емени. Я рассказал  ему
об автоаварии неподалеку от Хангерфорда, утверждал, что скорее всего, на
мой взгляд, Симза убил именно Роллуэй. Я не  сомневался  -  они  сравнят
пули, извлеченные хангерфордской полицией из  "Даймлера"  с  только  что
выковырнутыми из стен и теми, что, без сомнения, будут извлечены из тела
Николаев Лоудера. Я как бы невзначай поинтересовался,  на  какой  машине
ездил Роллуэй, и сказал офицеру, что хангерфордская  полиция  занимается
поисками серой "Вольво".
   После  некоторой  паузы  на  осмотр  улицы  был  отправлен  один   из
полицейских. Он вернулся с круглыми от удивления глазами и сообщил  свою
новость, на что ему было ведено поставить возле машины охрану и никого к
ней не подпускать.
   К тому времени уже стемнело. Каждый раз, когда кто-то из  полицейских
или других официальных лиц входил в дом, раздавался механический  лай  и
сверкали прожекторы. Меня это даже забавляло,  что  свидетельствовало  о
моем несколько бредовом состоянии, однако у полицейских скоро  нервы  не
выдержали.
   - Выключатели возле входной двери, - сказал я наконец одному из  них.
- Стоит только повернуть все наверх.
   Они послушались, и воцарилась тишина.
   - Кто запустил горшком в телевизор? - поинтересовался офицер.
   - Грабители. В прошлую субботу. Тут были двое ваших людей.
   - Вам плохо? - неожиданно спросил он.
   - Нет. Просто не могу прийти в себя.
   Он кивнул. "Это было бы с каждым на моем месте", - подумал я.
   Один из полицейских упомянул об угрозе Роллуэя, что мне не дожить  до
того момента, когда  нужно  будет  давать  свидетельские  показания.  Не
исключено, что за этим что-то крылось.
   Инголд внимательно посмотрел на меня.
   - Вас это не тревожит?
   - Постараюсь быть поосторожнее. Он едва улыбнулся.
   -  Как  на  лошадях?  -  Улыбка  исчезла.  -  Вам  бы  лучше   нанять
кого-нибудь, чтобы немного походил за вами.
   Я кивнул в знак благодарности. "Брэд, - мелькнуло у меня в голове,  -
будет в восторге".
   Они унесли несчастного Николаев Лоудера.
   "Я еще скажу о его мужестве, - решил я, - и по возможности постараюсь
спасти его репутацию. Ведь он, в конце концов, подарил мне шанс остаться
в живых".
   Наконец полицейские решили опечатать гостиную,  хотя  офицер  сказал,
что это делается лишь для проформы, потому что все происшедшее,  похоже,
не вызывает никаких сомнений.
   Протягивая мне костыли, он поинтересовался, куда я направляюсь.
   - Наверх, спать, - ответил, я.
   - Здесь? - Он был удивлен. - В этом доме?
   - Это не дом, а крепость, - сказал я. - Если кто-то вдруг не  опустит
подъемный мост.

***

   Опечатав гостиную, они вышли на улицу, оставив меня в одиночестве  во
вновь наступившей в холле тишине.
   Сев на ступеньки, я ощутил свое жуткое состояние. Меня бил  озноб.  Я
чувствовал себя  состарившимся  и  поседевшим.  Мне  нужно  было  выпить
что-нибудь горячее, чтобы согреться, но идти на кухню не было ни сил, ни
желания. "Обойдусь тем, что налью  себе  горячей  воды  из-под  крана  в
ванной", - подумал я.
   В схватках почти всегда именно так и бывает: хуже всего не  в  момент
удара, а пару  часов  спустя,  когда  вовремя  сработавший  естественный
анестезирующий   механизм   тела   постепенно   уступает   место   боли:
замечательная продуманная  природой  система,  благодаря  которой  дикие
звери  имеют  возможность  убежать  куда-нибудь  в   безопасное   место,
спрятаться и зализать свои раны. Человек в  этом  ничем  не  отличается.
Нужно было время, чтобы убежать, нужно было  почувствовать  боль,  чтобы
понять, что что-то не так.
