мой хирург-ортопед; проще говоря, под кайфом.
   В лучшем же случае, если я, просто промолчав, обменяю чек на деньги и
приведу Дазн Роузез к паре значительных побед, никто никогда  ничего  не
узнает. Я мог рассказать об этом Остермайерам  конфиденциально,  что  их
безусловно бы огорчило.
   Был один щекотливый момент в предании огласке того  факта,  что  Дазн
Роузез давали кокаин. Я, разумеется, мог  бы  это  доказать,  потребовав
более развернутого анализа мочи, чем официально взятый в  Йорке,  потому
что  если  кокаин  не  был  конкретно  запрещен,  то  он  не  являлся  и
питательным веществом, традиционно входящим  в  рацион.  А  чистокровным
скакунам в Британии не полагается  ничего,  выходящего  за  рамки  этого
рациона.
   Будет ли Дазн Роузез дисквалифицирован как победитель забега в Йорке?
Если да, то будет ли Николас Лоудер лишен права быть тренером?
   Если я стану причиной стольких неприятностей, со мной  как  с  жокеем
тоже все будет кончено. Стукачей-трепачей неизменно увольняют с работы.
   Внутренний голос словно тихо подсказывал мне:
   "Возьми деньги, не шуми, надейся на лучшее".
   "Трус, - отвечал я ему, - а  может  быть,  ко  всему  прочему  еще  и
глупец".
   Я почувствовал испарину от своих мыслей.

Глава 19

   - Что будем делать с родохрозитом? -  спросила  Джун,  вернувшись  со
склада с пригоршнями розовых бусин в руках. - У нас кончаются запасы,  а
на поставщиков из Гонконга полагаться больше нельзя. В одном из журналов
я прочла, что в Германии у одного  человека  есть  родохрозиты  хорошего
качества. Что вы думаете на этот счет?
   - Как бы поступил Гревил? - спросил я.
   - Он бы сам поехал в Германию, - с сожалением в голосе сказала Аннет.
- Он ни за что не стал бы покупать камни в незнакомом месте, не зная,  с
кем имеет дело.
   - Договоритесь, представьтесь, - сказал я,  обращаясь  к  Джун,  -  и
забронируйте билет на самолет.
   - Но... - почти дуэтом вырвалось у них, и они обе замолчали.
   - Никогда нельзя сказать заранее, будет ли лошадь побеждать, пока  не
примешь с ней участие в состязаниях, - мягко заметил я. -  Джун  выходит
на старт.
   Джун вспыхнула и убежала. Аннет с сомнением покачала головой.
   - Я не смогу отличить родохрозита от гранита, - сказал я.  -  А  Джун
может. Знает цену, знает спрос. И я буду полагаться на эти знания,  пока
она меня не подведет.
   - Она слишком молода, чтобы принимать решения, - возразила Аннет.
   - Когда молод, решения даются проще.
   "А разве это не так? - думал я с кривой усмешкой,  мысленно  повторив
свои слова. - В возрасте Джун я был сам  полон  уверенности.  Как  бы  я
тогда поступил, узнав о наличии кокаина в моче лошади?  Трудно  сказать.
Назад не вернешься".
   Я сказал им, что ухожу и увижусь с ними только завтра утром.  Дилеммы
могут подождать, решил я. Вечер принадлежит Клариссе.
   Спустившись во двор, я увидел,  что  Брэд  читал  "Рейсинг  пост",  в
которой была та же фотография, что и в "Дейли сенсейшн". Когда я  уселся
возле него, он показал мне знакомую фотографию, и я кивнул.
   - Это твоя голова, - сказал он.
   - Гм...
   - Вот это мрак, - произнес он.
   - Мне кажется, что это было давным-давно, - улыбнулся я.
   Он подвез меня к дому Гревила и, войдя вместе со мной, остался  ждать
внизу, пока я пошел наверх, положил трубку бейстера в конверт,  затем  в
специально принесенный для этой цели пакет "Джиффи"  и  написал  на  нем
адрес Фила Эркхарта.
   Спустившись к Брэду, я сказал:
   - В главный офис  фирмы  "Евро-Секуро"  на  Оксфорд-стрит,  не  очень
далеко от гостиницы "Селфридж". Вот адрес... - Я протянул ему  пакет.  -
Найдешь?