   В момент максимального содержания адреналина - пан или пропал - я был
уверен, что даже могу побежать с такой лодыжкой. Меня подвела  механика,
а не инстинкт или готовность. Два часа спустя  стало  страшно  от  одной
лишь мысли просто стоять на этой ноге. От каждого движения перехватывало
дух. Из-за этого я сидел в кресле  Гревила  два  долгих  часа,  стараясь
сосредоточиться на вопросах полицейских, чтобы как-то отвлечься от боли.
   Когда они ушли, притворяться было уже незачем. Как бы  я  ни  пытался
внутренне противиться этому, как бы я ни бесился мысленно, я  знал,  что
кости и связки вновь оказались в прежнем  плачевном  состоянии.  Роллуэй
опять мне все переломал.., а  до  Хеннесси  оставалось  всего  четыре  с
половиной недели.., и я, будь оно неладно, все-таки собирался  выступить
на этих соревнованиях на Дейтпаме и никому не собирался  рассказывать  о
небольшой сегодняшней потасовке, о  которой  не  было  известно  никому,
кроме Роллуэя, а он не станет хвастаться.
   Если я пару недель не буду появляться в Лэмборне,  Майло  не  узнает.
Дело было не в том, что это его сильно бы разволновало: просто, если  он
не будет знать, он никому не расскажет. Никто, так или иначе,  не  ждет,
что я буду  выступать  в  ближайшие  четыре  недели.  Никто  не  придаст
никакого значения тому, что две из них я проведу  в  Лондоне,  занимаясь
делами Гревила. Потом, как только смогу ходить, я поеду в Лэмборн и буду
каждый день тренироваться, делать физиотерапию,  возьму  "Электровет"..,
все это возможно.., пара пустяков.
   А пока предстояло подняться по лестнице.
   Наверху в ванной Гревила в сумке с моими туалетными  принадлежностями
я  найду  конвертик,  полученный   от   хирурга-ортопеда,   лежавший   в
водонепроницаемом кармашке и путешествовавший со мной.  В  конвертике  -
три маленькие белые таблетки, по размеру меньше, чем аспирин, и на них -
что-то похожее на мои инициалы: ДФ 118. "Только как крайнее средство", -
предупреждал ортопед.
   "Сегодня, по-моему, как раз тот случай", - решил я.
   Я стал медленно подниматься по лестнице, присаживаясь, таща  с  собой
костыли. "Если я их выроню, - думал я, - они соскользнут в самый низ. Не
стану ронять".
   Это были просто адские муки. Пытаясь взять себя  в  руки,  я  говорил
себе, что людям приходилось ползти по горам  с  гораздо  более  тяжелыми
увечьями и они бы не стали убиваться из-за одного лестничного пролета. В
конце концов лестница закончилась, я сел на верхнюю ступеньку и, положив
рядом костыли, вспомнил, что ДФ 118 вовсе не залетят ко мне в рот, как в
сказке. Мне еще предстояло до них добраться.
   Зажмурив глаза, я взялся обеими руками за свою перевязанную  лодыжку.
Я чувствовал жар, чувствовал,  как  она  вновь  распухает  и  пульсирует
где-то в глубине.
   "Проклятье, - думал я, - ну надо же, какое проклятье". Такая боль мне
уже была знакома, но от этого не становилось легче. Я  надеялся,  что  у
Роллуэя тоже раскалывается голова.
   Я зашел в ванную, пустил горячую воду, открыл дверцу аптечки, вытащил
свою сумочку и расстегнул "молнию".
   "Одна  таблетка  -  боли  нет,  -  вспоминал  я,  -  две  таблетки  -
невесомость, три - никаких ощущений".
   Был соблазн выпить три таблетки, но я опасался, что,  когда  проснусь
утром, мне захочется повторить и я буду сожалеть о  сделанной  глупости.
Запив стаканом горячей воды одну таблетку, я стал ждать чуда.
   Происшедшее чудо было просто невероятным, но никак не было связано  с
таблетками.
   Я смотрел на свое серое  лицо  в  зеркале,  висевшем  над  раковиной.
"Улучшения приходится долго ждать, - думал я некоторое время  спустя.  -
Может быть, эта чертова таблетка не подействует?"
   Терпение.
   Надо выпить еще одну...
   Нет. Терпение.
   Я  бессмысленно  смотрел  на  то,  что  стояло  в  шкафчике.   Тальк.
Дезодорант. Крем для бритья. Крем для бритья. Почти все содержимое одной
коробочки крема было размазано Джейсоном по зеркалу. "Без  запаха"  было
написано на светло-голубой с серым коробочке.
   "У Гревила была еще и электробритва,  -  бессвязно  думал  я.  -  Она
лежала на комоде. Я пользовался ею сегодня утром. Ею бриться быстрее, но
эффект менее продолжителен".
   Проклятая таблетка не действовала.
   Я с нетерпением посматривал на вторую.
   Подожди еще.
   Подумай о чем-нибудь другом.
   Я взял вторую баночку с кремом для бритья, которая была ярко-красного
с оранжевым цвета, с надписью  "Душистый".  Я  потряс  баночку  и,  сняв
крышку, попробовал выдавить на зеркало пену.
   Никакого  эффекта.  Я  еще  потряс  ее.  Попробовал  вновь.   Ничего.
"Сплошное заблуждение, - думал я,  -  пустые  книжки,  зеленые  каменные
шкатулки со скважинами,  но  без  ключей.  Вмурованные  в  бетон  сейфы,
потайные ящики в столах... Ничто  нельзя  принимать  за  чистую  монету.
Мысли Гревила - лабиринт... Однако он не стал бы  пользоваться  душистым
кремом для бритья".
   Я вертел крем для  бритья  и  туда  и  сюда,  пока  нижняя  часть  не
повернулась у меня в руке. Я затаил дыхание, так как не мог до  конца  в
это поверить. Я продолжал крутить.., отвинчивать.
   "Очередной пустой тайничок, - убеждал себя я. - Не теряй надежду".  Я
отвинтил всю нижнюю часть баночки, и из обложенной  ватой  лунки  мне  в
руку выпал замшевый мешочек.
   "Замечательно, - подумал я, - но бриллиантов там, конечно, нет".
   Опираясь на костыли, я  понес  мешочек  в  спальню,  сел  на  кровать
Гревила и струйкой высыпал на покрывало тусклые на вид кусочки  углерода
размером с горошину.
   Я чуть не перестал  дышать.  Время  остановилось.  Я  не  мог  в  это
поверить. После стольких...
   Я пересчитал их дрожащими пальцами, раскладывая по пять.
   Десять.., пятнадцать.., двадцать.., двадцать пять...
   Двадцать пять означало, что у меня есть пятьдесят процентов. Половина
того, что купил Гревил. Половины будет достаточно, чтобы отвести  угрозу
от "Саксони Фрэнклин". Я стал так отчаянно благодарить судьбу, что готов
был разрыдаться.
   Потом меня словно осенило, и я понял, где были остальные  бриллианты.
Где они должны были быть. Гревил действительно брал их с собой в Ипсуич,
как он и говорил Проссу. Скорее всего он  брал  их  с  собой  в  надежде
отдать партнеру, представителю "Маартен-Панье", чтобы  тот  отвез  их  в
Антверпен на обработку.
   Я обыскал всю его машину и ничего не нашел,  я  держал  бриллианты  в
своих руках и не знал об этом.
   Они были.., они должны быть.., в той другой красно-оранжевой  баночке
с кремом для бритья, которая лежала  в  его  сумке,  перекочевавшей  под
лестницу в дом  матери  Брэда,  где  было  не  менее  безопасно,  чем  в
Форт-Ноксе. Она перенесла все вещи Гревила из моей машины к себе  домой,
подальше от "подозрительных" соседей. Я вспомнил, с какой гордостью Брэд
сказал тогда: "Мама знает, что делает..."
   ДФ 118 начинал действовать, и боль слегка поутихла.
   В  неописуемой  радости  я   перекатывал   пальцами   двадцать   пять
драгоценных камешков и думал о том, с каким облегчением  мог  бы  сейчас
вздохнуть Гревил. "Спи спокойно, дружище,  -  говорил  я  ему,  невольно
улыбаясь, - я наконец нашел их".
   Он оставил мне свое дело, свой стол, свои хитроумные штуковины, своих
врагов, своих лошадей, свою любовницу. Оставил мне  "Саксони  Фрэнклин",
"Чародея", крем для бритья, Просперо Дженкса с Николасом Лоудером,  Дазн
Роузез, Клариссу.
   Я унаследовал его жизнь и предал земле его прах,  но  в  тот  момент,
несмотря на всю боль и муки, я чувствовал себя как  никогда  счастливым.