   - Да.
   Он вновь показался обиженным моим вопросом.
   - Я звонил им из офиса. Они ждут. Платить не надо, они пришлют  счет.
Просто возьми квитанцию. Хорошо?
   - Да.
   - Потом заедешь в гостиницу "Селфридж" за моей знакомой  и  привезешь
ее сюда. Она тебе позвонит, так что оставь телефон включенным.
   - Да.
   - А потом, если хочешь, можешь ехать домой. Мрачно взглянув на  меня,
он лишь спросил:
   - Завтра в то же время?
   - Если тебе еще не надоело. Он вдруг совершенно неожиданно  расплылся
в улыбке - зрелище, от которого захватывало дух.
   - Лучшее время моей жизни, -  сказал  он  и  удалился,  оставив  меня
буквально с открытым от изумления ртом.
   В этом состоянии я прошел в маленькую гостиную  и  немного  прибрался
там. Раз Брэду нравилось часами  ждать  меня,  читая  самые  неожиданные
журналы,  меня  это  устраивало,  но  я  уже  не   чувствовал   себя   в
непосредственной опасности и при желании мог сам водить машину. Так  что
в качестве телохранителя-шофера  Брэд  дорабатывал  последние  дни.  "Он
должен это понимать, - думал я, - ему уже несколько раз приходилось чуть
ли не навязывать свои услуги".
   К вечеру этой среды лодыжка  тоже  чувствовала  себя  гораздо  лучше.
Насколько я понимал, в местах перелома на костях всегда нарастала  новая
ткань, которая соединяла кости, как клей. Через восемь-девять  дней  эта
мягкая ткань начинала  отвердевать,  и  с  этого  момента  кость  быстро
крепла. К этому времени у меня, видно, началась именно эта фаза. Оставив
один из костылей в гостиной и опираясь на второй, как на трость,  я  для
равновесия касался пола большим пальцем левой ноги, чтобы не  переносить
на нее всю тяжесть тела.
   Я решил, что обезболивающее больше не понадобится. За ужином  я  буду
пить с Клариссой вино.
   Я вдруг с удивлением  услышал,  как  в  дверь  кто-то  позвонил.  Для
Клариссы было слишком рано: за такое короткое время  Брэд  не  успел  бы
отвезти пакет, заехать в "Селфридж" и привезти ее сюда.
   Доковыляв до двери, я посмотрел в "глазок" и с изумлением  увидел  на
пороге Николаев Лоудера. Позади  него  на  дорожке  стоял  его  приятель
Ролло-Роллуэй и с тоскующим видом оглядывал палисадник.
   В некоторой растерянности я открыл дверь, и  Николас  Лоудер  тут  же
сказал:
   - Как хорошо, что вы дома. А мы тут ужинали в Лондоне,  и,  поскольку
осталось свободное время, я  подумал,  почему  бы  нам  не  зайти  и  не
поговорить насчет Джемстоунз, чем вести переговоры по телефону.
   - Но я еще не назвал цену, - возразил я.
   - Ничего. Мы можем обсудить и это. Можно войти?
   Отступив, я неохотно пропустил их.
   - Ну что ж, - сказал я, глядя на часы. -  Только  ненадолго.  Ко  мне
скоро должны прийти.
   - У нас тоже дела, - заверил он меня. Обернувшись, он  махнул  своему
приятелю. - Заходи, Ролло, у него есть для нас время.
   Роллуэй с видом человека, которому не нравилось все это  мероприятие,
поднялся по ступеням и прошел  в  дом.  Повернувшись,  я  провел  их  по
коридору, нарочито оставив входную дверь открытой,  как  недвусмысленный
намек на то, что им не стоит долго задерживаться.
   - В комнате беспорядок, - бросил я им через плечо. -  У  нас  побывал
грабитель.
   - У нас? - переспросил Николас Лоудер.
   - У нас с Гревилом.
   - Ax! - воскликнул он.
   Он вновь ахнул,  увидев  застрявший  в  экране  телевизора  горшок  с
хризантемами, однако Роллуэй смотрел на все  весьма  равнодушно,  словно
ему доводилось видеть подобный хаос изо дня в день.
   При ближайшем рассмотрении Роллуэй выглядел не более привлекательным,
чем на расстоянии: угрюмый, коренастый, крепко сложенный мужчина средних
лет, лишенный всякого обаяния. "Его дружбу  с  обаяшкой  Лоудером  можно
было объяснить лишь деловыми взаимоотношениями", - подумал я.
   - Это Томас Роллуэй, - с  некоторым  опозданием  представил  его  мне
Николас Лоудер. - Один  из  владельцев  лошадей.  Его  очень  интересует
Джемстоунз.
   По  виду  Роллуэя  трудно  было  сказать,  что  его   вообще   что-то
интересует.
   - Я бы предложил вам что-нибудь  выпить,  но  преступник  разбил  все
бутылки.
   Николас  Лоудер  рассеянно  взглянул  на  осколки  стекла  на  ковре.
Бриллиантов в бутылках не было. Зря только перепортил выпивку.
   - Не могли бы мы присесть? - спросил он.
   - Конечно.
   Он уселся в кресло Гревила, а  Роллуэй  примостился  на  подлокотнике
второго кресла, оставляя мне тем самым лишь жесткий стул.  Я  присел  на
краешек, отложив свой костыль и желая, чтобы они поскорее ушли.
   Я взглянул на Лоудера,  высокого,  светловолосого,  с  умными  карими
глазами. Казалось, он больше уже не злился  на  меня,  как  в  недалеком
прошлом. И я почти почувствовал себя виноватым за то, что втайне от него
делал анализ на кокаин, в то  время  как  он  вел  себя  со  мной  самым
естественным образом, впервые с тех пор, как умер Гревил. Если бы он был
таким с самого начала, мне не пришлось бы устраивать все эти проверки.
   - Итак, сколько вы хотите за Джемстоунз? - спросил он.
   Из документов "Саксони Фрэнклин" я  знал,  сколько  стоил  Джемстоунз
годовалым жеребенком, но это почти не имело отношения  к  его  стоимости
два года спустя. Он уже однажды был победителем, но особо не блистал.  И
я назвал цену, в два раза превышающую его начальную стоимость.
   Николас Лоудер иронично рассмеялся:
   - Ну, Дерек. Половину.
   - В эту сумму он изначально обошелся Гревилу, - сказал я.
   На какое-то мгновение прищурив глаза, он  тут  же  с  невинным  видом
открыл их.
   - Так, значит, вы все-таки в курсе! - с улыбкой воскликнул  он.  -  Я
обещал Ролло приличную лошадь за разумную цену. Нам хорошо известно, что
Джемстоунз  не  мировой  рекордсмен,  однако,  я  думаю,  он  еще  будет
победителем. Будет справедливо, если мы заплатим за него  ту  же  сумму.
Более чем справедливо.
   "Вполне возможно, что и так, -  думал  я,  -  но  "Саксони  Фрэнклин"
нуждается в каждом выторгованном центе".
   - Набавьте еще половину - и он ваш, - сказал я.
   Вопросительно подняв  брови,  Николас  взглянул  на  своего  друга  в
ожидании его ответа.
   - Ролло?
   Но, похоже, Ролло больше интересовал  костыль,  который  я  до  этого
поставил к стенке, чем предмет нашего разговора.
   - Джемстоунз этого стоит, - рассудительно заметил Николас Лоудер, и я
вдруг с удивлением подумал, что он заинтересован продать  его  для  меня
как можно дороже, чтобы получить себе побольше комиссионных.
   "Надо торговать с противником - налаживать взаимовыгодные  контакты",
- вспомнил я.
   - Мне вообще не нужен Джемстоунз ни за какие деньги, - сказал  Ролло.
И это были его первые слова с тех пор, как он пришел.
   У него был грубый и удивительно  невыразительный  голос.  "Совершенно
бездушный", - подумалось мне.
   - Но мы именно за этим и пришли сюда, - возразил Николас Лоудер. - Ты
же сам предложил прийти сюда!
   Томас Роллуэй словно как-то рассеянно поднялся, взял оставленный мною
костыль и, перевернув его вверх ногами, схватился за тот конец,  который
обычно находился ближе к полу. Затем,  словно  эта  идея  пришла  ему  в
голову в ту же секунду, он, согнув ноги  в  коленях,  с  силой  взмахнул
костылем, как косой, чуть не касаясь пола.
   Все это было настолько неожиданно, что я не успел среагировать. Ручка
костыля обрушилась на мою левую лодыжку, и,  не  давая  мне  опомниться,
Роллуэй кинулся на меня, подобно разъяренному  быку,  осыпая  ударами  и
сшибая на пол.
   Меня это скорее ошарашило, чем испугало, а потом я просто разозлился.
Все казалось беспричинным, без какого-либо повода, не  укладывающимся  в
рамки  здравого  смысла.  За  плечом  Роллуэя  я  заметил  ошеломленного
Николаев Лоудера с вытянутым, ничего не понимающим лицом.
   Пока я пытался подняться, Томас Роллуэй  достал  из  кармана  пиджака
пистолет довольно внушительных размеров и с глушителем на конце.
   - Не дергайся, - сказал он, направляя дуло мне в грудь.
   "Пистолет... Симз..." Я начал  что-то  смутно  понимать  и  пришел  в
отчаяние.
   Николас Лоудер завозился в кресле, пытаясь подняться.
   - Ты что делаешь? - спросил  он  высоким  от  тревоги  и  нарастающей
паники голосом.
   - Сиди, Ник, - бросил его дружок. - Не вставай. - Его бездушный голос
прозвучал настолько жестоко и сурово, что Николас  Лоудер  подчинился  и
сник, не веря тому, что происходило у него на глазах.
   - Но ты же  пришел,  чтобы  договориться  о  покупке  его  лошади,  -
возразил он слабым голосом.
   - Я пришел, чтобы убить его.
   Роллуэй сказал это совершенно бесстрастным тоном, словно не о  чем  и
говорить. Однако это ему было не впервой.
   Лоудер пребывал в таком же оцепенении, как и я.
   Роллуэй перевел дуло пистолета на мою лодыжку. Я  тут  же  убрал  ее,
делая отчаянные попытки встать,  и  смертоносный  ствол  вновь  оказался
направленным мне в сердце.
   - Не дергайся, - вновь  повторил  он.  Своими  холодными  глазами  он
смотрел, как я полусидел-полулежал на полу, опираясь на локоть и не имея
никакого оружия под рукой, даже костыля, на который  я  опирался.  Затем
так же неожиданно, как и до этого, он что  есть  силы  наступил  на  мою
лодыжку и для пущей уверенности  еще  и  потоптал  ее  каблуком,  словно
сигаретный окурок. Но и после этого он не убрал  ботинка  с  моей  ноги,
надавливая на нее своим немалым весом.
   Я проклинал его, но не мог двинуться с места,  чувствуя,  как  трещат
мои кости; у меня в голове крутились  идиотские  мысли  о  том,  что  на
выздоровление теперь уйдет гораздо больше времени, и они отвлекали  меня
от пули, которая все равно причинила бы мне намного меньше страданий.
   - Но почему? - заскулил Николас  Лоудер.  -  Зачем  ты  это  делаешь?
Хороший вопрос. И Роллуэй ответил на него.
   - Успешными оказываются лишь те убийства, для  которых  нет  видимого
повода, - сказал он.
   Это прозвучало как усвоенный на занятиях материал. Что-то из  области
сюрреализма. Нечто чудовищное.
   Замерший справа от  меня  в  кресле  Гревила  Николас  Лоудер  сделал
неловкую попытку перевести все в шутку.
   - Не валяй дурака, Ролло. Ведь ты шутишь? Ролло не валял  дурака.  Он
совершенно очевидно стоял на моей лодыжке, загораживая  собой  дверь,  и
обращался ко мне:
   - Во время скачек в Йорке ты поднял одну мою вещь. Обнаружив, что  ее
нет, я вернулся и стал ее  искать.  Один  из  служащих  сказал,  что  ты
положил ее к себе в карман. Я хочу, чтобы ты мне ее вернул.
   Я ничего не сказал.
   "Чтоб ему пусто было, этому служащему,  -  подумал  я,  -  смертельно
услужливому. Я даже не заметил, что кто-то смотрел".
   - Какую вещь он мог взять у тебя? - спросил сбитый  с  толку  Николас
Лоудер.
   - Трубку ингалятора, - пояснил Роллуэй.
   - Но эта женщина, миссис Остермайер, она же тебе ее отдала?
   - Только грушу. Я не заметил, что трубка тоже выпала. Я обнаружил это
только после забега. Лишь после того, как объявили результат.
   - Но какое это имеет значение?
   Недрогнувшей рукой Роллуэй направил пистолет  в  самое  мое  уязвимое
место и, не сводя взгляда с моего лица, ответил на вопрос:
   - Ты же сам говорил мне. Ник, - объяснил он, - что Фрэнклин беспокоит
тебя своей наблюдательностью и сообразительностью.
   - Но я говорил это лишь потому, что кастрировал Дазн Роузез.
   - Когда я узнал, что трубка у него, я  поинтересовался  у  нескольких
людей, что они думают о Дереке Фрэнклине как о  человеке,  а  не  как  о
жокее.  И  все  они  говорили  одно  и   то   же:   умный,   мозговитый,
сообразительный. - Он сделал паузу. - Мне это не нравится.
   Я думал о том, что где-то  там,  за  дверью,  на  улице  продолжалась
нормальная жизнь, была среда, шел дождь, был  час  "пик",  и  все  текло
своим чередом. До всего этого так же близко, как до Сатурна.
   - Я не люблю проводить  время  в  ожидании  неприятностей,  -  заявил
Ролло. - Мертвецы не обвиняют. - Он  вновь  уставился  на  меня.  -  Где
трубка?
   Я не отвечал ему по нескольким причинам. Если  он  мог  так  запросто
убить и я бы сказал ему, что послал трубку Филу Эркхарту, то  тем  самым
приговорил бы к смерти и Фила, и, кроме того, если бы  я  по  каким-либо
причинам открыл рот, то из него  скорее  всего  вырвались  бы  вовсе  не
слова, а нечто  среднее  ,  -  между  криком  и  стоном,  звук,  который
отчетливо раздавался у меня в голове и который не имел  сейчас  никакого
значения, по крайней мере, по  сравнению  с  той  мрачной  перспективой,
которая ожидала меня в ближайшие несколько минут. . - Но он  бы  никогда
не заподозрил... - слабо возразил Лоудер.
   - Ошибаешься. На его месте  заподозрил  бы  любой.  Как  ты  думаешь,
почему с ним повсюду таскался  этот  телохранитель?  Почему  же  еще  он
старался куда-то улизнуть и не появляться дома,  чтобы  я  не  смог  его
найти? И мочу лошади он взял в Лэмборне для анализа, хотя это официально
делалось в Йорке. Я же сказал, что не хочу ждать, пока он  наделает  нам
неприятностей. Я в тюрьму не собираюсь.
   - Ты бы и не попал.
   - Не будь наивным, Ник, - язвительно сказал Роллуэй. -  Я  импортирую
этот порошочек. Я рискую.  И  я  стараюсь  избежать  неприятностей,  как
только они появляются на горизонте. Если ты замешкаешься,  они  раздавят
тебя.
   - Я же говорил тебе, не надо им пичкать лошадей, -  заскулил  Николас
Лоудер. - Это не прибавляет им скорости.
   - Чушь. Нельзя утверждать, потому  что  это  еще  не  распространено.
Кроме таких людей, как я, этого никто не может себе  позволить.  У  меня
его сейчас полным-полно, он просто валом валит из Мадрида... Где трубка?
- подытожил он, испытывая мою ногу на прочность тяжестью своего веса.
   Если благодаря своему молчанию я еще немного поживу, то не  собираюсь
говорить ему, что выбросил трубку.
   - Тебе нельзя убивать его, - отчаянно убеждал Ролло Николас Лоудер, -
нельзя убивать в моем присутствии.
   - Ты для меня не опасен, Ник, - категорично заявил Роллуэй. - Куда ты
денешься со своей маленькой слабостью? Стоит тебе только пикнуть - и  ты
погиб. Я позабочусь, чтобы  тебя  взяли  за  хранение.  За  то,  что  ты
позволял  мне  кормить  лошадей  наркотиками.  За  это  у  тебя  отберут
лицензию. Николас Лоудер, великий  тренер,  окажется  в  заднице.  -  Он
сделал паузу. - Мы оба